Kitabı oku: «Женский портрет», sayfa 7

Глава VIII

Прослышав, что Изабелла не чужда романтики, лорд Уорбертон осмелился поделиться с ней надеждой: настанет день, когда юная леди захочет посетить его дом – старинный и весьма любопытный. Он даже заручился словом миссис Тушетт, пообещавшей привезти племянницу в Локли, а Ральф выразил желание сопровождать дам, ежели отец отпустит. Лорд заверил Изабеллу, что его сестры также нанесут визит в Гарденкорт. О сих особах наша героиня успела кое-что узнать, расспросив Уорбертона о семье, пока тот гостил в доме ее дяди. Коли уж в Изабелле пробудился интерес – вопросы сыпались из нее, словно из рога изобилия. Лорд, будучи любителем светских бесед, рассказал немало – о почивших родителях, о четырех сестрах и двух братьях, которые были людьми приятными и достойными, хоть и «не особенно умными». Мисс Арчер с ними еще познакомится, говорил он.

Один из братьев, лицо духовного сана, также жил в их семейной вотчине в Локли – весьма крупном приходе, и Уорбертон отозвался о нем как о замечательном человеке, хоть во мнениях с ним не мог сойтись ни по одному вопросу. Лорд поведал собеседнице о некоторых его воззрениях. Юная леди была с ними знакома, тем более их разделяла приличная часть человечества – а многие поддерживала и сама. Однако же Уорбертон убедил ее, что она тем самым совершает большую ошибку. Разделять подобные взгляды невозможно, настаивал он. Стоит Изабелле хорошенько поразмыслить – и она наверняка поймет: ничего разумного в них нет. Думала, и весьма крепко, отвечала наша героиня, однако лорд заявил: мисс Арчер – яркое подтверждение факта, частенько его поражавшего. По его определению, американцы, как ни странно, самые суеверные люди в мире, все до единого закоренелые тори и религиозные фанатики, консерваторы из консерваторов. Лишним доказательством тому являлись дядя и кузен мисс Арчер – философию они исповедовали совершенно средневековую. В подобных воззрениях англичанину и признаться неудобно. Мало того, посмеиваясь, продолжал его светлость, оба они еще и имеют дерзость прикидываться, что знают о насущных нуждах и опасностях, поджидающих бедную старую Англию, более него, родившегося в Соединенном Королевстве и даже владеющего, как ни стыдно это признавать, значительной его частью.

Выслушав рассуждения достойного джентльмена, Изабелла решила: пожалуй, Уорбертон особа хоть и благородная, но все же новой формации – реформатор и радикал, презирающий старинные порядки.

Второй брат лорда, человек военный, служил в Индии. Уор-бертон называл его необузданным и упрямым, ни на что не годным, кроме как делать долги, за которые расплачивался собеседник Изабеллы – такова уж привилегия старших братьев.

– Пожалуй, еще немного, и платить я откажусь, – вздохнул лорд. – Братец живет куда лучше меня, купается в неслыханной роскоши и полагает себя, в отличие от вашего покорного слуги, утонченным джентльменом. Я ведь, между прочим, последовательный радикал, а потому выступаю за равенство. Никакого преимущества младшим братьям!

Две его сестры – вторая и четвертая – были замужем. Одна из них устроилась вполне благополучно, вторая же – не бог весть. Супруг старшей, лорд Хэйкок, человек весьма достойный, увы, примкнул к самым убежденным тори. Сестра же, как и полагается приличным английским женам, даже превосходила его в закоснелом консерватизме. Младшая не так давно вышла за мелкого эсквайра из Норфолка, а уж нажила пятерых детей.

Эти и многие другие сведения лорд Уорбертон поведал своей юной американской слушательнице, стараясь как можно точнее раскрыть перед ней особенности английского уклада. Изабеллу забавляли его подробнейшие объяснения – вероятно, лорд делал скидку на ее невеликий жизненный опыт и даже недостаток воображения.

