Kitabı oku: «Интенсивная терапия. Истории о врачах, пациентах и о том, как их изменила пандемия», sayfa 3

3 – Март
Развитие заболевания

Признаюсь, время было ужасное, подчас моя решимость почти покидала меня, и не было у меня и в помине той храбрости, как поначалу.

Даниэль Дефо «Дневник чумного года»

Строго говоря, вирусы не живые: это безмозглые брикеты генетического материала, завернутые в липидную оболочку и имеющие белковые шипы, или пепломеры, на поверхности. Эти белковые шипы представляют собой ключи, благодаря которым вирусы попадают в клетки живых организмов. Оказавшись внутри, они захватывают клеточный аппарат, чтобы производить свои копии. Этот процесс может продолжаться, пока клетка не разрушится, что приводит к дальнейшему распространению вирусов и раздражению инфицированной ткани. Если этой тканью служит кожа, на ней могут появиться волдыри (как, например, при ветряной оспе или герпесе), а если поражены ткани носа, легких и трахеи, человек начинает кашлять и чихать.

Вирусы, распространяющиеся посредством жидкости из волдырей или инфицированных капель слюны, вылетающих при кашле, хотят (если вирусы вообще могут чего-то хотеть) поселиться в организме как можно большего числа людей и продолжать распространяться, даже несмотря на смерть хозяина. Эффективные вирусы, например, гриппа, очень широко распространяются среди населения: есть данные, что 10–20 % жителей Великобритании в любое время года – носители вируса. Это эндемические вирусы, и мы никогда не сможем по-настоящему от них избавиться, но в то же время волны новых штаммов вируса гриппа накрывают мир каждый год и в итоге сходят на нет, поскольку значительная часть населения приобретает к ним полный или частичный иммунитет.

Однако вирусы, вызывающие заболевания у людей, могут прятаться в организме естественных резервуаров, не вызывая симптомов у животных-хозяев, и из-за этого распространение вируса непрерывно растет. Такие вирусные заболевания называются «зоонозы». Это слово образовано от греческих слов zōon – «животное» и nosos – «болезнь».

У людей и собак есть 65 общих инфекционных заболеваний, и приблизительно столько же инфекций мы делим с козами, свиньями, лошадьми, домашней птицей, овцами и коровами.

Корь перешла к нам от собак или коров, грипп – от свиней и уток, туберкулез – от коров, а риновирусная инфекция – от лошадей. Скорее всего, эпидемии зоонозных заболеваний были с нами столько же, сколько мы держим животных, а не охотимся на них.

В первую неделю марта в центре оказания неотложной помощи Уэст-Лотиана стало ясно, как много людей каждую неделю прибывает из Италии в Великобританию. Любители покататься на лыжах возвращались домой, у многих были кашель и температура. Заболеваемость стремительно росла. Мы достигли фазы развития инфекционной болезни, когда вирусные частицы стремительно размножаются внутри организма, вызывая заметные симптомы. Среди пациентов, с которыми я связался по телефону, был мужчина, прилетевший днем ранее с юга Франции. Его беспокоили головная боль, ощущение сильной слабости и жар. Согласно рекомендациям, я не должен был рассматривать его как потенциального коронавирусного пациента, поэтому сказал ему, что официальной необходимости в карантине нет. Однако от этого совета мне стало не по себе, поэтому я попросил пациента оставаться дома и не ходить на работу минимум неделю.

Среди моих пациентов была семья, которая только что вернулась из отпуска в Альпах. Из симптомов у них были сильная слабость и жар. Судя по расположению места их отдыха, они находились в зоне риска, поэтому я выписал им направление на тест. Я направил официальную форму в органы общественного здравоохранения, но врачам общей практики не сообщали, у кого тест был положительным, а у кого отрицательным¹⁴.

