Kitabı oku: «Римская сага. За великой стеной», sayfa 6

Понять это Ю Лай уже не успел. Он со всего размаха упал на Лация сверху и замер. Какое-то время оба тела неподвижно лежали на земле, как будто умерли по воле богов в одно и то же мгновение – чёрное и белое, с небольшими пятнами красного…

Все вокруг замолчали. Барабаны стихли, воины в чёрных халатах опустили мечи, а римляне подались вперёд, стараясь увидеть, что будет дальше. Рядом с телами стала расплываться тёмно-красная лужа. Но вот они зашевелились, и лежавшее сверху тело в чёрном халате медленно откатилось в сторону. Раб в белой накидке привстал, держа в руках окровавленный обломок бамбуковой палки, и закашлялся от пыли. Ткань на груди и плечах его халата была красного цвета. Он встал, и в этот момент все пришли в себя.

Римляне радостно закричали, а ханьцы кинулись к нему с криками ярости. Они окружили Лация, который был вынужден поднять меч врага и защищаться от посыпавшихся на него ударов. Ему повезло, что нападавшие мешали сами себе, поэтому он мог одним ударом отбивать сразу два или три вытянутых в его сторону меча. В душе Лаций в очередной раз поблагодарил богов за то, что у него не было цепей на ногах. Теперь он опасался только одного – копья. Его могли забросать копьями, и тогда он не смог бы отбивать их так, как мечи.

Шаг назад и выпад вперёд, шаг назад и удар по мечам, а потом снова выпад вперёд – он наносил только колющие удары, стараясь не пустить нападавших за спину. Вот один чересчур горячий воин вырвался вперёд и сразу же упал, держась за бок, потом другой схватился за бедро и опустился на одно колено, не в силах стоять на ногах. Когда третий, получив удар в низ живота, упал лицом в пыль, остальные на мгновение отхлынули назад и остановились.

– Стой! – поднял руку брат императрицы. Он снова, ничего не боясь, подошёл к Лацию и пристально посмотрел ему в глаза, затем вернулся к телу своего воина и опустился рядом. Перевернул его и положил руку на грудь. Кровь сочилась из раны прямо посередине груди, между рёбрами и животом. Вернувшись к носилкам императора, он снова опустился на колени и три раза коснулся лбом земли. Лаций не слышал, о чём они говорили, вокруг было много невысоких воинов в чёрных халатах, которые никак не могли понять, почему непобедимый Ю Лай лежит мёртвым, а этот мерзкий высокий раб со шрамом на лице стоит перед ними живой.

Прозвучали резкие, гортанные команды, и к римлянам подбежали слуги внутреннего двора. Ничего не объясняя, они стали выводить их за ворота. Сзади послышались звуки музыки, откуда-то появились носилки в форме кораблей и лодок, сотни босоногих людей с поднятыми над головой палками несли украшения, другие – ленты из голубой ткани, изображавшей воду, и всё это бесконечным потоком стало заплывать внутрь, как в пасть большой рыбы.

Охранники Бао Ши вместе с насупленным Фу Сином отвели римлян обратно в дом губернатора. Там на Лация снова надели цепь с шаром и забрали окровавленный халат. В сарае все стали кричать и расспрашивать его, как всё произошло, особенно Павел Домициан. Слепой на правах пострадавшего и обделённого зрителя сел рядом с Лацием и держал его за руку весь вечер, пока остальные обменивались впечатлениями.

Однако непонятное молчание охранников не предвещало ничего хорошего, и римляне постепенно начали строить догадки, понимая, что просто так всё это не кончится. Когда, сняв кожаные нагрудники, все разлеглись по углам и в сарае наступила тишина, Павел Домициан тихо спросил его:

– Как это получилось? Неужели ты правда убил его обрубком бамбука?

