Kitabı oku: «Хочу в СССР…?», sayfa 2
Но в конце 80-х случился в нашей стране издательский бум. Те книги, о которых прежде и мечтать не могли, возникали на прилавках с такой скоростью, что глаза разбегались от изобилия. Стало понятно, что всего не купишь. Да и зачем?
А нынче-то уже и сам вовсю пользуюсь электронной книгой. Хотя по-прежнему и приятно подержать в руках какой-нибудь фолиант, однако «читалка», честно признаюсь, куда практичнее. Но папина-то библиотека осталась!
Вот, к примеру, собрание сочинений В.И.Ленина. Слава Богу, что не пятое издание, а всего лишь четвертое. Оно существенно короче: томов на 15. Ни снести его в комиссионку, ни тем более выбросить – рука не поднимается. Дело в том, что многие тома содержат сделанные рукой отца карандашные пометки «на полях», подчёркивания. А кое-где можно встретить и знак вопроса. То есть папа позволял себе вести с Владимиром Ильичом заочные дискуссии!
Многие тома ленинских трудов как бы хранят тепло и моих рук. Хотя пометок не делал, с Лениным не спорил. Однако все обязательные предметы – история КПСС, марксистско-ленинская философия, научный коммунизм – в свое время сдавал, как говорится, «с первого предъявления» и на «отлично». И как же это выбросить? Наверное, лучше будет так: «Отдам в хорошие руки!».
* * *
Студент-пятикурсник постригся очень коротко. На вопрос друга, что означает резкая смена имиджа, нежно проведя рукой по своему «бобрику», ответил так. Мол, новая причёска предполагает получение на экзамене по научному коммунизму оценки «хорошо». «А какая же, по-твоему, причёска предполагает получение оценки «отлично?» – «На «отлично» предполагается другая форма черепа».
* * *
Ещё в первой половине 80-х неким случайным образом попал мне в руки роман чешского писателя Станислава Рудольфа «Дальтоник». И в нём я вычитал такую крамолу: «Он – хороший человек. Он – не коммунист, а просто – в партии». Оказывается, такое бывало в советские времена. Подозреваю, отнюдь не только в мятежной Чехословакии.
А несколькими годами ранее похожую мысль я услышал от своей бесстрашной тётушки. Правда сформулировала она значительно категоричнее: «Не все коммунисты – сволочи. Но все сволочи – коммунисты».
* * *
Одноклассник моего брата учился в институте народного хозяйства. После окончания некоторое время работал в налоговой службе ревизором. (Как удалось получить такую роскошную синекуру, не вдавался в подробности.) Изредка выпадала удача проверять состояние финансовой дисциплины в сельских церковных приходах.
Середина 70-х. В одном из приходов, по завершении проверки, тамошний настоятель предложил откушать, чем Бог послал ©: «Пойдём, сын мой, попьём церковного вина». «Пожалуй, кагор будет» – ласково подумал молодой ревизор. Но в этот день Бог послал служителю культа куда скромнее, чем голубому воришке Альхену. А в качестве гвоздя программы батюшка, ничтоже сумняшеся, выкатил два пузыря по 0,7 портвейна «Агдам»! Обыкновенных «чернил» заводской выработки! «Кагор, кагор… Ишь, размечтался»!
* * *
Конец 90-х годов. Это было время, когда наша относительно молодая государственность плодила нормативные документы с такой скоростью, что их не то чтобы осмыслить и принять к действию, но зачастую и прочитать не успевали. Даже те, кому было положено по долгу службы.
Мой добрый товарищ, далеко ещё не старый, но уже мудрый еврей, возглавлял частную коммерческую фирму. Хоть не очень крупную, зато с вполне достойным собственным производством. А значит, и с финансовым оборотом. Потому всякие контролирующе-ревизующие органы «баловали» их своим вниманием с завидным постоянством. Он был грамотным руководителем и опытным человеком. В отличие от большинства проверяющих, которые очень старались, но ничего криминального не находили. Но так ведь не правильно!