В компьютерную систему, где врачи видят всю информацию о пациенте, делают записи о каждой консультации и выписывают направления к узким специалистам, в начале марта добавили новые коронавирусные коды. Идея была в том, чтобы помечать всех больных коронавирусом специальным кодом, что позволило бы отслеживать скорость распространения заболевания, а также определить рабочую коронавирусную нагрузку врачей общей практики. На тот момент код «даны рекомендации по 2019-nCoV» был единственным, который я мог часто использовать.

По официальным данным, мы все еще находились в фазе сдерживания распространения инфекции. Об этом говорилось в СМИ и бюллетенях для врачей общей практики, рассылаемых органами общественного здравоохранения. Это означало, что мы не могли самостоятельно брать у пациентов мазок на COVID-19, и власти сами «проверяли и отслеживали» всех подозрительных людей, прибывших из мест с неблагоприятной эпидемиологической обстановкой, и изолировали их от общества. Однако число новых случаев росло настолько стремительно, что для дальнейшего сдерживания заболеваемости понадобились бы сотни специалистов, которые могли решать по телефону, кого оставить в покое, кого изолировать, а кого отправить на тест. Кроме того, нам требовалось еще несколько сотен сотрудников, которые могли бы отслеживать всех, кто контактировал с заболевшими. Тестирование людей, прибывших из мест с неблагоприятной эпидемиологической обстановкой, было организовано в Эдинбурге Региональным отделением инфекционных заболеваний.

Однако теперь страх не без оснований распространялся среди населения, и ситуация становилась крайне серьезной. Один из моих пациентов, водитель такси по имени Эдди, работал по нулевому контракту – он платил большую сумму за аренду автомобиля и весь день возил пассажиров.

– Я не могу позволить себе не работать две недели, – сказал он. – Если я не буду работать две недели, стану банкротом. А еще бездомным, потому что мне будет нечем платить за жилье.

Как врач, я привык успокаивать и подбадривать своих пациентов, но в ситуации развивающейся пандемии не мог утешить никого.

Одна пожилая дама попросила меня написать письмо в ее страховую компанию, чтобы ее вернули домой из поездки, но я ответил, что, пока правительство не изменит рекомендации, оно не будет иметь никакого значения. Она огорчилась. Другой мой пациент, ученый, работавший в лаборатории с коллегами со всего мира, пришел в клинику с жалобами на сильную головную боль (он сказал, что его словно ударили молотком по лбу), температуру выше 39 градусов и кашель. Он не был в Италии, но его жена на днях вернулась из Болоньи, а некоторые коллеги недавно прилетели из Китая. Я был вынужден сказать ему, что, согласно действующим правилам, у меня нет оснований направлять его на тест, поскольку он сам не был в странах с неблагоприятной эпидемиологической обстановкой.

Прослушав его грудную клетку стетоскопом, я понял, что у него, похоже, развивается тяжелая пневмония, поэтому направил на флюорографию. В местной больнице стали просить пациентов с кашлем и температурой, сидящих в очереди на флюорографию, надевать маску. «Но радиограф не был в маске», – позднее сказал мне мой пациент. Он изолировался на две недели в одном доме с женой, однако у нее не появилось никаких симптомов. Оглядываясь назад, я почти уверен, что у него был COVID-19, но это была моя первая встреча с этим опасным и капризным вирусом, который поражал людей по-разному и держал всех в неопределенности.

Ко мне обращалось все больше пациентов с подозрением на COVID-19. Хотя у них были классические симптомы, ни один не соответствовал строгим национальным критериям тестирования. Мне было ясно, что вирус свободно циркулирует среди населения: сантехник с кашлем и температурой, женщина со рвотой и жаром, вернувшаяся с паломничества в Саудовской Аравии, и т. д. Нам продолжали говорить, что на тесты нужно направлять только тех, кто прилетел из Италии и Восточной Азии. В новостях утверждали, что распространение вируса удается сдерживать, но, зная о плохом доступе к диагностическим тестам и жалобах многих людей на кашель и высокую температуру, я понимал, что ситуация гораздо хуже, чем нам внушали.