– Конечно, нет. Ножом. Но перед этим меня спас медальон. Он должен был проткнуть меня насквозь, но попал в него. Как когда-то в Эмилию…

– Да… – задумчиво протянул слепой певец. – Скажи, ты хочешь вернуться в Рим? – от неожиданности Лаций вздрогнул и повернулся к нему, хотя знал, что старый певец всё равно его не видит. – Чувствую, что хочешь, – с улыбкой добавил тот и крепко сжал рукой плечо. – Боги хранят тебя. Я вижу копьё Марса, которое пронзило врага. Это он помог тебе.

– Благодарю тебя, Павел, – прошептал в ответ Лаций и глубоко вздохнул.

Сегодня он выжил, хотя Чоу в это и не верила. Но на следующий день всё могло быть по-другому. Эта страна была опасной для него, для всех римлян. Люди здесь говорили не то, что думали, а думали совсем не то, что делали. И Лаций понимал, что верить нельзя было никому. Хотя в душе ему очень хотелось, чтобы Чоу Ли сдержала своё обещание.

ГЛАВА XI. УРОДЛИВЫЙ СТРАЖНИК ДЛЯ ПОСЛЕДНЕЙ НАЛОЖНИЦЫ

В комнатах наложниц в этот вечер было весело и празднично. Император проводил с ними третий день подряд. Все только и говорили о гибели несчастного Ю Лая, которого все женщины считали красивым и благородным. Наложницы ублажали императора, рассказывая ему невероятные истории и свои страхи о громадном белом рабе, который напугал их до смерти.

– Он такой ужасным, что его надо отправить охранять последнюю наложницу. Они подходят друг другу! – со смехом говорила Фу, намекая на то, что последней наложницей всегда была самая некрасивая девушка в гареме императора, к которой тот обычно никогда не заходил. Такие наложницы всегда заканчивали жизнь либо старыми девами, либо выпивали яд, не в силах вынести пытку одиночеством.

– В саду тоже работают такие страшные рабыни хунну, что мы боимся туда выходить, – пожаловалась Фэн, обиженно надув губки. – Говорят, они ненавидят нас за то, что мы убили их мужей.

Они долго несли всякую чепуху, развлекая правителя империи шутками и старыми весёлыми историями, потом играли на музыкальных инструментах и пели. Ещё одна ночь прошла приятно и незаметно. Все были довольны.

На следующий день император огласил своё решение прибывшим незадолго до этого в столицу генералу Чэнь Тану и губернатору Сяо. Оба были удивлены и с трудом смогли пролепетать слова благодарности. Но если Сяо был рад не только тому, что остался жив, но и тому, что в его судьбе ничего не изменилось, то Чэнь Тан, обнадеженный приятными слухами о благосклонности императора, был подавлен и угрюм.

– Ты молод и не ценишь жизнь, – вздохнул старый губернатор, устав объяснять ему, в чём заключается преимущество жизни в дальней провинции. – Там ты волен делать всё что угодно, а в центре или на востоке – нет! В центре везде доносчики главных министров. Но самое главное – ты жив! Так что радуйся! Такой возможности, может, больше никогда и не представится.

– Боюсь, точно не представится, – хмуро протянул Чэнь Тан, понимая, что от него просто избавились. Противник был слишком силён, и он ничего не мог сделать.

Вечером император чувствовал себя по-прежнему встревоженным. Через какое-то время он без предупреждения встал и направился к своей жене на женскую половину. Жена Ю Ван встретила его со сдержанной улыбкой, так как ожидала, что ночь в день праздника он проведёт с ней. Но его не было целых три ночи. Она уже знала всё, о чём он говорил с наложницами, но ждала, пока муж сам начнёт разговор.

Несколько раз Ю Ван пыталась напомнить ему о сыне, просила его встречаться с ним чаще, хотя бы раз в неделю. Однако все её просьбы вызывали у Императора только раздражение. Воспитанием юноши занимались евнухи, и Ю Ван видела, что кроме развлечений они ничего не делали. Играть было легко, потому что это нравилось их сыну и он не расстраивался, как во время встречи с учителями счёта и каллиграфии.

