Kitabı oku: «Географическая ось истории», sayfa 3

Географическая ось истории

Доклад на заседании Королевского географического общества

Когда в отдаленном будущем историки возьмутся за рассмотрение последовательности столетий, в которой мы ныне проживаем, и приглядятся к этой последовательности в перспективе, как мы сегодня глядим на древнеегипетские династии, то они, совершенно не исключено, решат охарактеризовать 400 лет нашей жизни как Колумбову эпоху и заявят, что эта эпоха завершилась вскоре после 1900 года. Не так давно широко распространилась привычка рассуждать о том, что почти все географические открытия уже сделаны, а потому в обществе бытует мнение, что географию как научную дисциплину надлежит перенацелить на тщательное изучение сделанных открытий и на философский синтез выводов. За 400 лет географическая карта мира была составлена с подобающей аккуратностью и должными подробностями; даже в полярных областях благодаря экспедициям Нансена и Скотта удалось свести к ничтожному пределу возможность каких-либо новых громких открытий. Однако начало XX столетия справедливо трактовать как финал великой исторической эпохи – причем не только вследствие того, что все по-настоящему важные открытия уже состоялись. Миссионеры, завоеватели, крестьяне, шахтеры и – последними – инженеры шли буквально по пятам первооткрывателей, и в итоге не успели мы исследовать укромнейшие уголки мироздания, как нам пришлось мириться с тем, что повсеместно происходило и происходит политическое присвоение новых земель. В Европе, Северной Америке, Африке и Австралазии³⁴ не осталось, пожалуй, такого местечка, на которое можно было бы предъявить права без объявления войны между цивилизованными и полуцивилизованными государствами. Даже в Азии сегодня мы, возможно, наблюдаем заключительные ходы в игре, которую начали конные казаки Ермака и мореходы под командованием Васко да Гамы. Рисуя широкими мазками, мы вправе противопоставить Колумбову эпоху той эпохе, которая ей предшествовала, и выделить ее основополагающие признаки, как-то: европейская экспансия и едва ли не полное отсутствие сопротивления (тогда как, напомню, средневековый христианский мир существовал на крайне узком пространстве и вынужден был часто отражать нашествия варваров извне). С настоящего времени и далее, в постколумбову эпоху, нам снова предстоит столкнуться с замкнутой политической системой, и смею предположить, что эта система охватит весь мир. Всякий выплеск социальных сил отныне вовсе не рассеивается в окружающих неизведанных просторах, изобилующих варварским хаосом, но упорно воспроизводится на обратной стороне земного шара, и слабые элементы мирового политико-экономического организма начнут в результате разрушаться. Нетрудно догадаться, сколь велика разница между попаданием снаряда в земляные укрепления или в закрытые пространства и жесткие конструкции высотных зданий и кораблей. Быть может, смутное осознание этого факта наконец отвлечет внимание государственных деятелей во всех частях света от территориальной экспансии и побудит их задуматься об эффективности своей деятельности.

Поэтому мне представляется, что в текущем десятилетии мы, впервые в истории, получили возможность попытаться провести, до некоторой степени полноты, корреляцию между широкими географическими и крупными историческими обобщениями. Впервые в истории мы обрели шанс воспринять реальные пропорции событий и свершений на общемировой сцене и можем предпринять поиски формулы, выражающей, хотя бы в определенных отношениях, географическую причинность происходящего на протяжении столетий. Если нам повезет, эта формула будет иметь практическое применение, поскольку она должна учитывать ряд конкурирующих сил современной международной политики. Привычные рассуждения о марше империи на запад³⁵ представляют собой, кстати, эмпирическое, фрагментарное усилие отыскать эту формулу. Сегодня вечером я предполагаю описать те физические особенности мира, которые, по моему мнению, являются наиболее важными для человеческой деятельности, и дать набросок конкретных основных этапов истории человечества, органически связанных с этими особенностями, причем указанная связь существовала даже в те времена, когда географии как науки еще не было. Моя цель состоит не в том, чтобы обсуждать влияние той или иной особенности и не в том, чтобы излагать региональную географию; скорее, я намерен показать человеческую историю как часть жизни мирового организма. Признаю, разумеется, что мне доступен лишь фрагмент общей истинной картины бытия, и нисколько не желаю впадать в вульгарный материализм. Человек, а не природа, затевает действие, но именно природа в значительной степени управляет всеми действиями. Мое внимание привлекает общая физическая схема, а не причины и следствия событий мировой истории. Очевидно, что мы вправе надеяться только на первое приближение к истине, и я смиренно приму полагающуюся критику.

