Kitabı oku: «Гармония (3 в 1)», sayfa 2

Глава вторая

– Насколько далеко вы были от этого раньше?

– От вас или от того, чем вы занимаетесь?

– Мне импонирует ваше чувство юмора, но в данном случае я расцениваю его как проявление защитной реакции. Неуместной, к сожалению. Вам нужно определиться – действительно ли вы нуждаетесь в помощи психоаналитика? Я вас ни к чему не принуждаю. Вы сами пришли ко мне и вольны уйти в любой момент. Но мы можем провести это время либо с пользой для вас, либо в бесполезных разгадках юмористических шарад, что ни на йоту не приблизит нас к решению ваших проблем.

– Извините… Я просто еще не могу поверить, что решился на это…

– Хорошо, забыли. Давайте начнем с начала.

– Вы имеете в виду это дело, о котором я вам сообщил?

– Если вы считаете, что все началось именно с него, то расскажите о нем подробно.

– Подробно… Странное чувство, доктор. Я всю жизнь сам задавал вопросы, а когда впервые приходится отвечать на них, не могу сосредоточиться…

– Я помогу вам. Это был обычный рабочий день. Вы перебирали папки с нераскрытыми уголовными делами, и вдруг вас что-то заинтересовало…

– Да нет, что вы. У нас это немного по-другому происходит. Мне просто позвонили и сказали: по такому-то адресу обнаружены два трупа. Один труп с признаками насильственной смерти, причины смерти второго человека пока устанавливаются. По результатам первичного осмотра судмедэксперты установили, что оба были изнасилованы перед смертью.

– Женщины?

– Одна женщина, второй – мужчина.

– Понятно. Разбойное нападение. Возможно, бывшие уголовники, которым захотелось надругаться над беззащитными жертвами.

– Я тоже сначала так подумал. Но все оказалось намного сложней… Намного сложней…

* * *

Следователю Николаеву редко везло с простыми делами. Наверно, из-за его упрямства, с которым он вгрызался в любое дело. Или из-за нелюбви начальства, намеренно или по укоренившейся традиции подкидывавшего в топку его упрямства самые сложные расследования. В принципе, он над подобной «дискриминацией» почти не задумывался. Разве что когда последним в «конторе» сдавал на выходе ключ от служебного кабинета и замечал сочувствующий взгляд дежурного милиционера. Правда, Николаев не считал, что нуждался в каком-либо сочувствии. Это его работа. Такая же, как у какого-нибудь нефтяного олигарха, облетающего на личном вертолете свои вышки. Олигарху ведь никто не сочувствует. В отличие от олигарха у Николаева даже есть определенные преимущества. Его никогда не посадят, если он, конечно, не сойдет с ума и не наделает каких-нибудь глупостей.

Но он их никогда не наделает. Он очень рационален и знает свое место. Он настолько рационален, что даже несколько разочарован предложенным ему последним расследованием: два изнасилованных трупа. Картина преступления очевидна. Разбойное нападение. Необходимо сделать тщательное описание места происшествия и опросить стукачей района на предмет появления в округе беспредельщиков. Через неделю – максимум – дело можно будет закрывать. Так думал он, отправляясь по указанному адресу и почти не отвлекаясь мыслями от другого своего дела, расследование которого подходило к концу. Вот здесь действительно пришлось попотеть. Молодая содержанка солидного бизнесмена заказала убийство гражданского мужа. Выйти на нее оказалось непросто. Все-таки они успели нажить общего ребенка. Заказать отца собственного ребенка – это что-то из иррационального. Время, что ли, такое…

В квартире еще работали оперативники.

– Николаев, – показал он им свое удостоверение и с неудовольствием отметил, что в квартире изрядно натоптано.

– В общем, супернагло получается, – сказал ему еще в коридоре худой парень в штатском. Наверно, тоже из «дотошных», поскольку выглядел очень устало.

– Что именно? – оглядываясь по сторонам, спросил Николаев.

– Возле трупа мужчины обнаружен использованный презерватив, а на животе женщины – засохшие пятна спермы. Как будто вызов нам бросают. Столько улик – и попробуй догони.