Видя их затруднения, мой друг говорил им: «Вы работаете, так и мы – работаем. А всякая работа должна приносить результат. Я вас хорошо понимаю, но поймите и вы меня. Скажите прямо, сколько вас устроит у меня найти? И я вам таки помогу! Я покажу, где нужно искать». Мораль: уважающие друг друга люди всегда смогут договориться между собой.
* * *
Год 92-й. Время, как тогда говорили, парада суверенитетов. Нам троим выпала командировка в город Ташкент. Решили, понимаете ли, прикупить немножко медной катанки (65 тонн) для нужд родной электротехнической промышленности. У госпредприятий торговать с другими странами напрямую уже/ещё не получалось, а коммерческие фирмы типа нашей как-то справлялись.
Дружественные узбеки (очень славные оказались люди) встретили и поселили нас в гостинице «Ленинград». Великодушно дали время отдохнуть до завтра. Ближе к вечеру позвонили и посоветовали сходить прогуляться. Поскольку города мы не знали, то объяснили, куда: вдоль трамвайных путей, затем налево через мост и на площадь, где глобус Узбекистана (!) Тут я, несколько озадаченный, позволил себе переспросить: «Глобус чего-чего?!» – «А вы зря смеётесь, уважаемый. Вот сходите и сами увидите!». Мы и пошли.
Город был красив. Внизу под мостом – излучина реки. Везде зелень, скверы, фонтаны. Но главная достопримечательность ожидала на центральной площади. На высоком постаменте, где раньше стоял памятник (надо полагать, Ленину), красовался огромный глобус. И на нём почти во всю поверхность – контур огромной карты Узбекистана! И более – ничего! А мы-то не верили…
* * *
Вспомнил цитату из книги кинорежиссёра Данелия: «Как-то в Ташкенте я смотрел по телевизору фильм Татьяны Лиозновой «Семнадцать мгновений весны», дублированный на узбекский язык. Там Борман, когда вошёл в кабинет к фюреру, выкинул вперёд руку и воскликнул: «Салам алейкум, Гитлер-ага!».
Есть тут небольшая неточность. В Узбекистане вежливое обращение к старшему по возрасту, опыту или званию правильно будет произнести «акя», а не «ага». Впрочем, красоту эпизода это деталь не нарушает.
Нам, увы, не так повезло, как Георгию Николаевичу. Зато по местному телевидению довелось увидеть, как в некоем фильме (название не запомнил) Владимир Ильич с Феликсом Эдмундовичем, для конспирации перейдя на узбекский, горячо спорили о чём-то своем, революционном. А еще, на ночь, местный Игорь Кириллов хорошо поставленным узбекским голосом читал нам главы из книги Дорогого Товарища Ислама Абдуганиевича Каримова. Каждый вечер исправно читал! Но дней через десять мы отбыли домой. Так до сих пор и не знаю, чем книжка закончилась.
* * *
И совсем недавнее. Середина мая 2018 года. Девчушка лет пяти идёт по улице за ручку с мамой и задорно декламирует: «Кто шагает дружно в ряд? Пионерский наш отряд!». Боже ж ты мой! Да это же с детства памятная речёвка! Сколько раз наш отряд имени пионера-героя Марата Казея под неё торжественно маршировал? Годков уже пятьдесят тому минуло…
Раз-два, три-четыре!
Три-четыре, раз-два!
Кто шагает дружно в ряд?
Пионерский наш отряд!
Очень захотел посмотреть в глаза доброму человеку, который подсказал крохе нужные слова. А может это я выпал из времени? И нынче такое разучивают в каждом детском садике?
* * *
«Мы диалектику учили не по Гегелю». Тут позволю себе возразить Маяковскому. Очень по-разному случалось. В том числе бывало, что как раз по Гегелю с Марксом. Проиллюстрирую такой незатейливой историей. Увы, непедагогичной.
К остановке подъехал троллейбус. Мама с ребёнком лет трёх с половиной собираются в него садиться. Но детёныш отчего-то заартачился, решительно вырвал свою лапку из маминой руки. Мамаша, склонившись к малышу, удивлённо, но внушительно поинтересовалась: «Делавы? Ў жопу захацеў?». Пацан не захотел. И быстренько полез в троллейбус, на всякий пожарный прикрыв ладошкой попу. Вот так и привыкаем с младых ногтей: бытие определяет сознание ©! Видать, даже классику, когда был в нежном возрасте, частенько «прилетало» от маменьки.
