Kitabı oku: «Ужасы перистальтики», sayfa 5

9

Он проснулся в хорошем настроении… Позавтракал, съев бабкину манную кашу. Встал заранее, времени было полно: умылся, побрился, оделся, тщательно завязал галстук. В театр – в том же костюме, как ходил каждый день. Галстук выбрал самый нарядный, самый новый, дорогой. Надушился из вчерашнего флакона.

Вот он уже на пути к метро. Первые минут пять-семь шел в совершеннейшей безмятежности. Утро было приятным, солнечным: весна!.. Глядя по сторонам, подмечал, что приметы угрюмой зимы стремительно исчезают. Еще немного и улицы, пожалуй, станут сухими и чистыми!.. С приятными мыслями и видя кругом приятные картины одолел больше, чем полдороги до метро. Здесь уже вместе с ним по улице шагало много народу. Ему приходилось обгонять, лавировать между прохожими. Он перенапрягся, обгоняя одну тетку – навстречу им по узкой дорожке ехал автомобиль, ему нужно было успеть проскочить – все вместе они бы не разминулись. Он сделал через лужи несколько ловких, чудовищных по величине прыжков, – в лужах плавали талые комья, – удачно выскочил на сухой участок и тут с ужасом понял, что все начинается. Опять!.. Он перестал идти своим ускоренным утренним шагом, – по утрам он временами несся так быстро, что зашагать быстрее уже нельзя было в принципе, – только побежать. Он замедлился, и вслед за этим ему несколько раз наступили на задники ботинок – все вокруг неслись, как угорелые, все опаздывали… Во всяком случае большинство!..

Но оно начиналось… Легкий позыв, едва обозначившаяся только что атака повторились. Теперь знак был отчетлив. Но пока напор еще не был таким сильным, он не свидетельствовал о об окончательном приговоре, а был из серии тех, что подразумевают, что все еще может как-то само собой прекратиться, улетучится…

Он миновал еще какое-то расстояние. Он шел медленнее, чем в начале пути, но шел… Вот он влился вместе с одним из ручейков в толпу. Все, словно нарочно, давило на него. Словно эта неприятная давка должна была дать ему почувствовать, что еще немного и хода назад не будет. Он почувствовал новую атаку, опять несильную, но какую-то очень угрожающую, с намеком на ближайшее будущее… Нет, в этом, конечно, никакая вода и пирожок не виноваты!.. Это чистые нервы!

Он чувствовал, что ему надо отвлечься, переключиться с этих отчаянных ощущений. Иначе еще минута и будет поздно – они овладеют им полностью! Вход в метро был уже виден, надо было срочно что-то решать, что-то делать. Но не возвращаться же третий день подряд обратно домой!.. Вчера он встретил Боню, а потом купил себе замечательный подарок!.. Вот так: думать только о приятном, о том, о чем только и имеет смысл в жизни думать.

Он чувствовал, что спасение от наступавшей беды реально, что ему удается выиграть бой, что признаки ужасного отступают – конечно, они быстро отступят, только так и может быть, когда для ужасных признаков нет никаких реальных причин. Теперь все ясно: конечно же ни пирожок, ни новая вода на новом месте жительства не при чем!.. Коробочка… Да, все прекрасно! Боня! Вот и вход в метро, толкотня со всех сторон стала ужасной!.. Ничего не случится!.. Боня, отличное настроение!.. Он благоухает новой туалетной водой. Он прошел в вестибюль станции. Ужас, действительно, начал отступать, как-то потерялся, стал несущественным под действием Бони… Замелькацкий представил столь приятное ему лицо Бони и словно бы крикнул ему, воображаемому (разумеется, выкрикнул про себя):

– Эй, Боня, привет! Вот он я, иду на работу! У меня все отлично! А ты-то что там делаешь?

– Старичок, я совсем не удивлен тем, что у тебя все отлично!.. Ты нормально доберешься до работы – я в этом абсолютно уверен. Понимаешь, старичок, то, что с тобой было вчера и то, что пытается начинаться сегодня – не имеет материальных, вещественных причин, – говорил Боня в своей фирменной самоуверенной манере. – Это лишь нервы, болезненная игра твоей неустойчивой нервной системы!