– Мы отправили Чэнь Тана служить в провинцию к губернатору Сяо. Но теперь нас стали волновать эти рабыни хунну, которые работают в садах. Они нам мешают… – он замолчал, думая, что сказать ещё. Его жена тоже молчала, опустив голову. Её губы тронула еле заметная улыбка, так как она знала, кого на самом деле волнует эта проблема, но ждала, пока муж сам предложит ей решение. Однако Юань Ди молчал, прохаживаясь из угла в угол.

– Может быть, их тоже отправить подальше? – осторожно предложила она. Император остановился и посмотрел на неё внимательным взглядом. Он ждал продолжения. Его жена добавила: – Вместе с бледными рабами? Они тоже здесь не нужны. Кстати, в том году вода снесла все мосты и много деревень на реке Во. Пусть Бао Ши отправит их всех туда. Для них там много работы. Мужчинам нужны женщины, поэтому они не помешают местным жителям.

– Пожалуй, это правильно. Мы подумаем над этим.

– Сын Неба так мудро решил проблему с генералом Таном, но ещё остался брат Чжи Чжи. Он тоже может стать опасным… Не сейчас, но однажды…

– Хуханье? Но ведь он подписал договор и теперь наш слуга, – недовольно возразил император.

– Ты прав, Владыка Неба. Раньше его сдерживал старший брат. Теперь его нет. И он свободен. За это время у хунну родилось много детей. Кто-то из них может напасть на империю, которую охраняет Премудрый Правитель.

– Может и напасть… – Юань Ди озадаченно нахмурил брови и сел в кресло. Ю Ван терпеливо ждала. Два дня назад, когда служанки донесли ей о том, что наложницы Фу и Фан напомнили императору о последней наложнице, она испугалась не на шутку.

Это была страшная тайна. И сейчас она угрожала ей напрямую. Никто, кроме неё, не знал, что когда два года назад в гарем императора привезли пятнадцатилетнюю девушку по имени Ван Чжаоцзюнь²⁸, Ю Ван была одной из первых, кто услышал и оценил её игру на семиструнном инструменте цисяньцинь. Ещё тогда эта девушка произвела на императрицу сильное впечатление. Это юное создание было идеалом гармонии и красоты.

Не сдержавшись, Ю Ван сказала ей об этом в растроганных чувствах. Видимо, восприняв слова императрицы как наивысшую похвалу, девушка наотрез отказалась заплатить старшему евнуху Ши Сяню большую сумму за то, чтобы тот помог представить её императору. Платили все, поэтому такое поведение было неслыханным нарушением неписанных правил гарема. И, естественно, за ним должно было последовать наказание.

Так случилось, что через несколько дней императрица остыла и осознала угрозу, которую таила в себе красота новой наложницы. А оскорблённый старший евнух Ши Сянь кипел от злобы, придумывая одно наказание страшнее другого, но все они были слишком прямолинейными и заканчивались смертью. Однако в гареме нашлась одна служанка, которая как бы невзначай посетовала на то, что её красоту никто не изображает на картинах, а ведь она ничем не уступает этой новой юной наложнице. И будь она художником, то обязательно изуродовала бы её лицо.

Ши Сянь отличался хитрым умом, поэтому в его воображении сразу же возник план коварной мести, при этом он был уверен, что придумал его сам. Он сразу же наведался к придворному художнику, который по обычаю рисовал картины всех новых наложниц для последующего представления императору. Тот нарисовал юную красавицу Ван Чжаоцзюнь с родинками на щеках и шее. Поэтому, когда старший евнух принёс императору её портрет, тот с брезгливостью отвернулся и больше никогда не вспоминал о «последней наложнице». Ей дали имя Минфэй, после чего окончательно забыли. Девушка, не зная об этом, из гордости не напоминала о себе и не обращалась к евнухам, чтобы исправить своё положение, веря, что император рано или поздно вспомнит о ней. Жена императора вздохнула с облегчением и тоже забыла о ней. И вот теперь, услышав о «последней наложнице», она снова испугалась. – Хуханье нам пока не мешает, – наконец, произнёс император и перевёл взгляд на неё.

