Kitabı oku: ««Черный тюльпан». Повесть о лётчике военно-транспортной авиации», sayfa 4
Все четверо посмотрели на меня. Мне было как-то неловко. Но я по-хозяйски уселся в левое кресло, пристегнулся и думаю, с чего начать.
Но тут подал голос Костя: «Чего рты разинули? За работу, уже ночь на дворе».
Все быстренько начали щёлкать переключателями, запускать двигатели. Двигатели ровно загудели. Константин сказал: «Старлей, я сам вырулю, а то в потёмках заедешь не туда». Я кивнул. Костя вырулил на полосу, она была жутко тёмной. Фары и ходовые огни не включали. Мы стояли и ничего не делали. Минуту, две. Я уже заёрзал на своём месте. «Двигатели прогреты», – доложил бортмеханик. И тут полоса вспыхнула огнями, так что с темноты было больно глазам. Костя посмотрел на меня и кивнул. «Экипаж, взлетаем», – каким-то чужим голосом скомандовал я и толкнул РУДы вперёд. Костя положил на РУДы свою руку и вывел двигатели на максимальный режим. Бортмеханик подстраховывал его. Самолёт резво покатил по бетонным плитам, штурман читал скорость. Я очутился в своей стихии. Мы взлетели, скорость росла, и её рост я компенсировал увеличением скорости подъёма. «Курс 60», – скомандовал штурман. Я не спеша повернул штурвал, держа крен в пределах 30 градусов.
– Командир, держи 45, – подсказал Костя.
– На такой скорости 30 – это максимум, – ответил я.
– Я знаю, но иначе мы можем вписаться вон в тот склон, – и Костя показал пальцем в темноту ночи.
Я не стал искать склон, в который мы можем вписаться, а просто ещё повернул штурвал, пока указатель крена не встал на отметке 45. Запищала сигнализация «Крен велик». Но скорость уверенно росла, и сигнализация вскоре выключилась. А дальше всё было как обычно, как у меня было уже сотни раз. Правда, тогда я сидел в правом кресле второго пилота, а сейчас в левом. Всё немного не так, как я привык. Но ничего, быстренько разобрались. Экипаж хорошо знал своё дело, и мы спокойненько летели. Я вгляделся в темноту ночи. Ничего не было видно. Ни земли, ни горизонта, и только звёзды были на своём месте. Спать не хотелось. Куда меня забросила судьба? Ещё вчера ночью я спал в родительском доме, где одиноко жила моя мама, где прошла вся моя жизнь, пока я не уехал в училище. Раненько утром мы с мамой пришли на автобусную остановку, и я, попрощавшись с ней и утерев ей слёзы, сел в автобус. Затем самолёт до Ташкента, и вот – не прошло и суток, как я в небе над Афганом с полным багажником страшных ящиков.
– Старлей, снижаемся, посадка в Ташкенте, на спецстоянке нас уже ждут, – сказал Игорь.
– Что за спецстоянка? – не понял я.
– Увидишь.
Сели чистенько, по-академически. Рулил на стоянку Костя. Зарулил. Несмотря на глубокую ночь, на стоянке было много народу. Грузовые машины стояли чуть поодаль. Я не понимал, что это за люди, и только когда начали выгружать ящики, до меня дошло – это же родители погибших солдат. Кто-то стоял молча, кто-то вычитывал надписи на ящиках и, найдя нужную, с плачем кидался на этот ящик. Было жутко, страшно, неприятно, и я быстро ушёл на другую сторону самолёта, чтобы не видеть этой картины. Выгрузка закончилась, все потихоньку разъехались. Бортмеханик замкнул самолёт. Майор сказал: «Всем по домам, отдыхаете двое суток. Я в отпуск».
– А мне что делать? – спросил я.
– Тебе отдыхать и к командиру. Стажировку закончил, я ему сообщу, – и майор быстрым шагом двинулся вместе со всеми.
Про меня никто не вспомнил, и я в одиночестве побрёл туда, куда пошёл экипаж. Кто они такие? Я не знал их званий, фамилий. Знал, как зовут, и то не всех. Больше ни с кем из них мне летать не довелось, так, иногда случайно где-то сталкивались: «Привет». – «Привет».
