Kitabı oku: «Туманы Ричмонда», sayfa 8

Глава 27

Выехав из Пало-Алто, мы, миновав район городков Монтерей и Пасифик Гроув, отправились в природный заповедник Point Lobos, который находился совсем рядом с конечной целью нашей поездки.

Тропинки вели нас по крутым скалам причудливо изрезанного сине-изумрудными бухтами побережья океана. Внизу плескались волны. Они разбивались о скалы и иногда обдавали нас мелкими брызгами. Попадались сосны, искривлённые ветрами так, что казалось над ними поработал современный скульптор концептуалист. Морских котиков и выдр здесь можно было увидеть чаще, чем людей. Ева почти всю дорогу смотрела по сторонам и молчала, но и без слов было понятно, что ей здесь очень нравится. Затем мы отправились в Кармель.

Остаток дня мы ходили по колоритному городку, который так любят художники и писатели. Его причудливые домики как будто построены гномами или хоббитами, и можно подумать, что именно здесь, выйдя на пенсию, живут некоторые из героев романов Толкиена.

Мы заходили в многочисленные картинные галереи, а после ужина в ресторанчике пошли посмотреть закат на пляже. Вся береговая линия Калифорнии смотрит на запад, и закаты здесь невероятно красивые. В Кармеле к океану ведут небольшие узкие улочки, других в этом городке просто нет. Ты идешь и почему-то не ощущаешь, что скоро берег. И когда неожиданно перед тобой распахивается громада Тихого океана, охватывает необъяснимое чувство восторга.

Мы пришли вовремя. Золотой шар медленно опускался за горизонт, окрашивая воду оттенками жёлтого, красного, оранжевого цветов. Океан, как древнее мудрое животное, умиротворял, успокаивающе кивая нам верхушками невысоких волн и шепча: «Так было всегда, так будет всегда».

На пляже небольшого живописного залива почти никого не было. Из-за лёгкого ветерка становилась прохладно, и я приобнял Еву. Так мы и простояли до момента, когда солнце провалилось в океан и резко стало темно.

Вернулись в нашу гостиницу мы почти ночью. Тут у меня возникла идея.

– Пойдем купаться в бассейне.

– Совсем же темно и холодно.

– Бассейн подогревается.

– Я не взяла с собой купальника.

– Там никого нет. Кому, кроме нас, придёт в голову такая сумасшедшая идея.

– Кому, кроме тебя! – смеясь, поправила меня Ева.

Мы обмотались полотенцами на голое тело и вышли через заднюю дверь к маленькому бассейну, огороженному решётчатым забором, вокруг которого росли сосны. Ночь была звёздная, небо безоблачное, и ярко светила луна. Сбросив полотенца, мы тихонько плавали туда-сюда, а потом легли на спину около бассейна и смотрели в небо. Я не мог вспомнить, когда в последний раз видел столько звёзд. Они были крупными и необычайно чёткими, наверно оттого, что мы были далеко от большого города, а в самом Кармеле мало огней.

– Мне очень хорошо, – сказал я. – А тебе?

– Мне тоже, но как-то не по себе.

– Чего ты боишься?

– Я боюсь за тебя.

Я заглянул ей в лицо. Она серьёзно смотрела на меня, и в полутьме её глаза казались необычайно глубокими. Я нежно потянул её к себе и поцеловал, Ева не сопротивлялась. Мы не заметили, как большая, быстро движущаяся, чёрная туча закрыла небо. Ночь стала темнее. Звёзды и луна исчезли. Мы уже не видели, а только ощущали тела друг друга. …

Этой же ночью мне приснился странный сон. Мы с Евой парили в невесомости в огромном зале. Потолок у него был очень высокий голубого цвета, как небо. Позже я вспомнил, что видел такое в отеле «Венеция», в Лас-Вегасе. Мы парили то поднимаясь, то опускаясь, то кружась в обнимку на месте. Играла божественная музыка, от которой наворачивались на глаза слёзы, а душу переполняли чувства нежности, светлой печали и восторга. Это была хоральная прелюдия Баха.