Куда уходит детство
Да никуда оно не уходит. Остается там же, где и было: в нашем прекрасном далёко ©. Это мы от него неумолимо отдаляемся. Хотя с возрастом, говорят, кое-кому и удаётся туда вернуться. Или, по меньшей мере, слегка приблизиться. Вот и я пробую, в меру своих скромных сил. Годы-то уже позволяют!
Взрослым только кажется, что они одни занимаются важными и ответственными делами. Думаю, жизнь маленького человека наполнена куда большим смыслом и каждодневными свершениями. Он торопит время и очень занят: ОН ДЕЛАЕТ ОТКРЫТИЯ.
Что-то я заговорил почти словами Экзюпери. Настораживает это.
* * *
Семилетнюю девочку (мою будущую жену) бабушка привела в ГУМ. Случилось это под Новый год. Универмаг вовсю продавал ёлочные игрушки и всякие нарядные украшения. Бабушка присмотрела внучке маленькую игрушечную ёлочку с фонариками и шарами. Но ребёнок был не в настроении и даже позволил себе немного покапризничать. «Хочешь вот эту ёлочку? – Нет, не хочу. – А какую хочешь? – Никакую не хочу!». Едва не расплакалась. Но тут почувствовала, что кто-то очень осторожно трогает её за плечо. Поворотилась и увидела рядом такую же, как она, девчушку. Ну, может немного постарше. Та смотрела на нее полными слёз умоляющими глазами и тихонечко твердила: «Девочка, соглашайся! Соглашайся, девочка!».
* * *
Папа вспомнил из своего детства. Они всей семьей пошли в гости. По дороге мама (моя бабушка) его инструктировала, что если хозяева предложат что-нибудь вкусненькое, то мальчику из хорошей семьи не прилично набрасываться на это сразу. Для начала следует вежливо отказаться. Когда предложат второй раз, то уже можно и согласиться. Но как бы слегка неохотно. Он, вняв маминой рекомендации, так и поступил. А второго предложения не последовало! Так и остался без деликатеса. Вот горе-то было! На всю жизнь запомнил.
Я не стал повторять папину ошибку. В пятилетнем возрасте без приглашения заявился к соседям в гости. Вообще обожал ходить по гостям, беседовать с взрослыми за жизнь. Меня угостили конфетами из нарядной коробки. Я вежливо поблагодарил, деловито взял под мышку всю коробку, попрощался с хозяевами и отправился домой. Соседей развеселила моя находчивость, родителей – не очень…
* * *
Лето, теплынь. Из соседнего подъезда вышел семилетний Петя, белобрысый пацан на год старше меня. Одет в семейные трусы длиной почти до обцарапанных коленок. На тонкой дочерна загорелой шее болтается на веревке огромный ключ от квартиры. Более ничего: жарко. Притащил огромный эмалированный таз, который водрузил прямо в клумбу у подъезда. Принёс ведро воды, вылил в таз и устроился рядом на лавочке. Когда вода слегка нагрелась, по-турецки уселся в свою «купель». Вот как был, в трусах и в ключе.
С проходящими мимо соседями блаженствующий в тазу Петька громко здоровался, каждого называя непременно по имени: «Здравствуйте, тетя Наташа (дядя Коля и т. д.)!». Все с улыбкой ему отвечали. И никто не погнал парнишку из общественной клумбы!
Не знаю, кому как, а для меня эта пасторальная картинка из детства и по сей день – символ мира и покоя на всей Земле.
* * *
Наш дом – стандартная «хрущёвка» 1962-го года постройки и заселения. Подобного типа пятиэтажные бетонные коробки отечественный «строй» успешно тиражировал почти до середины 70-х. Но если в доме вместо четырёх было всего по три квартиры на этаже и раздельный санузел, то никакая это не «хрущёвка». И не надо примазываться к чужой славе. Хоть внешне дома похожи.
