Kitabı oku: «Лидерство», sayfa 5

Май 1961 года – гибкое реагирование

Моя следующая беседа с Аденауэром состоялась 18 мая 1961 года уже в иной политической обстановке. Аденауэр прежде не имел дела с такими людьми, как новый американский президент Джон Ф. Кеннеди. Этот речистый, моложавый, динамичный политик, заслуженный ветеран боевых действий на Тихом океане во время Второй мировой войны, пришел на смену плеяде политических лидеров, родившихся еще до Первой мировой войны. Впитав в себя уверенность «лучшего из поколений американцев», Кеннеди был полон решимости направить энергию и веру этого поколения на достижение стоящих перед Америкой глобальных целей⁶. Хотя он жил в Европе в период службы его отца послом в Великобритании (1937–1940 гг.) и приезжал туда студентом и сенатором, Кеннеди только после избрания президентом начинал заниматься вопросом о том, как развеять страхи побежденной Германии, одновременно занятой восстановлением Европы и защитой своей политической системы от советской угрозы.

Свою политику Кеннеди был вынужден строить в условиях роста советского ядерного арсенала. Советы впервые испытали ядерное оружие в 1949 году. К моменту вступления в должность Эйзенхауэра в 1953 году они имели около 200 единиц ядерного оружия, а когда в 1961 году президентом стал Кеннеди, это число достигло 1500 единиц, и Советы приступили к созданию систем межконтинентальной доставки, что породило преждевременное беспокойство из-за так называемого «отставания по ракетам». Опасения оказались преувеличенными, так как в начале 1960-х годов США все еще были в состоянии одержать победу, нанеся упреждающий удар.

Со своей стороны, Аденауэр продолжал считать Североатлантический союз залогом стратегического и политического будущего Германии. Однако альянс сотрясали внутренние разногласия по поводу как коллективных политических целей, так и коллективной военной стратегии. В предыдущей беседе Аденауэр уточнил, что разногласия насчет ядерной стратегии сводились к тому, может ли НАТО в случае угрозы агрессии против союзников полагаться на то, что США без долгих раздумий воспримет потребности альянса как свои собственные.

Кеннеди и его советники, в особенности министр обороны Роберт Макнамара, постарались успокоить смятение в умах с помощью доктрины гибкого реагирования, призванной ввести на случай войны несколько пороговых этапов с тем, чтобы у противников была возможность рассмотреть разные варианты реагирования, исключающие массированное возмездие. Ядерное оружие обладало такой колоссальной разрушительной силой, что техническое обоснование этих гипотетических сценариев выглядело более убедительным аргументом, чем дипломатические усилия.

Министр обороны Германии Франц-Йозеф Штраус был ярым противником американской ядерной стратегии. Типичный уроженец Баварии, словоохотливый и горячий, с обхватом талии большого любителя местного пива, в беседе со мной 11 мая, во время моего боннского визита, высказал сомнения в уместности «гибкого реагирования» применительно к берлинскому кризису⁸⁶. Сколько территории допустимо потерять, спросил он, прежде чем дело дойдет до «порогового реагирования»? Какова будет длительность «паузы»? Кто будет принимать решения на каждом воображаемом этапе, особенно в ответ на скачкообразный переход от обычных к ядерным средствам ведения войны? Штраус усомнился в способности и желании Америки проводить столь сложную и неоднозначную политику. Другие участники встречи, в первую очередь начальник штаба недавно созданных вооруженных сил ФРГ, тоже поддержали Штрауса.

Аденауэр продемонстрировал влияние на него мыслей Штрауса тем, что начал нашу беседу во дворце Шаумбург, с ходу заявив⁸⁷: «Вы, американцы, совершили много грехов по отношению к НАТО». Аденауэру не понравилось направленное США союзникам по альянсу предложение о разработке системы управления независимыми ядерными силами Великобритании и Франции и ее превращении в элемент единой стратегии многосторонних сил на Атлантике. Каким образом, вопрошал Аденауэр, страны, не имеющие собственного ядерного оружия, могут выдвигать разумные предложения? Штаб генерального секретаря НАТО был слишком слаб и слишком мало знаком с ядерными вопросами, чтобы решать такие задачи. Чтобы ядерное взаимодействие заработало по-настоящему, власть генерального секретаря НАТО следовало укрепить, а его штаб увеличить.

Проект предложения Белого дома, на который ссылался Аденауэр, был составлен с таким умыслом, чтобы канцлер и его окружение, признав свою некомпетентность в вопросах ядерной стратегии, решили бы, что за нее по-прежнему должна отвечать Америка. Однако Аденауэр вместо этого сделал неожиданный вывод о необходимости наращивания автономных ядерных сил самой Европы.

