Kitabı oku: «Ключевой элемент. Книга 1»

© Генри Барс, 2017

ISBN 978-5-4483-9241-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Все совпадения в данном произведении являются случайными.

Если Вам показались знакомыми некоторые герои, значит, Вам действительно всего лишь показалось.

Если Вы узнали страны, города, районы, улицы, дома, упомянутые здесь, поверьте, автор не имеет к этому никакого отношения.

Все события романа представляют собой чистейшую правду, более того, основаны они на фактах… правда, существующих сугубо в воображаемом мире автора.

Приятного чтения!

Часть 1. Ясновидец

Глава 1
Пионерлагерь

– В эфире «Пионерская зорька»! – раздался из радиоприемника опостылевший всем утренним радиослушателям голос, принадлежащий видимо какой-то очень жизнерадостной женщине средних лет, и заиграла до боли знакомая, невероятно соцреалистичная мелодия. «Слава богу, уже лето, – подумал Димка сквозь сон, – не надо никуда идти…» Эта радиопередача прочно ассоциировалась у него с утренним подъемом и предстоящим походом в школу. Солнечные лучи нещадно били сквозь чисто вымытое окно прямо Диме в лицо, отчего он моргал, жмурился и тёр глаза кулаками, вызывая негодование бабули – надо было, по её мнению, срочно вставать и идти умываться, а не грязь по лицу размазывать. Интенсивного автомобильного движения за окном ещё не наблюдалось, да и не представлял пока себе никто, что этот за зверь такой, и в комнату весело задувал прохладный свежий утренний воздух сквозь настежь раскрытую форточку и балкон.

Вчера Дима остался ночевать у бабушки. Он частенько так делал, потому что видел в этом массу преимуществ. Бабушка, например, кормила вкуснейшей жареной картошкой с луком и куриным мясом. Курица еще не исчезла из немногочисленных городских магазинов, хотя с продуктами в их маленьком провинциальном городишке уже становилось туговато. Готовила бабуля, конечно, не так вкусно, как мама, зато намного быстрей, что вполне устраивало Диму. А еще у нее было атласное ватное одеяло особенного ярко-малинового цвета, которым так приятно укрываться вечером перед сном. Димка часто лежал на нём, представлял себя летящим на ковре-самолёте и слушал бабушкины сказки. Он уже считал себя вполне взрослым, тем не менее, от сказок на ночь не отказывался, хотя ни за что на свете не признался бы в этом ни друзьям, ни своей подружке Лене. Бабуле редко удавалось рассказать вечернюю сказку до конца, потому что она неизменно начинала засыпать прямо по ходу своего повествования, и тогда волк, только что ловивший в проруби рыбу на собственный хвост, спешил на работу за забытой кофточкой или вдруг вспоминал, что завтра надо отдавать три рубля Лидочке – соседке. Дима поправлял бабушку, та вздрагивала, и её рассказ временно приходил в норму, но через пару мгновений она впадала в полусонное состояние снова. «Это не сказка, а просто сюрреализм какой-то», – без сомнения подумал бы Димка, но он пока ещё не знал этого слова по причине своего довольно юного возраста. Димины родители не возражали против таких ночевок. Они жили с сыном и младшей дочкой в крошечной, как конура, однокомнатной квартире, и, разрешая Диме ночевать у бабушки, получали редкую возможность хоть как-то перевести дух.

Отец уходил ни свет – ни заря, ему приходилось каждый день мотаться на работу через весь город. Мама вставала чуть позже, зато вечером она подрабатывала ещё и уборщицей в детском саду. Димкины родители мечтали накопить на «Жигули», старались сделать это раньше, чем подойдёт их очередь на приобретение автомобиля, чтобы не занимать деньги у бабушки с дедом. Машина долгое время оставалась для них пределом мечтаний, потому как поменять квартиру на более просторную казалось делом совершенно нереальным.

Короче говоря, тянулись самые обыкновенные серые будни позднего советского периода. Все было ни хорошо, ни плохо – нормально, как у других, и у всех всё одинаково. «Все жили вровень, скромно так, система коридорная, на тридцать восемь комнаток – всего одна уборная…», – как пел Владимир Семенович Высоцкий, правда, имея в виду несколько иное время, хотя с тех пор не так уж и много изменилось в жизни простого советского человека. Многие понимали или бессознательно ощущали и серость подобной жизни, и окружающую всеобщую нищету, и отсутствие перспектив, ради которых стоило бы терпеть лишения, вкалывать на нудной работе, просто жить, но именно тот факт, что у всех остальных всё было точно также, привносил в эту невыносимую беспросветность трансцендентальное чувство правильности происходящего, давал успокоение душе и даже некое смутное удовлетворение.