Инициатором программы расселения страны из повсеместных бараков и коммуналок в относительно благоустроенные отдельные квартиры был Никита Сергеевич Хрущёв, – отсюда и название домов. Возводились они со страшной скоростью. Монтировались сразу комнатами и блоками, которые привозили по 2–3 штуки на одном трейлере. Быстро, дешево и сердито. Зато городское население из деревянных бараков пересели ударными темпами. Буквально за несколько лет управились. Хотя коммуналки, насколько знаю, и до сих пор кое-где успешно существуют.
На смену «хрущёвкам» пришли многоэтажные, но также типовые «черёмушки». Откуда, собственно, и родился сюжет любимого в СССР фильма «Ирония судьбы, или С легким паром». Те три столбика-девятиэтажки, что стоят на бульваре Толбухина, стали чуть ли не первыми в Минске. Они были оборудованы настоящими лифтами! Мы ходили на лифтах кататься. Это было круто! Но в подъезды скоро посадили консьержек и наша «лафа» кончилась.
А пятиэтажные «шедевры архитектуры» начала 60-х стоят и поныне, никуда не делись. Сегодня уже трудно это представить, но люди всё ещё ухитряются как-то в них жить. А куда же им, горемыкам?
* * *
«Хрущёвка» – это совмещенный санузел, 5-метровая кухонька, обязательная проходная комната (если комнат вообще более одной), низкие потолки. Их высоты уж не помню, но ещё в 12-летнем возрасте мог допрыгнуть без особого труда. А ведь рослым и прыгучим никогда не был.
Но главная особенность таких домов – своеобразная звукоизоляция. Я бы даже сказал: абсолютная звукопроницаемость стен. Даже не представляю, за счет чего достигался такой уникальный акустический эффект. Когда наши соседи вполголоса ругались между собой (они частенько это делали), то отрешиться от их семейных проблем не удавалось. Понятное дело, что в доме ВСЕ И ПРО ВСЕХ знали. Можно сказать, что принцип коммунального общежития плавно перекочевал из недавнего тяжелого наследия в счастливое настоящее. Что имело как свои плюсы (нескучно жилось), так и минусы (никакой приватности).
Мой папа был ученым-химиком и много работал дома. По этому поводу семья выделила ему отдельный кабинет. Поскольку посторонние шумы отвлекали сильно, то он придумал способ борьбы с ними: негромко включал на проигрывателе пластинку с любимой классикой. Вот под этот умиротворяющий фон и трудился. Когда пластинка заканчивалась, переворачивал или ставил другую. Всю свою докторскую диссертацию так под музыку и написал.
Ещё о музыке. У нас были три пианино. В смысле, у соседей. Одно – сверху, одно – снизу, одно – сбоку. И там жили девочки, по стечению обстоятельств погодки, к тому же посещавшие одну музыкальную школу. Есть у Людвига Ваныча Бетховена нежная лирическая пьеса «К Элизе». Так вот, я за три года её наслушался столько, что ещё долго вздрагивал, заслышав первые аккорды. Теперь вот подлый домофон исполняет мне того самого Бетховена. Видать – судьба такая. Что называется, «с песней по жизни».
* * *
Мы жили в третьем подъезде на третьем этаже. Однажды соседи (волею звукоизоляции там все были соседями), проживавшие на первом этаже в четвертом подъезде, отмечали юбилей хозяйки квартиры. Праздник удался на славу: весь дом ходил ходуном. Уже ночью мама решила, что пора соседское веселье призвать к порядку. Надела шубу прямо поверх «ночнушки» и выдвинулась в путь, исполненная решимости и праведного гнева.
Примерно через час папа обнаружил, что жены дома нет. Оделся более представительным образом и отправился на поиски. Нужную квартиру легко установил по шуму. Хозяева ему очень обрадовались и тут же пригласили в гости. – «У нас, у нас! Весь город – у нас!». Отцу пришлось зайти. Гулянка шла полным ходом. А за праздничным столом на почётном месте восседала мама. Прямо в шубе! Снять-то её она не могла.
* * *
У Григория Белых, который с Леонидом Пантелеевым написал «Республику ШКИД», была ещё одна прекрасная книжка. Называлась «Дом веселых нищих». Такое чувство, что он срисовал её с нашей «хрущёвки». Есть и другая аналогия: фильм «Покровские ворота». Тоже очень похоже.