Именно поэтому Аденауэр заговорил о де Голле. Де Голль предостерег его, что Америка не поддержала Францию в ООН по вопросу об Алжире и точно так же поступила в 1956 году в отношении Суэцкого канала. По словам Аденауэра, де Голль считал, что дипломатии союзников в берлинском вопросе недоставало решительности и целеустремленности. Вместо поисков компромисса Америке следовало смело взять на себя инициативу и категорически отвергнуть советские требования. Де Голль рассказал ему о беседе между Эйзенхауэром и Хрущевым, которая в представлении Аденауэра могла убедить Советы не ослаблять натиск, особенно если учитывать бесхребетную позицию британского премьер-министра Макмиллана. Твердость была тем более необходима, так как Аденауэр был убежден, что Советы никогда не пойдут из-за Берлина на риск самоуничтожения.

В ответ я повторил то, что говорил еще во время нашей первой беседы: если я имею верное представление об американском менталитете, свобода Берлина и всей Европы неотделима от нашей свободы. Эго побудило Аденауэра завести разговор о независимых ядерных силах Франции. Стал ли альянс благодаря им сильнее? Нужны ли они вообще? Я выразил сомнение, что Кремль считает, будто французские ядерные силы сами по себе способны заменить американский ядерный зонтик. Аденауэр немедленно пригласил в кабинет министра иностранных дел Генриха фон Брентано и попросил повторить мои наблюдения в его присутствии. Как превосходный военный профессионал де Голль мог вынашивать столь нереалистичные амбиции? Аденауэр пообещал обсудить этот вопрос со своим французским коллегой на очередной встрече.

На следующий месяц Хрущев вновь объявил ультиматум по Берлину, еще больше обострив тревогу Аденауэра за будущее германо-американских отношений. В ответ Кеннеди мобилизовал подразделения Национальной гвардии и назначил генерала Люсиуса Клея «личным представителем в ранге посла», фактически сделав его высшим американским официальным лицом в Берлине. Хрущев пошел на эскалацию кризиса и 13 августа возвел стену поперек Берлина, безжалостно рассекшую город надвое. Четырехсторонний статус Берлина канул в Лету.

Наряду с мерами по усилению боеготовности администрация Кеннеди разработала ряд политических инициатив по передаче доступа к Берлину из рук четырех держав в руки нового международного органа. Такой орган состоял бы из равного числа комиссаров от НАТО и Варшавского договора (по восемь с каждой стороны) и трех комиссаров от нейтральных европейских стран. Согласно этому плану, окончательное решение вопросов войны и мира перешло бы из ведома Североатлантического союза странам, объявившим о своем нейтралитете, – главным образом, чтобы освободить их от решения повседневных вопросов. Это предложение так и не дошло до стадии официального рассмотрения, поскольку Аденауэр отверг саму идею передачи контроля за путями сообщения от американцев трем нейтральным странам.

Другой комплект инициатив по выходу из берлинского тупика включал в себя признание Германией границы с Польшей по Одеру и Нейсе, по итогам Второй мировой войны отрезавшей от Германии почти четверть территории. Это предложение Аденауэр тоже отверг, хотя и был готов согласиться с ним на определенных условиях, например, в случае достижения договоренности об объединении Германии. По его мнению, изменение процедуры доступа к Берлину, которая, на его взгляд, неплохо выполняла свою функцию, означало слишком крупную уступку. Однако прежде всего Германия находилась в изоляции из-за постоянного стремления союзников к сепаратным переговорам. Стратегия Аденауэра основывалась на политике сдерживания, разработанной Джорджем Кеннаном и реализованной госсекретарями США Дином Ачесоном и Джоном Фостером Даллесом. Эта политика исходила из того, что советский блок, имея доступ лишь к собственным ресурсам и вынужденный разрешать внутренние противоречия, в конце концов захиреет. Вот тогда, по мнению Аденауэра, и наступил бы подходящий момент для переговоров о воссоединении.