– Сын Неба прав, как всегда, – нежно ответила Ю Ван и склонила голову. – В последний раз, когда Хуханье приезжал сюда, он просил породниться с императором…

– Да, мы помним.

– Почему бы не подарить ему в знак наивысшей благодарности одну из наложниц? – её воркующая интонация не усыпила его, и Юань Ди сразу же настороженно спросил:

– Кого ты имеешь в виду?

– Минфэй. «Последнюю наложницу».

– Пусть принесут её портрет! – приказал он и, дождавшись евнуха с картиной, пренебрежительно усмехнулся. – Хуханье не очень обрадуется такому подарку.

– Подарок императора – всегда огромная честь. Особенно наложница из его гарема, – в тон ему, с лёгкой иронией добавила Ю Ван.

– Кстати, к её лицу очень подходит тот уродливый варвар со шрамом. От него исходит угроза. Я это чувствую. Он убил слугу твоего брата… и не нравится мне. Как и те певцы, которые пели под навесом. Слепой и молодой. Они чужие. И неприятные. Да, ты права, все эти страшные рабы похожи друг на друга и могут понравиться хунну. Хунну любят всё очень страшное, – Юань Ди впервые за долгое время рассмеялся, и его жена решила промолчать, чтобы не повлиять на принятое решение.

Сразу после этого разговора к губернатору Бао Ши был послан гонец. Ему было приказано забрать всех рабынь из садов внутреннего города и убрать их из столицы Чанъань вместе с бледными рабами. Второй гонец был отправлен к Великой Стене, на север, чтобы известить нового шаньюя Хуханье о великом подарке императора.

ГЛАВА XII. ЗНАКОМСТВО С НАЛОЖНИЦЕЙ МИН ФЭЙ

Римляне были рады, когда узнали, что их отправляют строить город. Но известие о том, что туда же привезут всех выживших женщин хунну, среди которых они надеялись найти своих жён, вызвало неописуемый восторг – все возбуждённо рассказывали друг другу, где и когда оставили их в столице Чжи Чжи, кого видели во время перехода, и жизнь теперь казалась им не такой ужасной, как ещё несколько дней назад.

Около тридцати человек не могли передвигаться из-за ран, полученных во внутреннем городе, но убитых не было. И это тоже казалось чудом. Однако через день пришла другая новость – Лация, Павла Домициана и Зенона оставляли в столице. Их должны были отправить к новому шаньюю Хуханье. Больше пока ничего не было известно. Однако этой же ночью снова появился старый проводник Годзю, который рассказал Лацию, что его ждёт.

Приказ императора гласил, что раба со шрамом и двух певцов он дарит новому шаньюю хунну вместе с одной из наложниц, как знак наивеличайшей милости. Женщина должна будет стать женой Хуханье и укрепить мир. Об этом ходит много слухов, но все они странные. Понятно было одно – император хотел приблизить нового шаньюя и избежать нападений на империю Хань. Но зачем вместе с наложницей дарил трёх римлян, никто не знал.

Старый кочевник пока ничем не мог помочь, потому что уезжал по просьбе губернатора на запад, в долину своенравной реки Во. Там надо было найти удобное место для постройки города. Но он пообещал, что узнает, куда их отвезут и где они будут жить за Великой Стеной. Тогда можно будет выкупить их, так он сказал. Юные братья были настолько расстроены этой новостью, что расплакались и забились в угол.

Лаций тоже переживал. Он не мог поговорить с Чоу, не знал, выжила ли Саэт, и если да, то как переживёт разлуку с Зеноном. Ему было трудно понять, почему Фортуна сначала поманила его надеждой, а теперь снова решила наказать.

