«Вожак» kitabından alıntılar, sayfa 2
Резнёй, молодой человек. Чем обычно заканчиваются фильмы? Большой резнёй…
- ...Это не площадка, это коммунальная квартира. Трущобы Вайнареса! Казарма, бес ее дери! Что ни сделаешь, ты у всех на виду…
Старуха пожала плечами:
– Привыкайте, дружок. Привыкнете, и карьера вам обеспечена.
Помнится, я хотел умереть на манеже, во время представления. Я был молод, энергичен и если думал о смерти, то оценивал ее в категориях прекрасного. Оркестр играет марш, звенит медь труб, я сползаю в опилки, под копыта коню, друзья закрывают меня от публики – и клоуны, верные друзья-клоуны, отвлекают зрителя остроумными репризами, пока униформа тащит мой бездыханный труп за кулисы.
От таких мыслей мне становилось хорошо. Я жёг жизнь, что называется, с двух концов, и завершение виделось мне в бравурных тонах.
Я не заметил, когда стал думать иначе. Мысли о смерти начали раздражать. Марш смолк, гримасы клоунов сделались предметом профессионального сравнения. Умереть если и хотелось, то дома, в глубокой старости, в кресле, с ногами, укрытыми шерстяным пледом. Стаканчик бренди, скрипучая веранда; вид на закат.
Не скажу, что от таких мыслей мне становилось хорошо – скорее, уютно. Так засыпаешь под шум дождя.
Сейчас я стар. Я вообще не хочу умирать. Ни в опилках, под марш, ни в кресле, со стаканчиком в руке. Какой вариант ни предложи – да хоть генералом Ойкуменой в бою с помидорами-убийцами! – я, пожалуй, откажусь. Этот отказ будет самой смешной выходкой в моей клоунской, в моей потешной жизни.Кто бы ни пришел за мной, он зааплодирует.
– От чего ты устаешь больше всего? – спросил я однажды у Донни Фуцельбаума.
– От человеческой злости, – ответил старый шпрехшталмейстер. – Не глобальной, вселенской по масштабам, а обыденной, бытовой, простецкой. Желание плюнуть ближнему в кастрюлю с супом. Хамство в общественном транспорте. Ненависть сидящих в очереди друг к другу. Склока соседей. Неумение улыбаться случайному прохожему: рот намертво, навсегда сросся в шрам. Это не злоба – это вирус, отрава. Она проникает во все поры, превращая симпатичных людей в чудовищ. Очень трудно дышать в такой атмосфере.
– Поэтому ты стал цирковым?
– Нет. Поэтому я провожу отпуск в одиночестве.
– Чтобы отдохнуть от людей?
– Чтобы побыть со своей собственной злостью один на один. И сказать ей, что она – дура.
– Мы, антисы – сила. Больно узнать, что ты – не вполне сила. Что сила бывает разной. Умники называют это: крах мировоззрения. Я скажу проще: пуп надорвался.
– От чего ты устаешь больше всего? – спросил я однажды у Донни Фуцельбаума. – От человеческой злости, – ответил старый шпрехшталмейстер. – Не глобальной, вселенской по масштабам, а обыденной, бытовой, простецкой. Желание плюнуть ближнему в кастрюлю с супом. Хамство в общественном транспорте. Ненависть сидящих в очереди друг к другу. Склока соседей. Неумение улыбаться случайному прохожему: рот намертво, навсегда сросся в шрам. Это не злоба – это вирус, отрава. Она прони
побыть со своей собственной злостью один на один. И сказать ей, что
Вы – умный человек, маркиз. Опытный, а значит, циничный. Вам ли не знать, как эволюционируют клыки на путях цивилизации?
