Kitabı oku: «Маленький искатель приключений. Повесть о послевоенном детстве», sayfa 2
Рекс однажды погнался за таким шариком и… проглотил его, за что нам сильно попало от отца углами и негулянием. Шарик находился в животе у Рекса целую неделю, и отец все это время ждал, когда же он выйдет из Рекса. Изо рта или из ещё какого-нибудь отверстия… В тот день мы сидели за обедом, а невесёлый Рекс лежал под столом. Вдруг Рекс закашлялся, напрягся, и шарик выскочил изо рта вместе с другой пищей, которая в Рексе была. И покатился по полу. Отец очень обрадовался, а мама убежала в ванную тошнить. Самое интересное, что шарик был весь в каких-то мелких ямках и точинках. Отец объяснил, что это «коррозия» от собачьего желудочного сока. И что у собак этот сок очень сильный и может вообще всё переварить. И если бы шарик не вылетел из Рекса, то совсем бы в нем растворился. В Рексе.
Когда первая четвёрка курсантов стрелять заканчивает, дядя Петя идет с ними к мишеням смотреть результаты. Мы тоже идём следом, но нас не пускает дежурный с повязкой и красным флажком. Потом стреляет следующая четвёрка, потом ещё… Нам с Сашкой надоедает ждать, Рекс начинает скулить; ему тоже хочется побегать…
Наконец учебная стрельба заканчивается. Курсантов уводит со стрельбища усатый старшина-сверхсрочник. Мы уже разбираемся и в нашивках, и в званиях, поэтому знаем, что сверхсрочник – это тот, кто остался служить сверх срока. Обычно такие люди остаются служить сверх срока потому, что на гражданке им деться некуда: их семьи погибли, а дома разрушены. Вот почему в сверхсрочниках много украинцев.
Меткий выстрел. Наконец-то дядя Петя подзывает нас! Привязанный Рекс рвётся было за нами, но потом, увидев, что мы уходим недалеко, ложится и даже, кажется, задрёмывает. К выстрелам он уже привык. Дядя Петя подводит нас к отметке «25 м». Мы думали, что будем стрелять из Стечкина, но он вытаскивает из кармана совсем маленький, почти игрушечный пистолетик, который называет «револьвером». И еще говорит какое-то слово, но мы не запоминаем. Этот револьвер заряжается патронами от мелкашки. Револьвер только один, и мы с Сашкой опять спорим, кто первый. Дядя Петя тут же убирает оружие в карман. Мы всё сразу понимаем и притихаем. Сначала дядя Петя рассказывает нам про револьвер. Что такое ствол, ручка, мушка, спусковой крючок, курок, боёк и барабан. А потом показывает, как надо правильно стоять при выстреле, как держать руку и как прицеливаться. И, когда мы все это выполняем с пустым револьвером, дядя Петя заряжает его, достав новенькую коробочку с патрончиками. Первым оружие получает Сашка. Я стою в сторонке и смотрю, как он будет стрелять. Новые мишени уже повешены. На них нарисованы тёмные силуэты с круглой головой и грудью. И круги с цифрами. Мы знаем, что надо ухитриться не просто попасть в фашиста, но и всадить ему пулю как можно ближе к цифре «10». Сашкина рука сильно дрожит, когда он прицеливается. Вот звучит выстрел. Сашкину руку отбрасывает совсем немного. Дядя Петя велит ему стрелять ещё. Сашка, радостно улыбаясь, очень быстро выпаливает все патроны. И я про себя решаю, что ни за что не буду быстро стрелять, а буду долго целиться, чтобы лучше попасть в фашиста.