Павел Домициан воспринял этот удар судьбы стойко. Он понимал Лация, но надеялся, что новому шаньюю понравятся его песни, и он сможет там выжить. Старому кочевнику Годзю он не верил, считая того предателем. Зенон всю ночь плакал и ворочался, не в состоянии уснуть. Марк успокаивал его, но ему самому было нелегко.

Лаций всё это слышал и долго не мог заснуть. Только на рассвете он забылся коротким, тревожным сном. Ему приснился Чжи Чжи со стрелой в носу. Шаньюй всё время смеялся, булькая кровяными пузырями из раскрытого рта, и стрела вместо носа дёргалась в такт его смеху. Потом появился старший ханьский евнух, его сменил погибший воин в чёрном халате с застывшим в глазах удивлением, ему на смену пришла Эмилия, но почему-то её лицо закрывало облако. Лаций слышал, как она плачет. Её фигура проплыла мимо и исчезла. Последним появился начальник стражи Фу Син. Но он никуда не исчезал. Только сильнее и сильнее тряс его за плечо, недовольно повторяя какие-то слова.

Наконец, Лаций проснулся и понял, что начальник стражи не снится и пытается его разбудить. Прощание с товарищами было тяжёлым. Лаций и Зенон тащили свои железные шары, как обреченные на смерть. Павел держался за верёвку, привязанную к поясу Лация. Римляне опускали взгляды, у многих на глазах были слёзы. Им уже сняли цепи и заменили на верёвки, которые не растирали ноги так сильно, как железо. Марк с Зеноном обнялись и долго не могли расстаться. Их силой оторвали друг от друга и несколько раз ударили палкой.

Дорогу до ворот дворца Лаций не помнил. Старый сарай для него сразу сменился маленькой комнатой, где они провели всю ночь и следующее утро. Во второй половине дня пришли евнухи и приказали следовать за ними. Лаций проверил привязанный под поясом нож и подумал, что закончить жизнь, убив несколько евнухов, тоже неплохо. Хотя глупо и не так почётно, как в бою, с мечом в руках. Наверное, погибнуть от руки молодого воина в чёрном халате было бы намного лучше, чем в полутёмной комнате, где их собирались сделать бесполыми существами, но выбирать не приходилось.

Однако оскоплять их никто не собирался. Евнухи показали, где помыться и какую одежду надеть. Потом отошли в сторону и стали ждать. После того как они помылись, их повели странными узкими улочками между высокими стенами и вывели в небольшой сад. Там было около десяти деревьев, похожих на вишню. Евнух поклонился одетой в светло-зелёный халат фигуре на лавочке под деревом и повернулся к Павлу Домициану.

– Ты будешь петь вместе с Минфэй. Она будет говорить тебе, что делать. И твоему сыну. А ты, – обратился он к Лацию, – должен будешь стоять и слушать. Если тебя будут спрашивать, ты должен отвечать. Если нет, молчи! – евнух отошёл к лавке и сел позади девушки. С другой стороны стал второй евнух. Ещё пять или шесть сидели под деревьями. Они держали в руках какие-то музыкальные инструменты со струнами, маленькие бубны, медные тарелки, колокольчики и флейты. Рядом лежали цветы. Совсем свежие. Лаций вдруг понял, что на сегодня его долгая дорога в неприятное будущее закончилась.