Покойный профессор Фримен³⁶ утверждал, что единственной историей, которая имеет значение, является история средиземноморских и европейских народов. В некотором отношении, безусловно, это действительно так, поскольку именно среди этих народов возникли идеи, превратившие наследников древних Греции и Рима в господ всего земного шара. Впрочем, в другом, крайне важном отношении подобное ограничение стискивает нашу мысль и лишает ее должной свободы. Идеи, которые призваны формировать народ из бессмысленной толпы человеческих животных, обычно принимаются обществом в периоды общих невзгод, когда возникает насущная необходимость сопротивления внешней силе. Представление об Англии было вколочено в умы жителей Гептархии³⁷ завоевателями – данами и норманнами; представление о Франции навязали соперничавшим между собой франкам, готам и римским провинциалам³⁸ сначала гунны при Шалоне³⁹, а затем англичане в ходе Столетней войны; представление о христианском мире родилось благодаря римским гонениям и вызрело в крестовых походах; представление о Соединенных Штатах Америки распространилось, утопив местный колониальный патриотизм, лишь в итоге долгой войны за независимость; представление о Германской империи неохотно утвердилось на юге Германии только после противостояния Франции в сотрудничестве с северной Германией. Литературная концепция истории, если можно так выразиться, имея в виду упомянутые идеи и цивилизации, ставшие плодом их усвоения, проявляет склонность упускать из вида низовые, элементарные движения, давление которых, как правило, и оказывается движущей силой устремлений, питающих великие идеи. Выдающиеся злодеи реализуют важнейшую социальную функцию, объединяя врагов против себя, и так, под давлением внешнего варварства, Европа обрела в конце концов свою цивилизованность. Поэтому позволю себе попросить вас на мгновение отвлечься и взглянуть на Европу и европейскую историю как на следствие азиатской истории, ведь европейская цивилизация – это ни в коей мере не преувеличение – появилась на свет в долгом, многовековом сопротивлении азиатским нашествиям.

Сильнее всего бросается в глаза на политической карте современной Европы тот факт, что обширная территория России занимает половину континента, а западные державы в сравнении с нею владеют лишь крошечными участками земли. С точки зрения физической географии, разумеется, мы вправе сопоставлять это различие с просторными, бесконечными равнинами на востоке континента и многочисленными горами, долинами, островами и полуостровами на западе, совокупно представляющими остаток европейской территории. На первый взгляд может показаться, что в этих известных любому образованному человеку фактах прослеживается корреляция между природной средой и политической организацией, корреляция столь очевидная, что ее вряд ли стоит описывать, особенно с учетом того, что по всей Евразийской (Russian) равнине холодные зимы сменяются жарой летом, а условия человеческого существования, таким образом, становятся более единообразными. Тем не менее, подборка исторических карт, например, тех, что приводятся в Оксфордском атласе, покажет наблюдателю, что в последние сто лет или около того на востоке Евразийской равнины располагается европейская часть России, а на протяжении более ранних времен там происходило упорное противоборство совершенно других политических групп. История демонстрирует, что две группировки государств делили эту местность между собой на северную политическую систему и южную политическую систему. Дело в том, что орографическая карта⁴⁰ не в состоянии выразить тот особенный физический признак, который вплоть до недавнего времени определял перемещения людей и их расселение по России. Когда зимние снега смещаются севернее по обширному пространству равнин, им на смену приходят дожди, которые проливаются обильнее всего над Черным морем в мае и июне, но в окрестностях Балтийского и Белого морей достигают своего пика в июле и августе. На юге позднее лето сопровождается засухами. Вследствие такого климатического regime⁴¹ север и северо-запад территории поросли лесами, изредка прерываемыми болотами, тогда как юг и юго-восток превратились в бескрайнюю травянистую степь, где деревья растут только вдоль рек. Линия, разделяющая эти два климатических района, пролегает по диагонали к северо-востоку от северной оконечности Карпат до Уральского хребта ближе к южной, чем к северной его оконечности. Москва лежит чуть севернее этой линии или, иными словами, расположена на лесистой стороне. За пределами России граница великого леса тянется на запад почти прямо через центр Европейского перешейка, который раскинулся на 800 милях между Балтийским и Черным морями. Далее, в полуостровной Европе, леса занимают германские равнины на севере, а степные просторы на юге заставляют отвернуть в сторону великий трансильванский бастион Карпат и достигают Дуная, доходя, через земли нынешней Румынии, до Железных ворот⁴². Отдельная степная область, известная местному населению как Пушта (Pusstas)⁴³ и в настоящее время в значительной степени возделанная, охватывала Венгерскую равнину и была окружена лесами карпатских и альпийских предгорий. По всей западной России, исключая крайний север, расчистка лесов, осушение болот и возделывание степных почв в последние десятилетия во многом усреднили разнообразие ландшафта и в немалой степени стерли то различие, которое ранее определяло развитие человечества.