Мы поплыли по воздуху к одной из дальних стен, на которой висели картины. Из-за расстояния рассмотреть их было невозможно, но почему-то я был уверен, что это картины Питера Брейгеля, которого очень люблю.

Вдруг звук резанул слух, как будто органист ошибся нотой, потом ещё одной. С каждой фальшивой нотой мы как будто наливались тяжестью и парить становилось труднее и труднее. Мелодия распалась на диссонирующие звуки, которые ударяли по нервам, вызывая чувство тревоги и страха. Неожиданно мы оказались у самой стены, и я смог рассмотреть картины. Это были работы Иеронима Босха. Невесомость исчезла, и мы камнем полетели вниз.

Я проснулся с гулко стучащим сердцем и услышал ровное дыхание Евы, которая спала рядом со мной. Я тихонько дотронулся до неё. Не просыпаясь, она пододвинулась ближе, обняла, и положила голову мне на грудь.

Глава 28

Сэм полусидел, полулежал на диване, откинувшись на подушки, и рассматривал психотерапевта, которого знал уже много лет. Билл был один из немногих людей, с которыми Сэм разговаривал достаточно откровенно. Конечно, Аэль не думал делиться с психотерапевтом своими планами и мечтами, но всё то, что касалось прошлого, его взаимоотношений с дедом, а также своего эмоционального состояния, он не скрывал. В конце концов старик очень сильно помог ему в своё время, и было вероятно, что не так далёк тот час, когда его помощь понадобится снова.

Сэм не видел Билла, наверное, месяца три, а то и более. За это время старик сдал. Голова облысела окончательно, морщины ещё больше прорезали похудевшее лицо, а глаза за толстыми стеклами очков стали ещё более выпуклыми, как у насекомого. Вдруг Сэма осенило: Билл похож на зелёного богомола, которого он иногда замечал на веранде и на участке позади дома. Эта мысль вызвала прилив отвращения к старику. Возникло желание подойти к нему и с силой тряхнуть, чтобы тот наконец заткнулся. Сэм дёрнулся, чтобы встать, но переселил себя и сдержался. Губы Билла перестали шевелится, и он замолчал, выжидательно смотря на Сэма.

– Да? – вопросительно сказал Сэм.

– Ты перестал регулярно ходить ко мне. Ты хоть продолжаешь принимать таблетки?

Сэму не хотелось отвечать. Он привычным движением поправил волосы и неопределённо покачал головой.

– Время от времени.

– То есть ты опять бросил?

– Надоело. Они делают меня почти таким, как все: скучным и ординарным. Когда я не на таблетках, то могу всё. Я – суперчеловек. Моя сила и гениальность не имеют границ.

– Сэм, если ты не будешь их принимать, может быть срыв, как прошлый раз, а то и хуже.

– Великий боксёр Майк Тайсон тоже сидел на таблетках. Но перед важным боем он переставал их принимать. Затем выходил и разрывал соперника. У меня сейчас тоже очень важный период жизни.

– Если твоя болезнь будет продолжать прогрессировать, то со временем ты больше вообще не сможешь себя контролировать.

– Сколько у меня осталось времени док до того, когда я могу полностью слететь с катушек?

– Не знаю, скажем лет пять, не больше.

– Мне, пожалуй, хватит.

– Хватит для чего?

– Сделаться тем, кем мне быть суждено.

– Давай об этом поговорим. В чём ты видишь своё предназначение?

– Нужен материал для новой статьи в «Психология сегодня»?

– Ты меня просто очень беспокоишь.

– Не волнуйся, Док. У меня всё в порядке.

На самом деле состояние Сэма не было стабильно. Ощущение своего величия, своей экстраординарной роли в истории человечества накатывало волнами и уходило, сменяясь беспокойством и предвкушением катастрофы. Но рефлексировать времени не хватало, он работал не покладая рук, даже спал мало. Среди всех этой суматохи занозой, сидевшей в сознании, всплывало напоминание о том, что он так и не заполучил монету. И Сэм сам не понимал, действительно ли это имеет такое уж большое значение по сравнению с другими делами, или он это сам себе внушил.