– Подойдите ближе! – раздался звонкий голос с лёгким оттенком грусти. Павел и Зенон приблизились. Лаций стал у них за спиной. Минфэй оказалась очень миловидной девушкой с невероятно правильными чертами лица, маленьким носиком и тонкими бровями. Только глаза были непохожими на глаза других ханьских женщин, они были шире и больше, притягивая к себе взгляд. Чёрные ресницы ещё сильнее увеличивали это впечатление, и, казалось, что они занимают большую часть лица. Маленький носик и аккуратные губы не портили, а дополняли эту красоту. В ушах висели две серёжки, к которым снизу были прикреплены два полупрозрачных шарика из драгоценного камня цвета морской волны. Волосы были собраны на голове в причудливую причёску: узел на затылке скрепляли три золотые спицы. От него в разные стороны отходили два пучка волос, которые, не касаясь ушей, плавными полукругами опускались дальше вниз, к тонкой нежной шее. Верхнюю часть волос от затылка до лба закрывала красивая композиция из золотых цветов с камнями и жемчугом. На лбу она переходила в тонкую сеточку из крошечных блестящих камешков и заканчивалась в форме треугольника, направленного между бровей к носу. Там же, на самом краю был закреплён маленький овальный медальон с красным камнем. Воротник халата был поднят и огибал её шею ровной плавной линией, подчёркивая контуры лица. «Драгоценная птичка в золотой клетке», – подумал Лаций. Девушка подняла веер и сделала знак евнуху. Тот сразу принёс ей длинный инструмент с несколькими струнами. – Спойте мне ваши песни, – попросила она, и Павел с Зеноном стали петь то, что выучили во время перехода в столицу. Минфэй подыгрывала им, находя правильные звуки, и вскоре они уже пробовали петь вместе. Лаций скучал и молчал.

Через несколько дней девушка стала расспрашивать их о хунну и Парфии, Азии и Риме. При этом, слушая рассказы Лация или Павла, она рисовала на длинных полосах бумаги странные рисунки из линий, которые привлекли внимание Лация больше, чем пустые разговоры о непонятной ему гармонии.

– Красота всегда связана с силой тела и гибкостью ума, – ответил ей однажды Павел, когда Минфэй однажды попросила описать его это слово. – Сильный человек подобен большому высокому дереву, но сильный ветер может сломать его. А умный человек похож на травинку, ей ветер не страшен, но любое животное может наступить на неё или съесть, – с вдохновением рассказывал он, польщённый её вниманием. – Поэтому важно быть сильным и гибким.

– Как странно. Я считаю, что красота – это гармония четырёх начал, – ответила Минфэй. – Первое – это ритм. Вот этот семиструнный цисяньцинь²⁹ помогает понять весь мир и всех людей. Он отражает струны их души. Второе – это понимание символов и красок природы. Для этого надо уметь рисовать и читать картины других. Третье – это гармония. Гармония помогает воспринимать каждый день по-новому и находить в нём что-то новое. То, что было большим вчера, сегодня может стать маленьким. А маленькое – большим. Но они всегда будут вместе в одно и то же время. Этому учит каллиграфия. Мы учимся писать с детства. Четвёртое – это умение думать, рассуждать. Мысль бесконечна, она не может прерваться или остановиться. Чтобы понять это, надо постоянно вести её между двумя противоположными силами, которых в природе очень много.

– И это всё должен уметь мужчина? – не выдержав, спросил Лаций.

– Нет. Зачем? Мужчине не надо владеть красотой. Ему надо владеть женщиной, – с наивной улыбкой, как будто учила его прописным истинам, ответила наложница.

Вернувшись вечером в комнату, Лаций назвал её ханьским Цицероном, на что Павел и Зенон с жаром возразили, что он не чувствует её слов и мыслей, которые похожи на прекрасных птиц в голубом небе.

– Да я половину слов не знаю, которые она говорит! – возмущался он и с раздражением добавлял: – И знать не хочу. Зачем они мне? Они вам, что, петь помогают? Тебе хорошо, у тебя цепей на ногах нет. Можешь с места на место ходить. А для меня это тяжело.

– Ты прав, – соглашался Павел. – Вот, один из евнухов сказал, что у неё «рот, как водопад», а для меня она звучит, как горный ручей…

– Замолчи, ты, ручей! – не выдержал Лаций. – И так тяжело!

– А мне не очень тяжело, – неожиданно вставил Зенон и покраснел. – Она такая добрая и красивая…

Павел Домициан, вздохнув, пробормотал:

– Может, эта красота разжалобит наших богов и спасёт нас от смерти. Как ты думаешь? Хунну просто так кормить не будут. Кто сейчас там с тобой стадом поделится? Только пение и прокормит. Там народ дикий, сам знаешь.