Ранние Россия и Польша были основаны на расчищенных от леса полянах. С другой стороны, по всей степи отмечается, с пятого по шестнадцатое столетие, практически беспрерывное появление из укромных уголков Азии, через проход между Уральскими горами и Каспийским морем, великолепного разнообразия кочевых туранских народов – гуннов, аваров, булгар, мадьяр, хазар, пацинаков (печенегов), куманов (половцев), монголов и калмыков. Гунны при Аттиле утвердились посреди Пушты, на дальней придунайской окраине степей, и оттуда наносили смертоносные удары на север, запад и юг, нападая на оседлые народы Европы. Большая часть современной истории выглядит как комментарий к тем переменам, прямым или косвенным, что произросли из этих гуннских набегов. Вполне возможно, что англам и саксам пришлось под давлением гуннов выйти в море и основать Англию в Британии. Франки, готы и римские провинциалы были вынуждены, впервые на человеческой памяти, встать плечом к плечу на поле битвы при Шалоне, совместно отражая натиск азиатов, которые, сами того не подозревая, рассекали на части будущую современную Францию. Венеция родилась после уничтожения Аквилеи и Падуи⁴⁴; даже папство во многом обязано своим престижем успешному посредничеству папы Льва⁴⁵, который вел переговоры с Аттилой в Милане. Таковы следствия вторжения орд безжалостных, лишенных каких-либо идеалов азиатских всадников, что проносились по равнинам, не встречая препятствий; это был удар гигантского азиатского молота, что вознесся над пустующим пространством как над условной наковальней. За гуннами пришли авары. Ради сопротивления аварам была основана Австрия, а Вену обнесли укреплениями в ходе военных кампаний Карла Великого⁴⁶. Дальше явились мадьяры, которые беспрестанными набегами из своего степного оплота в Венгрии убедительно доказали значимость австрийского форпоста и привлекли внимание политических сил Германии к восточным границам королевства. Булгары сделались правящей кастой к югу от Дуная и сохранили память о себе на картах, пускай язык этих кочевников со временем оказался вытеснен языком их подданных-славян. Быть может, самую продолжительную и наиболее значимую по своим последствиям оккупацию русских степей предприняли хазары, современники великих сарацинских завоеваний; арабские географы, стоит напомнить, называли Каспийское море Хазарским. Впрочем, какое-то время спустя явились новые орды, на сей раз из Монголии, и на два столетия Россия, затерянная в северных лесах, стала данником монгольских ханов-кипчаков⁴⁷, или «Степи», из-за чего развитие России замедлилось и видоизменилось под азиатским влиянием, тогда как остальная Европа развивалась стремительно.