– Надо плотнее заняться этим, – сказал Сэм сам себе.

– Чем? – заинтересовался Билл.

– Неважно, мне пора.

Сэм поднялся и, не попрощавшись и даже не взглянув на Билла, вышел из его кабинета.

Глава 29

«Я люблю запах напалма поутру»

Из фильма «Апокалипсис сегодня»

Сэм сидел, развалившись на кресле в одной рубашке, без брюк. Верхние пуговицы рубашки были расстёгнуты, и на его безволосой груди можно было увидеть амулет в форме солнечного колеса, который висел на изящной золотой цепочке.

Лилит заканчивала натирать какой-то мазью колено Сэму. Боль беспокоила его очень давно – последствие старой футбольной травмы. Сэм приподнял Лилит и посадил её на здоровое колено, так что она была вполоборота лицом к нему.

– Это важный вечер для меня. Можно сказать, мой первый бал. Ты в форме?

– Конечно. Не сомневайся, обаяю всех.

– Не перегни палку, – засмеялся Сэм. – Всё-таки главное лицо на этом мероприятии я.

Сэм подтолкнул Лилит, и она встала. Поднялся и Сэм, начал одеваться.

Банкет для доноров на предвыборную кампанию Сэма должен был вот-вот начаться. Несколько человек уже вошли, и Сэм знал, что пора выходить в зал, встречать гостей и завязывать беседу.

Они подошли к большому зеркалу. Сэм – в тёмно-сером костюме, Лилит – в строгом, но элегантном вечернем платье тёмно-синего цвета. Он собирался представлять женщину как свою помощницу по связям с общественностью.

«Мы выглядим, как голливудская пара», – думал Сэм, смотря на себя в зеркале и поправляя галстук. Видимо, нетрудно было догадаться, что она его любовница. «Для мэра Сан-Франциско, парень, конечно, подошёл бы лучше, – усмехнулся он собственной шутке. – Но она должна произвести впечатление на мужчин, и ей хватит ума при этом не вызвать ревности у их жён». Если бы это было выгодно, Сэм действительно мог бы завести себе любовника вместо Лилит. Но это принесло бы ему дополнительные очки только на уровне города, возможно штата. Для его более долговременных планов это не было полезным.

Каждый из присутствующих заплатил по пятьдесят тысяч долларов, чтобы находиться на этом обеде, и конечно, для тех, кто оценивал политический потенциал Сэма высоко, это был только первоначальный взнос, дающий возможность лично встретится с кандидатом. Такая жалкая сумма не могла влиять на будущего мэра Сан-Франциско или даже губернатора Калифорнии. Для Сэма важность таких встреч была не столько в сборе пожертвований, сколько в возможности укрепить или же установить новые ценные связи.

Наконец Сэм и Лилит вышли в зал и начали обходить пока ещё немногочисленных гостей и знакомиться с теми, кого хозяин дома не знал лично. На многих доноров Сэм имел досье. Были и такие, о которых он только слышал и пытался вспомнить, что о них знает. Это была политическая и бизнес-элита города или, по крайней мере, люди, считающие себя таковыми. Сэм не испытывал ничего, кроме презрения, к этим людишкам с их мелкими страстями и никчемными потугами. Не было сомнений, что каждый из них представлял себя в роли будущего кукловода Сэма, в случае его успеха. «Посмотрим, кто кого будет дергать за верёвочки», – думал хозяин дома, пожимая гостям руки и улыбаясь широкой дружелюбной улыбкой, которая не сходила с его лица.

Он подошёл к высокому старику, благообразного, респектабельного вида. Это был Джон Галлагер, который получал контракты от города уже десятки лет. Он начал с маленькой мусорной компании, которая каким-то образом осталась единственной в городе. Говорят, без взяток там точно не обошлось. Теперь у него таких компаний было несколько. Джон чем только ни занимался: от ремонта дорог до обеспечения ночлега бездомным. Про этот последний бизнес ходило много шуток. Говорили, что если бы все знали, как хорошо добрые дела оплачиваются, то их стремились бы делать гораздо больше людей. Один репортёр написал, что, судя по тому, сколько это обходится казне города, бездомным предоставляют номер в отеле «Фэрмонт». Впрочем, после этой статьи журналиста вскоре уволили то ли за роман с коллегой, то ли за что-то другое.