Когда дом заселялся, так получилось, что жильцы подобрались примерно одного возраста, хотя разного статуса (вот уж что не мешало общению) и рода занятий. Почти все были при детях тоже близкого возраста. Где-то плюс-минус пять лет. Представляете, какая собиралась ватага для дворовых развлечений! А если учесть, что соседние дома были точно такими же, как наш… Я, во всяком случае, дома проводил времени ровно столько, сколько требовалось, чтобы покушать и быстренько сделать уроки. И – бегом на улицу, к друзьям. А уж там было полно дел.
Как-то пошли с ребятами в каштанах бульвара Толбухина ловить майских жуков. Мы их почему-то называли июньскими. Наверное, потому что они были раза в два меньше майских. Трясли каштан и потом сбивали жуков на лету. Такая типа охота. Взяли с собой картонную коробку из-под обуви, куда этих жуков зачем-то складывали. Зачем – не понятно. Дальнейших планов, что с ними делать, не было. Но никакого садизма вроде аутодафе устраивать точно не собирались. Наловили в совокупности, наверное, с полтыщи. Решить судьбу жуков отложили на завтра. Два брата, что жили в соседнем подъезде, согласились приютить добычу и коробку забрали домой. А ночью случилось страшное: коробка «дала течь» и подлые жуки расползлись по всей квартире. Они же не только ползать, они ещё и летать умели! То-то родители были счастливы. Про финал истории братья особо не распространялись, а мы их деликатно не расспрашивали.
* * *
Само собой, дом изобиловал колоритнейшими личностями. Скорее, других там и не было. Во втором подъезде на пятом этаже проживал многодетный инвалид-сапожник со своей семьей: помимо него и жены – ещё два сына и четыре дочери. Был ли он сапожником на самом деле, не знаю. Но что пил и матерился в полном соответствии с ремеслом, так это точно. Ходил на костылях, трезвым я его не видел, кажется, ни разу. Молчащим – тоже.
Свой персональный балкон использовал, как Ленин – броневик. Выходил на него по вечерам и произносил зажигательные речи. Точнее, орал их матом на всю округу. Темы рождал спонтанно по принципу «что вижу – то пою». Проехала машина – досталось машине. Притормозил послушать свежий зритель – на и тебе, получи. Власть ругал редко (пьяный, а соображал!), но на долю соседей выпадало прилично. Особенно деду-садоводу с первого этажа. Этот «куркуль» (новое для меня слово), видите ли, устроил под окнами палисадник с цветами! Так что теперь и плюнуть с балкона вниз стало противно.
Прохожие частенько задерживались послушать. Но скоро шли по своим делам: сапожник не отличался смысловым многообразием. Изредка заходил участковый для ведения плановых бесед профилактического характера. Толку от них не было никакого. Разве что фактом своего появления милиционер провоцировал свежую тему для вечернего оглашения с «трибуны».
* * *
Нашими соседями по лестничной площадке были дядя Гриша и дядя Володя. Оба любители выпить, но алкоголь почему-то оказывал на них диаметрально противоположное воздействие. Обыкновенно мрачный и неразговорчивый дядя Володя становился общительным и душевным. По пути домой охотно общался со встречными, трепал по головкам детишек. А добродушный и спокойный дядя Гриша, «приняв на грудь», становился злым и агрессивным.
Пьяный дядя Гриша очень не любил дядю Володю. О чем регулярно и сообщал ему, используя в качестве мегафона сквозную на две квартиры электрическую розетку. То есть, кричал про соседа всё, что наболело, приложив губы прямо к ней. Однажды для пущего усиления звукового эффекта надумал открутить с розетки пластмассовую крышечку и, ясное дело, получил током по губам. Контузило прилично, несколько дней был тих и печален. Ходил с ожогом на губе. Зато его мстительная жена злорадно говорила маме: «Есть-таки Бог на небесах!».