Куда мне идти, непонятно. Общежития у меня нет. Искать гостиницу в городе ночью не хотелось. Можно, конечно, провести остаток ночи в аэропортовском ресторане, но настроение было не то. И я отправился в сторону домиков воинской части. Зашёл в помещение штаба. Дежурный сладко спал за столом, подложив руки под голову. Не проснулся. Я тихонько прошёл дальше по коридору и увидел стоящий у стены диванчик. Подложил под голову свёрнутый комбинезон, снял туфли и растянулся на нем. Быстро заснул. Разбудил меня вчерашний полковник. Я даже не знаю, кто он такой.
«А ты что здесь делаешь? Как слетали? Нужно было пойти в общежитие лётного состава, через три домика отсюда. Да ты же новенький, ещё ничего не знаешь», – быстро заговорил полковник. И не дожидаясь ответов, добавил: «Дуй в строевую, бери направление в общежитие, оно за территорией аэропорта, говорят, очень приличное. Короче, размещайся, обустраивайся, отдыхай. На всё про всё тебе неделя. В понедельник в шесть жду. Свободен».
Я в армии уже почти десять лет и прекрасно знаю, что неделя – это не семь дней, а столько, сколько скажет старший. В самом деле – сегодня раннее утро четверга, а в понедельник к шести быть в части. Ну что, не привыкать.
Этой недели из четырёх дней мне вполне хватило. Заселился, обустроился, загрузил холодильник продуктами. Всё воскресенье провёл в городе. Ташкент мне очень понравился. Таксист сразу привёз меня на Алайский базар: «Это самое главное место в Ташкенте», – сказал он. Боже, какие вокруг были запахи! На Севере, как я понял, не пахнет ничем. А тут – шашлык, плов, самса, цыплята табака. И всё это пахнет, да так, что голову сносит. Хочется попробовать всего. А ряды со свежей клубникой! Даже у нас в Казахстане её ещё не было, а тут – россыпи. Я присел в маленькой чайхане, и мне принесли пиво и цыплёнка. Объедение. Был бы живот безразмерный, я бы ещё съел и плов, и шашлык, и самсу, и чебурек. Но увы. Не лезет. Ладно, оставим на другой раз. Прошёлся по городу. Очень много деревьев и цветов. Арыки с прохладной водой. Звенят трамваи. Где-то играет узбекская музыка. Очень много молодёжи, все одеты по-летнему. Небо синее-синее. Ни облачка. Встречные девушки мне улыбаются. Благодать.
И вдруг меня как током стукнуло. Я вспомнил страшные ящики с грузом 200. Свой полёт в Кабул, где, как сказал майор, каждый хочет меня убить. Настроение сразу резко пошло вниз. Я не мог смотреть на гуляющих людей, на улыбающиеся пары. Перед глазами стояли страшные ящики. Я быстренько поймал такси и уехал в своё общежитие.
В понедельник без пяти минут шесть я вошёл в здание штаба. Полковник был уже там. Поздоровались.
– А ведь мы не познакомились, старший лейтенант Колокольников, – сказал полковник. – Командир части полковник Васильев, Иван Вениаминович, – и он повторно протянул мне руку. – Получил о тебе отзыв от майора Кондратьева. Не припомню, чтобы стажировка закрывалась за один полёт, – сказал полковник, – ну да ладно, поглядим, допуск будешь мне сдавать. Как тебе слеталось, как Афган?
– Да вроде всё нормально.
– Ну дай-то бог. Сколько уже ребят из полка потеряли.
– Лётчиков?
– Да, сбивают наших иногда. Взлёт и посадка – самые уязвимые этапы полёта.
– Иван Вениаминович, Виктор Фёдорович заговорил об афганской посадке, но не рассказал, что это такое. Как я понимаю, особая технология посадки?
– Да. Паша, придумали наши асы, как сделать посадку максимально короткой, чтобы духи не успели развернуть свои стингеры.
– А взлёт?
– Ну тут ничего не попишешь, ракетой в небо не умчишься. Надейся только на себя, своего стрелка да вертолёты прикрытия.
Он подошёл к своему громадному столу и долго рылся, перекладывая бумаги из угла в угол. Наконец, видимо, нашёл, что искал. Подал мне общую тетрадь в клеточку.
– Это, Паша, записки наших лётчиков об афганской посадке. Кого-то уже нет, кому-то это спасло жизнь. Внимательно разберись, уверен – пригодится.
Я пролистал тетрадь. Там были графики, схемы заходов и какие-то рассуждения. Обязательно сегодня изучу.
– Куришь? – спросил полковник.
– Никак нет.
– Молодец, а я закурю.
Полковник задымил папиросой и подошёл к окну.