Настаёт моя очередь. Я должен стрелять по другой мишени. Дядя Петя выбрасывает из барабана пустые гильзы и снова заряжает револьвер новыми патронами. Свои пустые гильзы Сашка тут же собирает и, пока я стреляю, без конца вынимает из кармана и нюхает пороховой запах. Револьвер со вставленными дядей Петей патронами потяжелел, его трудно удержать, поэтому моя вытянутая рука дрожит так же, как и у Сашки. Подведя маленькую мушку на стволе к кругу с цифрой «10», я нажимаю на спусковой крючок. Раздается выстрел, и руку отбрасывает вверх и назад. После этого я, не опуская револьвера, поворачиваюсь к дяде Пете и спрашиваю, метко ли я попал. Вдруг дядя Петя прыгает в мою сторону и пытается схватить мою руку с револьвером, а я уворачиваюсь, решив, что он больше не даст мне стрелять. И при этом держу палец на спусковом крючке. Наконец дядя Петя ловит мою руку и отбирает револьвер, говоря, что мне ещё стрелять рано, что я ещё не готов к военной службе, потому что не слушаю инструкций командира. И что вряд ли вообще когда-нибудь буду годен к службе. Всё это меня сильно огорчает. До слез. А Сашка, гад, стоит и посмеивается.
Идем смотреть мишени. И тут оказывается, что Сашка из шести пуль пять засадил в «молоко», то есть мимо силуэта фашиста. А в фашисте только одна пробоина, там, где цифра «5». Дядя Петя говорит, что «на шесть часов». И мы ничего не понимаем. Но спрашивать трусим.
Потом подходим к моей мишени. И тут дядя Петя радуется и улыбается. Потому, что я попал прямо в центр десятки! Дядя Петя говорит, что такого меткого и снайперского выстрела он давно не видел, и что, если это не случайность, из меня ещё может выйти толк. А Сашка начинает завидовать. Потом, когда мы отвязываем Рекса и уходим со стрельбища, то опять немного спорим, из-за револьверных гильзочек. Их у нас семь, и на двоих не разделить. В конце концов мы одну гильзу выкидываем в речку.
Кораблики. Наш обратный путь опять лежит мимо бассейна, и мы решаем попускать кораблики. Они у нас спрятаны за бассейном, в камнях. Кораблики вырезаны из коры дерева. Их корпуса не очень большие, длиной с нашу ладошку, а в палубу воткнуты тонкие и острые палочки-мачты. По три на каждом кораблике. Мачты называются так: первая от носа фок-мачта, средняя грот-мачта, а у кормы бизань-мачта. Все это нам рассказал отец. Он и показал, как правильно их оснастить, то есть наколоть бумажные паруса, чтобы кораблики поплыли по ветру. Сначала они у нас кружились и переворачивались. Паруса намокали. По совету отца мы приколотили к днищу маленькую полоску расплющенного молотком свинца, а в корму врезали руль из обломка бритвенного ножичка. И кораблики поплыли. Ещё как! Мы бежали рядом, орали и радовались. И Рекс бежал рядом, лаял и радовался.
Отыскав в камнях кораблики, мы чуть подправляем паруса и запускаем их в центре бассейна, но по разным дорожкам. Дорожки отделены друг от друга тросами с пробковыми шарами. Дует ветерок, и наши кораблики, совсем как настоящие, быстро скользят вдоль дорожек. На середине бассейна мой тыкается в пробки и застревает. А Сашкин кораблик приходит первым. Потом мы долго кидаем в застрявший кораблик маленькими камушками, чтобы его освободить, но никак попасть не можем. Далеко. Рекс хочет прыгнуть в воду и достать кораблик, но мы ему не разрешаем. Собакам строго-настрого запрещено плавать в бассейне, чтобы не заразить пловцов. Нам непонятно, почему же тогда Рексу разрешается обниматься с нами и спать рядом? В конце концов, опять появляется тётя Римма и прогоняет нас от бассейна. А кораблик так и остаётся застрявшим. И мне его жалко. Однако на следующий день утром кораблик лежит на стартовой тумбе. И даже все паруса у него расправлены. И руль на месте. Это, наверное, тётя Римма вытащила его, потому что он мешал плавать пловцам- курсантам.
На крыше клуба. До обеда ещё есть время, мы решаем позагорать и направляемся к клубу. Его построили три года назад, когда я был совсем маленький, поэтому мне кажется, что клуб был всегда. В нём проходят всякие собрания, концерты, танцы, совещания, но самое главное, – в нём крутят кино и играют спектакли. Клуб находится в самой середине территории училища. Перед ним, ближе к учебному корпусу, среди газонов с цветами и скамейками, высится постамент с большой скульптурой Сталина. В полный рост. Сталин – наш самый главный верховный вождь, и его все любят. Когда праздник, и приходят гости, то пузатый дядя Коля-замполит обязательно произносит тост за Сталина. За его здоровье на многие годы. И ещё говорит ему спасибо за нашу счастливую жизнь. И все встают, и чокаются стоя.