«Лорд полагает, что я недалеко ушла от варваров, – сказала она себе. – Думает, я в жизни не видела ложек с вилками». Наша героиня нарочно задавала вопросы бесхитростные и с удовольствием выслушивала серьезные ответы Уорбертона, а потом, заманив его в ловушку, заметила:

– Увы, вам не удалось увидеть меня в перьях и военной раскраске. Знай я, сколь добры вы к дикарям, непременно взяла бы с собой туземное одеяние!

Лорд Уорбертон немало путешествовал по Америке, знал о ней гораздо больше, нежели Изабелла, и со всей любезностью отвечал: Америка, дескать, самая очаровательная страна в мире, однако же, судя по его воспоминаниям, прибывающим в Англию американцам следует объяснять многое и многое.

– А я же дорого дал бы за такого проводника по Америке, как вы! Я там был немало озадачен и, можно сказать, обескуражен: любые объяснения лишь еще более сбивали с толку. Даже решил, что меня нарочно вводят в заблуждение – американцы в подобных фокусах сильны. Моим же объяснениям вы можете доверять вполне – уж я никаких ошибок не допущу.

Лорд и вправду отличался острым умом, хорошим образованием и знал обо всем на свете. Речи его были весьма занимательны, однако Изабелла видела: собеседник вовсе не стремится показать свою ученость. Располагая самыми широкими возможностями, он, как думала про себя наша героиня, мог претендовать на многое, однако не пытался воспользоваться своими преимуществами. Уорбертон пожинал лучшие плоды жизни, но богатство не повлияло на его чувство меры. В нем сочетались богатый (вероятно, без особых усилий доставшийся) опыт и скромность, более свойственная юноше. Смесь указанных качеств, подобная изысканному на вкус коктейлю, ничего, разумеется, не теряла от разбавлявших ее ноток внушающей доверие доброты.

– Мне ваш образец английского джентльмена понравился чрезвычайно, – сказала Изабелла Ральфу после отъезда лорда Уорбертона.

– Мне он тоже нравится, – ответил молодой человек. – Пожалуй, я его даже люблю, но в то же время жалею еще больше.

Изабелла взглянула на него с недоверием.

– Жалеете? По-моему, у лорда единственный недостаток – никаких поводов для жалости он не дает. У него есть все на свете, он знает все на свете, может на все на свете рассчитывать.

– Не совсем так. Обстоятельства Уорбертона оставляют желать лучшего, – настаивал Ральф.

– Вы не о здоровье, надеюсь?

– О нет. Лорд до отвращения крепок. Он достиг самого высокого положения, однако то и дело испытывает его на прочность. Совершенно не воспринимает себя серьезно.

– То есть он насмешничает над собой?

– Все много хуже. Уорбертон считает себя едва ли не обузой для общества, паразитирующей на его теле.

– Возможно, так оно и есть?

– Возможно… Хотя на самом деле я не думаю. А ежели вы правы – может ли в таком случае быть нечто более достойное жалости, чем разумная пиявка, подсаженная на питательную среду и причиняющая самой себе боль ощущением несправедливости собственного существования? Я на месте Уорбертона был бы спокоен и вальяжен, словно Будда. Он занимает положение в обществе, которому остается лишь завидовать. На нем лежит огромная ответственность, но и возможности его велики. Уважение, богатство, власть, само собой – участие в делах великой страны! А он запутался в себе, в значении своей власти и своего положения, да и во всем на свете. Уорбертон – жертва нашего века: перестал верить в себя, а других идеалов не придумал. Я порой пытаюсь ему объяснить очевидное (ведь на его месте знал бы точно, во что верить), он же в ответ обзывает меня религиозным фанатиком. По-моему, мой друг вполне серьезно почитает меня узколобым обывателем. Твердит, что я не понимаю времени, в котором живу. Между тем я разбираюсь в нем куда лучше Уорбертона, который не способен ни избавить себя от него, как досадную помеху, ни утвердиться в нем в качестве непременного элемента.

– Несчастным он все же не выглядит, – заметила Изабелла.

– Пожалуй, нет. Впрочем, натура у нашего лорда чрезвычайно тонкая, а потому, вероятно, у него нередко случаются приступы хандры. Ежели о человеке его возможностей часто повторяют, что несчастным он не выглядит, это о чем-то говорит.

– А по-моему – нет.