– Гляди, твой экипаж уже возле самолёта. Пошли знакомиться.
Я подошёл к окну и увидел на стоянке, возле Ан-12 с бортовым номером 037, несколько что-то обсуждающих между собой людей в форме.
Мы подошли к самолёту. Сбившиеся в кружок парни быстренько построились и стали по стойке «смирно». Здоровый парень с капитанскими погонами доложил: «Товарищ полковник, экипаж самолёта по вашему приказанию собран. Помощник командира – второй пилот капитан Ливанов».
– Вольно, – сказал полковник и прошёлся вдоль строя.
Стояло два офицера, два прапорщика и один сержант.
– Товарищи лётчики, представляю вам вашего командира, старшего лейтенанта Колокольникова Павла. Он прибыл с Крайнего Севера и будет служить у нас в полку. Опытный пилот, прошёл стажировку у майора Кондратьева. В ближайшее время получит допуск на первого пилота – и в полёт, – полковник подошёл к Ливанову.
Капитан Ливанов совсем не походил на лётчика. Огромного роста, этакий бугай, лицо широкое с постоянной улыбкой. «Ему бы кузнецом работать с его ручищами», – подумал я.
– Второй пилот Ливанов Алексей, в полку уже два года. Неоднократно летал в Афган. Пилот от Бога, но командиром быть не захотел – видите ли, «не моё это». Жена, куча детей, живёт в Ташкенте.
– Иван Вениаминович, какая куча, всего двое.
– А тебе сколько нужно?
– Трое.
Все заулыбались, расслабились. Полковник тоже улыбнулся и подошёл к следующему лётчику. Тот хотел отрапортовать, но полковник жестом остановил его.
– Старший лейтенант Сидоров Сергей. Штурман, опыт полётов три года. К нам пришёл неделю назад, ещё не летал, ждём вас.
«Кассир Сидоров», – ни с того ни с сего подумал я. Совершенно обычный парень, рост средний, вес средний, внешность средняя, правда, острижен наголо – это видно даже через фуражку.
Подошёл к следующему – невысокому, упитанному прапорщику.
– Прапорщик Хухрянский Максим, бортмеханик. В полку уже три года, знает самолёт на уровне конструктора. Любую неисправность голыми руками прямо в полёте устраняет. Любимец всех полковых женщин. Блин, не пойму, за что они его любят? Посмотреть не на что, – полковник хитро улыбнулся.
– Ну прямо уж не на что, товарищ полковник, – возразил Максим, – женщины знают, куда смотреть.
Все засмеялись.
– Где твоя выправка, Макс? Ведь ты же прапорщик. Знаменосец, значит. А какой из тебя знаменосец?
– Вы правы, товарищ полковник, никудышный из меня будет знаменосец. Не для этого я рождён. Вон, пусть Виталя будет у нас знаменосцем.
Все опять засмеялись.
Я внимательно посмотрел на Максима. Маленький, толстенький. Форма висит мешком, не подогнанная, видимо, он её не часто надевает. Лицо то ли небритое, то ли чумазое. Хитринка в глазах. Фуражка надета как-то лихо, на затылок, густые волосы выбиваются из-под неё. Чувствовалось в нем какая-то харизма. Скорее всего, он душа любой компании.
Полковник подошёл к следующему прапорщику. Тот стоял красный, видимо, он и был Виталей. Это была полная противоположность Максиму. Мало того, что Максим был ниже плеча Виталия, так ещё Виталий был вдвое уже Максима. Рост, скорее всего, приближался к двум метрам, хотя в плечах не более 44 размера. Короче, на роль нашего знаменосца он тоже явно не тянул. Я про себя окрестил его – горбыль.
– Прапорщик Бусов Виталий, радист. Только после школы прапорщиков. Опыта нет никакого. Не летал. Так что, старлей, тебе его вводить в строй.
Полковник остановился у замыкающего строй казаха.
– Бортстрелок, сержант Еркен, блин, фамилию никак не запомню.
– Кожахметов, товарищ полковник, – вставил сержант.
– Да, да. Кожахметов, прибыл из учебки, где полгода учили стрелять. Оценки отличные. В деле не видел. Служить у тебя будет полтора года. Если, конечно, всё хорошо будет. А будет хорошо или не будет, зависит от тебя, старлей, и всего твоего экипажа, – закончил представление полковник. – Экипаж, разойдись.
Никто никуда не разошёлся, все подошли ко мне и полковнику.