Смотря новости, я удивлялся непривычным, но необходимым мерам, которые принимала Италия: организация полевых коронавирусных больниц, драконовские ограничения и нормирование доступа к отделению интенсивной терапии. Когда-то я учился вместе с военными врачами, чтобы получить диплом по медицине катастроф. Нам рассказывали, как строить импровизированные больницы, выделять в больницах чистые и грязные зоны, планировать экстренную массовую вакцинацию, а также организовывать поставки медицинского оборудования. Мне казалось невероятным, что все эти меры теперь принимаются так близко от моего дома, в стране, где медицинская система не хуже (если не лучше) нашей.

Первая смерть от коронавируса в Великобритании была зафиксирована 5 марта. Умерла пожилая женщина, заразившаяся COVID-19 внутри страны. Люди начинали осознавать серьезность кризиса, но даже я, врач, который читал все бюллетени органов общественного здравоохранения, не понимал реальных масштабов бедствия в стране. В субботу, 7 марта, когда число заболевших в Великобритании превысило 200, я встретился с друзьями. Многие из них были врачами, и мы шутили о том, что нам надоело соприкасаться локтями, вместо того чтобы пожимать руки. Я стоял в углу переполненного паба: множество людей пришло посмотреть регбийный матч Англия – Уэльс. После этого мы пошли на концерт в «Ашер-Холл» – концертный зал вместимостью 2200 человек.

Толпы людей пели и обнимались, стараясь хотя бы на один вечер забыть о COVID-19.

Мы с коллегами знали, что вирус рядом, потому что видели множество пациентов с подозрением на него, но чувствовали себя нормально. Мы надеялись, что пресса преувеличивает его опасность и у нас может быть иммунитет, поскольку на работе регулярно сталкиваемся с различными коронавирусами. Я знал, что вирус реален и распространяется, но все мои пациенты с подозрением на него лечились дома. Тоненький голосок в моей голове с надеждой говорил, что СМИ, возможно, преувеличивают.

На следующий день, 8 марта, на всем севере Италии ввели режим самоизоляции, но британцы продолжали возвращаться оттуда домой, и их не помещали на карантин. Нам рассказывали страшные истории о том, что в больницах Ломбардии недостаточно аппаратов искусственной вентиляции легких (ИВЛ) и что операционные экстренно переоборудуют в отделения интенсивной терапии. Меня это особенно пугало, потому что в Ломбардии много больниц, а число аппаратов ИВЛ на душу населения выше, чем в Великобритании.

Брат моей жены хотел вернуться домой в Ломбардию с юга Испании и загрузил все вещи в свой фургон, намереваясь ехать на машине два-три дня. Однако он понял, что из-за ухудшения ситуации с вирусом его могут не пропустить через границу на автомобиле, поэтому ему пришлось добираться на общественном транспорте. Он провел 8 марта, размещая вещи на чердаке своего арендодателя (он собирался забрать их, когда все утихнет), а затем сел на поезд из Кордовы в Барселону. По его словам, на улицах до сих пор было много людей. Они целовались и держались за руки, когда он шел среди них в маске и перчатках. Он ожидал поезда из Барселоны в Марсель в самом углу вокзала, стараясь держаться от других людей на максимальном расстоянии. В Ницце он увидел других итальянцев в масках и перчатках. Они стремились как можно быстрее вернуться домой, и многим нужно было заботиться о других членах семьи. Местные дети смеялись над их масками и перчатками, обзывая китайцами.

Граница с Италией была закрыта (это шокировало после стольких лет открытых границ внутри Шенгенской зоны), но моему шурину достаточно было предъявить итальянский паспорт и указать в декларации, что у него в Италии семья, чтобы его пропустили.