Следует отметить, что реки, текущие из лесов и впадающие в Черное и Каспийское моря, пересекали всю ширину степного пути кочевников, и что время от времени случались кратковременные перемещения населения вдоль течения рек под прямым углом к движению кочевых народов. Так, греческие миссионеры-христиане поднялись по Днепру до Киева, а ранее скандинавские варяги спускались по той же реке, направляясь в Константинополь. Еще раньше тевтонские готы на короткое мгновение появились на Днестре и пересекли Европу, двигаясь от побережья Балтики в том же юго-восточном направлении. Но это все мимолетные эпизоды, которые ничуть не опровергают более широких обобщений. На протяжении тысячи лет конные кочевники прорывались из Азии через широкий проход между Уральскими горами и Каспийским морем, топтали копытами своих коней степные просторы юга России и обосновывались в Венгрии, то есть в самом сердце Европейского полуострова, формируя необходимостью им противостоять историю всех соседних великих народов – русских, немцев, французов, итальянцев и византийских греков. То обстоятельство, что появление кочевников провоцировало здоровую и достойную реакцию, а не смиренное подчинение восточным деспотам, объясняется тем фактом, что их мобильная власть обуславливалась степями, но растворялась бесследно в лесах и горах.

Конкурентами кочевникам в насаждении своей мобильной власти были викинги с их ладьями. Приплывая из Скандинавии к северному и южному побережьям Европы, они по рекам проникали в глубь континента. Но их деятельность носила ограниченный характер, поскольку, если присмотреться, подлинная сила викингов проявлялась только в непосредственной близости от воды. Таким образом, оседлые народы Европы очутились в тисках между азиатскими кочевниками с востока и морскими пиратами с трех других сторон света. По самой своей природе ни то, ни другое давление не было порабощающим, наоборот, оба оказались позитивными и стимулирующими. Примечательно, что формирующее влияние скандинавов второстепенно лишь в сравнении с влиянием кочевников, ведь именно под натиском викингов Англия и Франция совершили первые шаги к внутреннему единению, а прежнее единство Италии было викингами разрушено. Ранее Рим мобилизовывал своих оседлых граждан посредством знаменитых дорог, но постепенно римские дороги пришли в небрежение, а заменить их удосужились только в восемнадцатом столетии.

Вполне вероятно, что даже гуннское нашествие было отнюдь не первым в череде азиатских вторжений. Скифы, о которых повествовали Гомер и Геродот, пили кобылье молоко, придерживались, похоже, того же самого образа жизни и принадлежали, не исключено, к тем же народам, что и более поздние насельники степей. Кельтский элемент в названиях местных рек (Дон, Донец, Днепр, Днестр и Дунай – везде имеется корень «дон»)⁴⁸, возможно, отражает переселение народов со схожими обычаями, пусть и принадлежавших к иной расе, но вполне допустимо, что кельты явились сюда из северных лесов, как готы и варяги более позднего времени. Впрочем, заметный «клин» брахицефального населения, если воспользоваться определением из физической антропологии, тянется на запад от брахицефалической Азии через Центральную Европу до Франции; по-видимому, это привнесенное качество, «клин» между северным, западным и южным долихоцефальным населением, наследие, оставленное захватчиками из Азии⁴⁹.