Замелькацкому тут же стало хуже… В этот момент он уже миновал турникеты и входил на эскалатор. Что-то, какие-то коловращения внутри него стали стремительно прогрессировать. Все движения Замелькацкого вмиг опять стали деревянными, неловкими, он не двигался вместе с людьми из толпы, а создавал всем преграду, опять ему сзади стали наступать на пятки, раз – с такой силой, что чуть не оторвали каблук…

Но окружающего мира для него уже словно бы не существовало…

– Эх, Боня! – судорожно обратился он к нему. – Лучше бы ты не говорил про болезненную игру моей неустойчивой нервной системы!.. Из-за твоих слов мне стало хуже!.. Пойми, старичок, – он невольно перенимал у любимого Бони тон и выражения. – Самовнушение – очень тонкая вещь. Тут надо знать, что и как говорить, а о чем не упоминать ни в коем случае. Ты упомянул болезненную игру неустойчивой нервной системы…

Едва опять прошло про «болезненную игру нервной системы», тотчас стало хуже.

Он чувствовал, что все не то говорит Боне. Он сам себя еще больше погружает в пучину… Он был уже готов окончательно свалиться в панику и спустившись по эскалатору, тут же и вскочить на него, только в противоположном направлении и опять, как вчера, побежать домой. Но это был бы конец!.. Каждый день так бегать?!

Он втиснулся на эскалаторе между двумя какими-то мужиками (до этого, мешая всем, он стоял с левой стороны, где по эскалатору пешком проходили спешившие). «Игра нервов… А в моем подсознании сразу мелькает мыслишка, что бороться с этим невозможно, что это внутри меня… – стремительно, помимо воли подумалось ему. – Пирожок я могу не есть – и все пройдет, а нервы контролировать очень трудно. Это почти невозможно!..»

Коловращение усилилось, пошла атака, несильная еще пока… Он изо всех сил старался свернуть ход мыслей в другую сторону. Вон он, спуск с эскалатора! И надо выбрать: в поезд или обратно наружу!..

– Давай лучше про другое: ты подарил мне чудесную туалетную воду!.. Эх, Боня, какую прелесть ты мне подарил!.. Я вчера открыл коробочку…

Ему стало легче. Ужас отступил. Эге! Да теперь он знает, чем его душить!.. Надо напирать именно на это!..

– Да, Боня, подарок твой поистине великолепен!.. – судорожно разговаривал он с Боней. – Впрочем, я как-то с самого начала был уверен, что именно таким он и окажется!..

Стоявший сверху мужик упирался своей сумкой в спину Замелькацкому, но несмотря на это тот почти уже ликовал. Все могло поменяться в любое мгновение, но пока, – тьфу, тьфу, тьфу, – все пошло в сторону облегчения.

Он сошел с эскалатора.

– Все отлично, Боня! Какой замечательный подарок ты мне преподнес!.. Этот запах… Что в нем?.. Ты спрашиваешь, каков он?..

Он начал объяснять, достаточно сбивчиво, но с энтузиазмом, воображаемому Боне, каков запах его новой, подаренной им туалетной воды. Чем дольше длился этот разговор с Боней, тем уверенней он себя чувствовал. Он уже без особого страха перед будущим втиснулся в подъехавший поезд, проехал несколько остановок…

Но изо всех сил он старался не допустить одного самого опасного: чтобы кто-нибудь в их разговоре упомянул про игру нервов, чтобы где-то хотя бы в какой-нибудь задней мысли это промелькнуло!..

Атаки стихли и больше не повторялись.

Чем больше станций без атак он проезжал, тем сильнее становилась его уверенность. Поезд, на его удачу, бежал очень ходко. В какой-то момент ситуация перевалила через свой экватор и он понял, что почти наверняка уже победил: атаки не возобновятся… Разговор его с Боней постепенно сошел на нет. Постепенно мысли его отвлеклись от злополучной темы, он начал думать о чем-то другом: о бабке, о продажах, о новой квартире… Он добрался до работы.

Он влетел в их комнату. Смирнов уже сидел за компьютером, Ариеллы не было.

– А что, стиральный порошок еще не пришел? – воскликнул Замелькацкий, радостно улыбаясь.

И в эту же секунду с пола, как и накануне, опять почему-то из-за его стола (впрочем, он теперь знал, почему) поднялась Ариелла.