Ему пришлось проехать на двух поездах, чтобы добраться от границы до Генуи, где полицейские оказались неожиданно дружелюбными и внимательными. По его словам, везде царила атмосфера товарищества и упорства перед натиском кризиса. Из Генуи он добрался на пустом поезде до своей деревни. Он провел две недели в подвале родительского дома, полностью избегая контакта с родственниками, пока не убедился, что здоров.

К 9 марта некоторые участки севера Италии были отнесены к категории 1 – это означало, что любой, кто недавно там побывал, обязан находиться на карантине 14 дней даже при отсутствии симптомов. Американская журналистка, работавшая в Ломбардии, прилетела в Международный аэропорт имени Джона Кеннеди в Нью-Йорке и написала в социальных сетях, что, к ее удивлению, ее спокойно пропустили и никто даже не спросил, откуда она прилетела и есть ли у нее жар. Британские газеты писали чушь о предполагаемом жестком карантине в Италии, хотя люди могли спокойно покидать страну.

Эпидемиолог Макс Розер начал публиковать в интернете графики, показывающие пользу мер по сдерживанию распространения вируса, хотя было понятно, что в итоге он неизбежно доберется до всех. Он показал две кривые: первая, похожая на Гималаи, показывала, как вирус будет распространяться без ограничений, а вторая, напоминающая возвышенность Саут-Даунс¹⁵, иллюстрировала, как будет вести себя вирус при соблюдении экстремальных мер социального дистанцирования. На обоих графиках число заболевших было одинаковым, но на втором подъем к вершине и спуск были гораздо более плавными, и это означало, что система здравоохранения не будет перегружена на пике пандемии.

На следующий день всю территорию Италии отнесли к категории 1. В тюрьмах начались бунты из-за запрета на посещения. Заключенные боялись, что поредевший тюремный персонал оставит их умирать. Среди людей стали распространяться истории об итальянских домах престарелых, брошенных сотрудниками из-за вируса. Говорили, что военные приходили туда и находили их обитателей мертвыми в постелях.

Мы, эдинбургские врачи общей практики, получили электронное письмо от Регионального отделения инфекционных заболеваний, в котором его сотрудники просили нас не обращаться к ним за советом. Число звонков от врачей общей практики, которые беспокоились о своих пациентах, приехавших в места с неблагоприятной эпидемиологической обстановкой или возвратившихся из них, было огромным.

Нам пришло еще одно письмо с распоряжениями о том, как следует поступать с больными COVID-19, находящимися в горах и на островах, и объяснениями, как перевозить пациентов с островов в больницы Абердина или Инвернесса, обеспечив их изоляцию. Все это казалось мне чем-то нереальным и невыполнимым. Было интересно, сколько людей, составлявших этот протокол, действительно сталкивались с транспортировкой людей с островов. Вынужденная близость к больным во время многочасового ожидания парома или вертолета, логистические трудности, связанные с погодой, перегруженность островных медицинских учреждений… Шесть или семь человек должны были работать вместе, чтобы подготовить площадку для посадки вертолета или самолета. Тем временем в Италии пациенты с коронавирусом лежали в больничных коридорах.

Проснувшись 10 марта, я увидел в WhatsApp сообщение от коллеги. Хотя мы уже встречались со множеством подозрительных случаев в нашей практике, первые несколько случаев COVID-19 в Эдинбурге были официально подтверждены. Все эти пациенты вернулись из Италии. У них были лихорадка, головная боль в области лба и сухой кашель. Мы все ожидали этой новости, но она все равно стала для нас пощечиной. Все в нашей работе должно было измениться. Самолеты до сих пор летали из Италии и Франции. На сайтах обеспокоенным людям советовали звонить своему врачу, а мы, врачи общей практики, каждое утро просматривали электронные письма, чтобы узнать, что изменилось. Защитные костюмы нужно было оставить персоналу больниц и врачам скорой помощи, работающим с больными коронавирусом. Я стал чаще просыпаться по ночам и прокручивать в голове рекомендации, которые давал пациентам в течение дня.

