Kitabı oku: «Северный ветер. Том 1», sayfa 2
Глава 2
– Чертов Харон! И куда ты меня забросил?!
Я взглянула на отплевывающееся молниями небо и обхватила себя руками в жалкой попытке согреться. Инстинкты вопили, не умолкая: нужно найти укрытие!
В АРКТИЧЕСКОЙ ПУСТЫНЕ! КЛАССНЫЙ ПЛАН!
Вот теперь ситуация точно стала чрезвычайной. Я оказалась посреди зимы в джинсах, толстовке поверх футболки и тонкой куртке! Благо, хоть ботинки на мне достаточно теплые.
Вот попала! Не хватало только замерзнуть насмерть в первые десять минут после судьбон…
Я застыла в изумлении, осознав – я все помню! И Харона, и жизнь до встречи с ним!
Но он ведь сказал, что меня ждет забвение!
«Не самые своевременные мысли! Может, спасаться будем?».
«Может и будем!».
Я натянула капюшон толстовки на голову и спрятала под ним волосы, застегнула «молнию» на куртке до самого подбородка и засунула руки в карманы. Дважды подпрыгнула, пытаясь хоть немного согреться… и провалилась в снег до колен.
– Да твою же мать!
Бранные слова полились рекой. Я даже не думала, что знаю столько нецензурных выражений! И все они были направлены против Харона.
Я оглядела снежную равнину и заметила вдалеке темную точку. Всмотрелась, напрягая зрение до боли в висках. Кажется, небольшая рощица. Может, строение?
Посреди арктической пустыни… Коне-е-ечно!
В любом случае – хоть что-то! Вот только очень уж мое потенциальное укрытие далеко. Я не умела определять расстояние на глаз, но предполагала, что идти мне до него часа два.
Тихий голос в голове шепнул: не дойду. Я уже порядком замерзла, а с учетом глубины снежного покрова идти буду медленно, быстро выбиваясь из сил.
Я зло утерла нос и встряхнулась, впуская холод под капюшон.
– Вперед!
Я выбралась из сугроба, сделала шаг и снова провалилась. Выругалась, когда колючий снег набился в голенище, обжег кожу над носками. Холод начал забираться под куртку.
В голове совершенно некстати всплыли конспекты из времен давно оконченного колледжа. Факультативный курс по оказанию первой медицинской помощи.
Переохлаждение наступает при недостаточной защите от холода, ветра и сырости.
Так, все условия соблюдены!
Наиболее часто оно возникает при длительном пребывании на морозе у заблудившихся, одетых не по сезону людей, выбившихся из сил, истощенных и ослабленных.
Да это же я! Перед шагом в Лиман в меня, вымотанную и морально, и физически, а также совсем не по погоде одетую, сил никто не влил! А когда я в последний раз ела… Память, ты же со мной! Почему я не могу вспомнить?!
Масштабный рабочий проект занимал все мое время. Я проводила в офисе по двенадцать часов в сутки при хорошем раскладе, а недоделки брала на дом. Именно поэтому перед тем, как оказаться в лодке Харона, я, уставшая до смерти, но невероятно довольная нашей командой плелась домой с бутылкой вина – отметить окончание рабства!
Я закричала в бушующее грозой небо:
– Это что, испытание?! Выживу ли я в Арктике с пустым желудком? Достойна мир спасать с ограниченными ресурсами?! Убью, если встречу!
Страх свился в животе тугими кольцами. Я уткнулась взглядом в снег и побрела, пробиваясь сквозь сугробы. А память услужливо вытаскивала из своих глубин давно позабытые факты:
На первой стадии замерзания формируются приспособительные реакции в виде нервно-психического и двигательного возбуждения, усиления деятельности дыхательной и сердечно-сосудистой систем: озноб, двигательная активность, учащение дыхания и пульса, «гусиная» кожа, бледность, мышечная дрожь.
Я подавила стон – все с меня списано!
