Kitabı oku: «Антропоцид», sayfa 3
Классно, бот залагал.
Я подбираю нож и наношу серию ударов по сломавшейся собаке. В лицо мне летит целый поток странных, совершенно неощутимых розовых частиц. Животное падает замертво, и я убираю в инвентарь скейтборд.
Стая всё так же рычит, обступив моих друзей. Как будто их создавали для запугивания, но не устранения людей.
Я с размаху вонзаю нож в одного из псов – тот падает. Где-то половина стаи переключает внимание на меня, в то время как остальные продолжают сторожить Лёню и Серёгу.
– Так, ребят, не стоит… тихо… тихо… у меня нож!
Они хором начинают рычать. Я медленно отхожу. И в голове рождается очень неприятный план. Не хотелось бы, но…
Я открываю инвентарь. Нет, ни один предмет не подходит. Тогда нажимаю на монетку сбоку. В поле ввода по умолчанию стоит «1» – столько и оставляю. Нажимаю ок – в руке появляется монета номиналом в один кредит. Делаю так раз десять – у меня уже горсть монет.
Попасть бы…
Несколькими меткими бросками я попадаю в головы другим, не обращающим на меня внимания псам. Теперь и они переключаются на меня.
– Это я спёр вашу коробку! – кричу я. – Ну, давайте! Пацаны, а вы – бегом!
Псы бросаются в мою сторону, я делаю ещё один шаг назад и, потеряв равновесие, падаю с крыши. Мозг, конечно же, воспринимает это падение как настоящее, и я испытываю что-то вроде слоумо: время замедляется, а лай и рычание собак тонут в оглушительном стуке моего собственного сердца. Кажется, что я падаю вечность. Вот и проверим, можно ли умереть от страха при падении в виртуальности. Или, как сказал, Марс… в общем, вы поняли.
Я хватаюсь за ступеньку пожарной лестницы. В реальности это ничем хорошим бы не кончилось, но в виртуальности, слава Богу, кости не ломаются и мышцы не рвутся. Я остаюсь висеть на ступеньке, в то время как мимо меня один за другим падают боты. Им это падение не пережить. Всё-таки туповатые они, эти псины. Я собираю силы в кулак, подтягиваюсь и поднимаюсь обратно на крышу: парни не стали ломиться за скриптом, а остановились и наблюдали за моим падением.
– Вадим! – обеспокоенно говорит Лёня. – Ты как?
– Нормально, как же ещё? Собаки наши, походу, всё.
Я бросаю взгляд туда, где зарезал бота – мало ли, он ожил, или новые уже подоспели. Нет, тишина. Даже тело питбуля уже успело исчезнуть. Смотрю вниз – стая лежит неподвижно.
– Ну точно, сдохли, – говорю я сквозь одышку. – Но хорошо, что всё обошлось. Погнали вниз.
Когда я уронил бомбу, она упала на землю – к счастью, мои опасения оказались напрасными, и ничего не случилось. Спустившись, я достаю из кармана свой магнитик и прикладываю к скрипту. Через секунду магнит издаёт характерный писк: скрипт скопировался мне в инвентарь.
– Нахрена тебе копия этой дряни? – спрашивает Серёга.
– Происходит странная фигня, – отвечаю я. – Надо быть готовым ко всему. И пригодиться может что угодно.
Алиса и Артур спокойно ждут нас и о чём-то разговаривают. Первой меня замечает Алиса.
– Вадим! Как успехи? – спрашивает она.
– На нас напала стая собак. Чуть не покромсали.
– Боже! – Алиса обнимает меня.
– Да ничего страшного. Это же виртуальность. Пришлось бы вам нас подождать, пока мы от своих точек респауна доехали бы.
– Собаки, говоришь? – задумчиво произносит Артур и забирает бомбу из моих рук. – Значит, эта штука остановила всех, кроме животных?
– Возможно, – отвечаю я. – Или всех неписей, кроме конкретно тех собак.
Артур ставит бомбу на асфальт и приподнимает динамитные шашки. От них к ящику тянутся провода.
– Интересно. По всей видимости…
Артур достаёт нож и перерезает их. В следующий миг город оживает.
– Получилось! – радостно выкрикивает Алиса.
– Как-то всё просто, – говорит Кристина. – Зачем в скрипте делать такую уязвимость?
Артур берёт в руки скрипт, и тот исчезает: значит, убрал его к себе в инвентарь.
– Не знаю. Поизучаю на досуге код. Вадим, спасибо. И твоим друзьям тоже спасибо. Вы оказали неоценимую помощь. Могу я связаться с вами, если что-то ещё всплывёт?
