Kitabı oku: «Гости с той стороны», sayfa 4

6

Центральная площадь Тан-Аида с дорожками, аккуратно вымощенными черепками битой посуды, была предназначена, в общем-то, для торговли и городских сборов. Но сегодня здесь были накрыты столы в честь праздника и дорогих гостей. Разнообразные керамические блюда и сосуды были заполнены щедрыми дарами этой богатой земли.

Поодаль уже жарились на вертелах куски мяса, срезанные с жертвенных ягнят. На столах красовались запечённые рыбы гигантских размеров. Вкусно дышащей горой лежали свежеиспечённые хлебы. От трав, кореньев и плодов пестрило в глазах.

Гостеприимные танаиды с искренне доброжелательными лицами метались вокруг столов, только мелькали их просторные рубахи и штаны из белёного холста.

Развлекали гостей разговором хозяева поавторитетней, нарядившиеся, несмотря на жару, в короткие суконные кафтаны, украшенные золотыми и серебряными бляшками с изображением волков, по-человечьи повернувших голову. Бласт знал, что шея волка устроена так, что голову он может повернуть лишь вместе с корпусом. Эти же, отлитые в профиль, бесцеремонно смотрели прямо в глаза. Впрочем, мысль об этом он тоже счёл недолжной и, вышвырнув пинком из своей головы, с улыбкой прислушался к хозяевам.

– Наши друзья из прекрасных Афин заслуживают лучших мест! – торжественно провозгласил седовласый эллинарх, и Бласт с другом был с почётом усажен в центре на застеленные овечьими шкурами помосты.

Чёрный уродливый раб, от которого танаиды сперва шарахались, а теперь просто с осторожностью обходили, невозмутимо уселся у ног хозяина на солому.

Кое-кто из танаидов, кому не хватило мест на помосте, тоже принесли с собой тюки соломы для сиденья. Они мастерски обращались с ножами во время застолья и искренне веселились, наблюдая, как раб пугливо сторонится их клинков.

Бласту же не терпелось задать эллинарху главный вопрос, волнующий его на протяжении всего пути в земли Тана.

– А скажите, как живётся людям в краю Бога Смерти? Ведь есть же что-то противоестественное, когда живые поклоняются Богу Смерти?

– Жить на этом или на том берегу моря, или через два моря отсюда – какая разница? Для Бога Смерти это не расстояние, он вездесущ, – эллинарх был настроен философски. – На то он и Бог! Умирают люди везде. И в этих землях ничуть не больше, чем в Элладе! – эллинарх с энтузиазмом поднял за здоровье дорогих гостей кубок с долгожданным греческим вином.

– Но жить в городе с названьем Тан, ловить рыбу в реке, называющейся Тан, воскурять благовония перед изображением Тана – в этом мало радости! А как людям жить без радости? – не мог угомониться Бласт, хотя вокруг него было столько радости, что ответ он мог бы найти и сам.

– Всё идёт от понимания необходимости баланса жизни и смерти. У здешних жителей оно есть. Не случайно у наших женщин существует традиционное украшение – гривна: тонкое, почти завершённое кольцо вокруг шеи с двумя камушками, белым и чёрным, на ключицах.

Бородатый архонт с энтузиазмом подозвал пробегающую мимо танаидку, чтобы гости смогли вблизи рассмотреть её гривну.

Девушке лестно было внимание эллинов, и особенно красавца Бласта. Долиха это задело. Он тоже был бы не прочь стать объектом женского внимания. Но проявить интерес не посмел – кто их знает, этих дикарей, какие у них обычаи! Надо пока присмотреться, а там будет видно…

– Вот она, гривна, традиционное украшение женщин этого края. Чёрным и белым камнем по краям она показывает важность равновесия жизни и смерти в мире, – архонт отпустил девушку, и та убежала, лукаво сверкнув глазами и улыбкой.

Архонт Тан-Аида встревожено взглянул на свой перстень и быстро опустил руку. Потом украдкой оглянулся, ища кого-то в толпе. Тревожность так не шла к его облику вальяжного хозяина, что Бласт встрепенулся: что-то пошло не так!