Клуб не очень высокий, в три этажа. На плоскую крышу клуба, со стороны учебного плаца, можно влезть по вертикальной металлической лестнице. Там, за трубой, отличное место для загорания. Нам удаётся незаметно залезть на крышу и спрятаться за трубой. Здесь нас вообще никто никогда не найдет. Даже если очень сильно захочет. Нагретая солнцем крыша хорошо пахнет смолой под названием «вар». Ей заливают-заваривают швы в рубероиде. Мы снимаем рубашки, отщипываем мягкие капли вара и жуём. Рот наполняется слюной, вар пристаёт к зубам, и рты раскрываются с трудом. Но мы всё равно шепелявим друг другу, как это здоровски вкусно.
На плацу начинаются занятия. Курсанты отрабатывают различные упражнения с винтовками. По команде они вскидывают их на плечо, выполняют приёмчики «На караул!» и «К ноге!». Затем они прикрепляют к стволам штыки и колют чучела фашистов. С разбега и с шага. Сначала нам интересно, но потом надоедает: мы видели это уже не один раз.
Спектакль. Обсуждаем спектакль, который должен состояться сегодня вечером в клубе. Название спектакля «Брестская крепость». Это про то, как в самом начале войны фашисты окружили крепость, а наши солдаты геройски оборонялись, и в конце спектакля ушли в подвалы, и били фашистов оттуда. Мы видели этот спектакль уже два раза, но хотелось ещё. Тем более, что в нем участвует мой брат Олег. Вообще все роли исполняют курсанты и офицеры. А еще гражданские дяди и тёти, которых называют служащими. Олег играет не самую главную роль. Он – боец, который геройски погибает во втором акте, отстреливаясь из пулемёта на развалинах крепости. При этом он очень красиво скатывается по картонным кирпичам и, разметав руки, остается недвижим, пока занавес не закрывается. Прошлый раз механизм заело, занавес не смог закрыться, поэтому брату пришлось, полежав довольно долго, подняться и, раскланявшись, уйти за кулисы. Некоторые люди в зале смеялись. Дома бабушка назвала их «некультурными».
Я очень горжусь своим братом. Хотя он почти меня не замечает. Считает малявкой. Брат не только отлично плавает и играет геройского бойца-пулеметчика. Он ещё поет в хоре и фехтует на эспадронах. И боксирует. И красиво танцует на танцах. С девушками. А когда он идёт в увольнение, то на его левом боку висит чёрный палаш. Это такая небольшая сабля, чтобы отбиваться в увольнении от бандитов и патрулей. Когда я вырасту, обязательно буду курсантом, и у меня будет палаш, и я буду боксировать, плавать и фехтовать. А танцевать с девушками я не буду, потому что это противно. И стыдно.
Бабуля. У Олега много друзей-курсантов. Они часто приходят к нам в гости. И мама с бабулей поят их чаем и кормят всем, «чем бог послал». Нашу бабулю, Марию Ивановну, друзья брата очень любят. Потому, что она им всем перешивает флотские брюки, делая из них «клёши». Это такие брюки, когда вверху штанины узкие, а внизу очень широкие. И отец часто ругает бабулю, особенно после смотров формы одежды. Когда я прошу бабулю расклешить и мои короткие штанишки, она смеётся, идет и сообщает о моей просьбе маме и отцу. И все они долго хохочут вместе. А мои штанишки так и остаются не расклешенными.
Все курсанты так любят бабулю, что без неё не начинают ни одного концерта или спектакля. Один раз в училище приехало какое-то большое начальство. Оно сидело в главной ложе и ждало начала спектакля. Но нашей бабули не было, и спектакль не начинался. Большое начальство ничего не понимало. И тут в зале появилась бабуля. Все сильно захлопали, и спектакль начался. В ложе отец объяснил большому начальству, что произошло. И большое начальство тоже много смеялось.