– Стиральный порошок называется «Ариель», а меня зовут Ариелла! – проговорила она, с ненавистью глядя на Замелькацкого и стремительно вышла из комнаты.

– Идиот! – проговорил Смирнов и выскочил вслед за ней.

«Какого черта она все время сидит у меня под столом! Что за идиотская баба!» Он снял куртку, повесил ее на вешалку, сел за компьютер… Теперь он заметил, что розетка у стены была раскручена, возле нее валялась отвертка, куски проводков, нож для резки картона. Он принялся доделывать то, что начала «идиотская баба».

Потом она вошла в комнату и сразу направилась к его столу… Движения ее стали мягкими. Она, как всегда, не улыбалась и глаза смотрели как-то странно-равнодушно, но голос был бархатным:

– Я понимаю… Мы, провинциалы, должны казаться тебе, жителю столицы, нелепыми. Но я же не виновата, что у нас в провинции любят давать детям такие звучные имена совершенно не сообразуясь со вкусом и чувством меры!.. Между прочим, мой папа был против. Он хотел назвать меня просто Таней. Между ним и мамой по поводу моего имени разгорелся целый скандал. Не знаю, как моей маме пришло в голову это «Ариелла», но папа согласился. Но я же не виновата!..

– Я тебе наладил Интернет …

– Спасибо.

– Слушай, ты меня извини, все по-дурацки получается!.. Нормальное имя, мне очень нравится.

– Я рада… – проговорила она и отошла от стола.

Дверь неожиданно резко раскрылась и в комнату влетел Смирнов:

– Воркуете, голубки!..

– Смирнов, ты полный дурак! – совершенно бесстрастно, громко и глядя куда-то в сторону отчеканила Ариелла.

Замелькацкий уткнулся в экран монитора, но по воцарившейся тишине и напряжению, повисшему в воздухе, понял: товарищ опешил и не знает, как теперь себя повести.

– Ты ведь Смирнов тоже коренной москвич. И мне кажется такой культурный и продвинутый человек как ты не должен обладать предрассудками. Если современная девушка сама приглашает молодого человека в театр, то это значит только то, что она хочет побывать в этом театре на спектакле и ей не хочется терять деньги, уплаченные за ненужный билет. Один билет перед спектаклем никто не купит. А терять триста рублей… Не такая я лохушка!.. И какая мне разница, кого пригласить с собой. Я бы пригласила тебя, Смирнов, но с самого начала знала, что ты неправильно меня поймешь. Возомнишь, что мне нравится твоя постная глупая рожа! Вот Артем все понимает правильно. Так ведь, Артем?

– Да-а… – промычал Замелькацкий, делая вид, что увлечен работой и не очень прислушивается к разговору.

«Какого черта я согласился пойти с ней в театр?!»

– Вот видишь, Артем все понимает… Поэтому он сегодня пойдет со мной в театр!..

Смирнов опять вскочил и вышел из комнаты.

Секунд через тридцать он приоткрыл дверь и позвал:

– Артем, можно тебя на секундочку!..

Замелькацкий дернулся было, но решил, что лучше ему не ввязываться ни в какие склоки.

– Слушай, мне некогда… – тоном очень занятого человека отделался он.

– Вот видишь, Смирнов, Артем во всем со мной согласен, – тут же ровным, бесстрастным голосом проговорила Ариелла.

– Робот! – выкрикнул ей Смирнов и закрыл дверь.

Минут через пятнадцать-двадцать он вернулся в комнату и ни на кого ни глядя, уселся за свой стол и принялся работать… Замелькацкий исподтишка рассматривал Ариеллу. Он находил ее красивой. Чем больше он наблюдал за ней, тем сильней убеждался, что более удачного и подходящего имени для нее, чем Ариелла, придумать было невозможно – она совершенно не походила на типичную провинциалку, какими их представляют себе надменные жители столицы. А вот инопланетянку в фантастическом фильме могла играть без всякого грима: главным образом из-за своих огромных глаз, взгляд которых был холоден и неподвижен… Да ее вполне можно было назвать красавицей, но он знал, почему не хотел идти с ней в театр – в ней было нечто отталкивавшее и даже пугавшее!