– Возможно, – пожал плечами кузен, – и все же при подобных обстоятельствах Уорбертон просто обязан быть несчастным.

После обеда Изабелла провела часок с дядюшкой на лужайке. Старик сидел с непременной шалью на коленях, прихлебывая слабый чай из большой чашки. Во время беседы он невзначай поинтересовался мнением племянницы об их госте.

– Очаровательный джентльмен! – не задержалась с ответом та.

– О да, человек он превосходный, и тем не менее не советую вам в него влюбляться.

– Не стану. Ежели в кого и влюблюсь – то лишь по вашему совету. Кстати, кузен сообщил мне о нем довольно печальные подробности.

– Неужели? Не знаю, что сказать по этому поводу, однако Ральф – тот еще пустослов.

– Ему кажется, что лорд то ли слишком настроен на ниспровержение основ, то ли наоборот – недостаточно. Честно говоря, я его не совсем поняла.

Старик медленно покачал головой, улыбнулся и поставил чашку.

– Вот и я не разберусь. Уорбертон заходит слишком далеко, а с другой стороны – возможно, останавливается на полпути. По-моему, он намерен изменить многое, только не себя. Неудивительно, хотя и непоследовательно.

– О, надеюсь, он сам не переменится, ежели не хочет, чтобы друзья тосковали о том, кем он когда-то был.

– Ну, – вздохнул мистер Тушетт, – я все же полагаю, наш лорд себя сохранит и по-прежнему будет нас занимать, иначе мы здесь, в Гарденкорте, и вправду заскучаем. Он всегда заставляет меня улыбнуться, да, пожалуй, и сам развлекается. В обществе сейчас подобных людей немало; модное течение! Уж не знаю, чего они хотят добиться. Возможно, революции? Ежели так, надеюсь, что они отложат свой замысел до той поры, когда меня не станет. Они и в самом деле желают ниспровержения устоявшихся порядков, а ведь я – довольно крупный землевладелец и не хочу быть ниспровергнутым. Жаль, не подозревал, что здесь будут царить этакие настроения, иначе ни за что в Британию не переехал бы, – усмехнулся старик. – Я ведь почему сюда подался? Считал Англию страной безопасной. Однако замыслы радикалов в части коренных изменений – всего лишь обман. Ежели вдруг удастся подобные перемены протолкнуть – очень многие будут разочарованы.

– А я рассчитываю на революцию! – воскликнула Изабелла. – Вот будет здорово!

– Так-так-так… – улыбнулся старик. – Уж подзабыл: вы стоите за старые порядки или все же за перемены? Высказываетесь вы то за одно, то за второе.

– Я поддерживаю и ту и другую стороны. Наверное – всех понемножку. Ежели начнется революция, я, верно, стеной встану за роялистов. Они вызывают больше симпатии; такие изысканные, такие живописные!

– Не совсем понимаю, что вы имеете в виду под живописностью, однако вам она, похоже, как раз и свойственна.

– Ах, милый дядюшка! Вашими бы устами… – перебила его Изабелла.

– Боюсь, у вас в ближайшее время не будет возможности гордо отправиться на гильотину, – продолжил мистер Тушетт, – разве только останетесь здесь надолго. Видите ли, когда дойдет до дела, наши революционеры скажут, что их неверно поняли.

– О ком вы говорите?

– Например, о лорде Уорбертоне и его друзьях – радикалах из высших слоев общества. Впрочем, это лишь мое мнение. Они кричат на всех углах о переменах, однако не вполне осознают смысл своих воззваний. Мы с вами знаем, что значит жить в демократическом обществе. Я всегда считал жизнь при подобной формации благополучной – а с другой стороны, просто-напросто к ней привык. Я ведь не лорд, а вот вы – настоящая леди, моя милая. Боюсь, до наших революционеров не доходит суть. Демократические институции присутствуют с тобою ежедневно и ежечасно, и вряд ли наши господа посчитают подобный уклад более удобным, чем нынешний. Ежели желают попытаться – что ж, дело их, но полагаю, сильно стараться они не станут.

– Но… вдруг их устремления искренни?