Душа семьи – наша Бабуля. 1950-е годы
А ещё сегодня, после спектакля, состоится концерт. Будут играть на разных музыкальных инструментах, петь и плясать матросский танец «Яблочко». Сколько бы мы с Сашкой не спрашивали взрослых, почему у матросского танца такое фруктовое название, никто нам ответить не смог. Бабуля объяснила, что мы занимаемся ерундой, и что главное не название, а как пляшут, с огоньком или без. И опять нам стало непонятно, потому что никто из плясавших никакого огня в руках не держал. Может, бабуля имела в виду журнал «Огонек», который выписывал отец, но и журнала у плясавших не было. И вообще у них руки были пустые, а то как бы они смогли в пляске крутиться колесом и высоко подпрыгивать?…
Мама на сцене. Вечером мы с Сашкой сидим на полу перед первым рядом и внимательно смотрим на сцену, стараясь ничего не пропустить. И хлопаем в ладоши вместе со всеми зрителями. Когда начинается концерт, неожиданно объявляют:
– Старинный романс в исполнении Нины Алексеевны Филипповой.
И на сцену выходит мама. В очень красивом длинном платье. Оно переливается радугой. Я знаю, что материал, из которого бабушка и мама сшили платье, называется бархат «Пан». Рукава платья оторочены мехом из зайца, которого зимой убил отец. Но об этом знаем только мы. Мама начинает петь романс «Не уезжай ты, мой голубчик…». Поёт она очень хорошо, и ей долго хлопают. Мы с Сашкой отбиваем все ладошки. Мама любит петь, и поет часто, даже дома, когда собираются гости. И подыгрывает себе на пианино. Её часто приглашают петь в городской театр. И она там выступает в концертах.
Отец не любит отпускать маму в театр. Он вообще петь не любит. А если поёт, то только песню «Каховка» или из кинофильма «Чапаев». Про чёрного ворона. Как он вьётся над головой у героя гражданской войны, и что он Чапаева нипочем не дождется. И правда, в конце фильма раненый Чапаев геройски тонет в реке Урал, а ворону так и не удаётся его поклевать.
После спектакля и концерта курсанты быстро уволакивают стулья к стенкам, и начинаются танцы. Под духовой оркестр училища, который рассаживается на сцене. Но это нам с Сашкой не интересно, и мы сматываемся по домам.
Мама перед выступлением в городском театре. 1952 год
Когда мы расстаемся с Сашкой, и я добираюсь до дома, уже совсем темно. Мне маленько влетает от бабули за опоздание. Бабуля на танцы никогда не остаётся; она давно уже согрела чай и ждёт меня. Чай вкусный. Мы его пьём с хлебом и прошлогодним малиновым вареньем. Рекс сидит рядом и стучит обрубком хвоста. Выпрашивает корочку. У меня слипаются глаза… Очень хочется спать.
Мама прекрасно играет на пианино. 1950-е годы
Мыльные пузыри. Мы с Сашкой сидим на подоконнике раскрытого окна, в нашей квартире на третьем этаже. Пускаем мыльные пузыри и соревнуемся, чей пузырь будет больше, чей дольше проживёт, а чей дальше пролетит. Рекс сидит рядом. Он ловит те пузыри, которые не хотят вылетать во двор, а остаются в комнате. Кобель смешно клацает зубами, а потом долго отплёвывается от мыла. Мыльный раствор очень хорош; пузыри получаются огромными и переливаются радугой.
Под окном проходят курсанты, поодиночке и строем, и мы стараемся попасть пузырями по ним. Сверху. Курсанты замечают пузыри, посматривают на нас снизу и улыбаются. Наверное, им тоже хочется попускать пузыри, но некогда. Служба.
Когда мы выдуваем большие пузыри, то они далеко не летят, а лопаются сразу, у окна. Маленькие пузыри живут дольше и летят дальше. Некоторые из них, подхваченные ветром, легко вылетают из окна, поднимаются вверх и взмывают к небу. И мы не можем определить, сколько они живут. Сашка выдувает такой огромный пузырь, что он не пролезает в окно. Пузырь сверкает на солнце, он то становится совсем круглым, то продолговатым, как колбаса, и мы боимся, что он лопнет. В конце концов он лопается, обрызгивая нас мыльными каплями. Сашка тут же заявляет, что он слышал громкий хлопок, но я точно знаю, что никакого хлопка не было, и мы опять немного спорим.