С Джимми Ламберто Сэм простоял довольно долго. Полноватый мужчина с приглаженными тёмными волосами, которые уже начинали заметно редеть на макушке, имел репутацию решалы, не чурающегося связей с местным криминалом. Ладони у него были широкие, с короткими и толстыми пальцами. Здороваясь, он крепко, как будто стараясь причинить боль, сжал руку Сэму. Хозяин дома в душе усмехнулся и ответил лёгким рукопожатием, давая возможность Джимми самоутвердиться. Беседуя, Сэм не мог не отметить, что Джимми бесцеремонно разглядывает высокую грудь Лилит, которую выгодно подчеркивало её вечернее платье. «Главное, чтобы ты не захлебнулся слюной и не умер, голубчик! Ты ещё мне пригодишься», – веселился в своих мыслях хозяин дома.

Увидев новую гостью, Сэм поспешил раскланяться с Джимми. Функционеру Демократической партии, этакому серому кардиналу в юбке, Кэти Торрози было почти семьдесят. Она знала всё и всех, варящихся в котле местной политики. Несмотря на скромную зарплату бюрократа, Кэти ухитрилась сколотить многомиллионное состояние, делая удачные инвестиции, и, как поговаривали злые языки, без инсайдерской торговли здесь не обошлось. Сэму в принципе было всё равно: выставляться от демократов или республиканцев. Но даже дети знали, что в этом городе нет шансов на победу в выборах, если ты не левый демократ, потому Торрози могла стать для него важным союзником.

Худенькая, с аккуратной причёской хорошо прокрашенных волос светлого цвета, в платье из какого-то бутика, Кэти для своего возраста выглядела лет на пятьдесят пять, не больше. Сложно сказать, была ли это, в основном, заслуга природы, её личного косметолога или пластического хирурга, но результаты, как говорится, были на лицо.

Торрози танцующей походкой подошла к Сэму и дотронулась до его руки в районе локтя:

– Сэм, я столько о вас слышала!

– Я уверен, что я слышал о вас ещё больше, Кэти.

Кэти дотронулась до его руки ещё раз и засмеялась:

– У вас хорошие шансы. Вы молодой, красивый и успешный мужчина. Я уверена, что вас ждёт блестящая политическая карьера не только в городе, но и на уровне штата, а возможно, и на национальном уровне.

– Спасибо Кэти, но об этом рано ещё говорить.

– Не скромничайте, многие мои друзья возлагают на вас большие надежды, и я тоже. Мы можем помочь вам пойти далеко, если, конечно, наши взгляды будут совпадать …

– Я понимаю, Кэти. Спасибо за ваши добрые слова. Я уверен, что мы можем гармонично работать вместе.

– Нам нужно обсудить это в более приватной атмосфере. Мой секретарь свяжется с вами, чтобы договориться о нашей встрече.

Торрози кокетливо засмеялась, тряся чёлочкой, и, сжав на прощание его предплечье, отошла. «Это действительно прорыв, – подумал Сэм, – конечно, если слова Кэти можно принимать за чистую монету».

Банкет продолжался долго. Был уже поздний вечер, когда все разошлись. Лилит пошла в душ, а Сэм решил слегка расслабиться: развёл огонь в камине и для начала налил себе шотландского виски со льдом и не спеша, смакуя, выпил. Но этого ему показалось недостаточно. На овальном столе из чёрного мрамора он сделал две дорожки кокаина и обрезанной трубочкой для коктейля втянул их себе в нос. После этого Сэм почувствовал такой огромный прилив сил, что казалось, если бы захотел, то взлетел бы, поднимаясь всё выше и выше над городом, пока не увидел бы людей такими, какими всегда их воспринимал: маленькими, суетливыми муравьями, вечно спешащими по своим никчемным делам. Затем он включил музыку, выбрав «Полёт валькирий» Вагнера. Закрыв глаза, он немного послушал, а потом начал двигаться и кружиться перед зеркалом в каком-то диком танце, нелепо размахивая руками как будто лопастями пропеллера.

