Это прозвучит как шутка, но новый роман Ханьи - грустный. Да, после пробуждающе страшного "Люди среди деревьев" и размашисто мазохистской "Маленькой жизни" ждать ничего веселого и не стоило. Ханья, дочка врача, всегда интересуется больше болезнью, чем человеком. Она Содерберг от литературы - и тоже отлично предрекла ковид (пандемийную линию она прописала еще в 2016-м). Так вот у болезни нет юмора или веры или светлой стороны. Есть только процесс. Процесс поглощения. Однако "До самого рая", в отличие от предыдущих ее работ, именно грустный, в узком значении этого чувства. Он не ударяет в яблочко, не размазывает ораторию, он просто течет - как морское путешествие без надежды. Вернее как раз с надеждой, но такой амбивалентной, настолько лишенной какого-то воодушевления, что даже самые ясные, метафизические моменты героев (а они, конечно, есть) звучат одновременно и как вознесение в рай, и как панихида.
Роман читается легко и скачет по жанрам - от любовного слаш-фанфика на основе "Вашингтонской площади" Генри Джеймса до старой-доброй антиутопии. Меня с самого начала, с объявления о выходе, напрягло это разнотравье: три книжки в одной, в разных временных пластах. Очень уж похоже на "Избранные дни" Майкла Каннингема, романа, отметившего переход талантливейшего писателя к закату. Ну и оказалось, что эта композиция осознанно полемизирует с "Избранными днями", и Ханья с Майклом что-то вроде литературных собеседников (хотя пишут они очень по-разному, в их личностях немало общего. Оба необычно доступны и существуют как бы параллельно своей выдающейся писательской карьере).
Ну, в общем, пусть простота этого чтения вас не обманывает. Мотивы, которые и до этого преследовали Ханью, здесь повторяются так часто, как хаотичные вспышки, как игра в квантовые наперстки, что ее мир, неотрефлексированный, интуитивный, оплетает вас еще сильнее, чем раньше. И мир этот... тяжелый. Веселый матримониальный фанфик превращается в философский диспут о свободе, которая даже в самом либеральном обществе упирается во власть денег. Ромком о служебном романе становится опустошающей пьесой о СПИДе, травме и колониализме. А в третьей части... в третьей части особенно видно, как Ханья не любит себя. Как не может, как бы ни хотела, полюбить в себе женщину. И не врет нам, что полюбила (что правильно).
Уже помянутый папа-онколог передал ей не только страсть к преследованию и препарированию болезни. Он относится, ее словами, "к последнему поколению квази-интеллектуальных мужчин, которые от своих дочерей хотят совсем не того, что от своих жен". Знакомый троп дочки археолога или режиссера или еще кого-то, кто никогда не верил в то, что женщина такой же человек, пока не угораздило породить дочь. И она как бы становится для него исключением из правила, которое никто даже не озвучивает и не осмысливает. Тогда мир для девочки раздваивается: есть роль женщины, она невидимая и невозможная, ее надо забыть в себе, "задавить домашнего ангела", как говорила Вирджиния Вулф. И есть роль "дочки" - существа, которое впустили в мужской мир, и она должна этому радоваться и созерцать его, и изучать его, и жить по его правилам, подрагивая от чувства самозванки. Всё это до боли знакомо. Всё это создало удивительный и печальный феномен прозы Янагихары. Это мир без женщин. Без матерей. Без жен. Без сексуальной тяги к женственности. Это мир автономного патриархата, в котором возможность однополой любви всего лишь дополнительный штрих, позволяющий окончательно обойтись без женского - и сладостно созерцать, созерцать, созерцать самое себя.
Те две женщины в романе, которые хоть сколько-нибудь продираются сквозь самоцензуру Ханьи - описаны как "некрасивые", "бедные", "одинокие" и "незначительные". И обе они, кстати, по внешнему описанию похожи на Ханью: полноватые гавайские азиатки. Самое грустное в том, что если во второй книге азиатку из виллиджских халуп хотя бы зовут женским именем Иден, то в третьей части она уже получает имя Чарли, встраиваясь в линию персонажей-мужчин. И ей отчаянно не хватает любви. В романе, полном сладострастия и нежности, к ней никто не прикоснется. Боже, как это больно. Мне кажется, что любая современная тридцатилетка, даже очень счастливая в здоровом партнерском браке, даже очень уверенная в себе и своей идентичности, где-то внутри, глубоко-глубоко, может распечатать эту боль "второго" пола. Мы до нее наконец докопались. Она лежала там тысячи лет.
Но главная шахматная игра книги - про перенос имен из части в часть, с постепенной сменой внутренней сути героев-тезок - не только об интернализированной мизогинии. Сама Янагихара соотносит прием треугольника имен (Дэвиды, Чарльзы и Эдварды) с тягой США к переименованию - не только эмигрантов, но и всего, что больно вспоминать. С вечной подтасовкой названий и понятий, с вечным желанием замести под ковер преступления и выгоды. Но и без того довольно занятно (и головоломно) следить, как перекликаются тезки из разных эпох, как вибрируют их энергетики. И также без пояснений ясно, что главная тема этого романа - критика американскости как таковой. Безжалостная критика, которую может позволить себе только неравнодушный гражданин своей страны. Джозеф Конрад искал сердце тьмы в африканской саванне, а оно оказалось ближе, среди достойных джентльменов, спасающих то, что им дорого. "Америка - страна с грехом в сердце," - наверное, главная цитата книги, наравне с рефреном эфемерного побега в рай. Рай, как и свобода, - далеко не для всех. Надежда остается у единиц.
Наблюдать за этими единицами, этими милыми мужчинами, которых из части в часть кормят повара в просторных столовых... грустно. Я правда не знаю, какое тут другое слово подобрать. Ни гнева, ни обиды к героям чувствовать невозможно. Они вроде нормальные, чувствующие люди, жертвы правил своей жизни, как и любые другие. Не они вызывают бессильную печаль. А сами правила. Сама болезнь. И еще - сначала тихое, а потом всё более громкое молчание тех, кого в эту книгу Ханья намеренно не впустила. И всё-таки то, что она создала Чарли, прекрасную милую Чарли, это уже что-то. Это уже какое-то движение - в некотором смысле тоже в направлении рая.
«До самого рая» kitabının incelemeleri, sayfa 6