Потом уже я выдуваю большой пузырь, но поменьше Сашкиного, он пролезает в окно и летит вниз. И не лопается. Мы свешиваемся из окна и смотрим, что с пузырем будет. И Рекс свешивается. А в это время внизу проходит дежурный офицер с полосатой повязкой на рукаве. Повязка называется «рцы». И пузырь опускается прямо перед его носом. Офицер как отпрыгнет в сторону! Он решил, что это падает стекло! Мы с Сашкой тут же убираем головы из окна, скрываемся. А Рекс не убирает. И офицер, наверное, думает, что это собака выдула такой большой мыльный пузырь.
Глава вторая. Заядлые рыболовы и охотники
Огромные щуки. Вдруг дверь открывается, и входит отец. Он только что вернулся с рыбалки, поэтому одет во всё рыбацкое, только на ногах тапочки. Отец улыбается и зовет нас посмотреть, что он привёз. Мы немедленно бросаем пузыри и бежим за отцом. И Рекс бежит. На кухне, на расстеленной тряпке, лежат такие огромные рыбины, что у нас с Сашкой глаза вылезают на лоб. И у Рекса вылезают. Кобель с опаской подходит к рыбинам и, каждую секунду готовясь дать дёру, осторожно обнюхивает. Это щуки. Их две. Одна поменьше, а другая совсем большая. Пятнистые рыбины с огромными зубастыми пастями занимают половину кухонного пола. Их головы напоминают головы крокодилов из любимой книги Брэма. Щуки покрыты слизью, к которой прилипли листья и травинки. У большой щуки огромный жёлтый живот. И они сильно пахнут. По-рыбьи. Отец говорит, что обеих щук он убил из ружья, и что у той, которая поменьше, вес восемь килограммов, а у большой – два пуда. Или тридцать два килограмма. Мама ходит туда сюда вокруг щук и не знает, что с ними делать. Как подступиться.
Отец очень доволен; он без конца трогает щук за разные места и рассказывает, как всё случилось. И мы узнаём, что отец с дядей Петей и ещё с другими охотниками стрелял на Куршском заливе весенних уток. Ещё в темноте, перед утром, он посадил на воду утиные чучела и затаился в шалаше, сделанном из прошлогоднего, сухого камыша. В это время, совсем рядом в мелкой воде, он услышал плеск и шум от больших рыб. Это нерестились щуки. Отец не удержался и выстрелил в эту кучу дробью. Щуки разбежались, а две остались, их оглушило. И самая огромная осталась.
Когда мама всё-таки решается и вспарывает ей живот, из него вылезает много мелкой рыбы и икры, наверное, весом с малую щуку. Мелкой рыбой щука кормилась, а икру хотела выметать, чтобы были маленькие щурята, которые бы выросли и тоже жрали мальков. И хорошо, что отец убил этих крокодилов.
В другой щуке икры не оказывается, желудок у нее пустой, только в кишках белеют молоки. Мама говорит, что это щучий самец. Мы с Сашкой уже знаем, что такое самец, а что – самка, и откуда дети берутся, поэтому почти не удивляемся. Конечно, нам ещё не всё ясно в этом вопросе, но книг у отца много, и мы твёрдо знаем, что найдём в них ответы на всё. Или у ребят с улицы спросим. Они-то уж точно всё знают.
Отец в 1950 году
Речка. Наши с Сашкой отцы – заядлые рыбаки и охотники. Как только у них случается свободное от службы время, они тут же едут на рыбалку или охоту. Мама говорит, что отец «удирает» от семьи. Но он не удирает на совсем, и дядя Петя тоже не удирает. Они каждый раз возвращаются и привозят много рыбы и всякой дичи, а ещё больше рассказывают, и тогда наши мамы, и бабушки, и Сашкины сёстры смеются, и говорят, что всё это «враки», и что ничего этого не бывает. Но мы с Сашкой уверены, что на рыбалке и охоте бывает всякое, и с нетерпением ждем этих историй. Олега отец тоже иногда берёт с собой, но редко; брату некогда, ему надо хорошо учиться, чтобы стать умелым штурманом и офицером.