Кеннеди и Аденауэр в феврале 1962 года

На встречах Кеннеди с Аденауэром присутствовал элемент меланхолии. Оба ставили перед собой важные цели, однако политика каждого отталкивалась от противоположных исходных точек и проводилась разными средствами: Аденауэр делал ставку на неуступчивость, Кеннеди – на гибкую дипломатию. Аденауэр стал канцлером в надире германской истории. Америка в то время, когда президентом стал Кеннеди, находилась в зените могущества и уверенности в своих силах. Аденауэр ставил себе задачу восстановления демократических ценностей на основе христианской морали в обстановке хаоса, вызванного безоговорочной капитуляцией. В размашистых инициативах Кеннеди отражалась безраздельная вера в предопределенность миссии Америки, опирающейся на давние демократические ценности и подавляющее могущество. С точки зрения Аденауэра, восстановление Европы подразумевало возврат к традиционным ценностям и истинам; в глазах Кеннеди оно означало подтверждение веры в научный, политический и моральный прогресс в современном мире. Чтобы добиться успеха, Аденауэру предстояло вернуть спокойствие немецкой душе, целью американских президентов, и в особенности Кеннеди, было еще больше развить существующий идеалистический порыв. Исходное политическое партнерство начало буксовать, потому что американский идеализм переоценил пределы гибкости немецкой дипломатии.

Америка и Германия шли по пути создания атлантического сообщества параллельным курсом. Структуры, сложившиеся в созидательный период конца 1940-х и начала 1950-х годов, имели в своей основе единство взглядов в политической области и фактическую монополию Америки в области ядерного оружия. Однако в конце пути и особенно под давлением повторного ультиматума Хрущева по Берлину история взяла свое. Национальные интересы и даже различия национальных стилей, в которых отразились целые столетия непохожей внутренней эволюции, вновь вступили в свои права. Как результат, к 1962 году в Вашингтон стали поступать сообщения о том, что Аденауэр ставит под сомнение приверженность Америки своим ядерным обязательствам и ее политику в отношении Берлина.

В феврале 1962 года Макджордж Банди, советник Кеннеди по национальной безопасности, попросил меня как хорошего знакомого Аденауэра организовать встречу с ним с целью восстановления доверия по вопросам ядерного оружия. Я ответил, что в представлении Аденауэра первостепенным и долговременным является вопрос политики, в то время как вопрос ядерного оружия не более чем символ политического и этического доверия. Чтобы развеять сомнения Аденауэра, было решено, что я введу его в курс дела по вопросам американской политики безопасности и ядерного потенциала. Инструктаж был подготовлен министром обороны Макнамарой и утвержден госсекретарем Дином Раском, он включал в себя подробную информацию о структуре и планах ядерных сил США, которые раньше лидерам союзных стран (за исключением Великобритании) не сообщались. Так как речь шла о ядерном оружии, Аденауэра сопровождал только переводчик⁷. (Не владея немецкой терминологией в области ядерной стратегии, я вел беседу на английском.)

Когда 16 февраля⁸⁸ я начал свою презентацию с того, что подчеркнул твердость американских обязательств, Аденауэр перебил меня: «Мне уже говорили об этом в Вашингтоне. Раз это не убедило меня там, почему должно убедить здесь?» Я ответил, что я скорее ученый, чем официальное лицо. Не согласится ли господин канцлер выслушать меня до конца, прежде чем выносить суждение? Аденауэр невозмутимо спросил: «Сколько времени вы собираетесь потратить на подготовленную Вашингтоном консультацию?» Когда я сказал «четверть часа», Аденауэр заметил: «Будем считать, что вы расскажете мне три четверти правды».

Эта тирада, вероятно, смутила Уолтера Доулинга, американского посла в Бонне, который вместе со мной пришел на встречу с канцлером. Однако будучи профессионалом, он и глазом не моргнул. По ходу презентации, когда я продемонстрировал огромное неравенство в американских и советских стратегических ядерных силах, отношение Аденауэра изменилось. Теперь я отвечал на вопросы, на которые прежние американские визитеры не давали удовлетворительного ответа. Я, например, сообщил, что американские силы ответного удара были мощнее и эффективнее советских сил первого удара и что опережающий удар Америки имел бы сокрушительную силу.

Последний параграф отчета посла Доулинга о встрече подвел итог беседы с канцлером таким образом:

«[Аденауэр] дважды попросил меня и Киссинджера, когда мы собирались уходить, задержаться, чтобы еще раз выразить свою благодарность и полное согласие с нашими словами. Он сказал, что испытал облегчение, узнав, какая мощь стоит на страже свободы, и что главная задача состоит в недопущении человеческих ошибок. Перед уходом Киссинджер сказал, что заявления о нашей силе и приверженности атлантическому сообществу не пустые слова. Канцлер ответил: “Слава Богу!” На этом встреча закончилась»⁸⁹.