– Они убеждают себя в собственной искренности, однако все это лишь в теории. Радикальные взгляды для поборников перемен – своего рода развлечение. Им надобно чем-то себя занять, и они вполне могут придумать нечто еще более серьезное. Видите ли, наши господа купаются в роскоши, а прогрессивные их идеи – роскошь нравственная. Можно чувствовать себя человеком высокой морали и в то же время не наносить ущерба своему положению. А уж о положении они никогда не забывают, и не верьте, когда вас убеждают в обратном. Ежели кто-то и в самом деле поставит его под угрозу – такого человека быстро остановят.

Изабелла внимательно прислушивалась к четким и точным рассуждениям дядюшки. Будучи не слишком знакомой с духом британского аристократического общества, она все же находила доводы старика соответствующими ее собственным представлениям и тем не менее сочла необходимым вступиться за Уорбертона:

– Не думаю, что лорд Уорбертон – обманщик. Как другие – не могу сказать. Было бы интересно подвергнуть его испытанию.

– Избавь меня бог от друзей! – ответил мистер Тушетт. – Лорд – прекрасный молодой человек, очень хороший человек. Он имеет сто тысяч дохода в год, владеет пятьюдесятью тысячами акров земли маленького островного государства и прочим имуществом, например – шестью домами. Имеет насиженное место в парламенте, как я – за своим обеденным столом. У него изысканный вкус в литературе, в искусстве, в науке, в очаровательных молодых женщинах. Пожалуй, самое элегантное увлечение – новые взгляды, и оно доставляет нашему лорду самое большое удовольствие, кроме, пожалуй, юных леди. Его старинный дом – Локли – весьма интересен, хотя, на мой взгляд, ему не сравниться с нашим. Впрочем, что с того? У него есть еще пять. Насколько могу судить, воззрения Уорбертона никому вреда не причиняют, а уж ему самому – тем паче. Не дай бог начнется революция – его она вряд ли серьезно затронет. Уорбертона здесь слишком любят.

– О, мучеником он не станет, как бы ни желал, – вздохнула Изабелла. – Положение у него и вправду непростое.

– Не станет, ежели вы не приложите к этому руку.

Изабелла покачала головой с легким оттенком грусти, что могло бы насмешить стороннего наблюдателя.

– Никогда в жизни никого не превращу в мученика.

– Надеюсь, и сами мученицей не станете, – добавил мистер Тушетт.

– Надеюсь… Выходит, вы не жалеете лорда Уорбертона по примеру Ральфа?

Старик бросил на нее проницательный взгляд.

– На самом деле – жалею.

Глава IX

Две сестры лорда, мисс Молинье старшая и младшая, вскоре прибыли с визитом в Гарденкорт. Найдя внешности обеих дам весьма своеобразными, Изабелла сразу прониклась к ним симпатией. Поделившись своим наблюдением с кузеном, получила ответ, что ни о каком своеобразии говорить невозможно, ибо в стране найдется не менее пятидесяти тысяч женщин, в точности напоминающих дам Молинье. Сочтя их наружность вполне типической, и о той и о другой мы сказали бы: нежны, застенчивы, с глазами, подобными декоративным прудикам, какие устраивают в цветниках.

Изабелла решила, что гостьи, возможно, и не слишком впечатляют, но, во всяком случае, не болезненны, как нередко бывает в аристократических кругах. Она сочла это большим преимуществом, ибо имелись примеры для сравнения: вспомнилась пара-тройка подруг детства, довольно-таки слабых здоровьем, что не добавляло им очарования, да и сама Изабелла порой подозревала за собой многочисленные недуги. Обе мисс, хоть и не первой молодости, обладали хорошим цветом лица и несколько детскими улыбками. Напомним, что их спокойными прозрачными глазами круглой формы наша героиня восхитилась сразу, а также отметила приятной округлости женские стати. Для визита сестры выбрали одинаковые наряды – жакеты из ангорского плюша.