– Начинаем утреннюю гимнастику! – не унималось радио.

– Дим! Вставай! – бабушка конечно уже не спала и что-то стряпала на кухне. – В лагерь опоздаешь!

«Точно, как же я мог забыть, вот ведь засада какая!..» – забились мысли в голове у Димы, и сон как рукой сняло.

Вчера вечером его мама, вернувшись с работы, сказала, что достала путевку в городской пионерский лагерь. А значит теперь целую смену – четыре недели – придется ходить в школу, только не учиться, а просто убивать время под присмотром воспитателей (тех же учителей) и вожатых (старшеклассниц или, не дай бог, старшеклассников). Надо будет целый летний месяц, который мог бы быть таким чудесным, каждое утро рано вставать и идти в школу, потом убирать школьную территорию или классы, участвовать в скучных надуманных конкурсах, которые в принципе не были нужны ни детям, ни воспитателям. И конечно никуда не денешься от самой страшной неприятности – тихого часа. С полвторого до трех дня предстоит обязательное нахождение в постели. Сон – не сон, но ты обязан тихо лежать с закрытыми глазами и никому не мешать. Ну разве может нормальный мальчишка одиннадцати лет отроду полтора часа в самый разгар летнего дня пролежать без движения или проспать?! Димка в свои ранние годы уже подозревал взрослых в неискренности по многим вопросам, в частности по поводу тихого часа он думал, что таким образом взрослые мстят детям за их чрезмерное счастье в долгие летние каникулы. Эх, знал бы он, как взрослые завидуют в этот час детишкам, часто спрашивая себя, по какому такому недоразумению тихий час полагается тем, кто в нём совершенно не нуждается.

Каникулы откладывались и сокращались минимум на месяц, и от осознания этого факта на душе у мальчика становилось пусто и тоскливо. Но обижаться было не на кого и не за что, да и не приходило Димке в голову, что можно обидеться. Просто такова жизнь, и ничего с этим не поделаешь. Что толку обижаться на явление природы, время года или окружающий пейзаж? Есть у школьников летние каникулы, а отпуск у родителей будет зимой, потому что в прошлом году был летом. Вот мама и подсуетилась, чтобы ребёнок дома не скучал, считая летний городской лагерь хотя бы частичной заменой поездке в Крым или Анапу. Ничего не изменишь, только ещё больше испортишь себе настроение и потратишь нервы – эту истину на подсознательном уровне чувствовали и Дима, и большинство его ровесников.

Поэтому Димка без лишних споров, собрав волю в свой детский кулачок, лёгким прыжком поднялся с постели, откинув любимое малиновое одеяло, и, прищурившись от яркого света, направился совершать обычные утренние процедуры. Потом надел белую майку с наклеенным с помощью утюга изображением гоночной машины, шорты цвета хаки, привезенные в прошлом году из Феодосии, где он отдыхал дикарём¹ вместе с дедушкой и бабушкой, и, нарочито ссутулившись, чтобы бабуля заметила, как ему грустно, побрёл на кухню.

Несмотря на то, что за окном всем улыбалось ясное летнее утро, на кухне было как-то темновато, и всё из-за грязно-зеленой строительной краски, которой были выкрашены на две трети своей высоты кухонные стены. Сделанный бабушкой в обеих комнатах квартиры ремонт, стал результатом долгих споров с дедом и почти с боем достигнутым компромиссом. «Тех, кто делает ремонт, надо выселять из квартир, – говаривал дедушка. – Люди, которым нужны квартиры, вселяются в них и живут, как есть!» А вот кухню бабушке отвоевать не удалось, и осталась она в своем первозданном, строительном виде. В принципе, Дима давно привык к цвету кухонных стен, они на его памяти были такими всегда, но где-то в глубине души, он всё же чувствовал некоторую неправильность подобного кухонного дизайна. А после того как отец в один прекрасный день позволил себе прикрикнуть на деда, стукнув кулаком по косяку:

– Да поклей ты уже обои, наконец, перед соседями стыдно! – Димино чувство стало вполне осознанным.