Ариелла начала обзванивать клиентов. Говорила она с ними ровным, металлическим голосом, хотя это было первое ее знакомство с заказчиками и она могла бы проявить немного больше тепла…

10

В промежутках между телефонными разговорами Ариеллы в комнате воцарялась гнетущая, напряженная тишина. Никто ни с кем не разговаривал. Смирнов время от времени бросал на Ариеллу и Артема короткие, злобные взгляды.

Неожиданно в комнату вошел Фадеев – в их компании он был директором по персоналу.

Фирма, в которой работал Замелькацкий, была относительно небольшой – всего в ней работало около пятидесяти человек. Это включая всех – инженеров, программистов, водителей, уборщиц. Все, кто хоть каким-то образом был связан с работой с клиентами имели должности не ниже заместителя директора департамента (департаменты как правило представляли из себя небольшие группки из трех-четырех человек, сидевших в одной комнате). Комната, в которой работал Замелькацкий была исключением – в ней сидели люди из разных департаментов… Любой маломальский начальник в фирме носил должность директора. Инициатива по присвоению как можно более громких титулов шла снизу – сотрудники убеждали директора, что иначе клиенты не захотят с ними разговаривать… Фадеев, директор по персоналу был в общем-то неплохим и в общем-то даже душевным парнем, с которым при случае, можно было откровенно поговорить о любых своих проблемах, рассчитывая на взаимопонимание, но был и у него свой пунктик: он никогда не восставал против воли директора – настоящего директора, хозяина компании Сергея Васильевича. Какие бы идиотские, зачастую очевидно противоречащие здравому смыслу указания ни давал директор в очередном припадке раздражительности, Фадеев тут же кидался яростно выполнять их, нисколько не стараясь смягчить последствия таких указаний для сотрудников. За это его все не любили. К тому же самые непопулярные решения директора он проводил в жизнь с одной стороны истово, а с другой стороны каждый мог при этом прочитать на его лице: «Я и сам понимаю, что распоряжение бредовое, но спорить с директором – себе дороже, а уж вы как хотите, так и выкручивайтесь!..» Недавно, например, он упорно требовал от всех сотрудников поставить подписи под обязательством в случае проведения в фирме проверки со стороны налоговиков или министерства внутренних дел, не разглашать информацию, способную принести вред фирме. На возражения, что такая расписка противоречит закону и здравому смыслу, Фадеев отвечал: «Не хотите, не подписывайте, но знайте – все, кто откажется подписать, будут уволены». Почти никто не подписал и дело как-то само собой рассосалось. Видимо, настроение у Васильича переменилось. Но многих до той поры угрозы Фадеева довели до крайнего отчаяния, а один человек даже взял и уволился…

– Ну как работается? – для затравки спросил Фадеев, войдя в комнату.

Замелькацкий очень удивился – Фадеев сам никогда по кабинетам не ходил, а если ему надо было с кем-то побеседовать, то важно приглашал к себе в Департамент персонала и то обязательно через свою помощницу. Мол, вас вызывает Директор по персоналу, зайдите!..

– Ничего… Нормально! – пробормотали они со Смирновым.

Ариелла к Фадееву даже не повернулась, словно он и не входил.

– Вот что… – приступил Фадеев к главному. – Больше со своих мест никуда не вставать, и без записи в журнал местных командировок никуда не отлучаться. И по коридору не разгуливать!.. Это распоряжение директора. Я просто довожу его до вашего сведения. Сейчас мы его оформим в виде документа и вывесим у входа на доске объявлений. Я же вас просто хочу предупредить: не думайте, что Васильич в очередной раз строжит. Кто не будет выполнять приказ – будет уволен. Поняли?!.. Лучше вообще со своих мест в течение рабочего дня не вставайте!..

– Вы там в руководстве чего?!.. – достаточно миролюбиво произнес Смирнов.

– Это не мы «чего»!.. Это вы «чего»!.. Не будем показывать пальцем, но кое-кто Васильича довел просто до белого каления. Пока вы тут сидите и в свое удовольствие лазаете по Интернету, выбирая себе в рабочее время новые мобильные телефоны, он меня сегодня вызвал к себе на ковер и полчаса без перерыва орал на меня, что в фирме слабая дисциплина и зачем ему вообще нужен Директор по персоналу!.. Один непрерывно из-за процентов торгуется, другой вообще целый день в туалете сидит. Поймите, мужики… Вы видите, я пока с вами по-хорошему говорю… Я ж знаю, вы все поймете… Но смотрите, кто не поймет – будем увольнять. Я вас предупредил: со своих мест без надобности не вставать. Вы на работе – вот и сидите на своем рабочем месте!.. Васильич подписал приказ об увольнении Маркина.