Обеих дам переполняла доброжелательность, которую они, пожалуй, немного стеснялись выказывать, и, очевидно, слегка побаивались нашу юную леди, прибывшую с другого конца света; обе более улыбались, чем вступали в беседу. Впрочем, и одна и другая мисс Молинье выразили надежду на ответный визит Изабеллы в их дом в Локли, где они и жили втроем с братом. «Теперь будем видеться часто», – говорили они и спрашивали, не останется ли мисс Арчер у них как-нибудь на ночь. Двадцать девятого числа в Локли ждали гостей – возможно, Изабелла также приедет?

– Боюсь, ничего особенного не будет, – застенчиво сказала старшая из сестер, – однако, надеюсь, вы примете нас такими, какие мы есть.

– Ничего особенного и не нужно – я нахожу вас совершенно очаровательными, – ответила Изабелла, никогда не скупившаяся на комплименты.

Дамы смущенно зарделись.

После их отбытия Ральф заметил: ежели кузина будет осыпать бедных девушек подобными похвалами, они, чего доброго, решат, что над ними насмехаются, ведь очаровательными их вряд ли когда называли.

– Ничего не могу с собой поделать, – пожала плечами Изабелла. – По-моему, в их спокойствии, рассудительности и удовлетворенности жизнью присутствует подлинное очарование. Я хотела бы быть такой же.

– Боже упаси! – воскликнул Ральф.

– Я не то имела в виду: просто хотела бы перенять их манеру. Интересно, каковы они у себя дома?

Через несколько дней она имела удовольствие получить ответ на свой вопрос, когда посетила Локли с Ральфом и тетушкой. Обе мисс Молинье, одетые по случаю в черный полубархат, сидели в просторной гостиной (вероятно, одной из нескольких), обитой неярким ситцем. В домашней обстановке сестры понравились Изабелле даже больше, чем первый раз, в Гарденкорте. Она вновь отметила, насколько женщины пышут здоровьем. При первой встрече несколько медлительный их ум показался ей единственным недостатком; теперь же наша героиня решила, что обе способны на глубокие чувства. До ленча она на некоторое время осталась с сестрами наедине, пока лорд Уорбертон беседовал с миссис Тушетт в другой части гостиной.

– Верно ли, что ваш брат – неисправимый радикал? – спросила Изабелла.

Ответ ей и без того был уже известен, однако наша юная леди живо интересовалась свойствами человеческой натуры, а потому решила разговорить сестер.

– Боже, как вы правы! Совершенно неисправимый, – ответила Милдред, младшая из двух.

– И в то же время – чрезвычайно разумный человек, – добавила старшая.

Изабелла задержала взгляд на лорде; тот явно старался расположить к себе супругу старого банкира. Ральф тем временем ласкал простодушно заигрывающую с ним собаку, устроившись у пылающего камина – по августовским погодам источник тепла в огромных залах старинного дома был явно не лишним.

– Полагаете, лорд Уорбертон искренен в своих взглядах? – улыбнулась Изабелла.

– О, разумеется! – живо отозвалась Милдред, старшая же из сестер промолчала.

– Значит, он выдержит испытание?

– Испытание?

– Ну, например, ему предложат расстаться с этим прекрасным домом…

– Расстаться с Локли? – наконец подала голос старшая сестра.

– О да – и с другими домами тоже. Кстати, как они называются?

Сестры обменялись едва ли не испуганными взглядами.

– Вы хотите сказать… хотите сказать – из-за лишних расходов? – пробормотала Милдред.

– Возможно, он сдал бы один или два дома арендаторам, – предположила старшая.

– Без всякой оплаты, – уточнила Изабелла.

– Не могу себе такого представить.

– Так, значит, он – притворщик! – немедленно откликнулась наша героиня. – Не кажется ли вам, что его положение крайне двусмысленно?

Сестры совсем растерялись.

– Его положение? – пролепетала старшая.

– Положение нашего брата очень почетное, – пришла на выручку младшая. – В этой части графства – самое что ни на есть высокое.

– Не сочтите меня упрямой, – вставила Изабелла, – однако вы наверняка питаете уважение к лорду Уорбертону и даже его немного побаиваетесь?

– Как можно не уважать родного брата? – бесхитростно ответила старшая сестра.

– Судя по вам, его ближайшим родственницам, он – человек весьма достойный.

– Достойный и добрый. О многих его хороших поступках никто и не подозревает.