– Догоним, – машинально сказал Николаев и прошел в комнату. Здесь находился первый труп, застывший клубком на раскладном диване и прикрытый простыней.

– Откройте, – попросил он оперативников.

Кто-то откинул простыню, и вниманию Николаева предстал голый мужчина. Он лежал на боку, подтянув колени к животу в очень удобной для сна позе. Со своего места Николаев не видел лица покойника, и ему пришлось сделать несколько шагов в сторону. Странно, но это лицо не казалось чем-то напуганным или искаженным болью. Да и на теле не было видно каких-либо повреждений.

– Как он умер? – удивленно спросил Николаев.

– Да вот мы тоже задаемся этим вопросом, – тут же отозвался худой оперативник. – Никаких следов, кроме полового контакта. Надо будет подождать результатов медэкспертизы. На девушку не хотите взглянуть?

– Хочу.

Николаева провели во вторую комнату. Девушка лежала на широкой двуспальной кровати, также абсолютно голая, но как будто в гробу – правда, с ладонями, прикрывающими лобок, а не грудь.

– Это вы ее так положили? – опять удивился Николаев.

– Обижаете. Все лежит, извиняюсь за каламбур, на своих местах.

«Странно», – хотел сказать Николаев, но промолчал, зачарованный представившимся зрелищем. Девушка была необычайно красивой: аккуратный носик с небольшой горбинкой, чуть припухлые губки, светлые волосы с прилепившейся справа ниточкой прозрачных бусинок и детские рыжие завитушки на висках. Смерть почти не коснулась ее лица и тела, напоминая о себе только синими пятнами на шее. Невольно рассматривая ее длинные ноги, плоский животик и наверняка уже окаменевшие соски небольших грудей, Николаев, к своему ужасу, обнаружил, что начинает испытывать эрекцию. Покраснев, как в начале апоплексического удара, он поспешно отвернулся.

– Так, – обратился он к худому, чтобы хоть как-то отвлечься от запретных эмоций. – Теперь по порядку: кто, что, когда.

– Трупы обнаружила хозяйка квартиры сегодня утром, – с готовностью принялся докладывать худой. – Эта парочка снимает… то есть снимала у нее жилье полгода. Приезжие. У обоих владивостокская регистрация, но мы нашли заграничный паспорт девушки. Так вот, у нее проставлена действующая виза Голландии, причем неоднократно продлевавшаяся…

– Наркокурьеры? – автоматически среагировал Николаев.

– Не думаю. За полгода они ни разу никуда не отлучались. Во всяком случае, так утверждают соседи. Хозяйка говорит, что была довольна своими жильцами. Жалоб на них не поступало, платили за квартиру исправно. Она очень удивилась, что они не открыли ей сегодня дверь, и ей пришлось воспользоваться собственным ключом…

– Дверь была закрыта?

– В том-то и дело, что да. Конечно, бандиты могли ее просто захлопнуть при уходе, но в квартиру-то, получается, их впустили добровольно…

– Ну, это объяснимо, – почесал переносицу Николаев. – Подстерегли на лестничной площадке, дождались, когда откроют дверь и впихнули внутрь…

– Может быть. Но для подготовки такого плана нужно обладать конкретной информацией о наличии в квартире каких-либо ценностей. Однако хозяйка утверждает, что особых ценностей у квартирантов не видела. Да и ее вещи остались нетронутыми – телевизор, например. Кроме того, незаметно, чтобы в квартире что-то искали или хотя бы сопротивлялись нападению. И еще, по предварительным выводам судмедэкспертов, мужчина умер как минимум на сутки позже женщины.

– Руки-ноги сломаны, не мог подняться, – как бы для себя расставлял вслух объяснения Николаев.

– Допускаем. Через полчаса увезем трупы на экспертизу, – продолжал худой. – Однако следов побоев на его теле, как вы видели, нет. Еще одна странность: насильники использовали презерватив. Не совсем характерно для насилия. Ну и, наконец, вот это…

Худой протянул Николаеву толстую общую тетрадь.

– Что это?

– Хрен его знает.

– Без выражений, пожалуйста, – поморщился Николаев.

