Kitabı oku: «Алхимия и амбивалентность любви 1», sayfa 2
– О чём это вы, молодой человек? – предельно хладнокровно (мол, не стоит нас тут запугивать) и жёстко задаётся вопросом Анатоль Зазнавский.
– О том ружье, которое должно выстрелить, если оно висит на сцене. – Как само собой разумеющееся говорит Адам, да ещё так бесхитростно, что все члены комиссии были убеждены Адамом в том, что это ружьё и в самом деле сейчас где-то висит на сцене, где они все находятся и проводится этот конкурсный приём в труппу театра. Ну и как следствие этого своего убеждения, все сидящие за столом члены комиссии с правом решающего голоса естественно – их число варьировалось от трёх до четырёх (тот из них, кто вносил вот такую числовую неопределённость, был временно исполняющий директора, Станислав Немыслящий, который по этой выше озвученной причине не в полной мере мог исполнять свои функции, вынужденный прислушиваться к мнению уже давно утверждённых и исполняющих свои должности товарищей) – и даже присутствующие в качестве сторонних наблюдателей для массовки как обычно люди из числа актёрской массы, плюс сидящая за отдельным столиком так называемая стенографистка, кто для отчёта фиксировала результаты прослушивания, начали сперва переглядываться друг с другом, явно подозревая друг друга в наличие скрытого от всех соучастия с этим Адамом. Кому он решил поспособствовать в поступлении за хорошее с его стороны вспоможение, придумав этот трюк с ружьём.
Правда, в чём тут заключается фишка, никто так понять и не может. И тогда все начинают оглядываться по сторонам, ища там за что мог бы зацепиться этот провокатор Адам, сумевший всё-таки их вывести из себя и не сидеть сиднем на одном месте.
И больше всех других выведен из себя Анатоль Зазнавский, не привыкший, когда им таким образом крутят и понукают. Это прерогатива находится в его руках, и он не позволит никому, чтобы им так пренебрегали.
– Выражайтесь ясней. – Предельно строго, и он не позволит тут над собой шутить, обращается к Адаму Анатоль Зазнавский.
– Куда уж ясней. – Уже без всякого заикания со своей стороны, предельно чётко игнорирует взглядом Анатоля Зазнавского Адам, на кого смотреть приятного мало, смотря и обращая общее внимание в сторону всего того, что находится ниже крышки столика, за которым сидит эта стенографистка и на которой помещены её руки и она сама. А вот что находится ниже этой крышки, складывается такое у всех туда посмотревших людей ощущение, что всё это живёт своей отдельной жизнью, совершенно не похожую на ту что сверху, и за которую мол, не отвечает вся эта деловитость и прилежность исполнения своих деловых качеств стенографистки, позволяя себе откровенные выпады в сторону некоторых людей в приёмной комиссии, кто облечён тяжёлой ответственностью нести груз супружеской верности, когда мир так представителен и изощрён в своём разнообразии предложений для одинокого, но разгорячённого сердца.
Ну и когда все увидели то, что все давно уже увидели и даже заметили, но вслух этого не признавали из чувства ответственности перед своими теми соплеменниками, кто не обладает ещё в себе крепкой основательности и верности своим убеждениям, то трудно объяснить, что нашло на выразителя общего мнения Анатоля Зазнавского, заёрзавшегося на своём стуле так, как будто у него в заднице не обязательно фигурально, засело шило.
И хотя Анатоль Зазнавский заслуженно стал притчей во языках за его спиной и в разговорах в кулуарах в сторону такой его характерной данности – нет в нашем театре человека более категорически мыслящего и одновременно бессмысленно тратящего наше время, кому до вот такой зудящей в заднице степени не сидится на одном месте, его видите ли ничего не устраивает и не удовлетворяет и он хочет изменить весь мир в классическом его понимании и позиционировании (а ещё говорит и утверждает, что основа его мировоззрения это классицизм в самой его натуральной форме), что нет в нашем хоть одного человека, кого бы он оставил в покое и не достал своими отповедями – тем не менее это форменное безобразие так быть предвзятым к всего лишь желанию человеку почесать в себе то, что у него чешется. А чесаться может в любом месте, в том числе и в таком, о котором в культурном обществе не упоминается и будет грамотно в таком случае себя везти, не замечая этот вопрос всего лишь природного принуждения.