Лаций в таких случаях махал рукой и ложился в угол, чтобы дать отдых уставшим ногам. Зенон оставался со слепым певцом, и они, бывало, до глубокой ночи обсуждали слова императорской наложницы.

Однажды она спросила Лация, чего бы он хотел больше всего на свете.

– Вернуться домой, – сразу же ответил он. – Жаль только, боги не хотят мне помочь.

– Разве боги не дают тебе счастье? Ты жив, – удивилась она.

– Ему, может, и дают, – кивнул Лаций в сторону Павла. – Он живёт своими песнями. Он всегда рад, когда его слушают. А мне здесь жизни нет. Я не умею петь. Мука одна.

– А тебе, юноша? – повернулась она к Зенону.

– Не знаю, – замялся тот. – Мне сложно судить, я ещё молод. Когда я пою здесь, мне хорошо. Но когда возвращаюсь назад, то плохо, – он опустил взгляд и снова покраснел. Лаций с пониманием вздохнул и, скривив лицо, отвернулся. Красавица явно нравилась подростку, но ему было от этого не легче.

Время шло, и скоро должен был приехать новый шаньюй хунну. Поэтому Лацию хотелось, чтобы это время либо пролетело быстрее и он смог наконец понять, как ему жить дальше, либо случилось что-нибудь такое, что снова изменило бы его судьбу.

– Вы никогда не видели гармонию звёзд. Сегодня вы сможете вернуться сюда вечером, и я покажу вам их красоту, – сказала наложница. Зенон и Павел были вне себя от счастья. Недовольным остался один Лаций.

Вскоре им принесли немного еды. Проглотив свою часть и запив водой, он плавно сполз под дерево и сразу же заснул крепким сном, не слушая разговоры наложницы со своими товарищами. Заметив это, Минфэй на следующий день предложила ему остаться в той комнате, где их держали по ночам. Лаций был рад этому предложению и искренне поблагодарил её.

Через несколько дней, буквально накануне приезда послов шаньюя, произошёл случай, о котором Лаций не рассказал им, но который заставил его насторожиться. Когда они все втроём были в комнате для умываний, у него вдруг исчез нож. Он так привык, что тот всегда был привязан под рубашкой на поясе, что даже забыл о нём. Лишь одевшись, он вдруг понял, что не чувствует сбоку привычной тяжести. Он кинулся искать его под лавкой и за бочками с водой, но ножа нигде не было. Никто ничего не говорил, евнухи не задавали никаких вопросов – всё было, как обычно. Только ножа не было.

Весь день Лаций ломал голову над этим, но так и не мог вспомнить, был ли нож у него до того, как они пришли мыться, или нет. А утром, когда на небе ещё только занималась заря и сон был таким сладким, что не хотелось даже шевелиться, его неожиданно разбудил Павел.

– Ты что? – недовольно спросил Лаций, с недоумением моргая и пытаясь понять, что произошло. На стене ещё не было видно полосы света – значит, солнце ещё даже не встало.

– Тише, тише, – умоляющим голосом прошептал слепой певец. Его слова напомнили о вчерашней пропаже. Сон как рукой сняло, и в груди сразу заныло от неприятного предчувствия.

– Нашли? – шёпотом спросил он.

– Что нашли? – опешил Павел. Было видно, что он собирался рассказать не об этом.

– Нож нашли?

– Нож? Ах, вот оно что! – он поднял брови вверх и задумчиво покачал головой. – Теперь понятно…

– Да что понятно?! Говори ты скорей! Что случилось? – Лаций посмотрел на Зенона, но тот растерянно развёл руками в стороны.

– Мы пели в саду. Я заснул. Потом он меня разбудил и сказал идти обратно. Вот и всё.