– Я… я не знаю даже. Думаю, что…
– Давай телефон, запишу тебе свой номер. Просто на всякий случай.
– Ну… ладно, – я даю учёному свой телефон. Он что-то пишет и отдаёт его мне обратно.
– Набери мне.
Я смотрю на свежесозданный контакт: «Артур Авдеев». Нажимаю на кнопку вызова. У Артура звонит телефон.
– Ага, запишу тебя. Ну всё. До скорых встреч, ребята.
– А как же Амальгама? – спрашиваю я.
– Думаю, сейчас мы её здесь не найдём. Я напишу, когда что-то выясню.
На этих словах Артур исчезает, а вместе с тем утихает и звонок. Ох, не нравится мне это всё. Сейчас совсем не до приключений. Мы только успели выдохнуть, как дерьмо стало валиться с новой силой, и в этот раз – непосредственно на наши головы.
С другой стороны, если Артур выяснит что-то полезное, это станет поводом обратиться в охрану. Уж они наверняка смогут что-то сделать… да?
Я поворачиваюсь к Алисе.
– Слушай, прости, не очень хорошо получилось…
– Нет, нет, – перебивает меня она. – Всё нормально, Вадим.
– Ну что, пойдём ещё потанцуем?
– Знаешь, – она на миг задумывается. – Мне надо домой.
Ну вот, ещё одну девчонку упустил.
– Давай ты и мой номер тоже запишешь, – она хитро улыбается.
Я невольно улыбаюсь в ответ.
Константин
– Вадим, кстати, в какой-то клуб пошёл, – я с аппетитом жую очередную тефтелину. Господи, как же вкусно. Готов есть эту Сонину стряпню вечно.
– Он хороший мальчик, не беспокойся за него, – отвечает Соня.
– Да по ушам надавать ему надо было. Жаль, не успел среагировать. Сбежал – только пятки сверкали. Вот вечно ты его выгораживаешь! Пацану шестнадцать лет. Какие, к едрене фене, клубы? Был нормальным, прилежным парнем, а теперь, видите ли, бунтарский дух в нём, блин, проснулся! Кто бы мог подумать!
– Я всегда думаю о благополучии нашей семьи, – отвечает Соня, не отлипая от телевизора.
– Да, я тоже, – ковыряю вилкой пюре.
– Я тоже тебя люблю, – невпопад отвечает Соня и улыбается.
По телевизору голограмма Геннадия Виолова, прекрасного актёра нашей молодости, кружит на коньках по льду телестудии. Играет чарующая музыка, и Геннадий, надо сказать, для своих пятидесяти шести лет очень неплохо держится. Но это повтор старой передачи, я помню, как мы с Соней смотрели этот выпуск. И помню, что размышлял примерно о том же: о былом кинематографе, о возрасте актёра… Сколько ему сейчас, получается?
Нисколько. Скорее всего, он погиб во время конца света. Сладкий самообман растворяется, и у меня начинает дёргаться глаз.
Я не дома. Я в виртуальной реальности.
Квартира эта, наверное, тоже сгорела. Как и Виолов.
Хроническая депрессия – так сказал психиатр. Ещё он говорил про какое-то обсессивно-компульсивное расстройство, но это всё чушь собачья. Навыдумывали болезней, чтобы деньги из людей тянуть. Никаких расстройств я не ощущаю и не ощущал, а вот депрессия – самое реальное, что есть в моей жизни в последнее время.
Я кладу вилку и нож. Осматриваю свою квартиру ещё раз. Ту, в которую я вложил кучу денег. Которую получил от завода, но ради благоустройства которой залез в кредиты. Ту, которой больше нет. Место и человек, которые были смыслом жизни наравне с карьерой, давно исчезли.
О карьере теперь тоже можно забыть.
И вот, я хожу по кругу снова и снова, предаваясь самообману, ведь только здесь мне становится легче.
Я опускаю голову и тяжело вздыхаю.
– И какой бунтарский дух, о чём я? Вот же осёл. Вадим ведь прав.
– Правда у каждого своя.
Я бросаю взгляд на бота, который так старательно изображает мою покойную жену. Меня поедает боль, прошлое впивается своими жуткими когтями в грудь и пронзает сердце, аж всё сдавливает внутри.
– Вадим сделал тебя очень точно, – говорю я. – Ты всегда была вот такой демократичной, не то, что я, категоричный кретин. Правда у каждого своя, да. Но истина – она одна. И Вадим прав. Я слишком цепляюсь за прошлое. Так и с ума сойти недалеко. Ты не моя жена. Лишь цифровое воспоминание. Пойду я… как там говорит Вадим? «В реальности потусуюсь»?