Мы с Сашкой всё время мечтаем, как нас однажды возьмут на рыбалку. На Куршский залив, или на канал, или хотя бы на Люблинское озеро. Тогда мы всем покажем, как умеем ловить рыбу. Но нас пока не берут, и мы пытаемся ловить сами, в речке, которая течет по территории училища. Она маленькая, шириной, наверное, не больше трех наших прыжков без разбега. И мелкая. В самом глубоком месте нам по грудь. В ней даже не утонешь, такая она маленькая. Проверено. Трава по её берегам почти всегда выкошена, только в некоторых местах в воде стоят невысокие тростники. Течения почти нет, особенно летом. Вода довольно чистая, и в её глубине хорошо видны затонувшие с войны кирпичи и всякие ржавые металлические штуки: банки, колючая проволока, гильзы. Иногда там плавают трупики животных, лягушек или крыс, даже кошек.
Нам с Сашкой не разрешают «ковыряться» в речке, но мы всё равно часто в ней «ковыряемся». Нас привлекает к ней множество живых существ, обитающих на берегах и в воде. На скошенной траве прыгают лягушки. Их много. Разного возраста и расцветок. Бегают ящерицы, быстрые жужелицы и даже медлительные жуки-носороги. Летают стрекозы, бабочки капустницы, лимонницы, адмиралы, павлиньи глазы и крапивницы. Больше всего крапивниц. А однажды мы долго гонялись за огромным махаоном, но так и не поймали. Всё потому, что у нас нет хорошего сачка для ловли насекомых. Был один, но мы его быстренько порвали, пытаясь ловить рыбёшек. И мама сказала, что она больше не будет переводить ценную марлю на наши шалости. В воде обитают те же самые лягушки, их дети головастики, пиявки, красивые тритоны с оранжевыми пестрыми пузиками и гребешками на спинках. И ещё всякие рыбки, в основном мальки маленьких-маленьких плотичек. Несколько раз мы видели, как крошечный щурёнок охотился на самых мелких мальков и водяных насекомых. На тех, которые ещё не перебрались в бассейн. Есть вьюны, но их очень трудно поймать, потому что они скользкие и вьются в руках, как змеи. Выскальзывают. У них смешные усы около рта. Плавают колюшки с острыми иглами спинных плавников. Встречаются и ужи, которых мы не боимся. И иногда берём в руки поиграть. У них на голове яркие жёлтые пятна, по которым их отличают от гадюк. Ядовитых гадюк мы пока не встречали. А очень хотелось бы встретить. И потрогать.
Большая плотва. Посмотрев огромных щук, мы с Сашкой решаем тоже заняться рыбалкой, и бежим на речку. Может быть, хотя бы тритонов наловим, чтобы посадить в банку и понаблюдать. Один раз у нас уже жил тритон, но мы не знали, чем его кормить, и отпустили. Сейчас-то мы знаем, чем, прочитали у Брэма, поэтому хочется попробовать ещё раз.
Мы подбегаем к мостику, ведущему на стрельбище, ложимся на его край и смотрим в воду. Стараемся смотреть в тень от мостика; так лучше видно, до самого дна. Как всегда, под мостом стоит небольшая стайка мелких плотичек-мальков. Но что это?! Среди них виднеется большущая плотица, кажущаяся нам в воде громадиной. По сравнению с мальками. Вот бы её поймать!
У нас моментально зреет план. Надо добыть её, сбросив сверху большие кирпичи. И оглушить её, как отец щук. Звуком. Или ударом по башке. Мы моментально приволакиваем пару красных кирпичей из кучи у бассейна и затаиваемся на мосту. Ждём подходящего момента. Как только плотица замирает поближе к поверхности воды, мы почти одновременно бросаем кирпичи. С силой. Получается большой всплеск, и нас обдаёт брызгами. Когда муть оседает, мы видим стайку мальков, по-прежнему замерших под мостом. Но большой плотвы нет. Мы разочарованы… И вдруг видим, что наши кирпичи лежат друг на друге, а между ними виднеется… рыбий хвост! Тут же, не раздеваясь, лезем в воду и вытаскиваем рыбёшку, уже мертвую. И немного плоскую. От кирпичей. В руках она кажется не такой громадиной, но мы всё равно довольны. Ещё никогда не ловили такую!