– Извините. Похоже на дневник, но там какая-то абракадабра…

Николаев открыл тетрадь. На первой странице было всего одно слово: «ГАРМОНИЯ».

– «Сложно объяснить, как это случилось. Возле последнего необитаемого острова Земли столкнулись подводная лодка и самолет», – прочитал он вслух на второй странице.

– Бред, – пожал плечами худой. – Но любопытно не это, а то, что запись на последней странице сделана примерно сутки назад, то есть за час-полтора до смерти мужчины, а тетрадь лежала рядом с ним.

Николаев открыл последнюю страницу.

«…И будешь скулить над раздавленным приплодом и думать: неужели эта игра до сих пор забавляет того, кто все когда-то начинал?..» – прочитал он уже про себя.

– То есть получается, что за полтора часа до смерти он размышлял о смысле жизни, а не о нападении? – полуспросил Николаев.

– Получается, что так.

– Но ведь нападение было. Не мог же он сам себя изнасиловать…

– Нападение было. Но все как-то очень странно. Если они впустили в квартиру знакомых людей, то получается, что эти знакомые тупо ждали, когда он испустит дух, да еще позволяли ему делать последние записи.

– Секта, любовный треугольник, долги… – кусая губы, перечислял Николаев, начиная загораться трудностью предстоящего расследования.

– Хрен его знает, – отозвался худой. – Извините… Насчет секты, кстати. Холодильник на кухне…

– Тоже умер? – пошутил Николаев.

– Нет, – улыбнулся худой. – Он почему-то забит яйцами.

– Чьими яйцами?

– Куриными вроде.

– И что из этого?

– Не знаю. Просто их много – штук сто, не меньше.

– Зачем им столько яиц?..

– Теперь уже не узнать.

Николаев огляделся. Аккуратная квартирка. Уютные розово-голубые тона. Никаких следов беспорядка или борьбы. Он опять вернулся в зал, чтобы взглянуть на труп мужчины.

– Что у него в руке? – показал он на кусочек чего-то белого в левом кулаке покойного.

– Упс, – выдвинулся вперед худой и склонился над трупом. Лопатки на его спине разошлись и сошлись в серьезном усилии. – Обезьянка, – ухмыльнулся худой, поворачиваясь к Николаеву и протягивая ему маленькую мягкую игрушку.

Николаев принял обезьянку и, повертев ее в руках, задумался.

– Значит, так, – сказал он после долгой паузы. – Бог с ними, с яйцами и обезьянкой. Трупы на экспертизу, заключение завтра ко мне. Мне нужны также протоколы допросов соседей и хозяйки квартиры. Как ваша фамилия? – обратился он к худому.

– Лунин.

– Я вас не помню.

– Первый месяц работаю. Перевелся с Юго-Запада.

– Хорошо, будете работать со мной по этому делу. Я договорюсь. Пробейте через МИД, чем девушка занималась в Голландии. Выясните через владивостокских коллег о прошлом обоих. Пока все. Да, тетрадь отправьте на почерковедческую экспертизу. Пусть сверят с подписью в паспорте. В общем, поработаем над тем, что есть, а там посмотрим, – и Николаев сунул игрушку в карман.

* * *

– Постарайтесь вспомнить: ваша эрекция соотносилась с образом девушки, как если бы она была живой или, извините, с трупом?

– Господи! Ну конечно, с живой! По-вашему, я похож на извращенца?!

– Нет, что вы. Мне просто необходимо составить полный психологический портрет клиента. И я обязан задавать подобного рода вопросы, хотя прекрасно понимаю, что у вас нет необратимых перверсий, если вы сами, без понуждения упоминаете о таких деталях.

– Это получилось машинально…

– Понимаю. И это тоже очень важно.

– Но это не относится к сути дела. Это только мои ощущения, а речь идет об отношениях между другими людьми.

– А вот тут вы не правы. На первом месте в этой истории именно ваши ощущения. Это странное дело лишь спровоцировало их пробуждение и определенную трансформацию в сознании, что и привело вас ко мне. Я хочу сказать, что вы давно жили с этим. И благо, что вы нашли в себе мужество обратиться за помощью на ранней стадии, не доводя свои размышления до болезненной фобии. Я могу с полной уверенностью сказать, что вы не больны. Но вам необходимо разобраться с накопившимися в вашей жизни проблемами, с тем чтобы спокойно и уверенно двигаться дальше. Поэтому продолжайте. Я вас внимательно слушаю.