* * *
Председателем нашего «домкома» (или как-то по-другому?) был отставной полковник из второго подъезда. Мама утверждала, что он, скорее всего, из военных кавалеристов. Что не исключено, если судить по кривизне ног и походке. Но человек энергичный и ответственный. Периодически выгонял жильцов на облагораживание домовой территории. Все дружно сажали деревья и кусты, ухаживали за клумбами у подъездов. Примечательно, что практически никто не сачковал. И поныне, когда случается бывать в тех краях, восхищаюсь, как аккуратно, аллеями и «по ранжиру» растут посаженные нашими родителями деревья. А вот около других домов – абы как растут, то есть совершенно бессистемно. Прямо английские сады какие-то.
Когда дому присудили высокое звание «Дом образцового порядка и высокой культуры быта» с торжественным открытием соответствующей таблички, в глазах нашего председателя блестели слезы законной гордости. Почётное звание – говорю без иронии – он заслужил честно.
Его младший сын Алик был одноклассником моего брата. Парень рослый, нескладный, добродушный и в отца кривоногий. Однажды из любопытства «побрил» папиной электрической бритвой (новинка!) мамин любимый кактус. Кактус вроде бы остался жив: бритва умерла, не успев толком добрить объект. Да и сам Алик выжил чудом. Поскольку во время «следственного эксперимента» орал так, что сердобольные соседи стучали в дверь, взывали к милосердию и даже грозились милицией: рука у отставного полковника была отменно тяжелой.
* * *
Тут, пожалуй, имеет смысл освежить в памяти «Приключения Тома Сойера». Чтобы понять, что даже в благословенной Америке процесс воспитания детей не отличался особым гуманизмом. Так же и во времена нашего счастливого детства применение телесных наказаний мало кого могло удивить. Потому в доме кто-нибудь из детей верещал частенько. Однако нас с братом родители наказывали куда реже, чем, возможно, им хотелось бы. И уж тем более, чем мы того заслуживали. Лично я был выдран ремнем всего лишь один раз, и то за дело.
Мне было шесть, когда мама купила лопатку. Недешевую и добротную, металлическую, с деревянным черенком. В первый же день я забыл её в песочнице дома напротив. А вечером на вопрос мамы наврал, что лопатку, наверное, украла девочка Марина из соседнего дома. Отец молча оделся и взяв меня для проведения «очной ставки» отправился лопатку выручать. Такого поворота событий я никак не ожидал, но обреченно побрёл следом. Уже на подходе к цели от безысходности сознался во лжи. Вот дома и «отгрёб» по полной программе. Что сказать? Было не столько больно, сколько очень стыдно и жутко видеть папу в таком гневе. Думаю, вранье он бы мне ещё простил, а вот намерение подставить невинного человека – никак не мог. Так уж получилось, что одного ремня мне хватило на всю жизнь.
Вторая попытка отца оказалась «незачётной». В те же мои шесть лет и, опять же, было за что. По нашей улице только-только пустили троллейбус № 2, который через весь город ходил в аэропорт. Я сел в «двоечку» и отправился смотреть на самолеты. Очень любил это дело и вообще с детства мечтал стать летчиком. Вернулся домой только к вечеру, когда родители, успев опросить всех моих друзей, извелись уже совсем. Папа решительно отправился за ремнем, однако мама меня «амнистировала» со строгим предупреждением. Сама терпеть не могла самолеты, но к моей страсти отнеслась с пониманием.
Мой одноклассник Вовка, проживавший во втором подъезде, учился совсем слабенько. А получив очередную двойку тихонько плакал аж до самого конца уроков, скорчившись за своей партой и хлюпая носом. Мне было его до ужаса жалко, потому что я, как и все жители нашего дома, хорошо знал причину его безутешного плача.
За двойки отец порол Вовку нещадно. Он был мрачным, необщительным человеком высокого роста и могучей стати. Работал водителем самосвала МАЗ. Изредка приезжал обедать домой на машине. Под настроение разрешал нам посидеть в кабине своего МАЗа. В эти нечастые моменты Вовка прямо таки светился изнутри: он очень любил отца.