Вдруг его охватило беспокойство. Что-то было не так. Ему казалось, что кто-то, способный проникать в самую глубину его мыслей, внимательно и недоброжелательно наблюдал за ним. Сэм огляделся. Это мерзкий кот Адама, которого приволокла к нему в дом Лилит, тихонько прошмыгнул в неплотно притворенную дверь в комнату и, усевшись на полу, уставился на него своими огромными, словно человеческими, глазами. На Сэма волной накатил страх, а потом пришло бешенство. Он резко бросился к коту. Тот попытался улизнуть обратно в щель двери, но Сэм с торжествующим криком ухватил его за загривок. Кот изловчился и полоснул его когтями задних лап по руке. Потекла кровь. Сэм в дикой злобе подбежал к камину, кинул кота в огонь и прижал его тело кочергой, чтобы тот не вырвался. Шерсть вспыхнула мгновенно, и ужасный вопль продолжался недолго. Когда он затих, Сэм глубоко, с блаженством втянул в себя запах паленной шерсти и горелого мяса, открыл окно и вышел из комнаты.

Лилит стояла под горячим душем немного боком, стараясь, чтобы вода не попадала на правый бок, где виднелась заживающая ссадина в обрамлении желтеющего отёка. С неделю назад, сидя на диване, она спорила с Сэмом о какой-то мелочи, когда он подошёл и в раздражении ударил её ногой в ботинке. Бок очень болел, она боялась, что там трещина в ребре, но обошлось. Врачу Лилит сказала, что упала, спускаясь с лестницы. С этого момента она поняла, что с Сэмом надо быть осторожнее. Лилит даже какое-то время раздумывала не уйти ли от него, хотя знала, что этого не сделает.

Когда она услышала страшный вопль кота, то поняла, что Сэм что-то сделал с Булгаковым, которого всегда ненавидел. Она закрыла уши руками, медленно опустилась на корточки и сидела так под душем ещё очень долго, хотя давно всё стихло. У неё не было сомнений, что кота больше нет.

В её памяти всплывали картинки из прошлого. Лилит видела маленький пушистый серый комочек, который они с Адамом привезли домой, вспоминала, как пыталась научить котёнка пить из блюдечка, тыкая его мордочкой в молоко, как, просыпаясь, обнаруживала его спящим в ногах на их кровати, и как он радостно бежал к ней, мурлыча, когда она возвращалась домой с работы. И тут возникло ощущение, что новая сильная и безжалостная Лилит, которую она всё это время взращивала в себе, отступает, исчезает под волной эмоций, которые накрыли её с головой.

Глава 30

Я стоял на площади старинного города. Всё пространство была заполнена народом. Вокруг меня была возбуждённая, гогочущая толпа. И в окнах кирпичных готических зданий виднелось много лиц. Мне показалось, что царит атмосфера праздника, карнавала, а люди в предвкушении какого-то интересного зрелища.

Многие были семьями с детьми. Одна из них была прямо перед мной. Дородная мамаша в длинной юбке и в белом чепце, словно с картины «Молочница» Вермеера, и её муж в шляпе, который поднял мальчишку лет трёх-четырёх на плечи, чтобы ему было лучше видно, – полностью закрывали мне обзор.