Но тут же отвлёкся.

Праздничный стол был поистине роскошен. Такого греки не видывали в Элладе. В середину было поставлены огромные серебряные блюда с алыми горками раков, выложенных на пучки пряных трав. В кубки налито прохладное, из погреба, пенящееся ячменное пиво.

Раков доставали из рядом установленных бронзовых котлов высотой с полчеловека. Котлы, с удобными ручками по бокам, опирались на прочные стержни. Да ещё вдеты были в массивные треноги. Удобнейшие приспособления!

Женщины привычно поддерживали под ними невысокое пламя, ловко управляясь с тяжёлыми блюдами.

Греки-колонисты, будто извиняясь, что изменили вкусу тонких вин отечества и поддались грубым нравам аборигенов, показывали гостям, как лучше управляться с раками, которыми так славились земли Тана…

7

Бласт напряжённо осваивал науку извлечения из раков их вкуснейших шеек, поэтому пропустил начало странного разговора, очень неуместно вспыхнувшего за праздничным столом. Подслушивать не относящееся к тебе непосредственно – было бы проявлением невоспитанности, поэтому пальцы его продолжали овладевать аккуратной разборкой рачьих панцирей в то время, как слухом он невольно тянулся в сторону говоривших.

– Скажи, это правда? Это она? – допытывался нервный молодой голос совсем рядом, прямо за цветущими кустами шиповника.

– Ты говоришь с отцом! Не повышай тона! – гудел в ответ раздражённый бас, так похожий на голос танаидского архонта. Но Бласт не был уверен: подобных интонаций он и подозревать не мог у этого степенного человека!

– Отец не станет называть сына ненужностью! Ты не отец мне!

Окружающие Бласта возбуждённые голоса пирующих порой перекрывали этот диалог. Тогда Бласт решился подняться, сделав вид, что потянулся за очередным алым раком. Но сколько он ни вытягивал шею, так и не понял, кем были эти враждующие собеседники. Особенно мучительным было припоминание старого голоса. Знакомого, но никак не определяемого!

– Вот как ты заговорил, как только отыскал иной источник пропитания! Пока кормился с подачек – молчал и терпел! – старик напоминал Бласту собственного отца. Может, поэтому так не терпелось ему взглянуть в лицо говорящего. Пришлось потянуться за кувшином, налить и выпить ядрёного ячменного пива.

– Вот именно: с подачек! Ты всегда ненавидел меня, не считал своим за цвет моих глаз! И Климену мою загубил за это же! Вместе с ребёнком! Я всё знаю! – безжалостно сёк молодой.

– Бесноватый! Ты всю жизнь был Бесноватым! Я так и не выбил из тебя эту дурь! Какая Климена? Какой ребёнок? Убери руки, или ты пожалеешь о своей несдержанности! – захрустели сброшенные и раздавленные миски и кружки. Раздались окрики и призывы, топот ног и шум окороченных давкой движений. Но стена гостеприимных танаидов по-прежнему прочно скрывала от гостей свой маленький конфликт. Бласт снова попытался, приподнявшись, проделать какие-то манипуляции с кувшинами и стаканами. Но тщетно, он так и не рассмотрел говорящих!

– Степняки не могли обмануть! Я пытал их в стаканах гируд! То, что осталось от них, заживо пожираемых гирудами, не могло обмануть!

– Несчастный! Именно в таком состоянии человек способен сказать всё, что ты пожелаешь услышать, лишь бы избежать мучений! Я не трогал твою Климену! Я не рад был бы ещё раз породниться с …на беду отмеченной богами породой. Но, …боги свидетели, я …не трогал её!

– Не призывай, лживый, богов!!! Что за тана с ребёнком появилась тогда на вершине дальнего кургана?

– А вот это ты молод ещё знать! Послужи танаидам с моё, тогда удостоишься!

– Ты врёшь мне! Ты продавливаешь собственные решения любым путём! Хитрый, лживый пёс! Она не хотела быть Белоглазой Таной! Это не её доля! Зачем, зачем ты так с ней? Ты же знал, что она нужна мне! – голос говорящего взвинтился до рыданий.