* * *
У Вовкиного соседа с пятого этажа тоже была машина. Старенький открытый «Виллис», попавший в страну скорее всего ещё во время войны по ленд-лизу. Владелец машины, очень добродушный дед, перманентно чинил свой автомобиль прямо во дворе под своими окнами. Мы ему помогали, чем могли. Главным образом – дружеским участием. Иногда он просил чего-нибудь нажать, подержать или посмотреть под капотом. Ну, это вообще было счастьем! А когда машина заводилась, что бывало крайне редко, сажал нас в неё и катал вдоль окрестных домов. На зависть их жителям – нашим ровесникам.
* * *
Так получилось, что мы взрослели рано. Не пытаюсь судить, хорошо это или плохо, просто констатирую факт. Когда семья переехала в Минск, мне было четыре года. Пять исполнилось уже здесь. В садик не ходил, целыми днями болтался с друзьями во дворе. Как и все, с ключом на шее. Родители работали, старший брат учился в школе. А я наслаждался свободой.
В ближайший гастроном за нехитрыми покупками мама отправляла меня уже тогда. Но в неполные шесть довелось впервые самостоятельно сходить за хлебом. А это уже, что называется, «совсем другой компот». Потому что хлебный магазин находился через дорогу.
Наша улица Кавалерийская (позже – Кнорина) была тихой и спокойной. Троллейбус по ней пошёл несколько позже. Тем не менее мама посчитала нужным строго меня проинструктировать. Было велено, подойдя к улице, посмотреть налево и непременно дождаться пока проедет машина. После чего уже можно переходить дорогу, не забыв на середине посмотреть направо. Получив напутствие, денежку и авоську я, окрыленный доверием, отправился в путь.
Как назло, машина не ехала очень долго. Ни в одном из направлений. Бедный ребёнок совсем извёлся в ожидании, но приказ нарушить не рискнул. В конце концов, из-за поворота со стороны Толбухина появился одинокий «Москвич». Я его пропустил и гордо пересёк улицу, не забыв посмотреть направо.
* * *
Для экстренных случаев в нашем доме была служба спасения. Звали Борисом. Рослый спортивный парень лет минимум на десять старше меня. Жил с мамой в однокомнатной квартире № 1. Если кому случалось захлопнуть дверь, то частенько шли прямо к нему. Борис умел перелезть с балкона верхнего этажа, через форточку проникнуть в квартиру и открыть дверь изнутри. На балконы пятого этажа он попадал с крыши. Был ловок, бесстрашен и никогда не отказывал в помощи. Хоть бывали и другие верхолазы, но Бориса женщины нашего дома любили больше.
Иногда приходил к нам в гости. Как ни странно, но именно ко мне. Дело в том, что я был единственным в доме обладателем немецкой детской железной дороги (отец привёз из Москвы) и впечатляющего набора доставшихся от брата оловянных солдатиков. Вот он и заходил поиграться. Сидел на полу комнаты, широко раскинув длинные ноги, и увлечённо крутил пульт управления. А вокруг (и по нему в том числе) ползали мы с друзьями, мелкая пацанва. Моих папу и маму, которым Борис тоже очень нравился, эта картина неизменно веселила.
* * *
Уж и не могу себе представить как, но почти целый год мы прожили не только без телевизора или телефона, но даже и без холодильника. Помню, ездили с мамой в ГУМ отмечаться в очереди на «ЗИЛ-Москва». Номер очереди мама писала на моей ладошке химическим карандашом. «ЗИЛ-Москва» тогда был самым лучшим в СССР холодильником. Огромный шкаф (примерно два меня тогдашнего) с округленными углами и дверцей, закрывавшейся на ключ. Ключом мы никогда не пользовались. Но знаю от брата, что мама его одноклассника, уходя на работу, свой закрывала. Поскольку сынок любил приводить домой друзей, растущие организмы которых запросто могли обнести холодильник подчистую.
Когда грузчики привезли холодильник, дома кроме меня никого не было. Пришлось самому принимать покупку. Как ни покажется странным, но этот мощный агрегат работал вплоть до недавнего времени. На даче у соседей. Вот же умели делать технику, когда хотели! А может даже работает и поныне. (Надо бы спросить при случае.)