– Значит, так, ребята. 037 закрепляю за вашим экипажем. Самолёт только недавно прошёл капитальный ремонт. Но тем не менее его нужно полностью проверить, понял, Макс? – полковник посмотрел на Максима.
– Всё сделаю, Иван Вениаминович, не беспокойтесь.
– Я и не беспокоюсь. Это вы с командиром беспокойтесь. Команда на вылет может поступить в любой момент. Получить необходимые запчасти. Старлей, не переживай, Макс с Лёхой всё знают. Только подгоняй их.
– Не нужно подгонять нас, – насупился Алексей, – я не враг себе, чтобы на непроверенном самолёте в Афган соваться.
– Ну и отлично. Можете запускаться, рулить по стоянке, я дежурного предупрежу. Со стоянки не высовываться, это всё-таки гражданский аэродром.
Дни летели за днями, и я постоянно видел, как Максим с Алексеем лазили то по кабине, подняв полики, то по крылу, то под капотом двигателя. Сегодня я подошёл к самолёту, у которого был запущен третий двигатель. Алексей стоял вместе с инженером по эксплуатации и слушали, что им кричал Максим, который был на стремянке под двигателем. Я поздоровался и спросил у Алексея, как дела. Вместо него зашумел на меня инженер-лейтенант: «Задрал твой Макс, всё ему не нравится». «Да как может нравиться, – закричал со стремянки Максим, – когда шторки заедают».
– Они у всех заедают.
– Мне плевать на всех, на 037 заедать не должны.
Я поддакнул Максиму: «Конечно, не должны». Не успел отойти от самолёта – мне нужно было зайти в штаб, – как меня догоняет Виталий: «Товарищ старший лейтенант, у нас резервная радиостанция не выдаёт нужную мощность».
– Так тащи её в лабораторию.
– Я оттащил, так прапорщик Тимофеев говорит – тащи обратно. Она только из ремонта с завода, и мы делать её не будем.
– Тащи снова. Я с ним поговорю.
– Там ещё Еркен жалуется, говорит, пулемёт влево туго поворачивается.
– Так пусть со станины снимет и хорошенько помажет. Я ещё подойду.
Зашёл в штаб, подхожу к Ивану Вениаминовичу. Поздоровались. Он чего-то улыбается: «Паша, поздравляю, пришёл приказ о присвоении тебе очередного звания – капитан». Я подтянулся и громко отвечаю: «Служу…» Полковник замахал на меня руками. «Не на плацу – орать».
– Иди в строевую, распишешься в бумагах. У них уже всё готово.
Затем задумался и говорит: «Ты, Паша, офицерский закон знаешь?» Я сразу смекнул, что к чему: «Конечно, не первый день в армии».
– Так вот, плюнь и забудь. У тебя друзья в полку есть?
– Да, мой экипаж и экипаж майора Кондратьева.
– Ну, Виктор Фёдорович в отпуске, его экипаж в командировке. Так что они не в счёт. А желающих у тебя напиться в полку найдётся немало. Уже были ходоки из фино и из снабжения. Ты, мол, Вениаминович, предупреди молодого капитана. Я их послал куда подальше, и тебе рекомендую сделать то же самое. Это друзья на одну пьянку.
Полковник стоял возле окна и смотрел, как мои проверяли двигатель.
– Да что же он делает? – закричал полковник и быстро вышел из штаба. Я за ним. Вижу, как Максим соскочил со стремянки и своей пятернёй, всей в масле и солидоле, провёл по лицу лейтенанта, повернулся быстро и давай убегать. А лейтенант за ним. «Отставить!» – громко закричал полковник, и все остановились. Максим отскочил подальше от лейтенанта и замер, а лейтенант с мазутными полосами на лице пытался что-то ответить, но не мог, его раздирал смех. Смеялись и все участники события.
– Лейтенант, в чём дело?
Вместо него быстро затараторил Максим: «Я же ему говорю, смазать нужно тросики, тогда и шторки застревать не будут. А он – ты задницу себе смажь, в туалет ходить будешь быстро, а тросики идут с завода. А мне плевать, что с завода. Я залез, смазал, а потом и его харю смазал, чтобы он обедал быстрее. Послушайте, товарищ полковник, не застревают?» Он быстро поднялся по стремянке, нырнул под капот и несколько раз прогазовал двигатель.
«Да, всё нормально», – крикнул Алексей.
– У-у, немытая чучундра, – крикнул Максим и замахнулся на лейтенанта, – три дня искал со своими бездельниками.