– Его доброта всем известна, – добавила Милдред, – и даже считается едва ли не чрезмерной.

– О, понимаю… – сказала Изабелла. – И все же на его месте я стояла бы насмерть за свои права – ведь они дарованы ему заслугами предков.

– Наша семья издавна придерживалась либеральных взглядов, – мягко возразила Милдред.

– Да-да, – кивнула Изабелла, – насколько знаю, вы в этом преуспели и вам подобные воззрения по душе. Кстати, вы увлекаетесь вышивкой?

После ленча лорд Уорбертон провел ее по дому. Изабелла и не сомневалась, что увидит картину славного прошлого. Внутри жилище Уорбертонов со временем подверглось изменениям, а потому некоторые свидетельства истории были утрачены. Другое дело – вид из сада: здесь перед взором нашей героини предстало крепкое сооружение мягкого и глубокого серого цвета, над которым вдоволь поработали английские ветра. Дом окружал широкий ров со стоячей водой – словом, жилище производило впечатление средневекового замка. День выдался прохладный и пасмурный; уже давали о себе знать первые признаки осени. Неуверенные лучи солнца ложились на стены тусклыми размытыми пятнами, словно намеренно подсвечивая самые старинные и наиболее пострадавшие от времени части кладки.

К ленчу появился и викарий, брат лорда. Изабелле он уделил пять минут – вполне достаточно, чтобы наша героиня попыталась обнаружить в нем славный дух английской церкви – и не преуспела. Викарий отличался крепкой мускулистой фигурой, простодушным честным лицом, недюжинным аппетитом и склонностью к едва ли не беспричинным взрывам смеха. Позднее Ральф сообщил Изабелле, что, до того как принять сан, викарий был могучим борцом – и до сих пор, от случая к случаю, в основном в семейном кругу, мог положить на лопатки кого-нибудь из прислуги. Нашей юной леди он понравился; собственно, в этот день ей нравилось все без исключения, однако же хотелось думать о викарии как об источнике духовной благодати.

После ленча все направились в сад, и лорд Уорбертон словно невзначай задержал гостью.

– Хотелось, чтобы вы посмотрели мое владение как следует, а светская болтовня вам этого сделать не позволит.

Впрочем, лорд не столь вдавался в древнюю историю Локли (хоть и рассказал немало любопытного), сколько обращался к темам более личным – как для юной леди, так и для самого себя. И все же, взяв небольшую паузу, снова вернулся к своему дому:

– Очень рад, что вам приглянулась моя старая хижина. Жаль, вы не останетесь подольше, иначе мы обошли бы ее всю. Кстати, сестрам вы пришлись по душе – возможно, вас это побудит заглянуть к нам снова.

– Приехала бы и без того, – вздохнула Изабелла, – однако, боюсь, все в руках тетушки.

– Уж позвольте, пардон, вам не поверить. Мне сдается, что вы вольны поступать так, как вам угодно.

– Сожалею, ежели у вас создалось подобное впечатление. На мой взгляд, оно говорит обо мне не лучшим образом.

– И тем не менее дает надежду.

– Надежду? На что же?

– На то, что в будущем буду видеть вас чаще.

– А! Для этого мне ведь большой свободы и не требуется.

– Разумеется, нет; однако ваш дядюшка меня, пожалуй, недолюбливает.

– Вы ошибаетесь, милорд. Дядюшка говорит о вас в самых превосходных тонах.

– Счастлив, что вы обо мне беседуете, и все же не уверен в желании мистера Тушетта часто принимать меня в Гарденкорте.

– Ну, за вкусы дядюшки я отвечать не могу, – возразила наша героиня, – однако его предпочтения уважаю. Впрочем, лично мне будет приятно вас видеть.

– Подобные слова я и хотел услышать и совершенно ими очарован.

– Выходит, вас несложно очаровать, милорд?

– Не сказал бы. – Уорбертон на миг остановился. – Тем не менее вы меня очаровали, мисс Арчер.

Его тон Изабеллу напугал – такой она слышала в жизни не раз. Уж не прелюдия ли к серьезному разговору? Продолжения она пока не желала, а потому ответила как могла беспечно и быстро, затратив лишь миг, чтобы перебороть волнение:

– Боюсь, все же к вам я вряд ли еще приеду.