Пока несём добычу домой, опять спорим, чей кирпич был сверху и убил плотву. Мы совершенно мокрые, с ног до головы. Вымокли, пока доставали рыбешку. Дома торжественно показываем наш трофей. Все нас хвалят, потом вдруг вспоминают, что нам запрещается «ковыряться» в речке, и начинают ругать. Но недолго. Потому, что сегодня воскресенье, и накрыт стол, и все сидят вокруг, и торжественно едят щук. Уху из крокодильих голов и большие жареные куски. И нас усаживают за стол и вкусно кормят. Только предварительно переодевают и отмывают.
Бамбуковые удочки. Ура! Мы едем на рыбалку! На залив! Отец сообщает эту новость за два дня до выезда, чтобы мы с Сашкой как следует подготовились. Мама сопротивляется немного, говоря, что я ещё маленький, и что там со мной может произойти всякое, но отец смеётся, целует маму в щеку и говорит, что всё это ерунда, и что я уже совершенно большой. А ещё говорит, что он ждал, когда я научусь плавать, и теперь меня можно брать куда угодно, потому что я не утону.
Все дни до рыбалки мы собираемся. И говорим только об этом. Пристаем к мамам и бабулям, выпрашивая у них тёплую одежду, запасные носки, резиновые сапоги… И быстро всем надоедаем. Нас изгоняют из дома, и мы начинаем искать червей. Переворачиваем кирпичи и камни, которые лежат в траве, и смотрим, что там есть. Там много всего: и муравьи, и сороконожки, и быстроногие жужелицы, и слизни, и, конечно же, червяки. Ещё мы собираем червей утром, после дождя, когда они во множестве выползают на поверхность. Мы набираем червей несколько банок из-под консервов, и отец, когда видит наши запасы, улыбается и говорит, что нам их хватит на три с половиной года непрерывной ловли. И мы радуемся, что так много набрали.
Отец дарит мне настоящее бамбуковое удилище, которое собирается из двух половинок, которые втыкаются одна в другую. Для этого приделаны трубочки из гильз. Эти металлические трубочки входят друг в друга очень туго, и когда надо разбирать удилище, то мне это долго не удается. Помогает отец. А Сашке дядя Петя вручает трёх коленное удилище. Оно намного длиннее моего, и я ему – Сашке – здорово завидую. Но потом Сашка, тренируясь дома в сборке и разборке удилища, разбивает любимую чашку бабушки, и у него это длинное удилище отбирают на совсем, а выдают такое же, как у меня, и я успокаиваюсь.
К моему удилищу привязана тонкая леска с поплавком, свинцовым грузиком и маленьким крючком. В более толстую бамбуковую половинку вделаны загнутые металлические гвоздики без шляпок. На них наматывается леска, и крепится крючок. Эти гвоздики для наматывания лески называются мотовильцем. Если мотовильца нет, то леска будет все время болтаться, крючок обязательно зацепится за что-нибудь, и леска оборвется. И рыбачить будет нечем. Поэтому у настоящих рыбаков, когда они не рыбачат, леска всегда намотана на мотовильце. Мы с Сашкой хотим стать настоящими рыбаками и сразу наматываем лески на мотовильца, но всё равно часто разматываем и тренируемся дома в забросах. Поэтому крючки цепляются за что попало и там застревают, а когда мы их выдергиваем, то в одежде остаются места, где видно, и нам опять влетает «по первое число». Почему «по первое», а не «по второе» или «по третье», мы не можем понять. Но тренировки свои прекращаем.
Куршский залив. Наконец настает суббота. После обеда все рыбаки в рыбацкой одежде грузятся в старый трофейный автобус. И мы с Сашкой грузимся. С удочками и вещами. А Рекса сначала не берём. Его голова высовывается из окна и смотрит на нас печальными глазами, смешно наклоняясь то в одну, то в другую сторону. Мы показываем Рексину голову отцу, и тогда он улыбается и разрешает кобеля взять. И мы снова вместе!