«Это последствия сталинских времен, – говорила Димина мама, – видимо наши старики до сих пор побаиваются покупать хорошие вещи, делать ремонт, чтобы ни в коем случае не выделяться из серой массы большинства!»

«Правильно! – говорил дед. – Придет какой-нибудь новоявленный народный контроль и спросит, откуда у вас мебель финская или станок токарный титановый, что отвечать будете? Вот тогда и постучите своими кулачищами, только не мне по стенам, а себе по голове! Вспомните мои слова, да поздно будет…»

Приготовленные бабушкой бутерброды с ароматной докторской обезжиренной колбасой уже ждали своего часа на тарелке, как и сваренные вкрутую яйца. Дима сел за стол, вплотную, по-деревенски приставленный к окну, пододвинул к себе еду и глянул на улицу. За окном сосед как всегда чинил свой старенький ушастый «Запорожец». На Диминой памяти заводился этот автомобильчик всего два раза: сосед объезжал вокруг дома и ставил машину на место. На следующий день «Запорожец» опять не заводился, и сосед продолжал привычный для всех жителей дома нескончаемый ремонт. Его голубая мечта была проста до абсурда: поменять свой ушастый «Запорожец» на новую модель, без «ушей», но с «жабрами» по бокам, что, кстати, он и осуществил через несколько лет, получив возможность продолжать бесконечно ремонтировать новое чудо отечественного автомобилестроения.

«Пионерская зорька» закончилась, и по радио принялись с привычным апломбом вещать о достижениях советской промышленности и сельского хозяйства, о небывалых успехах социализма, которых страна добилась под мудрым и чутким руководством коммунистической партии и генерального секретаря КПСС Константина Устиновича Черненко. Что-то еще говорили о зримых ростках коммунизма, пробивающих бетонные плиты загнивающего капитализма, духовой оркестр играл оптимистичные мелодии, но Дима уже не слушал. Радостный голос и бравая музыка из радиоприемника, как и непрекращающийся поток бабушкиных слов, давно стал для него привычным звуковым фоном, в чём-то даже создающим некое подобие уюта.

Бабуля повернулась к внуку и поставила на стол пиалу с мелко нашинкованным репчатым луком, вперемешку с солью, чёрным молотым перцем и подсолнечным маслом (витамины), и огромный бокал горячего чая с сахаром. Сахара насыпалось много, примерно на треть бокала, размешивать его по семейной традиции не полагалось. Бабушка пару раз «болтнула» ложечкой в ароматном напитке, и этим ограничилась. «Не в голодный год живем – ложкой-то по дну скрести! – по-доброму ворчала она. – Ешь лучок, ты мой внучок, бессоновский лук-то, самый полезный!» Дима откусил от бутерброда, глотнул приторного горячего чаю, сказал «спасибо», встал из-за стола, пока бабушка его не остановила, и пошел в коридор. Не наклоняясь, он обулся в сандалии, быстро поцеловал подошедшую проводить его бабулю в щеку, вышел за дверь и направился в школу.

Дорога до школы обычно занимала у него не больше пяти минут, при этом можно было успеть засунуть предусмотрительно прихваченную с собой из дома круглую картофелину в выхлопную трубу припаркованного у подъезда автомобиля, побегать за живущей во дворе старой собакой, а потом от нее, погладить дремлющую на лавочке кошку и бросить пару камней в напрочь обнаглевших голубей. Но сегодня Димка просто шагал, не торопясь, вдоль домов, никого не трогая, – не то было настроение. И как медленно он ни шёл, школа никуда от этого, к сожалению, не исчезла. Вот они, ворота в облупившейся синей краске, забор из железных погнутых прутьев. Он протопал еще несколько десятков шагов по асфальтовой дорожке, каждый из которых дополнительно портил настроение – не сильно, примерно как тройка за домашнее задание – мимо клумб, газонов, унылого квадратного кустарника. И вот Дима уже в школе. В холле, там, где обычно дежурные нажимают культовую кнопку, давая звонки на урок и переменку, стоял видавший виды стол, за которым сидела Наташа, старшеклассница, и толпились несколько девчонок и мальчишек в пионерских галстуках – товарищей по несчастью.