Телефон нам поставили лишь три-четыре года спустя. Помню номер: 6-08-56. Телевизор же в доме появился и того позже. А до того момента, ежели по одному из двух имевшихся в наличии каналов показывали что-либо значимое (типа фигурного катания), смотреть ходили к соседям. У них был маленький чёрно-белый «Неман». Частенько зрителей набивалась полная комната. Взрослые приходили со своими табуретками, дети рассаживались на полу.
* * *
К нам в гости приехали из-под Харькова мамины родители. Их поселили в проходную комнату. Она гордо именовалась «Большая комната». На столе у окна стоял новенький телефон. Рано поутру, часов в шесть, раздался телефонный звонок. Дед, как был в кальсонах, поднялся ответить. Очень долго слушал абонента, затем, с радостным пониманием, сказал: «А! Так это вы в дверь звоните? А я с вами по телефону разговариваю. Подождите минуту. Сейчас пойду, открою». Положил трубку и пошёл открывать дверь.
* * *
Полагаю, телефонный терроризм существовал с самого момента изобретения телефона. Только никто не знал, что это так называется. Просто шутники – и всё тут.
В тот раз у нас гостила уже другая бабушка. Родители пришли с работы домой и увидели, что на телефоне лежит аккуратно сложенная тряпочка. Поинтересовались причиной. Бабушка сказала, что позвонили с телефонной станции и спросили, не греется ли у нас телефон. Потрогала. Решила, что вроде как слегка греется. Тогда ей велели быстренько положить на аппарат влажную тряпку, чтобы не взорвался.
* * *
Неверно думать, что детская жизнь состоит целиком из беззаботных развлечений. У нас был свой чётко очерченный круг обязанностей. Помимо хождения в магазин он включал в себя ежедневное выбрасывание мусора. Тогда ещё контейнеров не изобрели, а про мусоропровод мы в своих пятиэтажных домах и мечтать не могли. Хотя в девятиэтажках на Толбухина он был.
Мешки для мусора тоже не успели придумать. В каждой семье имелось мусорное ведро – как правило, обычное оцинкованное. Эмалированное было не практично: быстро выходило из строя. Далее станет понятно, почему. На дно ведра аккуратно укладывалась газета, чтобы мусор не прилипал к стенкам и не размазывался. Да, чуть не забыл! Обыкновенных полиэтиленовых мешков мы пока ещё не знали. А когда появились, дружно всей страной их берегли и стирали. Потом сушили и хранили на особо важный случай. Как можно в них мусор-то?
По вечерам приезжала мусорная машина. Обычный ГАЗ-51 с железной будкой, усиленной поперёк металлическим профилем. Сзади – скос с люком, прикрывавший бункер для мусора во всю ширину машины. Мусорка всегда ехала одним и тем же маршрутом, останавливалась в определенных местах и, отчаянно сигналя, оповещала всех о своем прибытии. А детский народ с полными ведрами уже поджидал. Из машины выходил хмурый дядя, открывал сзади люк и занимал обзорную позицию сбоку, внимательно наблюдая за происходящим. Очень ругался, если кто-нибудь небрежно просыпал свой мусор мимо. Тогда останавливал процесс, доставал закрепленную сбоку лопату-шуфель, и, не переставая ворчать, закидывал мусор в люк. После чего давал отмашку продолжать.
Грохот стоял неимоверный. Каждый старался тщательнейшим образом выбить свое ведро о край люка. Понятно, что эмалированные подобного обращения просто не пережили бы. Да и оцинкованные у всех были гнутыми-перегнутыми. А когда бункер под люком наполнялся почти доверху, начиналось главное действо. Маэстро отгонял всех в сторону и включал рычаг сбоку машины. И от задней стенки бункера с тяжелым гудением по толстой центральной направляющей начинал медленное движение огромный нож типа бульдозерного, который утрамбовывал мусор к середине. Потом так же медленно возвращался в исходное положение. А бункер уже был чист! Волшебное зрелище! Ради него, право же, стоило каждый вечер бегать выбрасывать мусор. Если на нашей остановке не возникала необходимость уплотнения мусора (случалось и такое) то с пустым ведром брели за машиной до следующей. Иначе день, считай, прожит зря.