– Не тебе одному! Убрать его!

Раздалась короткая возня. Резкий вскрик, ржание пришпоренных коней, звуки погони… Потом – напряжённое указание музыкантам играть громче, громче!

«Приехал называется сменить обстановку, – с досадой подумал Бласт, – похоже, тут жизнь кипит ещё покруче моей! Какие-то „таны на курганах“! Слава богам, что ко мне это не имеет никакого отношения! К тому же, я дал слово отцу не вмешиваться ни в какие конфликты! Меня отправили сюда, чтобы от собственных печалей отвязаться, а не ввязываться в чужие!»

Очередная кружка ячменного пива помогла ему окончательно выбросить из памяти и загадочные смерти мачех, и свою болезнь вместе с образом жуткого двойника, и даже собственную просьбу к богу нечаянного случая Кайросу о переменах в жизни. Он устал болеть душой. Ему хотелось просто жить и наслаждаться жизнью.

Петал

1

Чтобы размяться после обильного застолья, все вышли по высокому мосту, пересекавшему западный ров, в поле, где танаиды соревновались в укрощении диких степных коней, несметными табунами пасущихся в этих плодородных степях.

Греки знали толк в верховой езде. Но они не решились оседлать этих низкорослых звероватых коньков, бешено выплясывающих под столь же звероватыми наездниками.

Персы бросали на местных коней презрительные взгляды. Но Бласт решил, что ему нравится всё: и бешеные скачки танаидов, и щедрый пир, и ритмичная пляска юных дочерей греков-колонистов. Он устал тревожиться и решил веселиться от души.

Тут на глаза ему попались таинственные девы в белых одеждах, перетянутых грубыми кручеными поясами. Кто они? Ни за стол, ни на танец их не позвали.

Они были. И в то же время их никто не замечал.

Тесной светлой группкой, тихо щебеча, они перемещались поодаль от толпы. Не отставали от неё, но и не перемешивались.

Привыкший брать всё желаемое быстро, Бласт не раз порывался напрямую направиться к ним. Но всякий раз его путь пересекали.

То приставал торжественный грек с кубком, которого никак нельзя было обидеть отказом. То перекрывал путь полудикий жеребец с полудиким всадником. И невозможно было им растолковать, что их забота уже вызывает досаду.

Разозлённый неудачей, Бласт вспомнил: с ним же кифара, и в этом его сила!

Мелодичные звуки любимого инструмента растрогали его самого, напомнив о родине, и придали голосу какую-то особую звучность! Как он пел!..

 
Как очарованная тайна,
Живая прелесть дышит в ней —
Как наглядеться, я не знаю,
На ясный свет её очей.
Она – души моей столица,
Богов подарок-благодать.
Стремится тело ей молиться,
А сердце рвётся обожать…
 

Таких восторгов публики Бласт ещё не видывал!

Привычные к рычащим звукам варганов или к свисту глиняных корин, слушатели радовались так искренне, что он сам растрогался.

Но это совсем не помогло ему подобраться к таинственным девушкам в белом. Напротив, его опять начали усиленно потчевать, окружив шумным кольцом, из которого он уже отчаялся выбраться. Он оглянулся, разыскивая Долиха: может тот выручит?

Но Долиха разъедали собственные переживания.

Как ему хотелось искренне, как все эти танаиды, восхититься пением друга! Но едкая зависть отяжелила язык. Горечь собственной никчёмности и неудачливости съедала его. Почему так несправедлива жизнь? Почему одному и красота, и таланты, и богатство, а другому – только мыкаться всю жизнь? И противней всего жить за счёт друга, зависть к которому уже топит все остальные чувства! Как строить доброе лицо, когда душа, будто губка, отяжелела, наполненная яростной ненавистью? И всё трудней сдерживаться, скалиться улыбкой в ответ на самоуверенность Бласта в том, что у него есть настоящий друг…

2

Тут воздух рассекли ритмичные позвякивания.

И танаиды повлекли накормленных-напоенных греков к центральной площади с песочными часами в центре. Таинственные девы тоже заторопились к центру площади! Наконец-то Бласт с ними познакомится! Девы суетились, зажигая кадильницы, расширяя круг. Их одежды были щедро украшены золотыми бляшками с изображением волка, повернувшего голову и совсем по-человечьи смотрящего в глаза.