А между тем, люди здесь находящиеся, хоть и представляют собой самые сливки культурного и интеллектуальной слоя общества, тем не менее, это не только не отменяет их более чем большую пристрастность к ближнему своему, в особенности если он твой товарищ и коллега по представительству себя в культуре, а скорей всё это делает их более беспощадными к любого рода отхода отклонениям в сторону бескультурного поведения своего коллеги. Который может, конечно, ошибиться, оступившись, но только на первоначальном этапе своего становления, а так как все здесь собравшиеся люди все уже заслуженные деятели наук и культуры, то они не могу ждать поблажки от своих коллег, являясь нравственным ориентиром для общества.
Так что Анатоль Зазнавский был в момент заподозрен в слишком широких взглядах на действительность в лице этой молоденькой стенографистки. Чьё здесь нахождение в таком неприкрытом виде компрометировало руководство театра в лице Анатоля Зазнавского. От которого все ждут прорывных постановок, а как всеми сейчас прямо выясняется, то Анатоль всего лишь конъюнктурщик, способный только на фарс, ну или на самую мелкую и пошлую стереотипную интрижку.
– Да уж, не ожидали мы от тебя, Анатоль, такого падения нравов. – Суровым взглядом заметил директор не просто театра, а всей его хозяйственной деятельности, в сферу которой входят и личностные отношения между записанными в его штат людьми (и не важно какой профессии), Станислав Немыслящий на недопустимость такого поведения Анатоля, использующего своё служебное положение в продвижении своих личных целей.
А Анатоль, прошу не забывать, что Альфонсович, в предел обескуражен всеми этими намёками, не имеющими под собой никаких документально зафиксированных обоснований и фактов. И если молодая девушка по своей глупости и недалёкости, а также по подсказке её природы, пользуется отведённым природой временем своего цветения, раскрываясь перед всеми, как цветы в сторону солнца, ничего в себе не прикрывая и выставляя напоказ всё самое принципиальное и притягивающее в её сторону ваши инстинкты и рефлексы, то спрашивается, причём здесь он, если она надела на себя такую юбку, чья единственная задача о себе заявить.
– У нас свобода выражения своих мыслей. Не так ли? – возмущённо смотрит в ответ Анатоль.
– Но не нравов. – Колко заметила Анатолю на его передёргивания фактов заведующая костюмерной, Зинаида Леопольдовна, чисто из профессиональных соображений, и не дай бог о ней вы подумаете, как о непрофессионале.
– Из чего, собственно, весь этот сыр-бор? – а вот здесь Анатоль перешёл все допустимые в культурном и воспитанном обществе границы невоспитанности, обнаружив в себе неизжитые очаги просторечья и простоватости. И если насчёт его закидонов в сторону бульварной прессы и альковных интриг, что положительно влияет на интригу вокруг его новой постановки, никто не имеет ничего против, то никто не потерпит допуска до себя вот такого, в сторону человеческой среды отклонения в форму бытийного просторечья.
Ну и Анатоль, и сам первым понял и догадался, как он попался в своей не простой приземлённости, а он поди что ещё и выходец не из самых что есть верхов, а он вполне и категорично может считаться своим среди зрительской массы людей, того самого плебса. Кто не имеет по факту своего имущественного, физического и главное, интеллектуального предназначения допуска в сферы высокого, в кои имеет право заходить только тот, кто хотя бы может отличить Мельпомену от Талии, при этом оставив при себе смешки по поводу последней, которую он в себе давно как не найдёт, и значит ему ближе первая названная по такому странному имени (и как она с ним живёт, вот что удивляет) барышня.
И месье Анатоль, как в его сторону вдруг стали вот так удивительно думать его коллеги по театральному цеху, явно забеспокоившись о себе и своём будущем под сводами этого храма культуры, ещё проникновенней и так энергично заёрзал на месте, что стул под ним прямо-таки истощился и бл*ь, подогнулся на одной ножке, и к общему (но это голословное заявление и ещё недоказанное, а при общем отрицании, то вообще переходящее в область недоказуемого поклёпа), невольно вырвавшемуся атавизму неизжитого ещё культурного кода прошлого и при других обстоятельствах происходящего, то никогда до себя не допускаемого: «Ёп-ты!», ломается и с не менее громких звуком роняет прямо лбом об пол главного драматурга и художественного руководителя театра неоклассики, Анатоля Зазнавского.