Меня трясло, зубы дробно стучали, а мышцы медленно и неотвратимо деревенели. Сердце колотилось, как ненормальное. Не успевающий согреться воздух обжигал горло и бронхи. В нос и щеки словно множество маленьких иголочек втыкалось. Пальцы на руках замерзли настолько, что, казалось, больше никогда не разогнутся. Но я упрямо пробивалась сквозь снег, игнорируя издевательски серьезный голос в голове:
На второй стадии нервно-психическое возбуждение сменяется заторможенностью, сознание затуманивается, появляется сонливость, общая слабость, усталость, головокружение, головная боль. Речь все еще членораздельная, но тихая и медленная.
Я втянула воздух сквозь зубы, обжигая десны, и упрямо помотала головой. Усталость есть, но оно и не мудрено! Общая слабость тоже присутствует.
Я выругалась и порадовалась – говорю довольно бодро. Пока что…
***
Сколько тащилась, сказать наверняка я не могла.
Периодически я поднимала взгляд и машинально радовалась – укрытие приближалось. Я все еще не могла понять, что это. Силуэт менял очертания. То это была пара деревьев, то – небольшой вытянутый дом. Но когда холод пробрался в мозг, стало как-то все равно.
Мысли стали тягучими, как хороший мед. Я с тупым безразличием подумала: зачем иду? Очевидно – не доберусь. Но несмотря на смирение продолжала пробивать окоченевшими ногами сугробы.
Я мотала головой, сбрасывая дрему, но с каждым разом совершать простые действия становилось все сложнее. Холод почти не ощущала. Температура тела сильно понизилась. Губы стали непослушными, нечувствительными, как бывает после анестезии у стоматолога. Страшно хотелось рухнуть в снег, закопаться поглубже и уснуть.
Словно издеваясь, память услужливо вытащила старые записи лекций и фигурально сунула их мне под нос:
На третьей стадии сознание резко угнетено, речь невнятная, взгляд бессмысленный. Выраженных нарушений гемодинамики и дыхания нет. Кожа синеет, наступает окоченение мышц, скованность суставов, кратковременное забытье до потери сознания.
Я попыталась вытащить кисть из кармана, чтобы проверить, разогнутся ли пальцы, но двигаться было слишком тяжело. Даже поднять взгляд на потенциальное укрытие казалось делом почти невозможным!
Погруженная в бессвязные мысли, я начала терять равновесие, принимая как данность – упаду и больше не встану. Сил нет. Да и желания тоже.
Страшно ли мне? Кажется, нет. Больно? Да, было, когда снег оцарапал занемевшее лицо.
Истратив последние силы, я перевернулась на бок, подтянула колени к груди и посмотрела сквозь ресницы на снег. Много-много снега. Моя белая могила…
Эта мысль не напугала. В конце концов все, кого я люблю, либо забыли меня, либо мертвы. А вот эта мысль причинила боль, но не слишком сильную. Только бороться после нее расхотелось окончательно.
Я медленно выдохнула, соскальзывая в блаженную дрему…
…и глухо вскрикнула, когда кто-то бесцеремонно дернул меня за предплечье.
Тело отозвалось острой болью в мышцах и суставах. Пару секунд я не ощущала под собой никакой опоры. Потом меня сильно тряхнуло, сдавило… и окутало блаженное тепло. Ветер перестал кусать обмороженные щеки. Его злой свист стал тише. Я вяло заворочалась и уперлась головой во что-то жесткое… и горячее!
Радость издала слабый писк и упала в обморок.
От внезапной смены температуры меня забила дрожь, да такая сильная, что пришлось сжать зубы, чтобы не откусить кончик языка. Сквозь гул в ушах я разобрала мужские голоса. Звуки смешивались в бессмыслицу, но я распознала эмоции говоривших, тревогу и злость. И стоило бы мне испугаться, но нервная система решила, что выдержки с нее на сегодня хватит, и отправила страх в нокаут.
Я уронила голову вперед, отметив – сижу. Судя по крепкому захвату на спине и левом боку, меня кто-то обнимает. А судя по кокону благостного тепла… Укутал во что-то? Заботливый какой. Уже люблю!
Холодный воздух пробрался в капюшон вместе со свистом ветра и мужским голосом:
– Sal sädlís athtár, mõrí.