На площадь шагнул высокий жрец в сером плаще с крупной волчьей маской на голове. Вокруг жреца собралось несколько таких же серых фигур в накидках из конского волоса, совершенно скрывающих лица.

Бласт почувствовал, что он многовато выпил пенного ячменного напитка. Руки и ноги пытались двигаться независимо от его желания. Но когда он увидел, как от налитой в жертвенник крови по каменному лицу бога смерти Тана скользнула судорога, он в ужасе протрезвел.

Поодаль спешивалась группа бородатых танаидов, вооружённых луками.

Несколько барабанщиков теснились к жрецам. Среди них выделялся один с барабаном в форме песочных часов. Бласту показалось, что обе барабанные формы, под правой и левой рукой, слишком похожи на человеческие черепа.

Именно этот барабан издавал какой-то особенный звук, стучащий прямо в глубину сознания. …А то вдруг сложная система барабанных ритмических фраз складывалась в почти человеческую речь, в которой чередовались вопросы и ответы…

Начался какой-то странный ритуал: девы одна за другой после хриплого выкрика жреца снимали с шеи гривну, обвязывали её шарфом и подбрасывали высоко в воздух. А один из бородачей, почти не целясь, стрелой сбивал гривну. Сажал красавицу перед собой на коня и увозил.

Бласт не успевал крутить головой, не говоря о том, чтобы расспросить кого-то, что всё это значит. Тем более, что его ноги всё ещё продолжали жить своей жизнью…

С кубком в руке он подошёл поближе, чтобы ничего не пропустить.

3

Но вдруг его сердце качнулось, и всё остановилось…

Перед ним встало прелестное девичье лицо…

С глазами светлыми, как текучая вода…

Казалось, через них сквозит душа смуглой танаянки…

Она скользнула по нему невидящим взглядом и отвернулась. А он, уронив кубок, смотрел на неё растерянно, не слыша звона и не понимая, что происходит.

Потом он судорожно сглотнул и схватил ртом воздух. Потому что временно будто забыл, что нужно же и дышать!

С него стекло всё внешнее веселье и внутренние страхи. Стекли все звуки, запахи и пестрящие вокруг пятна.

Жила одна шумно пульсирующая в горле кровь…

и она…, ставшая его частью…

Нить её движений казалась привязанной к его сердцу. Оно так послушно повелось за ней! За каждым её шагом!

Одно только смущало: сосредоточенное выражение её лица. Что происходит? Что так тревожит её?

Это вдруг теперь стало самым важным!

А тайное действо тем временем продолжалось. И вот уже дева, что стояла перед ней, усилием бородатого богатыря взлетела в седло и тот, довольный, умчал свою добычу.

Теперь она, та самая, стояла впереди, приготовившись, будто настал её черёд.

– Петал! – прорычал жрец. Бласт с отчаяньем запустил пальцы в шевелюру. Ему показалось, что этот дикарь выкрикнул прямо ему в душу!

– Это её имя? – Бласт заметался от безысходности.

Девушка собралась было подбросить перевязанную тонким шарфом гривну. Но тут два танаида заспорили, кому первому стрелять. И вот уже луки опущены, а руки потянулись к ножам. Зрители сразу оживились, обрадовались: «Быть схватке!»

Однако жрец властным жестом остановил соперников и сделал выбор: кому первому претендовать на девушку. Второй недовольно заворчал, но подчинился.

Она подбрасывает свою гривну…

…Бласт в момент забыл, как долго и тщательно он себя настраивал быть рассудительным и не вмешиваться в то, что его не касается. Провожая глазами взлетающую гривну, он просто потерял способность соображать. Он забыл и отца, и свои обещания, и желание начать новую жизнь, в которой не будет места неосмотрительности, так огорчавшей отца.

Безумным прыжком он вскочил на ближайшего коня, рывком за талию вскинул Петал в седло перед собой, и вот они уже на мосту через ров.