И теперь всё творческое будущее театра поставлено на паузу и на растяжку, и зависит от того, как переживёт это падение в общих и собственных глазах Анатоль Зазнавский, кто обязательно из всего этого сделает для всех, а уж только затем для себя трагедию. В общем, невесёлый театральный сезон всех ожидает, и можно даже не надеяться, что в репертуар этого театрального сезона как-то пролезет комедия. Максимум трагикомедия Вильяма Шекспира «Отелло».
На что Адам смотрит с какой-то удивительной отстранённостью и созерцательностью, и видимо не отдавая себе отчёт, переадресует в сторону Анатоля его же, ранее им сказанные в сторону Адама слова. – Не упав, не научишься вставать на ноги.
А вот что вслед за этим происходит, то это настолько неожиданно и в чём-то невероятно для Адама, что он не сразу понял, что всё это значит и где он, собственно, сейчас находится, если он буквально сейчас всеми своими нервами и чувствами ощущал себя на театральной сцене, перед лицом приёмной комиссии, а сейчас всё в одно мгновение так кардинально изменилось, что он сразу сообразить не может, куда это его сейчас в одно, тоже самое мгновение занесло. И как обычно бывает в таких случаях с невероятной и фантастической подоплёкой при первом с ним знакомстве и впечатлении, само собой без своего рассудительного анализа, то Адаму не дают нисколько времени, если не во всём разобраться, то хотя бы в том, в каком геолокационном месте ему так неосмотрительно, до предельного прищуривания бьёт солнечный свет в глаза, а рот ему затыкает не один только порывистый ветер, а есть тут ещё для этого и другие нервные причины – на него в один громкий и раздражённый момент наседают с ярко выраженной и при этом нисколько ему не объяснённой претензией.
– Что-что вы сейчас мне сказали?! – в контрасте с внутренним состоянием звучит предельно направленно в сторону Адама этот вопрос. И как понимает Адам, или по крайне мере он должен понять, то ответ на него ожидается в предельно сжатые сроки. А вот пробовать от ответа на него увильнуть под любого рода и вида предлогом, сославшись на ту же глухоту, лучше даже не пытаться это сделать. У вас из этого, мил человек, ничего не получится сделать. А Адам и не собирался так себя трусливо вести. Единственное, что ему хотелось знать, так это то, на чём основаны столь громкие к нему претензии. И Адам с этой решительностью в себе отжимает свои глаза от этого вынужденного их прикрытия в прищур, и хотя ему всё также сложно смотреть вперёд от себя – солнце продолжает светить ему в глаза – он всё же будет прямо в глаза смотреть той, кто посчитал необходимым и за своё право выразить эту вопросительную претензию в его сторону.
Но стоило только Адаму увидеть ту, кто так выразительно его призвал к ответу, так в нём вся эта решительность и уверенность в своём, как минимум, праве на объяснение своей позиции, куда-то в момент улетучивается, и Адам, как это на него похоже, начинает в себе заблуждаться, робеть и косноизыча, заикаться. В общем, ему нечего сказать в своё оправдание того, что он стал камнем преткновения, если выражаться философским языком, основанием для подачи искового заявления, если выражаться юридически выверенным языком, ну и пока все эти версии остаются про запас, то сейчас за основную версию объяснения происходящего принимается такая – он причина причин всего зла. А если быть конкретней, то вы не только предельно самонадеянны, раз не считаете нужным смотреть туда, куда вступаете, а вы как есть беспринципный наглец, и хамло заодно.
Правда, есть одна мысль у этой упавшей на такую удивительную раскоряку гражданки предельно молодого возраста – так что у неё не может быть к вам мстительной предвзятости в сторону вашей холодности к гражданкам увядшего возраста и не красивой интеллектуальности, здесь всё объективно – заодно впавшей в осадок от таких слов насмехательств этого грубого прохожего (Адама), так бездушно и в чём-то подло отреагировавшего на её падение – это её падение стало не результатом случайности, скользко нынче местами, особенно когда ты спешишь, и неужто можно подумать, что оплошности с её стороны, а она поскользнулась вначале, а затем упала так фантасмагорично по причине злонамеренности этого грубого человека. И в этом её никто не переубедит. Тем более этот грубый человек сам себя выдал, вот такую несусветную дерзость под видом нравоучения в её сторону заявив. А это как не о его преднамеренности говорит.