Однако в полной мере азиатское влияние на Европу становится заметным лишь после монгольских нашествий пятнадцатого столетия; правда, прежде чем анализировать важнейшие обстоятельства этих нашествий, крайне желательно сместить нашу географическую точку зрения в сторону от Европы, чтобы мы могли обозреть весь Старый Свет как таковой. Поскольку дожди возникают из морских испарений, очевидно, что в сердце обширной массы суши должно быть относительно сухо. Поэтому нас не удивляет тот факт, что две трети мирового населения сегодня обитают в сравнительно узкой полосе вдоль окраин великого континента – в Европе, по соседству с Атлантическим океаном; в Индии и Китае, вдоль побережий Индийского и Тихого океанов. Огромный пояс суши, почти необитаемый, ибо там практически не бывает осадков, простирается, подобно Сахаре, через Северную Африку и проникает в Аравию. Центральная и Южная Африка на протяжении большей части истории человечества были почти полностью отделены от Европы и Азии, как и Америка с Австралией. Фактически южной границей Европы была и остается Сахара, а не Средиземноморье, поскольку это пустыня, которая отделяет черного человека от белого. Итак, непрерывная территория Евразии, расположенная между океаном и пустыней, имеет в площади 21 000 000 квадратных миль, половину всей суши на земном шаре, если исключить из рассмотрения Сахару и Аравийскую пустыню. Имеется также множество малых пустынь, разбросанных по всей Азии, от Сирии и Персии дальше на северо-восток до Маньчжурии, но ни одну из них нельзя сравнивать по размерам с Сахарой. С другой стороны, Евразия характеризуется поистине замечательным распределением речных водостоков. На огромном пространстве центра и севера континента реки, по сути, бесполезны для человеческого общения с внешним миром. Волга, Окс и Яксарт⁵⁰ впадают в соленые озера; Обь, Енисей и Лена вливаются в покрытый льдом океан на севере. А это уже шесть из величайших рек мира. В этой же области достаточно меньших, но все равно важных потоков, скажем, Тарим и Гильменд⁵¹, которые тоже не достигают океана. То есть ядро Евразии, изобилующее вкраплениями пустынь, в целом представляет собой степь, обширное и зачастую скудное пастбище; тут не так много оазисов, питаемых реками, и это пространство лишено полноценного доступа к океану. Иными словами, в этой огромной области имеются все условия для поддержания малочисленного, но все же значительного кочевого населения, которое перемещается на лошадях и верблюдах. С севера их территории ограничивает широкая полоса субарктического леса и болота, где климат слишком суров, за исключением восточной и западной оконечности этой полосы, для появления сельскохозяйственных поселений. На востоке леса простираются на юг до тихоокеанского побережья в дельте Амура и в Маньчжурии. Точно так же и на западе доисторической Европы лес являлся преобладающей растительностью. Словом, ограниченные с северо-востока, севера и северо-запада, степи тянутся непрерывно на 4000 миль, от Пушты в Венгрии до Малой Гоби в Маньчжурии, и, за исключением западной оконечности, по ним не протекают реки, впадающие в океан, куда может доплыть человек; думаю, мы можем оставить без внимания в этой связи недавние попытки организовать торговлю в устьях Оби и Енисея⁵². В Европе, Западной Сибири и Западном Туркестане степные просторы местами опускаются ниже уровня моря. Дальше на восток, в Монголии, они поднимаются на ровное плато, но перемещение снизу вверх по лишенным растительности пологим засушливым пространствам сердца континента (heart-land⁵³) не слишком-то затруднительно.

Орды, которые в конечном счете обрушились на Европу в середине четырнадцатого столетия, собирались с силами в 3000 милях восточнее, в степях Монголии. Хаос, учиненный ими на несколько лет в Польше, Силезии, Моравии, Венгрии, Хорватии и Сербии, оказался при этом отдаленнейшим и наиболее скоротечным среди результатов великого бурления кочевников Востока, связанного с именем Чингисхана. Золотая Орда заняла Кипчакскую степь от Аральского моря, куда проникла через проход между Уральским хребтом и Каспием, до подножия Карпат, а другая орда, двигаясь на юго-запад между Каспийским морем и Гиндукушем, утвердилась в Персии, Месопотамии и даже Сирии, основав так называемый Ильханат⁵⁴. Третья орда впоследствии ударила по северному Китаю и покорила Катай⁵⁵. Индия и Манчьжи, или южный Китай, некоторое время оставались в безопасности из-за непреодолимого для кочевников барьера Тибета, с которым по трудности форсирования не сравнится, пожалуй, никакая другая область мира, кроме пустыни Сахара и полярных льдов. Но позже, во времена Марко Поло в случае Манчьжи и в дни Тамерлана в случае Индии, это препятствие удалось обойти. В итоге, как явствует из этой типичной и хорошо освещенной документами истории, все привычные рубежи Старого Света постепенно сдались экспансивной силе мобильной власти, зародившейся в степях. Россия, Персия, Индия и Китай либо сделались данниками, либо подчинились правлению монгольских династий. Даже набиравшие могущество тюрки в Малой Азии были низвергнуты на полвека.