Все расхохотались, а лейтенант вытирал лицо ветошью.
– Значит, так, капитан, – полковник посмотрел на меня. Все замерли и тоже посмотрели на меня, – бери своих орлов и дуйте, отмечайте.
– Что отмечать? – скорчив хитрое лицо, спросил Максим.
– Ваш командир получил очередное звание.
– Ура! – закричали все и начали похлопывать меня по плечам.
– Куда дуть, товарищ полковник, у нас резервная радиостанция не работает и пулемёт туго поворачивается, – возразил я.
– Ну, с пулемётом разберётесь сами, а станцию тащите в лабораторию.
– Так таскали уже, а какой-то прапорщик не хочет принимать, говорит, из ремонта она.
– Тащи ещё раз, а Тимофееву скажи, что, если она к утру не будет работать, я ему её засуну в… он знает, куда я её засуну. Хватит болтать. Алексей, вези всех к себе, нечего пьянку в общаге устраивать. И без фанатизма. Завтра в обед всем быть на месте.
Вечер, почти ночь. Громадные листья чинары, под которой мы сидели, закрывали звёзды. Это была большая и, наверное, очень старая чинара, вокруг которой была построена большая беседка. Человек, наверное, на тридцать. По одну сторону стола сидели мои ребята да Лариса, жена Алексея. Во главе стола сидел Иван Вениаминович. По другую – двое милых пацанов. Они смотрели телевизор, который стоял тут же. Иван Вениаминович присоединился к нашей компании с час назад. Как я понял, он бывал здесь достаточно часто. Его хорошо знали детвора и Лариса. Потом я узнал, что и он и Алексей с Ларисой были из одного города – земляки. На столе стояла недопитая бутылка водки. В одном из стаканов на дне лежали две маленькие звёздочки, моё капитанское повышение. Стояла большая чашка с пельменями, которые уже почти остыли. Тарелка с солониной и тарелка с крупно нарезанным салом. Мы уже достаточно плотно поужинали, так что больше не хотелось. Много не пили. Наверное, бутылки две, которые убрали со стола. Ко мне подсела Лариса: «Павлик, можно мне вас так называть?» – спросила она. «Конечно, хотя меня чаще называют Паша. Павликом меня звала в детстве мама», – ответил я. «И я буду звать тебя Павликом. Ты ведь немного моложе моего Алексея», – сказала Лариса. Она замолчала. Лариса была под стать своему мужу, высокая, коренастая. Как говорится, кровь с молоком – и в горящую избу войдёт, и коня на ходу… Одета в простой домашний халатик, волосы длинные, заплетены в косу, которая доходила Ларисе до пояса.
– Павлик, я очень боюсь за Лёшу, как он полетит. Он уже полгода не садился в самолёт после той катастрофы. У него был сильнейший психологический срыв, я боялась даже, что его могут списать.
– Что за катастрофа? Я ничего не знаю.
– Полгода назад погиб его экипаж. Они разбились при посадке в Афганистане. Лёша случайно не был там. Они с соседом накануне разгружали машину с картошкой, и он надорвал себе спину. Утром на вылет, а он ни согнуться, ни разогнуться. Короче, его в тот полёт не пустили, заменили другим пилотом, и они все погибли. Как он переживал, это надо было видеть. Даже попал в госпиталь.
Лариса замолчала. «Павлик, я прошу тебя, пригляди за ним. Мне кажется, что он теперь боится летать. А если боится, то может наделать глупостей», – почти со слезами на глазах сказала Лариса.
– Лариса, не беспокойся. Я не позволю ему сделать никакую глупость. Всё будет хорошо, и он снова поверит в себя.