Она пыталась было сопротивляться и удержаться за что-то. Цеплялась попутно за всё, что было рядом. Но не смогла противостоять его бешеному натиску! Тут конь вдруг оступился, свернул в заросли прибрежного ивняка и остановился, увязнув в мокром песке. Близкая погоня, прошумев листвой и звероватым гиканьем, ушла в сторону. Всё кипение страстей, в котором они только что варились, осталось за стеной плотной зелени. А здесь, в укромном затишке из свисающих веток, оказались только они вдвоём, на коне, понуро созерцающем свои увязшие ноги.

Она оказалась в руках приезжего грека. А у неё в руках зачем-то случайно схваченная гривна. Чужая гривна.

4

– Что ты наделал! – извернувшись и изо всех сил упершись в грудь Бласта, Петал спрыгнула с коня и кубарем покатилась по мокрой траве. Потряся онемевшей рукой, «наверное, слишком сильно сжимала», повесила чужую гривну на ближайший куст шиповника, одёрнула, отряхнула одежду.

– Откуда ты взялся? Что тебе от меня надо?

Она торопливо завязала узлом длинный пласт растрепавшихся волос и исподлобья наблюдала, как грек, мастерски управляясь с конём, вывел его на твёрдую землю.

Её глаза казались белыми на фоне загорелого, разрумянившегося от бешеной скачки лица. Это было немного страшновато… Но он не мог оторвать взгляд от этих глаз! Разве такие бывают? Таких немыслимых глаз он не видал никогда! Бласт вспомнил вдруг тайное название этих земель, которое произносили шёпотом: «Край Белоглазых тан». Неужели это о таких, как она?

Но Петал не позволила ему даже предположить, что к ней можно приблизиться, насторожённо выставив вперёд открытые ладони. На одном из пальцев сверкнул перстень с головой оскалившегося волка.

– Кто ты? – голос звучал требовательно.

Под её светлым взглядом Бласт растерялся, что в его жизни бывало нечасто. Мысли шмыгали в голове, как мыши. Как представиться? Сказать, что выкрал её просто по привычке протягивать руку и брать всё, что понравилось, сам не зная, зачем? Простейший путь выставить себя дураком. Назвать имя? Оно ей ничего не объяснит. Но отпустить её от себя – вот такую, стоящую совсем близко – он был не готов.

– Я люблю тебя, – вдруг нелепо брякнул он, пытаясь удержать расплясавшегося коня и опасаясь, что выглядит в её глазах не лучшим образом. – Я сам не понял, что со мной произошло, будто ветром подхватило и понесло. Но знаю, что никак не могу уступить тебя тем, бородатым. Потому что ты нужна мне. Я люблю тебя, – повторил он, как будто это что-то объясняло.

– Меня нельзя любить, я тана…

К такому ответу Бласт не был готов. А девушка продолжала. И тон её ничуть не смягчился, как мог бы предположить Бласт из своего опыта.

– К этому ритуалу я готовилась всю жизнь. А ты всё испортил, – она по-звериному зло прищурилась, и её странные глаза сверкнули как замёрзшая вода. – Ты понимаешь, что тебя за это ждёт?

– О, наказание! – Бласт шутовски сморщился. – Только не пугай меня! – с наказаниями Бласт свыкся, поэтому только отмахнулся и попытался приблизиться. Но услышанное далее охолонуло его.

– Это наказание – смерть. Ты что, уже готов к ней?

– Почему сразу смерть? А если я хочу побороться за тебя с теми бородатыми? Только я боялся упустить момент, потому и вмешался так резко. Прости, если это вышло грубо, если нарушил твои планы. Но я хочу участвовать!

– Это не соревнование, глупый! Как можно вмешиваться в порядки, смысла которых ты не понимаешь! Ты чужой здесь! Забирай свои товары и рабов и отплывай в свою Элладу! А нам здесь жить своим укладом! Любовь ко мне тебе не по силам! – девушка опустила глаза, и Бласту показалось, что она ушла…

Ему наконец удалось поймать её руку:

– Скажи, почему ты не хочешь, чтобы я поборолся за тебя? Ведь я совсем не хуже тех, которым это было позволено! И что такое «тана»? Почему это может мне помешать?