В общем всё это резюмируя в её предельно ясном и пронзительном по самое в себе не хочу взгляде на Адама, то ему сейчас не позавидуешь и как он будет выкручиваться из так невероятно сложившейся ситуации, со своими стечениями удивительных обстоятельств – а нечего отвлекаться на свои мысли во время дорожного движения, где отвлечение на музыку в наушниках имеет куда как менее сложный в итоге результат – то он в первую очередь не знает, притворившись немым от рождения дурнем. Что просто невыносимо видеть этой гражданке (нечего тут из меня делать дуру!), находящейся не в самом для себя удобном положение и что уж говорить об общественном резонансе и публичной оценке связанной с ней ситуации, где проходящие мимо люди прям в себе в один момент теряют всю воспитанность и культуру поведения и речи, принявшись от таких её видов в лице в счастливую сторону меняться в самом деликатном случае, не отводить в сторону своего любопытства даже в случае нахождения себя рядом с лицом с кем у него заключены доверительные договорённости и в самом беспрецедентном случае, коробящим все сердечные чувства находящейся сейчас и, конечно, только временно в таком падшем положении гражданки, то находятся и те падлы, кто при прохождении мимо неё присвистывал.
И это всё по вине этого, даже не пытающегося сразу же взять на себя вину, столь грубого человека (Адама, если кто до сих пор не понял). Кто поди что, судя по его недоумённому выражению лица, и не собирается ни в чём тут признаваться. А раз так, то…Будет благоразумно сперва его выслушать. Что он скажет в ответ на её вопрос.
А вот ответить на её вопрос Адаму, как оказывается, очень и очень не просто сделать. Ведь если он, скажем так, повторит то, что сказал, то будет немедленно обнаружена связь между им сказанным и тем, что сейчас по факту произошло с этой гражданкой, находящейся в так сказать, в противоположном стоянию положении. А если начать нахально и цинично противоречить здравому смыслу, заявляя, что ничего я не говорил, а то, что там вам послышалось из-за вашей мнительности, то я вам бы посоветовал обратиться к врачу, и сами понимаете, не к одному только отоларингологу, то Адам точно не исключает возникновения крайне конфликтной ситуации с этой гражданкой, для которой будет дополнительным стимулом встать на ноги вот такая откровенная ложь с его стороны, подтверждающая все её былые догадки насчёт крепости слова вот таких как он людей и, конечно же, то, что он решил отпираться, как раз выдаёт с поличным его вину.
– Это я не вам. – Не сильно уверенным тоном голоса говорит Адам, видно найдя третий вариант ответа.
– А кому? – прямо обескуражена вот такой запредельной наглости этого типа эта гражданка, уже раскрасневшаяся от стыда за вот таких своих современников, кто не имеет сил и воли отвечать за свои слова и действия. – Я здесь никого не вижу, кроме нас двоих. – В подтверждение своих слов эта гражданка покрутила по сторонам свою голову, в итоге вернувшись к Адаму, на кого она предельно открыто посмотрела, требуя от него честности отношений и хорош уже тут отпираться.
А тот видимо совершенно неисправим, и он продолжает вилять. Я говорит, самому себе это сказал. И как спрашивается, с такими как он, зацикленными только на себе эгоистами, где они кроме себя никого не замечают и не считаются, разговаривать. Только предельно жёстко.
– И как мне понимать вашу позицию по отношению ко всему сейчас со мной произошедшему? – как бы спрашивает эта гражданка, всё больше и больше удивляющаяся инфантильности сегодняшнего современника, тогда как Адам прямо чувствует в себе тревогу по поводу того, что она как раз не спрашивает, а у неё уже насчёт него назрело некое решение, которое обязательно поставит его в самое уязвимое положение. И как бы этого сейчас не хотелось Адаму, интуиция его нисколько не подвела.