«Да не вопрос! Главное согрей!».
Горячая ладонь прижалась к моей груди чуть ниже ключиц, сместилась влево.
– Sal vahnãrán, mõrí. Ahrá vahnár sas.
Продрогшее до костей тело пробила судорога, когда хлынувшее в меня тепло быстро растеклось по мышцам. Пальцы закололо. Лицо словно кипятком окатили. Одежда прилипла к коже. Кажется, даже пар повалил – настолько жарко стало всего за пару секунд!
То, на чем я сидела, качнулось. Суставы отозвались стреляющей болью. Я глухо застонала.
Кажется, меня куда-то несут. И вопрос: «куда?» потерял значимость на фоне того, что я оказалась в тепле. Читай: спасена.
– Kharád! Dal, adráh!
Голос мужчины стал громче, звучал резче. Я чувствовала вибрацию виском. Значит, головой я утыкаюсь ему в грудь…
***
Я очнулась, чувствуя легкую тошноту от мерных покачиваний. Разомлевшее тело было вялым. Конечности не слушались. В голову словно ваты набили. Страшно хотелось пить.
Пара секунд потребовалась, чтобы вспомнить, где я, и еще несколько, чтобы взять себя в руки и не заорать. Я прислушалась к происходящему вокруг и своим ощущениям.
Снаружи свистел злой ветер, но в моем «коконе» было тепло. Влажные джинсы липли к ногам, в ботинках хлюпало, кисти горели, лицо щипало, а нижняя губа болела – лопнула на морозе. Но мне было… хорошо. И вполне спокойно!
Конечно, это весьма успокаивающие обстоятельства – едва не умереть на заснеженной равнине в другом мире, в который меня отправил сам Харон, чтоб ему икалось до конца всего сущего, а потом оказаться в руках незнакомого мужчины!
От спасителя исходило тепло и легкий мускусный аромат. Он обнимал меня одной рукой поперек спины. Под щекой размеренно билось его сердце.
Я осторожно открыла один глаз. Незнакомец закутал меня во что-то большое, мягкое и очень теплое. Я скользнула взглядом по короткому меху, которым был отделан «кокон» изнутри.
Это какая-то одежда. Судя по материалу, длине и размеру – зимний плащ, вероятно, мужской. Может, моего спасителя? А сам он тогда в чем?
Взгляд зацепился за источник слабого света и свежего воздуха, своего рода вентиляционное окошко. Сквозь длинные «перья» меха я разглядела черную одежду незнакомца с серой опушкой на капюшоне… и поняла, что не представляю, что делать дальше.
С одной стороны, мне было тепло, уютно и спокойно! Да, черт возьми! После всего, что произошло, я чувствовала себя в относительной безопасности хотя бы на время! И эта передышка подарила прекрасную возможность восстановить силы и все обдумать.
А с другой… Судя по мерным покачиваниям, мы едем на лошади.
Господь всемогущий, сначала лодка, теперь лошадь!..
Куда меня везут? А вдруг засунут в тюрьму и будут пытать? Попытаются выяснить, как я оказалась на равнине. А вдруг узнают, что я «не местная» и убьют из страха? Вдруг решат, что я для них – угроза?
Нет. Незнакомец не стал бы меня спасать, если бы я хоть кому-то угрожала! Мог просто бросить в снегу. Я и так почти умерла.
Отогревшиеся мысли испуганно заметались в голове, и я шикнула на них, пытаясь понять, что делать дальше – бежать или дождаться, пока довезут… хрен пойми куда. Сидеть мирно-спокойно в тепле и восстанавливать силы или снова брести в неизвестность через снег по жуткому холоду в мокрой одежде?
Прекрасная возможность получить Премию Дарвина4! Я ничего не знаю про мир, в который меня забросил Харон! Да чтоб его лодка утонула!