Глава третья

И он опять почти не спал, а утром вспомнил, что практически не прикасается к пище двое суток. Организм не бунтовал. Организм все понимал и соглашался на сигареты. Организм знал, что наступает самый ответственный момент, и его физиологические порывы в решающие моменты могут все испортить. А еще организм, так же как и Бобби Старший, истосковался по ласковым женским рукам и пахнущим парфюмом волосам, в которые так приятно зарываться носом. И женской груди с крупными или не очень сосками, такими сладкими на вкус, что инфантильность момента заставляет дрожать каждую клетку организма ожиданием еще только предстоящих открытий. И женским ножкам, и тому, что находится между ними, как последней скрижали признания организма, достойным наивысшего наслаждения за свое терпение и стоицизм.

Но она пришла и обидела организм. Он был уверен в победе, а она сказала, что в первую ночь никогда!

– Но это же глупо! – воскликнул он.

– Извини…

Он пытался доказать ей нелепость происходящего с фантастической изобретательностью, и даже весьма преуспел в этом направлении, уже отбросив ее трусики на середину комнаты. Но он явно недооценил ее принципиальность и искусство владения женским набором психологического оружия для самообороны.

– Андрей! – рубанула она его тяжелой палицей чужого имени в тот момент, когда он уже взметнулся над ней в последней атаке перед сокрушительной победой. И Бобби Старший свалился рядом с собственным мгновенно утратившим боевую мощь организмом, глотая воздух беззвучным разочарованием.

Она долго извинялась, гладила его по груди, уверяла, что не знает, почему назвала его Андреем – у нее даже знакомых нет с таким именем. Но он смирился с поражением и уже не предпринимал попыток организовать новое наступление. Смирение его оказалось настолько искренним, что ничего не произошло и на следующую ночь, когда принципиальность Лапочки была удовлетворена и она всячески выражала свое удовольствие тем, что он прошел испытание. Он стал «хорошим», «таким, каким она его себе и представляла», но, будучи «хорошим», он напрочь утратил мужские кондиции.

Шесть часов подряд, с небольшими перерывами на перекур и кофе, он мучил себя и ее бесплодными усилиями нанести на их отношения последний, а точнее, первый плотский штрих. Все было напрасно. Организм, оскорбленный в своих лучших побуждениях накануне, не слушал никаких увещеваний. Он слушал только себя, некстати напоминая, что уже третий день хочет кушать, что никогда так много не курил и что не видит смысла во что бы то ни стало сделать так, чтоб встало, потому что эта девочка, конечно, класса экстра, но ведь она здесь все равно не останется навсегда. У нее муж, с которым, по ее же словам, она занимается сексом каждый день, потому что это обязательное условие семейной жизни.

«Ты готов к такому пожизненному марафону, Бобби Старший? – спрашивал организм. – Лично я нет. Ты слишком долго ее ждал. Я успел привыкнуть к определенному укладу жизни, когда если уж совсем припрет, то вызываешь проститутку, а остальное время можно расслабленно сидеть задницей в кресле или за рулем автомобиля, кушать на ночь аджику – не чистя зубы, смотреть в час ночи боксерские поединки на НТВ или фильмы на канале «Культура», которые сводят с ума скукотищей 90% аудитории, макать пряники в сгущенное молоко, покрывать толстым слоем крема облеванные ботинки, читать заумные книги без необходимости их обсуждения, потому что не с кем (с ней, кстати, тоже не получится – не ее профиль), не думать о будущем – в нем ничего хорошего не светит, не смазывать подмышки антиперспирантом после спортзала (подмышки смазывают после душа, а душ принимать лень) и еще много чего делать или не делать так, как ты же, облажавшийся Бобби Старший, меня и приучил.