– То, что вы тут совершенно не причём. И ко всему со мной сейчас случившемуся на этом моём пути к очень важным для меня делам («В салон красоты что ли? – позволил тут эту неуместность про себя Адам, принижая физическую привлекательность этой гражданки, которая, как оказывается, недостаточно для него хороша, плюс это просто унизительно так считать, будто у таких молодых гражданок не может иметься дел за пределами салонов красоты), вы совершенно не имеете никакого отношения, хотя бы по той причине, что всё это со мной произошло в результате случайных стечений обстоятельств. Всё так, как я сказала? – с таким категорическим утверждением и упорством в сторону Адама и его подспудной вины в этом происшествии с её падением задаётся вопросом и смотрит на Адама эта гражданка, что Адам прямо не стал находить в себе места, куда бы ему свои руки спрятать. Да ещё так ловко подошла с этим вопросом к нему эта хитроумная гражданка, что согласись он сейчас с нею – а к этому всё и идёт, ведь она всё верно описала – то это будет звучать так, как будто он признаёт свою вину в том, что она упала.
И Адам, переполненный несознательностью и возмущением на этот раз не может в себе сдержать этот порыв в сторону нахождения справедливости, а так-то это из него так и прёт его пещерная невоспитанность, где право сильного определяло твою правоту. – Но как? – вот так возникает и пытается противоречить здравому смыслу Адам, выпучив свои зенки для убедительности, и, конечно, чтобы напрямую не смотреть на свою оппонентшу, в себе прямо-таки обескураженную от таких на себя претенциозных взглядов безумия этого человека. Не скажи этому человеку ничего, он начинает везти себя неадекватно, как сорвавшаяся с цепи та собака, о которой на заборе предупреждают не званных гостей.
Но Адам не знает с кем он сейчас связался – что по факту верно – и его собеседнице вот так рот не закроешь, повысив на неё голос и сделав страшное лицо. Она готова до последнего отстаивать своё право на личную позицию и слово.
– Вот значит как вы решили в своём участии не признаваться. – Таким, под кожу лезущим голосом язвительности озвучивает давно уже назревшие выводы эта гражданка. – Вы мол, отдельная автономная единица своего права на самоуправство и вас ничто в этом мире не касается. Что ж, придётся вас огорчить в этой вашей на свой счёт иллюзии. Раз вы оказались в тот самый момент и в этом самом месте, где всё это со мной злоключилось, то это однозначно указывает на то, что вы имеете ко всему этому отношение.
– Но какое?! – вырывается у Адама его вот такая воспитанность, где он не даёт досказать по делу своей собеседнице, перебивая её на пол слове. А вот если бы он дал ей высказаться и её дослушал, то она бы ему объяснила, какая он скотина. Что не есть факт её предубеждения против него, а он сам сейчас это доказал своей культурой поведения.
– Хотя бы косвенное. – Многообещающе для себя, а также и для Адама, но только в тревожную сторону, сказала Ева, заставив тем самым напрячься Адама, в чём и уверенного, так это в умении женского пола во всём тебя, если не сделать виноватым, то чувствовать себя таким. А всё потому, что у тебя нет, ни стыда, ни совести, и что самое главное, то смелости признать за собой свою неправоту. А вот если бы ты был настоящим мужчиной, то тогда бы ты, даже если бы ты был не прав, взял на себя ответственность за это временное помешательство и слабость в твою сторону со стороны этой представительницы слабого пола, которая так и хочет ощущать рядом с собой крепкое плечо, а ты почему-то этому сопротивляешься, будучи так близорук к ней.
И хотя Адам умеет находить для себя убедительные аргументы, объясняющие многие с трудом объяснимые и понимаемые вещи – почему он должен быть в постоянной готовности доказывать свою мужественность, и при этом самым противоречивым способом, через свои уступки – тем не менее, сейчас он хотел бы для начала выяснить логику хода мыслей и поведения этой гражданки.
– Ну-ну, я слушаю. – С таким видом и с выражением полнейшей не проницательности посмотрел на свою собеседницу Адам.
– Я вижу, вы считаете меня взбалмошной дурой, ищущей для себя на кого бы вину за такую мою безалаберность спихнуть. – А вот это уже интересно такое откровение, чуть ли не признание услышать со стороны этой гражданки.
И Адам уже со своей стороны чуть не выдал своего полного согласия с этим утверждением своей собеседницы, улыбнувшись ей в ответ. Но он сумел с собой справиться и не стал подтверждать всё то, что на его счёт решила думать эта взбалмошная только с её слов дура. А вот Адам со своей стороны не так категоричен, и не только потому, что он её в первый раз видит и не успел с ней познакомиться с этой интересной стороны (хотя с предпосылками он уже слегка ознакомился), а он считает, что нельзя быть настолько категоричным, даже если утверждаемое недалеко от истины. А вот такая её честность по отношению к себе, вызывает у Адама свою симпатию.