Я спешно зарылась в память и в очередной раз убедилась, что он что-то сделал не так, толкая меня в Лиман. Я читала, что мозг записывает новую информацию поверх старой, ненужной. И пусть проблемами с памятью я не страдала, сложилось впечатление, что я открыла огромный шкаф СО ВСЕМИ моими воспоминаниями. И это было жутко! Я не только ничего не забыла – я, кажется, могла любой прожитый день вспомнить! Любую прочитанную статью! В чем подвох?
Может, дело в том, что Харон ТОЛКНУЛ меня в Лиман? Что я не сама сделала последний шаг. Или, может, Харон не ошибся, и так задумано? Чтобы освоилась в другом мире, помня, кто я.
Другой мир… Как бредово звучит!
Я постаралась вытащить из обогатившейся памяти все фантастические сценарии, которые встречала в книгах и фильмах, и осознала наличие очень серьезной проблемы в реальности: спасший меня мужчина говорил на неизвестном языке. Как я буду с ним общаться? А с остальными жителями этого мира?!
Паника накатила удушающей волной, и я медленно вздохнула, пытаясь угомонить ее.
Ладно, хорошо, что память со мной.
А может, я начну терять ее постепенно?
От этой мысли стало по-настоящему дурно. Одно дело – потерять воспоминания разом и не мучиться! Ты просто не знаешь, что должен страдать, утратив что-то немыслимо ценное. Но совсем другое – засыпать, не представляя, что забудешь, проснувшись!
Я мысленно перебрала лица родственников, друзей, коллег. Тоска больно ужалила сердце, и я громко выругалась в адрес Харона. И застыла сусликом, когда обнимавшая меня рука ощутимо напряглась.
Незнакомец услышал брань и понял, что я в сознании.
– Mõrí vürfaaís.
На этот раз его голос звучал тихо, и в нем я распознала облегчение.
Мёри… Это слово я уже слышала. Кажется, так он ко мне обратился, когда из сугроба вытащил. А что значит второе слово? Очнулась, да?
Иностранные языки давались мне с трудом, но я упорно зубрила их – по долгу работы приходилось общаться с клиентами из других стран. Я всегда радовалась, что на моем родном языке говорит почти полтора миллиарда человек. Но знают ли его здесь? Маловероятно…
Второй мужчина заговорил, и у меня чуть мозг не заклинило от обилия грубых звуков.
– Lüsaráh, ah salé kahtahrí?
Какой ужасный язык! Каждый звук словно бьет по лицу!
– Ah lüs? Ah hisaráh, sãh hrafáft sãr?
Я поморщилась, страстно желая прочистить ушные каналы и искренне недоумевая – как крепятся челюсти мужчин к их черепам, раз они могут выговорить ТАКОЕ?
Раздался смех. В отличие от речи, он был мелодичным. Я замерла, вслушиваясь в приятные звуки, и едва не получила очередную акустическую травму.
– Dal, daaráh, pütõt!
– Mar kassaáh!
Уже несколько мужчин смеялось. Судя по голосам, их было трое. В мозгу зажглось неуемное любопытство. Я потянулась к зазору в «коконе» и тут же уткнулась лбом в грудь мужчины, когда перед глазами возникли затянутые в черную перчатку пальцы.
Холодный воздух, проникший под плащ, приятно остудил горящее лицо.
– Ah mõrí?
Что ж, я оказалась права. Это мёри – обращение ко мне. Ура…
Ладонь незнакомца осторожно прошлась по моей руке до плеча.
– Sal vahnãrán. Sas malt tühãr.
Его голос звучал ласково, и даже жуткий набор звуков не резал слух. Знать бы еще, что он говорит. Судя по интонации, пытается успокоить.
Я медленно повернула голову и наткнулась на дружелюбный взгляд мужчины.
Нижнюю часть его лица до самых глаз скрывала черная повязка. Из-под капюшона с меховой опушкой выбились пряди каштановых волос. В густых ресницах, какие природа дарует лишь представителям сильного пола, запутались снежинки. На первый взгляд – мужчина как мужчина, ничего необычного… если бы не ярко-желтые радужки с россыпью бронзовых искр ближе к зрачку.
– Ah am vasahtü im zült?
Его глаза невероятного цвета сузились, а от их уголков к вискам протянулись морщинки – мужчина улыбнулся.