А еще у нее есть ребенок. И вместе они восемь лет. А ее муж горбатится где-то за голландским бугром на престижной работе за семь тысяч долларов в месяц, и этих денег только-только хватает на более-менее обеспеченную жизнь – приходится себя во многом ограничивать, поэтому она не понимает, отчего ей так завидуют подруги детства и однокурсницы по бухгалтерскому колледжу. И правда, отчего они ей так завидуют? Может, оттого, что муж не дал ей ни одного повода усомниться в его верности, а ребенок знает два языка и она вот-вот получит вид на жительство в сытой Голландии, навсегда отдалившись от российского кошмара? Нашли чему завидовать…

Ты кого привел в дом, Бобби Старший?! И кого ты собираешься удивить своим секундным впрыском из семнадцатисантиметрового «брандспойта», скукожившегося сейчас до размеров спичечного коробка, если вчера, настаивая на откровенности (все равно Андрей все обломил), ты выудил из нее информацию о каком-то сумасшедшем торговце подержанными автомобилями, специально накачивавшего себя суперпрепаратами, чтобы уснуть с одеревеневшим членом прямо в ней после то ли десятого, то ли двенадцатого полового акта?..»

Утро застало его лежащим на боку, с открытыми глазами. Он смотрел между ее лопаток и чувствовал себя ужасно старым и бедным. Он не знал, что скажет ей, когда она проснется. То есть понятно, что нужно как-то попрощаться, но эти бесконечные минуты, когда она будет приводить себя в порядок, одеваться и ходить по комнате, он может не пережить. Стыд и ненависть к себе убьют его еще до необходимости сказать «доброе утро». Ну а «доброе утро» станет контрольным выстрелом в голову. Он был уверен в этом, и, когда она потянулась, явно просыпаясь, он трусливо повернулся на другой бок. Вообще-то, можно и так: он сделает вид, что спит, а она молча встанет и уйдет. Но она не ушла. Она обняла его сзади и поцеловала в шею.

– Ты спишь? – тихонько спросила она.

– Уже нет.

– Что будем делать сегодня? – как ни в чем не бывало спросила она.

– Мы? – удивился он.

– Ну да.

– Я и ты?

– А здесь есть кто-то еще? – засмеялась она. – Предлагаю вечером сходить в тот клуб, где мы с тобой познакомились. Мне там понравилось. Только мне днем нужно заехать в салон красоты. Хочу сделать прическу, чтобы быть самой красивой и ты смотрел только на меня. Ты меня завезешь?

– Завезу, – оттаивая и поворачиваясь к ней, сказал он в изумлении.

– И заберешь?

– Заберу.

И в этот момент случилось чудо! Не висячие сады Семирамиды, конечно, и не Родосский Колосс, но, учитывая обстоятельства минувшей ночи, через пять минут лихорадочного совокупления в незапомнившейся позе он упал лицом в подушку рядом с ее головой (все-таки он был сверху), вознося про себя благодарственные молитвы всем и всему: родителям, порнографии, организму и притупляющему чувствительность презервативу. Из того, что можно было произнести вслух, не спровоцировав ее недоумение, он сказал только:

– Слава тебе господи!

– Ты о чем? – улыбнувшись, спросила она.

– О своем, – не стал вдаваться он в постыдные для себя подробности. – Ты кончила?

– Ну зачем ты это спросил? – разочарованно столкнула она его с себя.

– А что такое? – удивился он.

– Никогда не задавай такие вопросы женщине сразу после секса, – серьезно попросила она. – Мне еще хорошо, а ты все портишь.

– Запомнил – не буду, – легко согласился он. – Но раз уж я все равно спросил, ответь мне один раз.

– А ты не заметил?

– Нет, если честно. У девушек это происходит по-разному.

– Я же сказала: мне было хорошо.

Он поцеловал ее в губы, она обхватила его шею руками.

– Ты меня в ступор ввела прошлой ночью, – пожурил он ее за полузавтраком-полуобедом.

– Я заметила.

– Может, у тебя еще какие-нибудь бзики есть? Расскажи сразу, чтобы я заранее подготовился, – пошутил он.

– Конечно, есть. Я та еще штучка. Но рассказывать не буду – увидишь. Или не увидишь – смотря как все сложится.

– А как пока складывается?