– Да ну!.. – поразился Смирнов.

– Да!..

Известие по масштабам компании было ошеломляющим.

– Я вам больше, мужики, скажу… Только это пока по секрету. Боюсь что многим из нас скоро придется забирать трудовые книжки… Я и себя имею ввиду. Мы сливаемся с «Ануал-сервисом». А в новой объединенной компании столько сотрудников ни при каком раскладе не будет нужно!..

– Что же ты сразу-то не сказал! – проговорил Смирнов.

– А это пока не точно… Директор сказал, что в период, предшествующий окончательному слиянию будем еще раз внимательно присматриваться к каждому и оценивать его дисциплинированность, лояльность компании и результаты работы… Да, Артем, а ты потом, будет время, зайди ко мне.

Замелькацкий вскочил.

– Нет-нет, не сейчас. И не сегодня. Может быть, даже и не завтра.

– А что такое?..

– Потом, потом поговорим… Когда зайдешь…

Фадеев вышел из комнаты.

«Кажется, меня скоро уволят!» – встревожился Замелькацкий.

– «Никому со своих мест не вставать!..» – раздраженно передразнил Смирнов.

– Вот видишь, что ты устроил! – повернулся он к Замелькацкому. – Это все твои вчерашние отлучки… Неизвестно куда!..

– Отстань от него! Вы все здесь ничего не делаете. Ты сам всю дорогу торчишь в курилке под лестницей, – вступилась за Замелькацкого Ариелла.

Смирнов умолк и отвернулся.

Замелькацкий почувствовал пока очень слабое, но тем не менее крайне его испугавшее коловращение в животе.

– Гнетущая, гнетущая атмосфера! – забормотал, словно нарочно, Смирнов.

– Да замолчи ты! – оборвала его, к счастью, Ариелла. – Работать мешаешь!..

Через несколько минут Замелькацкий встал и отправился в туалет.

– Вот видите, как он выполняет распоряжения директора! – бросил ему вслед Смирнов. – А отдуваться потом придется всем вместе!.. Всех потом скопом прищучат за падение дисциплины!..

Ариелла после обеда, на который Замелькацкий не пошел, уехала к одному из клиентов, сам же он принялся обзванивать своих заказчиков, пытаясь составить увеличенный прогноз продаж – на следующем совещании надо будет представить какую-то улучшенную, оптимистическую картину.

Смирнов замолк и больше не делал никаких комментариев, якобы изучая толстенное руководство по продажам (фирма, оборудованием которой он торговал, снабжала такими всех своих дилеров). А на самом-то, конечно, деле, глядя в руководство, Смирнов думал о чем-то своем…

Замелькацкий больше из комнаты не выбегал, но все это время, пока он сидел за столом, чувствовал себя крайне неуверенно: пока он мог в любую минуту встать и направиться к спасительной двери, – она находится неподалеку на другой стороне коридора, – только до этой поры он мог что-то более менее прогнозировать. Стоит сейчас директору вызвать его на какое-нибудь совещание или придется неожиданно выехать на переговоры – опять все начнется! Внутри его было что-то очень неспокойно, что-то очень плохо. И все это, разумеется, без всякой причины, необъяснимо! Он несколько раз пытался оживить в голове картины, связанные с Боней, с «его» подарком, но ничего не действовало, он был глух к тому, что спасло его утром. Тоска и отупение навалились на него после прихода Фадеева – директора по персоналу, а еще после того, как он, слабо себя почувствовав, выскочил из комнаты и Смирнов ему вслед сделал замечание… Да, именно после этого!