Я обреченно выдохнула:
– Я тебя не понимаю.
Мой спаситель замер. В межбровье залегли глубокие складки, выражая озадаченность. Он отстранился, посмотрел на спутников, медленно покачал головой и снова склонился ко мне.
– Ah assthá sepaaráh?
– Я не понимаю.
Густые брови мужчины поползли вверх, глаза округлились, а радужки…
Я даже моргнула несколько раз, чтобы убедиться, что мне не показалось!
Насыщенная желтизна осенней листвы замешалась с бронзой и растеклась по белкам расплавленным золотом. Глаза засветились, бросая отблески на скулы.
Желудок сделал виртуозное сальто и рухнул в пятки. Я открыла рот, но не смогла выдавить ни звука.
Незнакомец нетерпеливо махнул рукой, подзывая спутников, и медленно спустил черную повязку на шею.
Он оказался красавчиком. Мужественное лицо, мощная челюсть с четким абрисом, нос с небольшой горбинкой, широкие резные скулы, темная щетина на щеках и волевом подбородке, тонкие губы с яркими границами. В золотых глазах – удивление вперемешку с растерянностью.
Я попыталась выпрямиться. Затекшее тело отозвалось болью в суставах и мышцах, и я поморщилась. Незнакомец угадал мои намерения, помог сесть и стянул с моей головы капюшон. Холодный ветер тут же обжег лицо и растрепал волосы, ловко юркнул под воротник толстовки. А когда я свесила ноги, схватил острыми пальцами икры под влажными джинсами.
Я оказалась права – мы путешествовали по все той же арктической пустыне верхом. Черные лошади с заплетенными в косы гривами, укрытые попонами почти до земли, казались неправдоподобно большими. Я вгляделась в морду ближайшей и застыла, задавив изумленный возглас. Вероятнее всего – нецензурный.
Из-под верхней мохнатой губы животного торчали желтые клыки, а глаза были насыщенного рубинового цвета. И тоже светились!
Это какая-то особенность местных живых организмов – светящиеся глаза?!
– Mõrí, avalés in áksast khar!
Я перевела взгляд на подъехавших к нам мужчин, с трудом сдерживая дрожь волнения. Страха почти не было – видимо, он все еще был в обмороке.
Спутников у моего спасителя было двое. Объемные плащи укрупняли их фигуры, но что-то подсказывало, что всадники и без них отличались немалыми габаритами. Нижняя часть их лиц была скрыта от ветра и мороза черными повязками, а глаза прятались в тени капюшонов. Один прижимал к груди зажатый в кулаке кинжал с изогнутым клинком в полторы ладони длиной. За плечом другого виднелась рукоять меча.
Сердце застучало быстрее, сбиваясь с ритма.
Я что, стала героиней средневекового романа? Куда, черт возьми, Харон меня засунул?!
– Ah mõrí?
Я повернулась к бережно обнимавшему меня мужчине. Он подал мне кожаный мешок с пробкой… Бурдюк! Ну точно средневековье!
– Ah hisaráh a bёr?
Я с опаской посмотрела на подношение.
– Я не понимаю.
Он успокаивающе улыбнулся и сделал глоток из фляги.
– Bёr.
– А-а-а… Пить. Бёр значит пить. Да. Хочу.
Я сделала несколько глотков и блаженно зажмурилась, наслаждаясь вкусом воды.
– Ah kãs malt lãshráh?
Я взглянула на мужчину, вытирая губы, но обращался он не ко мне.
Всадники обменялись напряженными взглядами – их глаза замерцали в тени капюшонов – и одновременно ответили:
– Daá.
И что-то было такое в их голосах, что мне захотелось плакать.
***
Довольно долго мы ехали, сохраняя молчание.
Теперь я сидела в седле, как типичный наездник, прижимаясь спиной к груди незнакомца и наслаждаясь исходившим от него теплом даже через два толстых плаща. Он обнимал меня одной рукой за талию, а второй держал свободно провисшие поводья.