Мы замолчали, и я огляделся. Лёха о чем-то тихо разговаривал с Сергеем. Они оба были семейными людьми. Но если Лёха жил со своей семьёй в Ташкенте, то жена Сергея с двумя детишками жила у своих родителей где-то в российской глубинке. Никак не осмелится на переезд. Да и куда переезжать? Сергей за три года после окончания училища поменял пять мест службы. Дай бог, чтобы в Ташкенте остался надолго, тогда и жену с ребятишками привезёт. Иван Вениаминович подсел к Лёшиным мальчишкам и что-то с ними живо обсуждал. Максим откинулся на спинку скамейки и подрёмывал. Он уже свою программу по хохмам выполнил. Виталя потихоньку что-то бренчал на гитаре, но ни одной застольной песни у нас не получилось. Да и не хотелось. Был такой полный расслабон, что не только говорить, но и вообще ничего не хотелось. Иван Вениаминович принёс хорошую, в нашем понимании, весть. С самолётом всё закончили. Даже пулемёт смазали. Завтра нас поставили в план полётов. Иван Вениаминович сказал, что к вечеру вылетаем. Он полетит с нами проверяющим для ввода меня в первые пилоты. Выпили ещё по одной, чтобы количество взлётов всегда равнялось количеству посадок. Закусили салом с луком. Иван Вениаминович поднялся и начал прощаться. Пора, дескать, и честь знать. Тем более что завтра в ночной полёт. Засобирались и мы, но Лариса категорически заявила, что никуда нас не отпустит и что она постелила всем четверым на веранде, на полу. Её поддержал Иван Вениаминович, так что мы без долгих уговоров остались. А ему было идти недалеко, он жил почти по соседству. Проснувшийся Макс потребовал продолжения банкета, так что мы выпили ещё по одной и улеглись в рядок на полу.
Утром умылись из колонки, стоящей во дворе. Холодная вода быстренько привела нас в чувство. Сон и утреннее похмелье как водой смыло. Позавтракали яичницей с салом, которую нажарила Лариса. Попрощались, вышли на улицу. Скоро подошёл автобус, и мы, с одной пересадкой, доехали до аэропорта.
Пришли на стоянку как раз к обеду. Возле самолёта уже стояли машины с ящиками. Чуть поодаль сидели прямо на траве с десяток солдат. Макс взял в штабе ключи и побежал открывать самолёт. Лёха подошёл к старшему по погрузке и начал проверять документы. Серёга и Виталик спокойно стояли в сторонке. Еркен начал помогать снимать ящики с машины. Лёха его окликнул и сказал, чтобы тот занялся своим делом, и загружал боекомплект в самолёт. Еркен подбежал к машине, в которой стояли цинки с патронами и лентами для пулемёта, а также упаковки с тепловыми ловушками. Он начал сноровисто с помощью ожидающих солдат грузить их в самолёт. Часа через два погрузку закончили, и мы были готовы к вылету. Я собрал весь экипаж и отправил в медпункт на контроль, а сам зашёл в штаб за Иваном Вениаминовичем. Он уже был готов, сидел за своим столом в лётном комбинезоне и что-то писал. Я подождал минут пять, и мы вместе быстро пошли в медпункт. Мои осмотр уже прошли и сидели в беседке для курения возле медпункта. Иван Вениаминович заполнил полётное задание и отдал Ольге на подпись. Она была какая-то задумчивая и неразговорчивая.
– Оленька, как дела? – спросил её Иван Вениаминович.
– Всё хорошо, товарищ полковник.
– Не обманывай меня, я же всё вижу. Что приключилось?
– Да ничего, всё нормально, – но в её голосе были слёзы.
Я понял, что при мне она ничего не скажет, и быстренько вышел из кабинета. Иван Вениаминович вышел минут через пять, весь какой-то задумчивый. Я не стал его ни о чём спрашивать – не моё дело, если нужно будет, сам расскажет. Уже начинало вечереть, облачка на небе приобрели розоватый оттенок.
– Вы чего ещё здесь трётесь? Бегом на самолёт, пора вылетать. Разрешение получено, – прикрикнул Иван Вениаминович.
Парни подорвались и рысью устремились на стоянку. Один Макс шёл несколько вальяжно, хотя и быстро. Мы с Иваном Вениаминовичем шли не спеша, он молчал, но чувствовалось, что ему надо выговориться. Наконец он заговорил: «Жалко девушку. Хорошая, умница, но не везёт в жизни. Жениха полгода назад похоронила. Он летал в экипаже вместе с Лёхой. Они погибли. А про Алексея ты, наверное, знаешь».
– Да, Лариса рассказала. Она очень переживает за него.
– Был тут пару месяцев назад один командировочный с завода, закружил девчонке голову и улетел. И ни слуху, ни духу. А она беременная осталась. Просила его найти. Найти можно, только проблему это не решит. Найти, чтобы морду набить? Стоило бы. Но жизнь это не изменит. Так что ты, Паша, с ней поосторожней. Ты парень молодой, холостой. Не обидь её. Вижу, она тебе приглянулась.