При мысли о том, что его может ожидать в театре, он испытал очередной, сильнее предыдущих, приступ. Вскочил. Перед ним на столе лежали его часы. Он начал одевать их, – чтобы было по чему контролировать, сколько его не будет в комнате. Занервничал – шпилька – была такая в пряжке ремешка – слетела с оси и упала на пол, потерялась. Принялся искать, но из-за коловращений и атак, которые происходили в нем в эту минуту, перед глазами ничего не видел. Он отчаялся найти шпильку и просто сунул часы в карман и выскочил из комнаты…

Примерно в таком же духе продолжалось и до конца дня. Какие-то легкие атаки, атаки-намеки беспокоили его то и дело и в большинстве случаев тут же исчезали. Как только он начинал усиленно задумываться над тем, что предстоит вечером, атаки усиливались и ему приходилось выходить из комнаты. При этом стоило хоть немного отвлечься, на мгновение забыть про все – атаки сами собой проходили.

Он не терял надежды, что Ариелла просто не придет и театр не состоится, – что на уме у этой барышни никто не знал! А пока ее все здесь разыскивали – один раз зашел даже Сам… Сергей Васильевич!.. С Замелькацким о продажах говорить не стал, хотя тот и пытался продемонстрировать рвение… Спросив, где Ариелла, директор тут же вышел…

«Не придет!.. – охватывала Замелькацкого надежда. – Уехала якобы на переговоры, а сама болтается где-то по своим делам или вообще давно уже сидит дома на диване перед телевизором!..» Ей звонили в том числе и клиенты – уж не те ли, к которым она якобы поехала?!.. Время близилось к шести. Где-то в районе без десяти шесть Замелькацкого охватило ликование: Ариеллы не было.

Атаки отпустили. Где-то без пяти шесть он на всякий случай еще раз пересек коридор и толкнул дверь в противоположной стене. Странно: перед самым концом дня здесь неожиданно было пусто. Вымытый уборщицей кафель поблескивал в ярком свете ламп. Он вконец расхрабрился и передумал заходить в кабинку…

Чтобы не уходить просто так, подошел к зеркалу…

На него смотрел изнуренный молодой человек с глубоко запавшими глазами… Под ними – ужасные синяки. Волосы, еще с утра чистые и пушистые, были грязными и слипшимися. Хорош кавалер!.. И в таком виде он собирался идти с девушкой в театр?!.. Слава богу, она не пришла!.. Он достал из кармана расческу, кое-как расчесал волосы и пошел обратно в комнату… В эти мгновения он не испытывал никаких атак.

В коридоре Замелькацкий достал из карман наручные часы – черные стрелки на белом циферблате показывали без четырех минут шесть. Секундная стрелочка – у него были механические часики – мелкими дрожащими шажочками быстро двигалась вперед. Совсем скоро должно выяснится, придется ли идти в театр… При этой мысли он опять испытал позывы. Но обратно на другую сторону коридора не пошел, – сунул часы в карман, открыл дверь в комнату… Никого!.. Даже Смирнов где-то ходил… На мгновение появилась трусливая мысль уйти прямо сейчас, за несколько минут до шести. Некоторые уходили и без пяти минут, если куда-то очень торопились. Ни разу еще никому не сделали за такое замечания.

Он сел за стол, невидящим взглядом уставился на стоявший перед ним стаканчик с карандашами и ручками. Представил себе улицы вокруг офиса, дорогу к метро. Никогда не любил он эти улицы в такой час: когда заканчивался рабочий день, все ошалело бежали от своих контор к метро. Они, эти людишки, были точно контуженные взрывом – словно понимали, что надо бежать как можно дальше от эпицентра и как можно быстрее, но уже контузило и все мысли и движения происходили с людишками в неком тумане. Он и себя после рабочего дня чувствовал контуженным и вся эта картина вместе с самим собой в ее центре всегда вызывала в нем неизъяснимое отвращение… Теперь бы лучше оказаться в центре картины и побежать с другими контуженными к метро!.. Искалеченные часики брякнули, когда клал их на стол пред собой – на руку не надеть: или на стол или в карман. Часики обретали для него огромное значение… Он с тоской посмотрел на них: все переломалось, и он и они… Они стали ему теперь какими-то родными.

В этот момент в комнату вошла Ариелла.

Таких ужасных минут, как наступила, в жизни его до сих пор было не много. Он был в общем-то благополучным мальчиком из в общем-то вполне благополучной, хотя и со склонностью к скандалам, семьи. Он дернулся и первой мыслью было еще раз перебежать туда, на другую сторону коридора. Но он не побежал: перед смертью не надышишься!.. Невероятная тоска охватила его. Теперь надо было как-то постараться выжить.