Ветер постепенно стихал и наконец перестал бросать нам в лица пригоршни снега. Арктической равнине это привлекательности не прибавило, но видимость стала идеальной до самого горизонта. Плохо, что разглядывать было особо нечего – панорама представляла собой бесконечные снега. А потому я украдкой рассматривала наш необычный транспорт.
Глаза были не единственной особенностью местных лошадей. У них было по шесть ног, а между ушами загибались небольшие рожки. Они действительно оказались гораздо крупнее привычных мне скакунов, а их тела были более вытянутыми. Под черными шкурами перекатывались мощные мускулы. Снежинки таяли, лишь коснувшись шерсти. Видимо, температура тел лошадок тоже была значительно выше. Я хотела проверить, даже протянула руку, чтобы коснуться шеи нашего скакуна, но так и не решилась. Один из мужчин заметил это и мелодично засмеялся кивая.
– Dal!
Видимо, разрешал. Но я вымученно улыбнулась и покачала головой.
Повязки остальные всадники так и не стянули, и их лица я рассмотреть не смогла, но глаза…
Что-то не так с обитателями этого мира. Их радужки чересчур яркие! У всадника с кинжалом – ярко-зеленые, как молодая листва. У всадника с мечом – ярко-голубые, как небо в солнечный день. В моем мире, чтобы добиться такого насыщенного цвета, носят специальные линзы.
Выходит, в этом мире мои обычные глаза – особенные?
Я закуталась в плащ и спрятала нос в меховой опушке. Мужчина склонился к моему уху и, судя по интонации, спросил:
– Ah sal cadaaráh, mõrí?
И тут же с досадой воскликнул, едва не оглушив меня:
– Mar pütõt! Malt lãsairá!
Всадники засмеялись. Зеленоглазый поравнял с нами скакуна и повторил вопрос:
– Ah sal cadaaráh, mõrí?
Он обнял себя руками и повел плечами. Я озадаченно нахмурилась, и он сказал с нажимом:
– Cad.
И повторил странный ритуал. Я задумалась на секунду, а потом протянула:
– А, кад значит мерзнуть? Нет.
И отрицательно помотала головой. Всадник повторил за мной:
– Нет.
Он повернулся к голубоглазому и что-то ему сказал. Тот стянул повязку на шею. Я невольно вздохнула.
И этот красавчик, каких поискать. То, что он моложе моего спасителя, было очевидно несмотря на то, что темная щетина на щеках прибавляла ему пару лет. Его лицо было не таким мужественным. Скорее оно было изящным – более вытянутое и не такое широкое, губы полнее, нос – у́же и длиннее, а скулы – выше и острее. Взгляд был пристальным, но не настороженным, а заинтересованным.
Он подался вперед и переспросил со смешным акцентом:
– Ah ние́т?
И помотал головой. Я робко улыбнулась и кивнула.
– Да.
И тут же поморщилась. Всадники весело засмеялись.
Я смущенно хмыкнула и сказала:
– Нет.
Помотала головой. Голубоглазый повторил:
– Нет. Nin.
И тоже помотал головой. Я тихо повторила за ним:
– Нин.
И отрицательно мотнула головой. Он радостно улыбнулся и активно закивал.
– Daá.
– Даа́. Почти как у нас. Даа́.
Чтобы выделять ударения, как это делали мужчины, приходилось широко открывать рот. Я потерла челюсть, бездумно отмечая, что она немного ноет. А я лишь два слова сказала! Как я буду разговаривать на их убийственном языке?
– Ah mõrí?
Я взглянула на всадника с кинжалом. Он стянул повязку на шею, и я даже не удивилась – тоже красавчик, как и его товарищи. С них будто все герои любовных романов были списаны!
Его лицо было открытым, улыбка – нежной и немного грустной. У него были такие же густые брови и шикарные ресницы, как и у его товарищей, такие же высокие скулы. Но остальные черты лица были более плавными, из-за чего мужчина казался… мягким. Ласковым. Теплым, уютным. Многодневная щетина совершенно ему не шла, добавляя внешности неуместную грубость.