Правильно ли я поступил, сказав кому-то остаться дома? Как наша клиника справится с таким потоком пациентов, если персонал уже начал уставать?

В клинике мы решили сократить число очных консультаций вдвое и занять освободившееся время телефонными. Мы ввели новый код для ведения медицинских записей: «Телефонная консультация в связи с ограничениями по COVID-19». Тем не менее мы с коллегой совершали по пять визитов в день к немощным пожилым людям, которые не могли выходить из дома. Это одни из самых одиноких людей в нашем сообществе. Им всем больше 85 лет, и все они с тревогой спрашивали о вирусе, пытаясь своими вопросами измерить наш уровень беспокойства.

В тот день многие мои пациенты шутили о приближающемся «коронагеддоне», но только один человек обратился к нам с жалобами на сухой кашель, усиленное потоотделение и температуру выше 39 °C. Он жил один и не выезжал за границу несколько месяцев. Я сказал ему оставаться дома как минимум неделю и попросить друзей закупить ему продукты и оставить их на пороге. Я пообещал перезвонить ему через неделю и попросил незамедлительно связаться со мной, если ему станет тяжело дышать. Тогда пабы еще были открыты, и вечером мы с коллегами собрались в одном из них. Нам казалось, что мы на пьяном военном совете. Мы делились историями о коронавирусных пациентах в больницах и идеями о том, как защитить нашу традиционную практику. Я вспомнил собрания по поводу свиного гриппа в 2009 году, но они были совсем другими, и угроза казалась далеко не такой реальной.

Всего через две с половиной недели после того, как в Италии выявили первые случаи заражения, Всемирная организация здравоохранения объявила о пандемии COVID-19. Скорость, с которой распространялся этот вирус, была беспрецедентной. Британское правительство пообещало Национальной службе здравоохранения, что обеспечит ее всем необходимым. У меня были сомнения. Число смертей в Китае продолжало снижаться, и было выявлено всего 19 новых случаев заболевания. К тому времени сообщалось практически о 81 тысяче случаев заболевания и 3 тысячах смертей во всем мире.

У ворот школы одна из матерей, врач-консультант, сказала мне, что для работы с больными коронавирусом мы получим только тонкие маски и фартуки, а не рекомендованные ВОЗ фартуки и халаты.

– Они достаточно безопасны, если потом вымыть предплечья, – сказала она.

Сообщение, подписанное главами всех государственных департаментов здравоохранения, Королевских колледжей и Генерального медицинского совета, пришло 11 марта. В нем говорилось, что в ближайшие недели мне придется выйти за рамки привычной работы, но я могу быть уверен, что Генеральный медицинский совет и другие органы здравоохранения поддержат меня и мои решения в кризис. «Медицинским работникам придется значительно отклониться от установленных процедур ухода за пациентами в этих сложных обстоятельствах», – говорилось в письме. Было приятно, что Генеральный медицинский совет хотя бы раз пообещал быть со мной заодно.

Ирландия закрыла школы и университеты 12 марта, и США резко запретили пускать на территорию страны людей из Шенгенской зоны. Самолеты продолжали летать, но в страну пускали только американских граждан. В то время отношение моих пациентов к вирусу представляло собой странное сочетание испуга и беззаботности. Бабушка, взявшая на воспитание троих внуков, беспокоилась о том, как она будет заботиться о детях, если они с мужем заболеют. Мужчина с запущенным раком, распространившимся на печень, думал, что все слишком остро реагируют. Мать семилетней девочки, находившейся дома с жаром и кашлем, спросила, означает ли это, что она тоже должна быть на карантине.