Я обошёл их и стал пробиваться в направлении точки фокуса внимания толпы. Пробираясь среди людей, заметил, что не все лица выражают радость. Пожилой мужчина стоял с угрюмым видом, обняв свою жену, которая молча, чтобы не привлекать внимания, плакала. Молодая женщина с маленькой девочкой на руках закрыла глаза и как будто молилась. Чем ближе я подходил к центру площади, тем всё больше ощущал нарастающее возбуждение людей и какое-то витающее в воздухе усиливающееся напряжение. Я приблизился к краю толпы, где стояли с обнаженными алебардами стражники, за которыми начиналось пустое пространство, и почти налетел на долговязого с длинными волосами молодого человека, лицо которого выражало горечь и сдержанный гнев. Я взглянул туда, куда смотрел он. Посреди пустого пространства стоял помост с деревянным столбом, к которому были привязаны люди. Вокруг столба был разложен хворост и дрова. Меня как пронзило током. На площади происходило аутодафе – церемония сожжения еретиков. Я встретился взглядом с молодым человеком. «Может рукописи и не горят, – горько произнёс он, – но этого нельзя сказать о людях».

Показался высокий палач со светлыми волосами, на лице которого была маска. В правой, высоко поднятой руке он держал горящий факел. Увидев палача, толпа зашумела и заулюлюкала ещё громче. «Пепел Клааса стучит в моё сердце¹⁰, – тихо прошептал юноша. – Они будут отомщены», – как будто стараясь убедить самого себя, добавил он.

Мне захотелось подойти к нему и стать плечом к плечу, как стояли спартанцы при Фермопилах, но тут палач приблизился к столбу, и толпа затихла. Он поднёс факел к вязанке хвороста, и вокруг столба взвилось пламя. Несколько мгновений стояла звенящая тишина, только было слышно потрескивание горящих дров, а потом её разрезал страшный, нечеловеческий вой, от которого я проснулся.

Уже несколько месяцев я жил в Кремниевой долине, в Санта Кларе. Через Майкла получил ещё одно поддельное удостоверение на новое имя и соответствующий номер социального обеспечения. Так я стал одним из миллионов нелегалов, которые живут в нашей стране.

Жизнь как будто входила в привычную колею. Я даже устроился в банк на мелкую и очень скучную должность. На такую работу желающих обычно немного, и за меня с радостью ухватились, даже рекомендаций не потребовали. День я проводил на работе, вечером помогал Майклу со сбором информации о группах, с которыми был связан Сэм. Делал выжимки из официальных источников, пользуясь Интернетом. Несколько раз я спрашивал Майкла, не пора ли нам идти в полицию или ФБР, но он каждый раз качал головой и говорил, что у нас пока нет ничего существенного.

Один раз мы ездили в Сиэтл. У меня остались воспоминания о пышной зелени парков, нескончаемыx мостах через озеро Вашингтон и впечатляющих видах на знаменитую гору Рейнир. Хотя город известен своими дождями, стояла сухая погода. Впрочем, Сиэтл всё равно выглядел сумрачным и тоскливым. Небо было серым, и почти все дни нам на головы давило низко висевшее покрывало из облаков. Бесполезной была и наша поездка. Мы пытались выйти на местную группу «Антифы», находящуюся на финансовом обеспечении Сэма, но, видимо, лимит удачи мы исчерпали в Портленде, потому вернулись домой так ничего и не добившись.

Мы оба с нарастающим напряжением следили за набирающей обороты избирательной компанией Сэма. С каждым днём он становился сильнее и сильнее, и мы понимали, что к нему подступиться будет очень трудно.

С Евой я стал встречаться чаще. Добираться до неё стало намного легче, по сравнению с Сан-Франциско. Отношения были по-прежнему хорошие, но она как будто чего-то ждала от меня, а меня начали мучить сомнения, нужен ли ей, по сути, неудачник, и тот ли я человек, который может сделать её счастливой.

На выходные мы поехали в «Таинственное место» – туристическую достопримечательность недалеко от Санта-Крус в горах, покрытых древними деревьями-великанами секвойя.