Если бы меня попросили описать всадников ощущениями, про желтоглазого я сказала бы: ему хочется довериться. В нем чувствовалась надежность и уверенность в своих решениях и действиях. С голубоглазым хочется провести вечер за высокоинтеллектуальной беседой – его прямой взгляд рисовал образ спокойного, рассудительного и умного человека. А зеленоглазого страшно хотелось обнять и не отпускать. Такие люди, как он, располагают к себе одним добрым взглядом. А как-то иначе они смотреть не умеют.
Всадник с кинжалом прижал руку к груди.
– Saík im zurá salé…
Выдержал паузу и по слогам произнес:
– Dra-há Da-ár.
Потом указал пальцем на всадника с мечом.
– Suó im zurá salé Aík Da-ár.
Я ахнула.
Это их имена! Зура́ – это имя!
Всадник указал на удерживавшего меня в седле мужчину.
– Suó im zurá salé Gar-dáh Daár.
Я тихо повторила, выделяя ударение:
– Все Даа́р… Братья, что ли?
Голубоглазый радостно улыбнулся.
– Daár, daá. Aík Daár.
– Аи́к Даар.
Я взглянула на зеленоглазого.
– Драха́ Даар.
Посмотрела поверх плеча на третьего всадника. В его желтых глазах плясали бронзовые смешинки.
– Гарда́х Даар.
– Ah saís im zurá, mõrí?
Я помедлила пару секунд, отмечая – каждый вопрос в их языке начинается с ах – потом прижала ладонь к груди и ответила:
– Зура́… Дана Торрес.
Собственное имя показалось простоватым в сравнении с именами всадников. Я повторила, скользя по ним взглядом:
– Аик, Драха и Гардах. Вот и познакомились.
Мужчины переглянулись и засмеялись. Я озадаченно нахмурилась – неужели их имена в моем исполнении звучат так смешно?
Аик повернулся ко мне.
– Да́на То́рэс, áhrinar…
Он повел ладонью, указывая на себя и спутников. Значит, а́хринар – это мы?
Вот уж редкостный «ахрина́р» со мной приключился в виде всего этого мира!
– …sarimás muduá…
Он указал пальцем на свою улыбку, и я медленно кивнула. Сарима́с мудуа́ значит рады. Или что-то похожее по смыслу. В любом случае – ничего страшного.
– …sas varimás kal!
Аик, не глядя, протянул руку Драха, и тот обхватил его предплечье пальцами. Я хмыкнула. Сарима́с… Варима́с… А последние слова, видимо, означают… поздороваться? Познакомиться? И как сказать, что я тоже рада?
Я замялась, а потом повернулась и протянула руку Гардаху. Он раскатисто рассмеялся и обхватил мое предплечье, осторожно сжал и отпустил. Я повернулась к Аику и протянула руку ему. Он подъехал ближе на своей жуткой лошади и с улыбкой сжал мое предплечье. Я посмотрела на Драха. Он кивнул и мелодично рассмеялся.
Еще бы…
Хорошо, теперь я знаю их имена. Не забыть бы. А еще неплохо было бы привыкнуть к тому, что эти красивые мужчины постоянно смеются надо мной. Беззлобно, конечно, но все равно немного обидно…
***
Мы ехали целую вечность. Мои глаза слипались от усталости, а живот урчал от голода. Я пару раз просила у Гардаха флягу волшебным словом бёр, но показать, что голодна, не решалась. Да и не могла придумать, как это сделать.
Когда стемнело, я погрузилась в беспокойную дрему, прижавшись спиной к груди всадника и млея от его тепла. Сквозь сон услышала, как Аик издал тихий клич. Его лошадь всхрапнула.
Когда я разлепила ресницы, фигура всадника была уже далеко. Его место рядом с нами занял Драха, снова натянувший повязку на нос. Мы встретились взглядами, и его необычные глаза красиво замерцали, словно листва, обласканная солнечными лучами.
– Dal sünaráh, mõrí.
Я лишь вздохнула в ответ и снова уснула, утомленная ужасными приключениями и долгой поездкой. И заснула так крепко, что не почувствовала, как меня сняли с седла…