– Пока все очень хорошо. Меня это даже настораживает.

– Почему?

– Я очень быстро привыкаю к человеку. Еще влюблюсь, не дай бог.

– Влюбись. Очень интересно посмотреть на тебя влюбленную.

– Не хочу. Я замужем, – в который раз повторила она.

– Но хотя бы маленькая симпатия – эдакая уменьшенная копия любви в масштабе один к ста – уже есть?

– К тебе? Конечно. Иначе я бы здесь не оставалась две ночи подряд.

– Слушай, а может, ты вообще у меня поживешь? Сколько тебе до отъезда? Полтора месяца? Оставайся! – автоматом предложил он. – Я один, никого не жду, и тебе не надо будет каждый день таскаться в город по делам из пригорода. Ты же говорила, тебе нужно какие-то документы оформлять, с друзьями и родственниками встречаться…

– Хитренький какой, – безумно красиво улыбнулась она, очевидным образом демонстрируя много большую хитрость в сердечных делах. – Я подумаю…

* * *

Думала она недолго. Оставшись у него после клуба на третью ночь, она пришла к выводу, что часть вещей ей уже необходимо держать у него дома. Все эти повседневные женские штучки – от косметики до чистых трусиков – у такой девушки всегда должны быть под рукой. Они перевезли большую часть ее вещей к нему, но только на четвертый или пятый день совместного проживания его наконец окатило ушатом восторженных эмоций. Неслыханное дело! Он живет не один! Когда она убегала по делам, он с благоговейным восторгом смотрел на расставленные флакончики с духами, губные помады, коробочки с тенями. В ванной комнате, на трубе с горячей водой, сушились ее трусики, в полупустом шкафу из ниоткуда возникли на плечиках всевозможные блузки и кофточки. На кухонной плите в чистых кастрюльках появилась нормальная еда в виде супчиков и тушеных овощей с мясом, а с подоконников исчезла вековая пыль.

Как и когда произошли все эти перемены, он не заметил. Ее проникновение в его жизненное пространство произошло само собой. Проникают ли так незаметно все женщины или такая, как Лапочка, он не знал. Он всегда жил один, а появлявшиеся в его квартире женщины – максимум на сутки – доставляли больше хлопот, чем радости от женского участия в его судьбе. Лапочка явила собой радость, но что ему делать с этой радостью дальше, он представлял слабо. Одно он знал уже точно: надвигается что-то серьезное. Возможно, даже опасное. Он видел себя сползающим в пугающую зависимость от другого человека. Пугал его, конечно, не человек, а вероятная необходимость соразмерять свою дальнейшую жизнь с этим человеком. Кому-то это кажется простым решением. Для него, не боявшегося ничего в своем одиночестве, такое решение таило в себе массу сложностей.

Первой в ряду этих сложностей являлась ее семья. Люди прожили вместе восемь лет. Они уже не просто муж и жена. Они брат и сестра, отец и дочь, мама и сын в одной ипостаси супругов. Да плюс еще ребенок, который разговаривает и все понимает. Восемь новогодних праздников, рождественских каникул, зим, весен, багряно-желтых осеней. Тысячи ночей секса, ссор, примирений, первый выпавший зубик ребенка. Первые старые вещи, после бурного обсуждения выбрасываемые на помойку. Насморк или воспаление легких, массаж сорванной спины, полотенце вокруг ее головы и полотенце на его бедрах после душа. Шашлыки на природе с запоздалым «хлеб забыли!». Сонные посиделки перед телевизором, утренние поцелуи перед уходом на работу. «Кого пригласим на твой день рождения? А что тебе подарить?.. Дорогая, в этом месяце сэкономим, а в следующем купим в кредит новую машину… Устал, милый? А я приготовила тебе вкусненькое… Сегодня звонила твоя мама, спрашивала, как дела. Да? Я сказала, все хорошо…»