– О, привет! – сказал невысокий паренек в синих спортивных штанах и белой футболке. Это был Санек, Димин одноклассник и хороший приятель. Они вместе одно время занимались спортом, ходили в бассейн, но быстро поняли, что плавание не для них. Тем не менее, за пару недолгих спортивных лет Саня показал себя на редкость упрямым, сильным и целеустремленным. За это его уважали и тренера, и соперники, и друзья.

– Здорово! – кисло поприветствовал Димка своего друга.

Все было понятно без слов, ничего объяснять не требовалось. Сашины предки тоже не смогли взять отпуск и, не придумав ничего лучшего, отправили сына под присмотр учителей и вожатых, чтобы не болтался по дворам да по стройкам, почем зря. Что ни говори, а для Димки это была удача – будет в этом лагере хотя бы одно лицо, смотреть на которое можно без отвращения даже в школе, но и этот отрадный факт не мог улучшить Диминого настроения сейчас.

– Мальчик, подойди сюда, как тебя зовут? – конечно, Наташа не помнила или вообще не знала, как зовут четвероклассника, но Диму этот факт почему-то задел. «Тоже мне, звезда в красном галстуке!», – подумал он, подошел к столу, молча записал свою фамилию и имя, а также класс в конец длинного списка. Настроение не испортилось еще сильнее только потому, что дальше было просто некуда.

В этот момент зазвенел звонок, вызвав целый ворох острых и неприятных воспоминаний о недавних контрольных работах, диктантах, проверках домашних заданий. Это Санек перещелкнул священный тумблер и мгновенно юркнул в сторону. Звонок оглушительно надрывался, поднялся гомон, дети засмеялись, забегали, заволновались. Наташа повернула выключатель в исходное положение, и наступила тишина. Дима быстро взглянул на неё и тут же отвёл глаза: Наташа показалась ему настолько яркой, далёкой и взрослой, что он вдруг пронзительно почувствовал себя очень маленьким и каким-то жалким. Что в принципе неудивительно и вполне естественно, ведь эта девушка являлась объектом смелых мечтаний не только всех без исключения старшеклассников, но и некоторых взрослых мужчин – учителей. Однако следует отдать ей должное, подобные фантазии оставались для всех фантазёров совершенно безнадёжными, по крайней мере, даже пошлые слухи на этот счёт по школе не ходили.

– Ну вот, наконец-то, все в сборе! Сейчас поплотнее позавтракаем, а потом пойдем убирать территорию.

– Ну-у!!! Не-ет!!! Может не надо?!

– Надо, – отрезала Наташа, – зато, если быстро закончим уборку, будет время вдоволь поиграть перед тихим часом!

– В футбол? – Глаза Санька загорелись. Любые командные игры с мячом являлись его коньком, а футбол в особенности. Саня от рождения был очень быстрым и юрким, что делало его незаменимым в атаке. Когда мальчишки делились на команды, все, конечно же, пытались заполучить его к себе – присутствие Санька в команде практически всегда обеспечивало победу.

– Нет, не в футбол, давайте поиграем, например, в предсказание будущего. Это очень интересно!

«Ага, конечно, интересней некуда…», – снова расстроился встрепенувшийся было Дима, посмотрел на Саню, и им опять все стало ясно без слов.

– Ребята, обратите внимание, наш лагерь называется «Солнышко», а отряд «Энтузиасты», – продолжала информировать детей Наташа, – запомнили? Я ваша вожатая. Кто будет воспитателем, ещё не решили. Скорее всего, сегодня весь день с вами буду я одна.

– Сань, скажи, а почему летом школа называется «Солнышко», а все остальное время – номер 47? – спросил Димка вроде бы не громко, но достаточно для того, чтобы все услышали.

– А чтобы никто не догадался! – сказал Саня голосом Труса из известной комедии и нарочито подмигнул. При этом ни Дима, ни Саша и не подумали улыбнуться.

– Дошутитесь вы у меня, сорванцы! – беззлобно одёрнула их вожатая.

На самом деле Дима очень обрадовался, что сегодня с ними не будет никого из учителей. Значит можно вести себя посвободнее, никто не станет лишний раз доставать нравоучениями.