– Давайте не будем уходить в гипотетическую сторону предположений. – Говорит Адам. – Приведи простой пример того, каким так называемым косвенным способом я мог повлиять на вас в плане потери вами равновесия.
На что его оппонентка смотрит очень соображающе пристально, видя под такой официальной формой подачи своего утверждения самонадеянную наглость этого типа, уверенного в своей правоте.
– Что ж, сами напросились. – Тревожно так для Адама она смотрит на него и, в момент сбив Адама с толку и немного с равновесия своим подмигиванием – что это такое сейчас было и зачем?! – озвучивает следующую сентенцию. – Как насчёт того, что вы оказали на меня неизгладимое впечатление, и я, наткнувшись на ваш умопомрачительный взгляд, не смогла уже дальше твёрдо стоять на ногах, и тем более идти. В результате чего я запуталась в собственных ногах – а в них есть где запутаться, сами посмотрите какие они длинные – и пала в самую бездну своего падения.
Адам пока что не успел перевести своё внимание в эту бездну падения, он умело отвлечённый этой гражданкой в сторону её ног, с озвученными ею характеристиками, рефлекторно бросил туда свой взгляд и сейчас сопоставлял реальность с ею утверждаемым. И как после беглого осмотра, а затем уже повторного выясняется, то эта гражданка в данном вопросе была полностью честна и ни на сколько не преувеличила длину своих ног. Они были в точности такие, какие они были по её утверждениям. А такая её честность не только вызывает уважение, а она кратко делает слабее и уязвимее позицию Адама. Ведь если девушка, для которой её природное я не просто священно, а оно находится в рамках конфиденциальных данных, на этот счёт ничего в себе не приукрашивает или наоборот, не преуменьшает, то с какой стати ответчик, мы будем ваши утверждения ставить выше, чем её.
И Адам, уже сам сбитый с толку таким раскладом, только и смог, как искренне удивиться сказанному. – Я?! – ткнув себя пальцем в грудь, вопросил Адам, словам таким в свой адрес не верящий, и для этого, между прочим, есть свои причины и основания, подтверждённые практикой его взаимоотношений с женским полом. Кто чаще всего ледяным холодом глаз обдавал его в ответ на его взгляд, не в редких случаях усмехались, а вот чего-то такого, о чём решила утверждать эта гражданка, отродясь не было. Может это новый этап в его жизни. Он дозрел до того, чтобы его обманывали. О чём стоит подумать, но только после того, как ему дадут для этого время. А сейчас на него продолжают давить в сторону его обмана, как решил понять все эти объяснения гражданки Адам.
– А что, разве вы не считаете себя на это способным? – как-то не сильно вопросительно, а скорей утверждающе задаётся этим вопросом оппонентша Адама, держа его под постоянным визуальным контролем. Это что б он не сорвался с крючка её заговоров.
А вот это её предположение Адаму польстило, на чём, собственно, он и был подловлен.
– Вам видней. – Говорит Адам вот такую гипотетическую нейтральность. И её всё равно было достаточно и хватило этой ловкой оппонентке для того, чтобы доказать ею утверждаемое.
– Вот вы и признались. – Прямо вслед за Адамом выносит ему приговор его оппонентка.
– Я?! – растерянно очень повторяется Адам, но уже в другой парадигме осмысления им реальности. Он ни черта не понимает, как так можно составлять логические цепочки. И здесь ничего не вяжется из того, к чему его подводят. Но это только с его, грубой мужской стороны и интеллекта так считается, а вот женский интеллект, разве он забыл, куда как пластичней, что и позволяет ему решать нерешаемые проблемы, соединяя не соединяемое. И прежде, чем Адаму с ней надо было спорить, нужно было знать, какие у него зыбкие основания для своей правоты.
Впрочем, Адам, не полностью оторванный от мира человеческих отношений человек, и он через свою хмурость и удрученность даёт понять своей оппонентке, что практически убеждён ею, но у него есть упрямство и упорство, которого у него не занимать и он будет на них опираться в отстаивании своей позиции. И было бы, скажем так, разумней, если бы она что-то посущественней привела в качестве этого косвенного доказательства.