Это… Это как кустарник, растущий из одного корня. Невозможно отломить одну веточку, не причинив боли остальным. Да и неизвестно, приживется ли украденная ветка на твоем теле, потому как… Что ты из себя представляешь? И это вторая сложность. До сих пор у него не было повода задуматься о собственной жизни. Одного его все устраивало. Но с ее появлением устраивать перестало. В сущности, он неудачник предпенсионного возраста. Что его держит в этом болоте? Почему он здесь находится и носит в себе какие-то едкие псевдоанализы окружающей среды? Что он сделал, чтобы приподняться над этой средой, испытывая иногда бессмысленный восторг превосходства над всем и вся? Ничего. А рядом, вгрызаясь зубами, впиваясь ногтями, карабкались куда-то вверх вчерашние знакомые, и если он поднимет глаза, то может увидеть их толстые задницы, надежно застрявшие между сучьев стабильности. Судя по выражениям задниц, они еще не совсем довольны. Но они просто отдыхают на очередной статусной ступеньке, а впереди погоны старшего менеджера или даже партнера чего-то движущегося в машинке для нарезки денег, чеков, акций и облигаций.

Кому противно? Вчера было противно! А сегодня утром, прижав к лицу ее белую маечку, он понял, что упустил что-то важное. Там, наверху, очень запросто могла быть и его задница, а этот Сережа, вполне вероятно, отдыхал бы сейчас в другом кустарнике. А он собирался бы на барбекю и просил Эдгара не забыть ракетки для бадминтона. Эдгар – придумали же имечко!.. А тебе какое дело до имени их ребенка? Никакого, просто если бы это был мой сын… Если бы! Но это не твой сын, и твоя задница в полном дерьме! Так что сиди на ней ровно и сопи в две дырки, как сопел тридцать шесть лет! А вот это дудки! Как хочу, так и живу! Я неудачник? Не-ет! Это такая вот моя личная удача! Каждому свое! Я себе и такой нравлюсь, и не только себе!..

– Пойдем сегодня в клуб, – предложил он ей в субботу.

Она, конечно, согласилась и позвала с собой подруг, а он натрескался водки в первый же час и, отколовшись от их компании, перещупал едва ли не половину охочих до свободной любви девушек. Девушки хихикали и оставляли ему свои телефоны. Он купался в мареве успеха и с удовольствием отмечал, что ей это неприятно. Обратную дорогу домой он помнил смутно. Она сидела впереди, рядом с водителем такси, он – сзади, клонясь головой к коленям ее подружки. Таксиста она попросила не уезжать. Он не придал этому значения. Он даже не успел закрыть дверь на ключ, а она уже протиснулась мимо него на лестницу с дорожными сумками в руках.

– Не понял, – действительно не понял он.

– Завтра поймешь, – не оборачиваясь, сказала она и… ушла?

Он не мог в это поверить, но в квартире звенела тишина. Там, где стояли ее сумки и пакеты, пол словно зиял черной дырой пустоты. Он посмотрел на полку с ее косметикой – пусто, заглянул в ванную – пусто. Пустые плечики встретили его и в шкафу. Так быстро собрать вещи невозможно. Он искал хотя бы заколку, еще утром лежавшую у кровати, но не нашел даже этой мелочи. Он вскипятил чай, выпил две кружки подряд, покурил, и только тут в него проникло: она ушла! Мгновенный испуг, как укол шприца, впился в его сердце и застыл там холодным стержнем. Он бросился в комнату, потом зачем-то к входной двери – вдруг накатившая растерянность бросала его тело из стороны в сторону, не давая покоя необъяснимым ужасом утраты. В голове что-то полыхало и взрывалось, руки дрожали непоправимостью случившегося, а грудь стянуло ремнем удушья.

Дышать и в самом деле стало тяжело. Он со всхлипом втягивал в себя воздух, но не мог заполнить легкие даже на треть необходимого, чтобы успокоиться. В глазах потемнело. Он пошарил рукой вокруг себя и, схватив подвернувшийся нож, с силой резанул по стягивающему грудь ремню. Перезревший ремень лопнул и упал к его ногам. Он облегченно вздохнул полной грудью и обессиленный плюхнулся в кресло. Сердце, успокаиваясь, еще грозило ему эхом гулких ударов, но боль, кажется, ушла. А может, и не ушла – просто он ее не чувствовал, склоняя отяжелевшую вдруг голову на изрезанную грудь, и забываясь в тревожном пьяном сне…