Отец перед рыбалкой на Куршском заливе. 1950-е годы
Дорога до залива долгая. Старенький автобус едет медленно, его потряхивает на ухабах, и мы почти всю дорогу спим. Просыпаемся, когда уже совсем приезжаем. Сначала мы видим берег. Он тянется вдоль залива длинной широкой полосой, а по заливу в мелкой воде виднеется ещё одна полоса – камышей. И уже после полосы камышей – вода. Много воды. Мы столько ещё не видели. Очень-очень далеко, там, где вода встречается с небом, еле заметно темнеет тоненькая чёрточка. Она как будто висит над водой. Отец называет её Куршской косой, и говорит, что когда-нибудь непременно нам её покажет, потому что это очень интересное место. Там чистое море и белый песок с кусочками янтаря, который море выбрасывает на берег после шторма. И мы с Сашкой тут же начинаем мечтать, как будем собирать янтарь и что будем с ним делать.
Наш автобус стоит на ровной заасфальтированной площадке. Асфальт старый, в трещинах, через которые проросла трава. Рядом виднеются развалины домов и кучи всякого мусора. От асфальтовой площадки в залив отходит несколько бетонных причалов. Все они разрушены, только один целый. Отец объясняет, что здесь стояли фашистские военные катера и была их база. И что место очень удобное для рыбалки. Потому, что сразу глубоко. И глубина даже выше дяди Петиного роста. А дядя Петя очень высокий.
Несколько рыбаков начинают готовить еду, а остальные – накачивать огромную резиновую лодку. Она грязно-жёлтая с чёрными уключинами, тоже резиновыми. Называется она «десантная». В этой лодке свободно помещаются человек десять рыбаков. Мы с Сашкой радуемся, что нас тоже возьмут в лодку, и мы будем ловить, но отец говорит, что пока мы должны освоить рыбалку с берега, с бетонного причала. После еды все рыбаки усаживаются в лодку, вставляют короткие весла в уключины и дружно гребут в залив. С нами остается матрос-шофёр, которому тоже дают удочку, чтобы он развлекался и следил за нами.
Первые трофеи. Мы собираем удочки, берем по банке червей и идем на причал. На тот, который не совсем разрушен. Ветра почти нет. Небольшие волны мягко плещутся в камнях, вывалившихся из бетона в тех местах, куда попали наши снаряды и бомбы. Потихоньку вечереет, солнце стоит низко над водой где-то за Куршской косой, небо чистое. Над водой пролетают неторопливые чайки и быстрые кулики и утки. Уток очень много.
Наживляем червей и закидываем удочки в воду. Никаких катушек у нас в ту пору не было, поэтому забросы получаются недалёкими, но нам и этого вполне хватает. Почти сразу рыбы видят наших червячков и начинают ими лакомиться. Поплавки одновременно дёргает и притапливает. Мы знаем, что надо подсекать, и подсекаем. Сашка выдёргивает из воды большого пескаря, а я – маленького окуня. Мы вскакиваем, начинаем хватать рыб и сильно запутываемся лесками. Рекс тоже мечется по причалу и, хватая рыб, запутывает наши лески ещё больше. Когда мы, наконец, рыб отцепляем и как следует нарадываемся на них, то долго распутываемся. И решаем разойтись подальше друг от друга, чтобы больше не запутываться.
Золотой лещ. Сашка находит место между большими камнями и забрасывает удочку в сторону берега, а я ухожу по причалу в озеро и закидываю туда, где поглубже. Сашка все время что-то подсекает и вытаскивает, и громко орёт при этом. А у меня долго ничего не клюет. Мне становится обидно, и я размышляю, не вернуться ли мне к Сашке. Но и возвратиться ни с чем тоже обидно. Так я и сижу, не зная, что делать.
Вдруг мой длинный поплавок, сделанный из гусиного пера, трясется и ложится на воду. Подумав, что крючок зацепился за подводную траву – такое уже было – я сильно дёргаю. Но никакого зацепа нет; крючок с остатками червяка свободно вылетает из воды и падает вместе с грузилом, поплавком и леской за моей спиной, чуть не угодив при этом в Рекса. Тогда я понимаю, что червяка хватала какая-то рыба. И наживляю самого крупного и самого красного червя. Почти сразу же поплавок снова ложится на воду. Я жду. Полежав немного, поплавок выпрямляется и чуть притапливается, а затем кто-то как потащит его в сторону! В этот момент я и подсекаю. Отец потом, слушая мой сбивчивый рассказ, говорит, что я случайно выбираю самый лучший момент для подсечки.