Тем, у кого были легкие симптомы, такие как головная боль и сухой кашель, отвечали всегда одинаково: если вы не были в горячей точке за границей, вам нельзя сдать тест на коронавирус и не обязательно находиться на карантине. Все думали, что время еще не пришло. Правительство и Генеральный медицинский совет продолжали присылать мне последние новости, и, по их мнению, мы все еще находились на первой из четырех стадий пандемии: «Сдерживание». Однако было очевидно, что это не так: вирус очень легко передавался и оставался на поверхностях несколько часов, и любой из моих пациентов мог заразиться. Я испытал облегчение, когда было объявлено о переходе на новую стадию пандемии. Признавалось, что любой человек с соответствующими симптомами может быть заражен, независимо от того, был ли он за границей. Чтобы снизить вероятность заражения, оставалось лишь избегать скоплений людей, чаще мыть руки, не трогать лицо и по возможности работать удаленно.

Разумеется, для врачей общей практики это было невозможно. В тот день наша клиника практически перестала принимать пациентов, и мы перешли на формат телефонных консультаций. Менее срочные случаи переносились на неизвестное время в будущем, когда все снова войдет в норму. За утренним кофе мы с коллегой пошутили, что нам скоро выдадут герметичные защитные костюмы для химвойск, в которых мы будем посещать больных в наиболее тяжелом состоянии. Конечно, это была шутка, но мы понимали, что такое возможно.

Вечер я провел в медицинском центре для бездомных. Некоторые из них спали в ночлежках, организованных благотворительной организацией «Бетани Траст» на холодный период до Пасхи. Утром в клинике, расположенной в более благополучной части города, каждый пациент спросил меня о коронавирусе. У моих бездомных пациентов, кажется, были более насущные заботы. Около половины из них хотели пожать мне руку и решили, что я трус, когда я предложил заменить рукопожатие ударом локтями. Большинство людей, не имевших жилья и дохода, воспринимали вирус как чужой повод для беспокойства. Им казалось, что о нем должны думать люди, которые летают на самолетах и отправляются в круизы. Бездомные, ночевавшие в приютах, на диванах у знакомых или любых других случайных местах, подвергались гораздо большему риску, чем население в целом. Очевидно, эти люди ежедневно сталкивались с таким количеством трудностей, что вирус не казался им серьезным поводом для беспокойства. Или, возможно, им было просто нечего терять.

К тому моменту, как я вышел из медицинского центра, премьер-министр Великобритании Борис Джонсон сказал, что все люди с кашлем и симптомами простуды должны неделю оставаться дома.

«Наконец-то!» – подумал я. Врачам общей практики сообщили, что им скоро привезут новую партию средств индивидуальной защиты, однако маски, защищающие от капель слюны, так и не поступили. Всем мужчинам, носящим бороду и работающим в обстановке повышенного риска заражения COVID-19, предписывалось ее сбрить, поскольку маска не будет эффективна при наличии волосков между ней и кожей. Всем, кто не был на это согласен по религиозным или культурным причинам, следовало поговорить со своим начальством.

Непрерывный цикл мрачных новостей о том, что происходило в Европе и остальном мире, был поразительно увлекательным и затягивающим: он удовлетворял нашу человеческую потребность в страхе и потворствовал желанию искать примеры того, с чем нам, возможно, придется однажды столкнуться.

Подруга сказала мне, что она постоянно смотрела новости, пытаясь понять, что нас ждет в будущем. Еще она заметила, что пандемия объединяла нас, несмотря на границы и разницу культур. В Иране, где мешки с телами бросали в братские могилы, Руанде, где люди должны были публично вымыть руки перед посадкой в автобус, или Болгарии, где лишь недавно были зафиксированы первые случаи смерти от COVID-19, вирус передавался одинаково: через контакт с зараженным человеком. Несмотря на весь ужас кадров из Ирана, кадры из Италии больше отражали то, что ждало Великобританию в скором будущем: больничные коридоры, уставленные койками, проблемы с доступностью кислорода и недостаточное количество аппаратов ИВЛ для пожилых пациентов.