Мы подошли к самолёту. Все были на местах, только Макс был в задней кабине. Он склонился над Еркеном и проверял, как тот уложил ленты в пулемёт и установил контейнеры с тепловыми ловушками. Оно и понятно, для Еркена это был первый настоящий вылет. Увидев, что мы с полковником поднялись на борт, Макс вылез из задней кабины, закрыл грузовой люк и прошёл в кабину. Серёга уже залез в свой штурманский отсек и поглядывал снизу на нас. Иван Вениаминович протиснулся к правому креслу: «Паша слева, я справа; Алексей, отдыхаешь», – сказал он и начал усаживаться. Я занял левое кресло, подрегулировал под себя, хотя я уже несколько раз в него усаживался. Это я сделал, скорее всего, из-за пункта Наставления, где записано, что, заняв своё место, необходимо его отрегулировать под себя. Всё-таки летим с проверяющим. Оглянулся на Виталика – парень заметно нервничал. Это его первый боевой вылет. Полёты в школе прапорщиков не в счёт. Макс тёрся сзади и на своё место не садился. Полковник повернулся к нему: «А ты что, особое приглашение ждёшь?»
– Никак нет, товарищ полковник, просто так удобнее в случае чего помочь пилоту.
– Без сопливых справимся, проверяющий на борту. Действовать строго по инструкции.
– Есть, товарищ полковник, – и Макс, кряхтя, занял своё отдвижное место между нами.
– Капитан, приступайте.
Я встрепенулся и начал подавать команды. Экипаж приступил к подготовке к вылету. Все действовали достаточно грамотно и чётко. Даже несколько показушно – вот, мол, какие мы умелые. Полковник чётко выполнял все операции второго пилота. Запустились, вырулили. Несмотря на то, что получили разрешение на взлёт, я затормозил на предварительном, прочитали карту. Добавил газу, вырулили на исполнительный. Опять остановился. Прочитали карту. Краем глаза вижу ухмылку на губах полковника. «Внимание, экипаж, взлетаем», – громким голосом отдал я команду. Взлетели, убрали шасси, механизацию, легли на курс. Всё чистенько, по-академически, как любил говорить мой командир на Севере. Иван Вениаминович расстегнул ремни, потянулся: «Похоже, поужинать забыли. Радист, крикни Лёху, он там целую авоську со снедью припёр, я видел». Виталя быстренько мотнулся в комнату отдыха, откуда показалась довольная физиономия Алексея: «Что, вспомнили, а я знал, что так будет», – весело заулыбался он. «Макс, освобождай место», – согнал он Максима с отдвижного кресла, на котором быстренько развернул газету и начал раскладывать варёные яйца, нарезанное сало, лук, солёные помидоры, хлеб. Конечно, всё это нужно было делать в комнате отдыха, но тогда бы не получилось общего застолья. Иван Вениаминович взял в руки солёный помидор: «Алексей, я чувствую, тебе там ещё что-то Лариса положила на дорожку», – хитро подмигнул он Алексею. Алексей зарделся: «А разве можно?»
– Вот ты уже столько летаешь, а основное правило не выучил. Желание проверяющего – закон для проверяемых.
– Сейчас будет, – Алексей снова исчез в комнате отдыха.
Через секунду он снова показался, в руках у него была медицинская грелка, в которой было что-то налито.
– Жена положила для компресса, если снова в спину вступит.
– Не вступит, – Иван Вениаминович взял грелку.
На столике быстро организовалось три солдатские кружки. «А что вы здесь делаете?», – раздался из-под наших ног голос Сергея. Он, видимо, услышал наши голоса и решил выглянуть наружу.