Еву приводили в детский восторг эксперименты, которые, казалось, нарушали законы физики. На висящем в избушке турнике невозможно подтянуться, держась прямо. Вода каким-то образом текла вверх сама по себе, вместо того чтобы литься вниз, и шарики катились тоже вверх. Люди в избушке с разных точек наблюдения казались то выше, то ниже ростом. Это подавалось туристам как гравитационная аномалия, но я объяснил Еве, что никакого чуда здесь нет. Это место, которые использует особенности внешней среды, которая уже сама по себе сбивает людей с толку. Но главное, конечно, как построена избушка – главный источник оптических иллюзий. В ней пол под наклоном, всё остальное тоже, и это сделано так, что ни изнутри, ни снаружи этого не поймёшь. Из-за этого возникают неправильные восприятия высоты и ориентации объектов. Даже когда туристы стоят снаружи на ровном месте, наклон здания сбивает людей с толку, поскольку человеческий мозг высчитывает высоту предметов, в том числе рост людей, по наклону крыши, а не по линии горизонта, который там невозможно увидеть. Ева слушала мои объяснения, затаив дыхание, а потом сказала, что это ей напомнило ещё раз о том, как субъективно мы воспринимаем реальность.

– Понимаю, – сказал я. – У Герберта Уэльса есть рассказ «Страна слепых». В нём странник, заблудившийся в горах, попадает в долину, полностью отрезанную от внешнего мира. И в ней живёт народ, в котором все люди рождаются без глаз множество поколений. Из-за этого у них совсем другое восприятие окружающего мира, дополненное соответствующей мифологией. Когда путешественник начинает рассказывать то, что он видит, они решают, что у него воспаление мозга, связанное со странными образованиями на его лице, глазами, и хотят их удалить, чтобы его излечить.

– Страшная история, – поёжилась Ева, как будто ей стало холодно. – Но я думала о совсем другом, о пещере Платона.

– Это где люди прикованы в пещере лицом к стене и могут судить об окружающем мире и событиях только по теням, которые они отбрасывают на эту стену?

– С точки зрения Платона, люди полагают, будто благодаря органам чувств мы познаём истинную реальность. Однако это всего лишь иллюзия, попытка увидеть суть вещей по смутным теням на стене пещеры. Мы живём в этом мире теней, и всё, что видим, весь наш материальный мир – проекция идей, которые одни только истинны, вечны и постоянны. Так же как любой треугольный предмет – лишь манифестация идеализированной, абстрактной геометрической фигуры треугольника.

– Может мы тоже только тени?

– В каком-то смысле это так. Мы проекции каких-то вечных архетипов.

– Моисей тоже говорил об этом. Он называл это ролями. Это, наверное, странная мысль, не воспринимай её буквально, но мне иногда кажется, что некоторые люди настолько приближены к сути архетипа, что даже не умирают, а дематериализуются, чтобы возродится позже снова.

– Ты говоришь о Христе после казни?

– Не только. И о дьяволе, о Моисее или Будде, к примеру.

– Буддисты не сочли бы твою мысль оригинальной.

– Да, конечно.

Ева встряхнула головой, отбрасывая волосы с лица, и, как у неё часто бывает, серьёзное выражение лица мгновенно сменилось лукавой улыбкой. Она хитро посмотрела на меня.

– Может я просто земная женщина, но, если ты в ближайшее время не накормишь меня обедом, мне кажется я дематериализуюсь тоже.

– Мы этого не допустим! Тем более есть опасность, что ты потом материализуешься рядом с другим мужчиной.

– Всё возможно! – сказала Ева, смеясь. – История знает немало подобных случаев.

– Вот, оказывается, чему ты учишь своих студентов.

В итоге мы поехали обратно по семнадцатому шоссе, а потом свернули на девятую дорогу, к городку Saratoga. Там находился ресторан «Пернатая лошадь», в который я давно хотел сводить Еву. Конечно, он был дороговат, но это было прекрасное место, когда никуда не надо спешить. Мы пили терпкое красное вино, а официанты носили нам бесконечное количество блюд порцией на два укуса.

После этого мы добрались до Евиного дома и завалились в кровать. На этот раз мне ничего не снилось. Всю эту долгую ночь мы не спали, наши тени сливались в одну, и мы пытались удержать друг друга и эти мгновения, как будто боялись, что вот-вот зазвенит будильник и тени соскользнут со стены навсегда.