* * *

В пятницу, 13 марта, на нашем утреннем собрании царила атмосфера ужаса: в Италии не хватало аппаратов ИВЛ и медицинских сестер. Людей погребали без похорон. Нашу группу в WhatsApp переименовали в «Команду мечты по борьбе с короной», чтобы попытаться разрядить обстановку. Казалось, люди покорно смирились с тем, что их ожидало, но не забывали и о черном юморе. В клинике вышел из строя один из термометров, и я отправился в аптеку. Оказалось, что термометры, которые раньше стоили 30 фунтов стерлингов, теперь стоили 125. Тем не менее вирусологи постоянно узнавали что-то новое о COVID-19, и благодаря опыту китайцев и итальянцев мы были лучше подготовлены к тому, что могло нас ждать.

Одним из моих пациентов в тот день был мистер Мирандола, итальянец, которому было далеко за 80. По его мнению, вирус был местью матери-природы.

– На планете слишком много людей! – сказал он и усмехнулся. – От нас, стариков, пора избавиться!

Я не разделял его веселья. Лаборатория перестала принимать мазки на вирус от врачей общей практики, чтобы увеличить масштабы тестирования пациентов, лежащих в стационарах. Если человека не помещали в больницу, тест на коронавирус не был ему показан.

Первая смерть от коронавируса в Шотландии была зафиксирована 13 марта. Это случилось в Эдинбурге. Одна из моих пациенток была в тесном контакте с умершим, но мазок у нее брать не стали, а просто сказали оставаться дома с мужем и детьми в течение 14 дней. Еще одна семья – мать, отец и двое детей – связалась со мной и сообщила о кашле. Я сказал им не выходить из дома две недели и заказать доставку продуктов. Они были в шоке.

– Мы живем не в Средневековье, – сказал мне отец. – Ученые должны найти лекарства!

На следующий день, 14 марта, в Испании вслед за Италией объявили локдаун, и самолеты стали разворачивать на полпути. Британская политика по сохранению очного обучения в школах подверглась жесткой критике. Было очевидно, что нам нужны новые способы замедления распространения вируса, особенно среди людей старше 65 лет. Один из моих коллег на всякий случай заказал на eBay¹⁶ защитные костюмы. Всего за несколько дней то, что казалось просто шуткой, стало реальностью.

В те выходные я разговаривал по телефону с пожилой женщиной, которая жила с мужем, страдающим деменцией. Несмотря на ежедневную помощь сиделок и мои еженедельные визиты, она с трудом справлялась. Поскольку теперь любой врач общей практики мог оказаться бессимптомным носителем вируса, личные встречи стали непозволительной роскошью. Нам нужно было сократить посещения на дому до минимума и ходить к пациентам только в ситуациях жизни и смерти. Таким образом, у нас с пожилой дамой состоялся тяжелый разговор об ограничении личных посещений и необходимости расставить приоритеты. У них с мужем было очень слабое здоровье, и они постоянно были на грани госпитализации. Теперь больница была опасным местом, и женщине требовалось решить, на какой риск она готова была пойти, чтобы остаться дома. Было очевидно, что пандемия COVID-19 не ограничится лечением потоков больных людей – она значительно изменит практику медицины.

Мне позвонил молодой человек и сказал, что несколько дней назад у него на работе потерял сознание турист из Бельгии. В ожидании приезда скорой помощи он провел с ним и его дочерьми два часа. Позднее дочери туриста снова пришли на работу к моему пациенту и предупредили присутствующих, что у их отца подтвержденный коронавирус. Медицинский персонал не связался с офисом моего пациента, чтобы предупредить сотрудников об опасности, и дочери бельгийского туриста свободно ходили по Эдинбургу, не находясь на карантине, несмотря на высокую вероятность того, что они тоже инфицированы.

Подобные истории доходили до правительства, но не до широкой публики, и это послужило поводом для перехода от фазы сдерживания вируса к фазе задержки его распространения. Органы общественного здравоохранения прекрасно знали, сколько людей кашляет и распространяет вирус, и понимали, что фаза сдерживания давно осталась позади.