Макс подал ему бутерброд с салом. Иван Вениаминович налил в две кружки на палец водки из грелки. Себе налил полкружки. Одну кружку подал мне, другую – Серёге. «Парни, хочу выпить за ваш экипаж, за вашего командира. Вижу, что все ребята подобрались хорошие, а будет ли хорошим экипаж, зависит от тебя, Паша. Ладно, живы будем, не помрём», – и он опрокинул кружку себе в рот. Выпил одним глотком. Выпили и мы с Серёгой. Закусили. Серёга спустился к себе и уткнулся в карту. Выпили по 50 граммов и все остальные. Закусили. Убрали газету с кресла. Макс уселся на своё место. Иван Вениаминович пристегнулся, устроился поудобнее и закрыл глаза. Летели на автопилоте. Молчали. Я глядел вперёд. Уже практически совсем стемнело. Свет в кабине я не включал, чтобы лучше было видно, что за окном. Впереди на нас надвигались горы. Их изрезанные гребни хорошо было видно на фоне тёмно-синего неба. Афганистан. Как он встретит меня, справлюсь ли? Было немного волнительно, и хотя я достаточно часто сажал самолёт в различных условиях, в плохую погоду, но это было на своей земле, как здесь говорят – в Союзе. А впереди была чужая, враждебная страна. Мои размышления прервал храп, донёсшийся с правого кресла. Я щёлкнул выключателем освещения. Иван Вениаминович похрапывал, откинув голову назад. Я кивнул на него Максиму. Он повернулся и что-то сказал Виталику. Виталик подал ему чей-то комбинезон, и Максим аккуратно подсунул его под голову Ивану Вениаминовичу. Храп прекратился, но ненадолго. Я снова выключил свет в кабине. Через несколько минут в шлемофоне прозвучал голос Серёги: «Командир, пролетели границу». Тут же подключился к разговору Виталя: «Диспетчер Кабула рекомендует занять эшелон 7 500 метров и выключить навигационные огни, выход на связь только перед посадкой. Бортов в нашей зоне нет». Максим щёлкнул переключателями. Я ещё раз изучил схему захода на аэродром Кабул. Время начала снижения неумолимо приближалось, а в правом кресле безмятежно дрых Иван Вениаминович. Конечно, в этом ничего страшного не было, сажал я самолёт несколько раз в одиночестве, но мне было бы значительно спокойнее, если бы кресло занял Лёха. Он, кстати, пришёл в кабину и примостился на кресле у Виталика.
– Командир, до аэропорта 100 километров, можно снижаться, – раздался голос Серёги.
– Лучше ещё потянуть километров 30, потом покруче пойдём, – подсказал Лёха.
– Серёга, снижение через 30 километров, – сказал я в переговорник Сергею.
Повернулся, поглядел на правое кресло, видно было плохо, но храп был отчётлив. Я помахал рукой Лёхе, пусть, дескать, ещё поспит. Сергей дал команду на начало снижения, и я передвинул РУДы на малый газ и отдал штурвал от себя. За окном была темень. «Серёга, ты мои глаза. Лечу по твоим командам», – сказал я Сергею. Он промолчал. Затем скомандовал: «Вертикальная двадцать, вправо 10». Я послушно всё сделал. Сзади нервничал Лёха, затем он согнал Макса с его места, отодвинул кресло бортмеханика и примостился бочком у кресла правого пилота. Виталий нервно сообщил: «В горах было замечено движение, предлагают афганскую посадку. Огни ВПП включат, когда будем на прямой». Ну что же, афганская так афганская. Нужно когда-то начинать. Я повернулся к Лёхе: «Ты сажал»? Он отрицательно помотал головой. Я включил подсветку приборной панели. В кабине стало чуточку светлей. Поглядел на спящего Ивана Вениаминовича. Глаза закрыты, голова откинута немного назад. Руки лежат на подлокотниках. Что-то не верится, что он реально спит. Скорее всего, хочет меня проверить в нестандартной ситуации. Ну что же, проверяй. Постараюсь сделать всё правильно. Перед глазами предстала общая тетрадь со схемами афганской посадки. Я внимательно посмотрел на приборы: кажется, пора начинать к ней готовиться. Я легонько потянул штурвал на себя. Снижение мало-помалу прекратилось, скорость начала падать. Серёга постоянно даёт изменение курса, так как мы летим уже в ущелье. «Всё, командир, мы почти на прямой, перед самой полосой сделаешь левую змейку, и мы на полосе, – сообщил Серёга, и через несколько секунд добавил: – пора снижаться, а то пролетим». Скорость упала почти до минимально возможной, и я скомандовал Лёхе: «Шасси, закрылки полностью». Загрохотали выпускаемые шасси и противно завизжали моторы выпуска закрылков. Самолёт задрожал, и я полностью двинул штурвал от себя. Серёга читал вертикальную и горизонтальную скорость. Моя задача была вести самолёт так, чтобы горизонтальная не росла, а вертикальная была максимальной. Скоро к этим данным он начал читать высоту и расстояние до порога полосы. По груди потёк пот, так что даже защипало. Лёха стоял сбоку, готовый в любой момент вцепиться своими ручищами в штурвал, за которым вроде бы безмятежно спал Иван Вениаминович. Но я видел краем глаза, что его пальцы побелели от сжатия подлокотников. Не спит, хитрюга, – пронеслось у меня в мозгу.