В других окраинных землях Евразии, как и в Европе, сохранились записи о более ранних вторжениях. Китаю далеко не единожды приходилось отражать нападения с севера; Индию несколько раз завоевывали с северо-запада. Что касается Персии, то как минимум одно из ранних вторжений в эту область имеет особое значение в истории западной цивилизации. За три или четыре столетия до монголов турки-сельджуки, выходцы из Центральной Азии, подчинили себе огромный участок суши, который можно описать как землю в окружении пяти морей – Каспийского, Черного, Средиземного, Красного и Персидского⁵⁶. Они утвердились в Кермане, Хамадане⁵⁷ и в Малой Азии, прогнали сарацин из Багдада и Дамаска. Якобы именно для того, чтобы покарать их за недостойное обращение с христианскими паломниками в Иерусалиме, христианский мир предпринял ряд военных походов, общеизвестных как крестовые походы. Пусть эти походы провалились в достижении своих непосредственных целей, но они настолько взбудоражили и объединили Европу, что их вполне возможно посчитать началом современной истории; это еще один яркий пример европейского наступления, продиктованный необходимостью реагировать на давление из сердца Азии.

Представление о Евразии, к которому мы таким образом подошли, рисует нам единую территорию с ледяным покровом на севере и водными границами с других сторон, площадью 21 миллион квадратных миль, более чем в три раза больше площади Северной Америки, а центр и север последней имеют совокупную площадь около 9 миллионов квадратных миль, вдвое больше площади Европы; этот континент не обладает доступными водными путями, ведущими к океану, но, с другой стороны, не считая зоны субарктического леса, его климат в целом благоприятен для кочевников на лошадях и верблюдах. К востоку, югу и западу от этой «области сердца» лежат окраинные районы, расположенные обширным полумесяцем, пригодным для мореплавания. Согласно физической географии, таких районов четыре, и не удивительно, что они в целом совпадают со сферами влияния четырех великих религий человечества – буддизма, брахманизма, магометанства (mahometan) и христианства. Первые два района – это «муссонные» земли, обращенные один к Тихому, а другой к Индийскому океану. Четвертый район – Европа, поливаемая атлантическими дождями с запада. Вместе эти три района, общей площадью менее 7 миллионов квадратных миль, обеспечивают проживание более 1000 миллионов человек, то есть двух третей населения земного шара. Последний район, бывшая область Пяти морей, или, как часто его описывают, Ближний Восток, в значительной степени лишен влаги из-за своей близости к Африке и потому малонаселен, за исключением оазисов. В какой-то степени он обладает одновременно характеристиками как окраинного пояса, так и центральных областей Евразии. Здесь почти нет лесов, преобладают пустыни, поэтому Ближний Восток подходит для перемещений кочевников. Тем не менее, это район преимущественно окраинный, поскольку морские заливы и впадающие в океан реки делают его доступным для зарождения морской силы и применения такой силы. Как следствие, периодически на протяжении мировой истории тут возникали империи, в основном окраинного типа, опиравшиеся на сельскохозяйственный труд населения великих оазисов Вавилонии и Египта и на свободное водное сообщение с цивилизованными государствами Средиземноморья и Индии. При этом, как логично ожидать, упомянутые империи непрерывно подвергались беспрецедентным брожениям, и в них совершались революции – одни по следам скифских, тюркских и монгольских набегов из Центральной Азии, другие из-за попыток средиземноморских народов проложить оружием сухопутные пути от западного (Атлантического) океана к восточному (Индийскому). Этот район – слабейшее звено совокупности ранних цивилизаций: Суэцкий перешеек разделил морское могущество на восточное и западное, а засушливые просторы Персии, в их распространении из Центральной Азии к Персидскому заливу, позволяли кочевникам регулярно прорываться к кромке океана, тем самым возводя преграду между Индией с Китаем и средиземноморскими государствами. Всякий раз, когда вавилонские, сирийские и египетские оазисы оказывались не в состоянии дать отпор, степные народы начинали воспринимать равнины Ирана и Малой Азии как передовые рубежи для прорыва через Пенджаб в Индию, в Египет через Сирию и в Венгрию через легко преодолеваемые проливы Босфор и Дарданеллы. Вена была защитником «внутренней» Европы, противостояла набегам кочевников – как тем, что устремлялись по прямой через русскую степь, так и тем, что делали петлю к югу от Черного и Каспийского морей.