– Легко. – Искрясь в глазах усмешкой, даёт такой ответ она. После чего уже следует её словесный ответ. – Вы вовремя не пришли мне на помощь. – Она на этом месте делает фиксированную на Адаме паузу, кто всё, как бы повержен и сник, и затем добавляет. – Это вас устраивает? – и опять она задаётся так ловко поставленным вопросом, что любой ответ на него делает Адама виновным.
– Ничего не понимаю. – Чуть ли не схватившись за голову от такого хода разговора, где на его любые, по делу разумные заключения, звучат уму непостижимые заявления этой, однозначно ударившейся головой гражданки, Адам начал дурака валять, судя по всё понимающему в его сторону взгляду этой гражданки, с укором в его сторону и вот таких действий покачивающей головой.
– А что вас так затрудняет в понимании самых обычных вещей. – Притворно удивляется эта ловкая на ведение разговоров гражданка. – Если ваша жизнь не случайна, то ничего в ней случайного не бывает. Просто вы ещё для себя не выяснили, что стало побудительной причиной для этой вашей встречи с так называемой случайностью, которая по факту есть случай из жизни.
И хотя эта гражданка строила свою дискуссию так, чтобы доказать свою правоту, Адам счёл вот эти её последние доводы в чём-то убедительными (своей логичностью). Ну а стоило ему только обратить своё внимание ко всему тому, что предшествовало этой встречи, то он нашёл там те самые стечения обстоятельств, о которых сейчас намекала эта на удивление последовательная и разумная гражданка. Которая в очередной раз за время их знакомства не даёт Адаму собраться с мыслями и самому как-то выступить локомотивом дискуссии, перебивая его на всём этом тем, что она протягивает в его сторону руку, и через прицел этого в его сторону ручного указания с новым подвохом его спрашивает:
– Может всё-таки подадите мне руку и поможете мне подняться? Или же вам предпочтительней смотреть сверху вниз на упавшую девушку? – А вот для чего звучит эта её в его адрес язвительность, то Адам этого нисколько не поймёт и понимать не собирается. И хотя в её словах промелькивает некоторая правота, конечно, природного характера – человеку, как и любому другому живому организму сподручней смотреть на противоположный пол с более высокой позиции – не это сейчас служит основным лейтмотивом его вот такой не спешки в деле протянуть ей руку помощи.
Адам отчего-то хочет сперва разобраться в вопросе того, куда могут завести дальше их, вот так внезапно возникшие отношения, как утверждает его собеседница, появившиеся не на пустом месте, в результате случайных стечений обстоятельств, а за всем этим стоял некий вселенский замысел, явно не спроста сталкивающий между собой именно этих людей. – Здесь однозначно имеют место законы мироздания, в нашем отдельном случае регулирующие нашу жизнь через физико-химические законы. Где от положительного или же отрицательного знака определения нашего магнетизма, мы отталкиваемся или притягиваем друг друга. После чего в дело подключается наша химия, которая в зависимости от нашего химического состава через свою реакцию воспроизводит новый химический элемент, как правило какой-нибудь оксид. И кто же из нас отвечает за положительный, а кто за отрицательный полюс? – а вот это уже был риторический вопрос со стороны Адама. На который у его визави (всё та же гражданка), как не трудно догадаться, имеется категорически противоположное ему мнение и ответ.
При этом она смотрит на эту задержку Адама в деле оказания ей помощи под своим углом.
– Или у вас прогрессивные взгляды на то, чтобы подать руку нуждающейся в ней девушки. Которую может оскорбить эта ваша демонстрация её неспособности самостоятельно, без вашей помощи принимать решения даже в самом простом деле, как встать на ноги. И вы, дабы не ущемлять ни в коем образе её право на свободу выбора и воли – будет для вас и для ваших чистеньких рук лучше – в стороне постоите, наслаждаясь тем, как ловко вы с этой повесточкой дня нас всех тут уделали? – И что ж ты с ней поделаешь? Опять она задаётся такими вопросами-утверждениями и указаниями на то в Адаме, чего в нём от рождения нет. И всё это в ней от стереотипного мышления, то есть от лукавого. О чём, был бы Адам неразумным и не здравомыслящим до конца человеком, немедленно бы ей указал, но в нём всё-таки присутствуют ещё крупицы разума, и он, поняв, что в данном случае слова будут лишними, протягивает свою руку так в ней нуждающейся больше из своей принципиальной вредности, чем из-за чего-то другого этой, такой своенравной гражданке.