Упомянутые Аденауэром «человеческие ошибки» явно отражали его озабоченность ходом разработки адекватной стратегии и сомнения в готовности Америки воспользоваться своей подавляющей мощью.

Через несколько десятилетий я получил письмо из Германии, показавшее, какое огромное значение Аденауэр придавал соблюдению взятых на себя обязательств. Фамилия отправителя была мне незнакома, однако из письма стало ясно, что его отправил переводчик, присутствовавший на той встрече. Соблюдая инструкции Белого дома, я попросил Аденауэра не распространять информацию о ядерном оружии, которую я сообщил, и он дал слово, что будет уважать это требование. Автор письма писал, что, исполняя обязанности переводчика, он подготовил запись всей беседы и на следующий день передал ее канцлеру. Аденауэр распорядился уничтожить ту ее часть, которая касалась ядерного оружия, потому что не мог гарантировать, что другие выполнят данное им обещание после того, как он покинет свой пост.

История связала Аденауэра и Кеннеди определенной взаимной зависимостью, однако эта зависимость не могла перевесить разницу между поколениями и вытекающие из этого разногласия. Кеннеди своей главной целью считал сокращение и последующее постепенное устранение самой возможности ядерной войны. Ради достижения этой цели он был готов идти навстречу Советам по долгому пути, требующему – в том числе от канцлера ФРГ – тактической гибкости. С точки зрения Аденауэра, тактика американского президента грозила подрывом стабильности и твердости, которых он с таким трудом смог добиться после краха гитлеровской Германии. Кеннеди мыслил более глобально, зато Аденауэр проявил стойкость в условиях нравственного и физического развала страны, пережил ее раскол и теперь строил новый европейский порядок, основанный на североатлантическом партнерстве.

Воссоединение Германии – мучительное ожидание

После окончания войны немцы ни дня не жили в границах, существовавших до ее начала⁹⁰. При отсутствии соглашения между Востоком и Западом или полного краха существующего равновесия сил новые границы, казалось, предвещали бессрочное разделение Германии на коммунистический Восток и демократический Запад. Правда, идею воссоединения Германии негласно поддерживало существование четырехстороннего Контрольного совета, чьи полномочия распространялись на всю территорию оккупированной Германии, и открыто исповедовали три западные державы, однако германские политики стремились к единству между Востоком и Западом куда сильнее, чем к сплоченности оккупационных держав. Воссоединение стало для Западной Германии долговременным политическим вопросом, и Советский Союз от сталинской ноты 1952 года до хрущевского ультиматума по Берлину использовал его в качестве инструмента своей стратегии.

Политика Аденауэра относилась к расколу как временному явлению. Аденауэр верил, что воссоединение однажды наступит вследствие схода с орбиты сателлитов СССР, опережающего экономического роста ФРГ, мощи и сплоченности Североатлантического альянса и углубления внутренних противоречий организации Варшавского договора. Это предполагало коллапс Восточной Германии, что, собственно говоря, и произошло в 1989 году. А до тех пор приоритетами ФРГ оставались Североатлантический альянс, отношения с Америкой и интеграция в Европу. Слабым местом стратегии, делавшей ставку на стойкость, а не на повиновение союзникам, было то, что Москва вряд ли стала бы сидеть сложа руки и, вне всяких сомнений, попыталась бы помешать достижению этой цели дипломатическими, а то и военными, как во время различных берлинских кризисов, средствами. Возникшие противоречия постепенно ослабили положение Аденауэра внутри своей страны.

Когда восточногерманский сателлит СССР объявил себя в октябре 1949 года суверенным государством, Аденауэр выдвинул в ответ так называемую доктрину Брентано (названной по имени министра иностранных дел ФРГ, работавшего с 1955 по 1961 год), согласно которой Федеративная Республика обещала приостановить дипломатические отношения с любой страной, признавшей ГДР. Однако с течением времени и под давлением сил внутри ФРГ, требовавших наладить контакты с Восточной Европой и Восточной Германией, придерживаться такой политики становилось все труднее.

Выбитая из колеи поражениями на выборах и хрущевскими махинациями СДПГ начала менять курс, ища поддержки избирателей и делая акцент на стремлении к переговорам с Восточной Европой и особенно с ГДР. Герберт Венер, наиболее влиятельный лидер СДПГ (хотя и не имевший права занимать высший пост в партии из-за ареста и заключения в лагерь для интернированных лиц в Швеции по обвинению в шпионаже на СССР), возглавил внутренний процесс, который достиг своего пика в 1959 году, когда социал-демократы поддержали членство Германии в НАТО. СДПГ все больше выступала как двигатель воссоединения и возродила послевоенную политику стремления к большей гибкости в переговорах с восточноевропейскими странами и Советским Союзом, но на этот раз в рамках НАТО и так называемой Ostpolitik (восточной политики)⁹¹.