Отряд гурьбой поднялся по лестнице в полупустую столовую, где уже были накрыты несколько столов. На завтрак предлагалась манная каша резиновой консистенции и какао с пенкой. Выбор блюд не вызвал у «Энтузиастов» ни малейшего энтузиазма. Димку давно интересовал вопрос: эти поварихи дома тоже готовят так невкусно? Если да, то ему было искренне жаль их детей и мужей. А ведь все эти тётушки наверняка специально учились поварскому искусству в училищах или техникумах. Чему и как их там обучали – неизвестно. Вероятно, преподавание поварского мастерства велось по той же системе, что и изучение иностранных языков в советской школе – главное, чтобы ученики не дай бог не научились!

Есть почти никому не хотелось, большинство детей позавтракали дома. Все сидели тихо, разговаривали вполголоса: за первым столом завтракали воспитатели соседних отрядов, то бишь учителя. К чему нарываться? Подобную житейскую мудрость советские дети усваивали с младших классов. Вскоре этот нехитрый и невесёлый завтрак был закончен, и дети отправились на уборку закрепленной за школой территории.

***

Место, где было суждено развернуться беспощадной битве за чистоту, находилось не около школы, а у одного из соседних многоэтажных домов. Высококультурные жители дома предпочитали выбрасывать мусор не на помойку, а прямо в окна, создавая у своего дома отвратительную свалку пищевых отходов, битого стекла и использованной туалетной бумаги. Почему-то это безобразие никак не пресекалось, просто время от времени на прилежащий к дому газон выгоняли пару десятков школьников, и они худо-бедно наводили там порядок. Об использовании принудительного детского труда никто не задумывался (кроме Димы и нескольких его приятелей, но они благоразумно помалкивали).

«Энтузиасты» участвовали в этом мероприятии далеко не впервые и убирали территорию не торопясь, без огонька. На вооружении у всего отряда были только одни грабли и одни носилки. Мальчишки, разбившись на пары, по очереди таскали носилки с собранным мусором на помойку за школу, при этом по пути половина ноши сдувалась ветерком на асфальт. Остальные бродили по газону, накалывая на тут же найденные острые палки фантики, бумажки, полиэтиленовые пакеты, пустые пачки сигарет «Космос» и «Прима», поглядывали на редкие белые облачка, застывшие в сине-голубой высоте, и зелёную надпись на красной стене дома:

Наш дом участвует в соревнованиях за самую чистую территорию!

– А ну, кончай газон топтать! – орал дурным хриплым голосом пенсионер из окна третьего этажа, руки его дрожали, а глаза вылезали из орбит от лютой ярости, – да-да, тебе говорю, коза рыжая!

В такие моменты девчонки обычно предпочитали делать вид, что ничего не слышат, мальчишки жалели об отсутствии рогатки или чего посерьезнее, а вожатая в очередной раз удивлялась абсурдности бытия. Дима с Саньком, конечно же, в другой раз придумали бы, чем насолить этому нехорошему человеку в окне, но рядом была вожатая, и они помнили золотое правило – не нарывайся! Однако всё имеет свой конец, закончилась и эта нудная уборка под аккомпанемент ругани сумасшедшего старика. Ребята, строем по парам, во главе с вожатой Наташей, двинулись по направлению к школе, то есть к лагерю «Солнышко».

– Раз-два, три-четыре! Три-четыре, раз-два! Кто шагает дружно в ряд?! Пионерский наш отряд! – надрывали глотки речёвкой юные пионеры.

Взрослые прохожие недовольно морщили лица и отворачивались, а дети, которым посчастливилось в этот раз не оказаться в летнем лагере, сочувственно улыбались. Войдя на территорию школы, «Энтузиасты» встретились с Ниной Владимировной, грозным учителем математики, вызывающей трепет не только у школьников, но и у некоторых учителей. Глядя на неё становилось понятно, что оказывается можно выработать у себя такую осанку, что все окружающие поймут с первого взгляда, – вот этот человек существует не для добра, радости или любви, а как раз наоборот, для создания неприятностей, всевозможных гадостей, тотального контроля всего и вся. Учительница шла, как-то по особенному, в своей манере выпрямив спину, по направлению к автобусной остановке. Всё в ней, казалось, кричало: «Да, это я! Я именно такая, как вам показалось! И ничего вы с этим не поделаете». Что такого могло случиться в её советской жизни, какой путь она прошла, прежде чем превратилась в саму себя, никто не понимал, а дети по своей наивности ещё не задумывались. Стук её каблучков по асфальту заставлял сердца многих детей трепетать от какого-то первобытного страха. Встреча с математичкой никогда ничего хорошего не предвещала, наоборот, предшествовала всевозможным проблемам. «Что ей летом дома не сидится? – Дима наивно полагал, что все летние каникулы учителя проводят в свое удовольствие, раз у школьников нет уроков. – Специально пришла, повынюхивать, кровушки попить!»