– Никогда?

– Ну, «никогда» – это слишком отдает патетикой.

– Могу ли я нанести вам визит на следующей неделе?

– Разумеется! Что же вам может помешать?

– Серьезных препятствий нет, однако с вами никогда нельзя быть уверенным. Честно говоря, у меня складывается впечатление, что вам свойственно взвешивать своих знакомых на весах.

– Ну, вам это нисколько не повредит.

– Вы очень добры; однако, ежели и так, отношусь с опаской, когда меня подвергают строгому суду. Стало быть, миссис Тушетт собирается увезти вас за границу?

– О да, надеюсь.

– Так Англия для вас недостаточно хороша?

– Каверзные вы задаете вопросы, милорд! Стоит ли на них отвечать? Впрочем, нет: я просто хочу увидеть столько стран, сколько получится.

– Значит, бедную Англию будут сравнивать с иными землями?

– Разумеется. Я рассчитываю получить от подобного сравнения удовольствие.

– Не сомневаюсь, что эта привычка доставляет вам наслаждение. И все же ваши намерения остаются для меня тайной, – вздохнул лорд. – Планы у вас, как видно, большие, а вот цели мне неясны.

– Польщена, что вы придумали насчет меня целую теорию, однако совершенно напрасно. Каждый год не менее пятидесяти тысяч моих соотечественников пускаются в путешествия. Что же загадочного в их целях? Каждый желает развить свой ум новыми впечатлениями – вот и все.

– Так ли уж вам это необходимо, мисс Арчер? Ваш ум и без того остер до чрезвычайности. Вы столь умны, что смотрите на нас свысока; возможно, даже и с презрением.

– С презрением? Да вы смеетесь, – серьезно возразила Изабелла.

– Вы ведь почитаете нас забавными – а это то же самое. Во-первых, мне не хочется выглядеть в чужих глазах забавным, во-вторых, ничего подобного нет и в помине. Так что протестую.

– Ваш протест сам по себе забавен, – улыбнулась Изабелла.

Лорд ненадолго замолчал, а затем продолжил:

– Вы судите со стороны, вам нет дела до того, что здесь происходит. Вам требуется лишь развлечься.

Изабелла вновь расслышала в его тоне странные нотки, только теперь к ним примешивалась горечь – настолько острая и неожиданная, что наша героиня испугалась: не обидела ли она собеседника? Ей частенько приходилось слышать об англичанах как о людях весьма эксцентричных, а один остроумный писатель даже говорил, что, в сущности, британцы в глубине души – чистейшей воды романтики. Неужто в Уорбертоне сейчас проснулся романтизм? Не устроит ли он театральную сцену прямо в собственном доме, при третьей всего лишь их встрече? Впрочем, Изабелла быстро себя успокоила: манеры у него самые утонченные, хоть он ненароком и перешел некоторые пределы, выражая восхищение юной леди, доверившейся его гостеприимству. В прекрасном воспитании лорда наша героиня была убеждена не без оснований – он засмеялся и вновь заговорил уже без всякого следа смутившего Изабеллу душевного порыва:

– Разумеется, я не имею в виду, что вы развлекаетесь пустяками. О нет, вы находите удовольствие, подмечая людские слабости, причуды и печали, исследуете особенные черты иностранных народов.

– Ну, – пожала плечами Изабелла, – американцы меня тоже не перестают занимать. Но нам предстоит неблизкий путь до Гарденкорта, и, боюсь, тетушка вскоре распорядится об отъезде.

С этими словами она направилась к прочим гостям. Лорд Уорбертон сопровождал ее молча и все ж наконец нарушил тишину:

– Я нанесу вам визит на следующей неделе.

Изабелла вздрогнула, однако, когда удивление прошло, решила, что не стоит притворяться: слова лорда были ей приятны. Ответила тем не менее довольно прохладно:

– Как вам будет угодно.

Холодность нашей героини не говорила о тонкой игре, в которой заподозрит ее читатель. Кокетство ей было несвойственно – на самом деле Изабелла испытала некоторый страх.