– Помолчи, – прервал его Павел и рассказал, что произошло. Они вдвоём остались с наложницей Минфэй слушать ночную гармонию и стихи о красоте ночи. Она читала им долго, пока не устала. Евнухи проводили её во внутренние комнаты. А Павел с Зеноном подошли к самому краю каменного ограждения, ожидая стражников. Юноша хотел посмотреть на звёзды не сквозь ветки деревьев. Обычно воины и евнухи возвращались сразу, поэтому они спокойно ждали их у ограды.

Однако время шло, и никого не было. Зенон присел на землю и заснул. Когда раздались голоса, Павел хотел сначала разбудить его, чтобы поспешить им навстречу, но что-то в их интонации насторожило его. Они вели себя слишком нервно. Это были старший евнух и две женщины. Ши Сянь показывал им, где сидит наложница, где стоят рабы, что они поют, когда уходят и кто их уводит. Они говорили о наложнице Минфэй и большом рабе со шрамом на лице. Две женщины постоянно напоминали старшему евнуху, что наложнице надо сделать такие же шрамы, как у Лация, чтобы испортить её красоту. Тот ответил им, что у него есть нож, которым это можно сделать. И есть человек, который сделает это. В итоге виноват будет раб со шрамом, как он сказал.

У старшего евнуха были свои счёты с Минфэй. Она никогда не платила ему и его слугам, поэтому он хотел её наказать. Две женщины были рады услышать такие слова. Они хотели знать, где можно было бы спрятаться, чтобы увидеть, как всё произойдёт. Но старший евнух Ши Сянь сказал, что ночью это невозможно. Будет темно, и они ничего не увидят. Но главное, их могут хватиться на женской половине, и тогда беды не миновать.

Лаций сидел, тупо глядя на появившееся на стене пятно света. Лицо ничего не выражало, но мысли уже были там, в саду, где ночью его ножом должны были изрезать лицо Минфэй. Всё было ясно и понятно. Люди везде были одинаковыми. Он рассказал Павлу о своих подозрениях и пропаже ножа. Тот сразу всё понял.

– Может, лучше ей рассказать? – с жалостью в голосе спросил Зенон.

– Подожди, дай подумать, – не глядя на него, пробормотал Лаций. Слепой певец только вздохнул, понимая, что юношей руководит любовь к красивой наложнице. Но сейчас надо было думать о своём спасении, а не её красоте.

Целый день их никуда не выводили. Ближе к вечеру всё объяснилось – в столицу приехал посол шаньюя хунну и сообщил, что завтра должен прибыть сам Хуханье. Полдня эту новость сообщали по всему дворцу, пока не донесли до Минфэй. Это потребовало от неё слов благодарности и признательности, которые должны были записать и передать императору. В этот день она должна были провести последний вечер «в тихой гармонии душ» с двумя певцами.

– Слушай, как можно свалить вину на меня, если я буду там? – спросил Лаций.

– Только убить тебя, – задумчиво ответил Павел. – Или напоить вином, чтобы ты заснул, а потом вложить в руку нож. Ну а как ещё? Не знаю даже…

– Получается, мне надо остаться здесь, чтобы там меня не стукнули по голове или не отравили, – сокрушался Лаций. – Но меня могут и здесь убить, а потом выволочь тело в сад.

– Да, боги запутали наши пути невозможно… – философски заметил слепой певец.

– Можно сказать ей, чтобы спряталась, а Павел сядет на её место. У него голос звучит как у неё. Никто не заметит. Особенно если под струны петь, – предложил Зенон.

– Ну ты сказал! Какое там похож! Немного так… я просто подражаю, – засмущался польщённый певец, – только когда мы поём вместе, ну, ты знаешь, иногда получается, да. Она – само совершенство…

– Подожди! – прервал его Лаций. – Кажется, я знаю, что делать. Ну-ка, расскажи мне ещё раз об этой красоте и гармонии! – потребовал он от Домициана и крепко схватил его за плечи. Слепой певец стал сбивчиво объяснить ему всё то, что за две недели успела поведать им «последняя наложница» императора. Выслушав его, Лаций некоторое время обдумывал услышанное и потом вкратце рассказал ему свой план.