А Нина Владимировна, вынужденная исполнять свои педагогические функции летом, пребывала сегодня в настроении, едва ли не худшем, чем у Димки с утра. Она внимательно оглядела трудовой отряд и незамедлительно последовало замечание:

– Леонов! Почему без галстука?! – Димка вздрогнул, хоть и ожидал этого вопроса. Его пионерский галстук остался дома у родителей, к бабушке он пошел без него, поэтому утром повязать ему было нечего.

– Ты что, уже не пионер? – продолжала Нина Владимировна. – Это, кстати, легко можно устроить, и так в последнее время в пионерской организации развелось слишком много разгильдяев!

Строго говоря, процент разгильдяев среди пионеров давно был величиной постоянной – в пионерскую организацию уже много лет брали всех школьников подряд, кого-то раньше, кого-то позже, но сейчас математичка решила закрыть глаза на этот известный факт. В принципе, у Димы имелись особые причины опасаться – Нина Владимировна Мордвинова давно за что-то невзлюбила Димку. Сам он подозревал, что все из-за разницы в звучании, вернее благозвучии их фамилий, но доказательств этого ни у него, ни у нас не было и нет.

И вот сейчас Димка молча стоял под испепеляющим взглядом учительницы, в упор смотря на чёрную пуговицу её неизменного, как мундир, синего пиджака, и вспоминал один одновременно смешной и неприятный случай, приключившийся с ним на её уроке. Как-то раз во время учебного года, отвечая у доски, он взял, да и обозначил по причине хорошего настроения треугольник латинскими буквами ЕВС. Весь класс прыснул со смеху, а Нина Владимировна пока ещё ничего не поняла. «Вот они, маленькие радости простого советского ученика», – подумал Димка, а вслух начал говорить:

– Возьмем, например, прямоугольный треугольник ЕВС… – тут класс сотрясся от гомерического хохота, Нина Владимировна взяла указку и хлопнула ей Димку по мягкому месту.

– Родителей в школу! – прозвучал её суровый приговор.

Родители на собраниях всегда Димку защищали, но дома ему доставалось от них сполна. Неприятнее всего было неподдельное расстройство мамы и папы, близко к сердцу принимающих все неудачи сына, этого Дима просто физически не выносил, поэтому вызовы родителей в школу являлись для него жестоким наказанием.

А ещё как-то раз один Димин и Санин, бывший уже, одноклассник, Лёша Портнов, на свою беду и на радость приятелям нарисовал на доске во время перемены квадратный трёхчлен. Именно нарисовал, а не написал. Это был большой, во всю доску, квадратный человек, с двумя квадратными руками, квадратной головой, двумя квадратными ногами и тремя, не менее квадратными членами. Чтобы никто не сомневался, Лёша начал писать над головой монстра каллиграфическим почерком:

«Квадратный трехчлен – пожалуй, лу…», – чем заканчивалась фраза, никто так и не узнал, потому что в класс вошла Нина Владимировна. У Лёши всё всегда было как-то так, нескладно: и внешний вид, и дела, и озорство, и, наверное, даже его мысли. Конечно же, вызовом родителей в тот раз дело не ограничилось, началась настоящая травля Портнова: у него ухудшились оценки, Лешу перестали отпускать в бассейн на соревнования. А после классного собрания на тему «Почему Алексею Портнову не место в нашем коллективе» Лёшины родители забрали документы из школы.

Вот и сейчас все с некоторым опасением ждали, во что выльется праведный гнев Нины Владимировны. Но в этот раз, слава богу, гнев благополучно сменился милостью:

– Чтобы сегодня же вычистил до блеска «Пионерскую»! Ты понял меня, Леонов?!

Дима упрямо молчал. «Не по годам развитый ум и ослиное упрямство – вот главные отличительные черты моего сына, – говаривала Димина мама во время семейных застолий, – и то, и другое может ему как помочь, так и навредить в жизни».

– Завтра я всё проверю! – сказала Нина Владимировна и удалилась, прямая, как жердь.