Сказанным выше мы проиллюстрировали существенную разницу между сарацинским и тюркским господством над Ближним Востоком. Сарацины – ответвление семитской расы, по сути, один из народов Евфрата и Нила, а также малых оазисов Передней Азии. Они создали великую империю, опираясь на два способа передвижения, доступные в тех условиях, – на лошадей с верблюдами и на морские корабли. Сарацинские флотилии, позвольте напомнить, в свое время контролировали Средиземное море вплоть до берегов Испании и Индийский океан вплоть до Малайского архипелага. Благодаря своему стратегически выгодному центральному положению между восточным и западным океанами сарацины смогли предпринять попытку покорения всех окраинных земель Старого Света, подражая Александру Македонскому и предвосхищая Наполеона. Они даже угрожали степным просторам. Туранские же язычники из неведомых глубин Азии, чужие как для Аравии, так и для Европы, Индии и Китая, попросту уничтожили сарацинскую цивилизацию.

Свобода перемещений в океане естественным образом конкурирует с мобильной властью, отправляемой посредством лошадей и верблюдов в сердце континента. Именно навигация по впадающим в океаны рекам сформировала потамическую⁵⁸ ступень цивилизации: речь о китайцах на Янцзы, индийцах на Ганге, вавилонянах на Евфрате и египтянах на Ниле. А из плаваний по Средиземному морю, очевидно, возникла так называемая талассическая⁵⁹ ступень цивилизации, воплощенная в древних Греции и Риме. Сарацины и викинги добивались успеха, плавая вдоль океанских побережий.

Важнейшим результатом открытия пути в Индию вокруг мыса Доброй Надежды стало объединение западной и восточной прибрежных зон судоходства в Евразии, пусть и через обходной маршрут; тем самым удалось в некоторой степени нейтрализовать стратегическое преимущество центрального местоположения степных кочевников и нанести им удар с тыла. Революция, начало которой положили великие мореплаватели Колумбовой эпохи, подарила христианскому миру максимально возможную свободу перемещений, сравниться с которой может разве что свобода перемещения по воздуху. Общемировой океан, облегающий разделенные земли и островки суши, является, конечно, географическим условием полного единства в морском господстве, и на этом условии строится вся современная теория военно-морской стратегии и политики, изложенная такими авторами, как капитан Мэхэн и мистер Спенсер Уилкинсон⁶⁰. Что касается политических последствий, отношения между Европой и Азией изменились принципиально: ведь в Средние века Европа находилась в своего рода клетке, стиснутая непреодолимой пустыней на юге, загадочным океаном на западе и поясами льда и лесных чащоб на севере и северо-востоке, а с востока и юго-востока ей постоянно угрожали неисчислимые орды на лошадях и верблюдах, но теперь она вырвалась в широкий мир, увеличив более чем в тридцать раз известные просторы моря и суши и распространив свое влияние на ту евроазиатскую сухопутную мощь, что прежде грозила самому ее существованию. Новая Европа рождалась в пустынных землях, найденных среди безбрежных вод, и роль, которую ранее сыграли для Европы Британия и Скандинавия, отныне применительно к Евразии перешла к Америке и Австралии, отчасти даже к Транссахарской Африке. Великобритания, Канада, Соединенные Штаты Америки, Южная Африка, Австралия и Япония в настоящее время представляют собой кольцо внешних, замкнутых в себе баз морской силы и торговли – баз, которые недостижимы для сухопутных держав Евразии.

Впрочем, сухопутная сила сохраняется по сей день, и недавние события вновь подчеркнули ее значение. Пока морские народы Западной Европы выводили в океан свои корабли, заселяли внешние окраины континентов и так или иначе навязывали покровительство океаническим окраинам Азии, Россия собирала казаков и, выйдя из северных лесов, наводила порядок в степи, заставляя собственных кочевников сражаться с татарскими номадами. Тюдоровское столетие⁶¹, ставшее свидетелем утверждения Западной Европы в Мировом океане, было также временем, когда русские сила и власть двинулись из Москвы в сторону Сибири. Конное продвижение на восток через Азию оказалось событием, почти не уступающим по своим политическим последствиям прокладке морского пути вокруг мыса Доброй Надежды, пускай эти два события никак не связаны между собой.