Аденауэр и ХДС возражали, что движению к объединению двух Германий мешает превращение статуса Берлина, исторической столицы Германии, в предмет торга в ситуации, когда все географические и военные преимущества остаются за коммунистами. По мнению Аденауэра, объявление конечной цели, как ни парадоксально, делало временное разделение страны терпимым – в отличие от первых дней Федеративной Республики, когда он предпочитал до поры не заниматься этим вопросом.

На дебаты между христианскими демократами и СДПГ начали наслаиваться разногласия по поводу преемника Аденауэра в самом ХДС. Сочетание преклонного возраста – канцлеру в 1962 году исполнилось восемьдесят шесть лет – и расхождений во взглядах с США по вопросу об американской стратегии в отношении Советов постепенно ослабили его положение внутри страны. Аденауэр отказался выступить против наложенного де Голлем вето на вступление Великобритании в ЕЭС, за что подвергся критике со стороны значительного числа оппонентов в ХДС. Когда партия Аденауэра на выборах 1961 года утратила большинство в бундестаге, пришлось сформировать правящую коалицию. Либеральные демократы, умеренно-консервативная партия, выступающая за свободу торговли, единственный потенциальный партнер ХДС по коалиции, согласилась на ее создание при условии, что Аденауэр покинет свою должность еще до окончания срока действия коалиции в 1965 году.

Осенью 1962 года вопрос об отставке Аденауэра встал в полный рост. Министр обороны ФРГ Франц-Йозеф Штраус подал в суд на журнал «Шпигель» за подкоп под национальную безопасность, после того как издание опубликовало просочившиеся государственные документы, свидетельствующие, что министр изучал вопрос о приобретении для обороны ФРГ тактического ядерного оружия⁹². Штраус обвинил журнал в подрывной деятельности и предложил гамбургской полиции произвести обыск в редакции. В довершение всего журналиста, написавшего статью, арестовали в Испании, где он проводил отпуск.

19 ноября в знак протеста все пять членов кабинета министров от либеральных демократов подали в отставку, их примеру вынудили последовать и самого Штрауса. Аденауэр был в курсе планов своего министра обороны, но отговорился тем, что его отвлек Карибский кризис, и, хотя канцлер пережил непосредственную отставку членов своего кабинета, дни его были явно сочтены.

Готовясь покинуть свой кабинет, Аденауэр больше всего беспокоился о том, чтобы поставить достигнутое им во внешней политике на твердую, долговременную основу. Одним стержнем его стратегии, которую поддерживали все американские президенты, начиная с Трумэна, было сдерживание советской мощи. Эта концепция, исходившая из того, что советскую идеологию и стратегический напор можно преодолеть за счет наращивания мощи альянса, в первую очередь – в Центральной Европе, оказалась дальновидной. Недостатком политики сдерживания, однако, было то, что она не подразумевала ни рецептов, чтобы донести до противника сведения о силе Запада помимо прямого военного столкновения или кризиса, ни дипломатии, способной это сделать. В итоге внутри страны твердая и выдержанная политика Аденауэра уступила место Ostpolitik.

Вторым стержнем было убеждение Аденауэра в том, что будущее Германии и единой Европы зависело от нравственности, веры и приверженности демократическим принципам. Он объяснил свои принципы в 1956 году в речи о будущем Европы:

«Говорят, что самые великие идеи идут от сердца. Если мы хотим, чтобы великая идея единой Европы претворилась в жизнь, она тоже должна исходить из наших сердец. Я говорю не о том, что единство Европы – это вопрос эмоций, душевного настроя, а о том, что твердость сердца, приверженность великой задаче способны дать нам силу выполнить, несмотря ни на какие трудности, то, что признал правильным наш разум. Если мы найдем в себе эту силу, то мы по достоинству оценим все потребности, о которых я упоминал. И тогда мы завершим великую работу по объединению, которая нужна каждой из наших стран, нужна Европе, нужна всему миру»⁹³.

За время нахождения в должности Аденауэр достиг своей цели – утвердил в Германии демократию и сформировал европейскую структуру, в которой Германия играла видную роль. Благодаря сочетанию стратегии Аденауэра и тактики Кеннеди конечная цель, воссоединение Германии, была достигнута с распадом советской империи, через двадцать лет после того, как оба они ушли со сцены.