Честно говоря, ей не было никакого дела до пионерских галстуков вообще и до Диминого галстука в частности. Супруг Нины Владимировны лежал дома в предынфарктном состоянии, денег до получения отпускных оставалось пять рублей с копейками, а в холодильнике был только холод и морская консервированная капуста. Просто директор школы, суровая женщина сталинской закалки, всех держала в ежовых рукавицах – и учеников, и учителей. Расслабляться было никак нельзя, вмиг доложат обо всем доброжелатели, а уж испортить жизнь простому учителю, даже и завучу, директор школы мог вполне. Но Дима и остальные дети этих тонкостей взрослой жизни, естественно, не знали и не представляли, а потому продолжали трепетать, как нежные лани во время королевской охоты в европейском лесу.

Строем, но уже без речёвки, «Энтузиасты» продолжили свое возвращение с уборки. На школьном крыльце им встретился ещё один педагог, Сергей Петрович, учитель английского языка. Дети поздоровались с ним нестройным хором.

– Вись! Вись! – одновременно послышались крики из строя.

Сергей Петрович как-то неловко улыбнулся, махнул рукой, и отправился дальше по своим делам. Он немного горбился и пришаркивал ногами, несмотря на то, что вроде бы был спортивным человеком: с удовольствием бегал, плавал в бассейне, играл в футбол со старшеклассниками. Серый костюм Сергея Петровича уже давно следовало отдать в химчистку, а не менее серые туфли, бывшие когда-то черными, и обувью-то можно было назвать с большой натяжкой.

Диме стало стыдно, и за своих приятелей, и почему-то за себя. Учитель английского языка был одним из добрейших и приятнейших в общении людей, которых он знал. Однако за свою доброту, наверное, и получал сполна, даже от своих учеников. Дело в том, что английские слова «This is…», Сергей Петрович упорно произносил как «Висись», за что и приобрёл нелицеприятное прозвище «Вись-Пись».

Димка показал кулак девчонкам, наиболее активно дразнившим Сергея Петровича, и побрел в «Пионерскую комнату».

– Как приберёшься там, приходи в класс, пойдем обедать! – крикнула ему вслед Наташа, но Дима даже не кивнул ей в ответ, только улыбнулся хитрой улыбкой, предназначенной и понятной одному приятелю Сашке.

В «Пионерской», естественно, ничего не изменилось со времени последнего Диминого посещения этой комнаты. На одной стене висел огромный портрет Ленина, на котором вождь не был похож сам на себя, а напоминал скорее отца советской атомной бомбы Курчатова. С другой стены на вождя мирового пролетариата смотрел советский полководец Тухачевский, напоминавший красноармейца с плаката «Ты записался добровольцем?!». И как-то так выходило, что одновременно оба легендарных коммунистических деятеля буравили глазами Димку, ни на секунду не отрываясь. Посередине комнаты на низком круглом столе стояли медные горны, барабаны, лежали красные знамена с золотым тиснением, прочая пионерская пафосная дребедень. Окна были прикрыты алыми шторами, отчего все предметы в комнате приобретали зловещий красноватый оттенок. И, тем не менее, нельзя не отметить, что «Пионерская» выглядела весьма красиво. Так, возможно, может быть красиво и в обиталище дьявола в самой глубине преисподней. Внезапно воздух дёрнулся и поплыл перед Димкой. На мгновение мальчику показалось, что улыбка Тухачевского сделалась шире, блеснули белым зубы во рту, а Ленин повернул голову и со смертельной тоской посмотрел в окно. Все потускнело у Димы перед глазами, даже пол покачнулся. Но тут в дверь заглянула Наташа, и все сразу вернулось на свои места.

– Как ты тут, справляешься? – спросила она. – Помощь нужна?

– Обойдусь! – грубовато ответил он, вздохнув, тем не менее, с облегчением, и Наташа, пожав плечами, удалилась.

Дима вытер пыль влажной тряпкой со всех доступных поверхностей, даже со вновь замерших на своих законных местах Ленина с Тухачевским. Потом принес из туалета два ведра теплой воды и тщательно вымыл пол, чтобы никто не имел ни малейшего шанса придраться. Что ж, дело сделал – гуляй смело, можно идти к остальным. Димка пнул ногой на прощание самый большой барабан, чуть не проткнув его носком сандалии, с удовольствием послушал быстро стихший громовой звук и вышел в коридор.