Она, пытаясь найти аргументы, имеющие силу вразумить этого безумного, остановила взгляд на его лице.

Бласт был красив, и частенько использовал преимущества своей внешности. Но почему-то впервые он не был уверен, что сейчас это ему поможет.

Волнение сделало его лицо неуверенным и даже просящим. Шапка круто вьющихся волос, яркие, как греческие маслины, глаза, крепкая шея…

И всю эту красоту в костёр?

…Петал передрогнула спиной, как зверь, и, стараясь быть терпеливой, только открыла рот, чтобы заговорить, как взгляд её упал на ветку с висевшей гривной. Ветка уродливо засохла, оплыв серой коростой! Но почему? Ведь только что она сияла зеленью и розовым душистым цветом!

Петал осторожно, стараясь не продевать руку в гривну, взяла её. Судя по тяжести и сложному витому узору, это было не просто украшение, подобное её собственному, подброшенному в Тан-Аиде. Это была ритуальная гривна равновесия! И принадлежала жрецам.

Неровный чёрный «камень смерти» будто исподлобья выглядывал на них из своего гнезда. Гнездо же парного белого «камня жизни» пустовало.

5

С облака, остановившегося над головой, на них вдруг чёрными хлопьями стало осыпаться множество воронов. Таких же огромных, как тот, что навестил судно, подплывающее к Тан-Аиду. С надсадными криками они набросились на Бласта и начали рвать его своими крепкими клювами. Однако девушку не трогали, явно сторонясь гривны в её руках.

Петал невольно бросилась на его защиту, и вот уже она размахивает гривной, от которой птицы шарахаются, как от оружия. Но вдруг она, сама того не желая, насадила гривну на одного из воронов. А тот, тщетно пытаясь стряхнуть ритуальную вещицу, отпрыгивал всё дальше, пока не упал замертво. Тут же, прямо из перьев, развалившись …человеком в чёрных одеждах.

– О, ужас! Это жрец! Что я наделала!

Петал растерянно стащила с его шеи гибельную гривну, но было уже поздно. Жрец не подавал признаков жизни.

Бласт, в ужасе от жуткого превращения, хотел избавиться от страшной вещи, забросив подальше, но девушка вцепилась с неё мёртвой хваткой.

– Нельзя!

Тогда он замотал гривну в белый шарф и подвязал себе на пояс.

– Здесь она будет сохраннее, раз она тебе так дорога! А теперь – бежать! Бласту стало страшно при мысли о возможном наказании за убийство жреца. Тем более что вороны после этого с удвоенной силой набросились на них.

Петал поймала коня, и на миг Бласту показалось, что сейчас она сбежит. Но девушка с силой подтащила испуганно храпящее животное к нему и сама вспрыгнула позади.

Вороны, широко раскрывая клювы, выражали свое недоумение, почему она ему помогает? Она и сама этого не понимала – может быть, из-за гривны на поясе этого грека? Но в одном они были едины: убийство жреца, хоть и невольное никто им не простит! А значит, сейчас лучше исчезнуть!

Тем временем ветер нанёс тучи, и вороны начали метаться, как слепые.

– А-а, они не видят без солнечного света! – обрадовался Бласт.

– Да, это солнечные таганские вороны. Без солнца они слепнут!

Надо было срочно что-то решать. Ещё час тому назад Бласт сделал бы то, что первое взбрело бы ему в голову. Появление в его жизни Петал будто остановило безумное мелькание шальных мыслей в его голове, потому что важней всего на свете для него стало – сберечь её! Укрыть от жрецов! Сберечь, а там – как будет!

Сделать это можно было только с помощью «Афона». Здесь, в этих диких землях для него это единственная частичка родины! Но парусник уже отправился под загрузку в Тан-Таган. Что ж, значит, им в Тан-Таган!

– Мы найдем спасение в Тан-Тагане, у тамошнего эллинарха Атея. Я хорошо знаю его, мы сталкивались в Афинах.

Бласт умолчал, что оскорбление именно этого человека послужило непосредственной причиной его ссылки.