– Наш сын – тот ещё тусовщик.
– Н-да-а, – утвердительно протягиваю я. – Пока, Соня.
– Пока, Костя.
«Отключение».
Иллюзорный мир растворяется. Я снова в своей каюте. Вадим всё лежит в кресле, подключенный к виртуальной реальности, а в иллюминаторе всё ещё виднеется Земля. Ещё полгода назад полная жизни, но теперь ставшая одним бесконечным пепелищем. И сейчас я куда ближе к своему будущему дому, чем к прошлому.
Если у меня есть только прошлый дом и дом будущий, что же я имею сейчас?
Я подхожу к зеркалу и осматриваю себя. Из-за густой, нестриженой бороды создаётся впечатление, будто я бомж, ей-богу. Белый халат из стандартного комплекта уже недобро попахивает, в нескольких местах заметны пятна. Причёска… о ней даже говорить не буду.
Уж если я хочу выйти из этого состояния, надо преобразиться внешне. Что снаружи, как известно, то и внутри.
Из шкафа я достаю костюм, который успел прихватить из дома. Одно жалко: здесь нет утюга. От вида этой мятой рубашки у меня сердце кровью обливается. Я аккуратно складываю халат и убираю на полочку, а вместо него облачаюсь в рубашку, пиджак и брюки. Ладно, под пиджаком мятую рубашку не так уж и заметно.
Расчёски здесь, слава Богу, есть. Я укладываю волосы так, чтобы они спрятали еле проглядывающую плешь, и отправляюсь вперёд, навстречу новой жизни.
Первое время видеть всё это было несколько дискомфортно. Коридор кажется почти прямым, но взгляд замечает, что он слегка загибается. Будто ты вечно идёшь немного в горку, но физически этого не ощущаешь. Сейчас я уже привык.
Коридор, как всегда, практически пуст. Вот двое охранников стоят с электронными сигаретами и говорят о чём-то своём.
– Короче, у меня брательник десятку мотал. Я хрен знает, как их там с тюрячки эвакуировали, но он сейчас на десятой афре.
– Хренасе!
Я на всякий случай ускоряю шаг. Всё-таки люди они неприятные, и вот такие их разговоры очень показательны. Премиальный корабль или нет, но мы на нём лишь довесок, потому что оставалось много свободных кают. Настоящие премиальные пассажиры отделены от нас дверью с единственным на всём корабле биометрическим замком. И лучшие охранники все там да в техническом отсеке, а у нас сидит всякое отребье. Я более, чем уверен, что эти ребятишки, которым лет по двадцать пять от силы, и в полиции-то никогда не служили. Какие-нибудь ЧОПовцы, как максимум.
В столовой мне немного плохеет. Она вся белая, от пола и до потолка, и пахнет стерильностью. Это напоминает мне о больницах, а больницы в последний год вызывают у меня приступы тревожности. Обычно я спешно набираю еды в собственную пластиковую посуду и ухожу есть в каюту, но я же сегодня собрался новую жизнь начинать. Кажется, зря.
У меня спирает дыхание, будто из помещения воздух откачивают. Ну-ка, как там меня учил психотерапевт? Глубокий вдох, глубокий выдох, медленно и размеренно.
Я беру полную тарелку кашицы, которой нас кормят ежедневно, и сажусь за свободный столик. Слава Богу, мне немного легчает. Смотрю по сторонам. За одним столиком ужинает молодой парень, за другим – симпатичная женщина. На вид ей лет сорок максимум. Приятная такая дама, стройная и подтянутая. Тёмные волосы собраны в пучок, фигуру подчёркивает синее атласное платье… будто она на бал пришла, а не есть серую жижу в столовой постапокалиптического межпланетного ковчега. Люди сейчас ходят абы как – растрёпанные, в мятой одежде, и то, в основном, справить основные потребности. Потому что предпочитают жизнь в виртуальной реальности, потому что из пяти человек четверо потеряли близких. А ей как будто плевать. Это очень подкупает. Может, и я смогу так же?
Что ж, для новой жизни нужны и новые знакомства, верно? Я беру поднос и иду к её столику.
– Извините, у вас свободно? – я доброжелательно улыбаюсь, держась в метре от этой женщины со всей своей выправкой.
– Что вы? Конечно же нет. Мой кавалер отошёл к барной стойке взять нам бутылку игристого, – она хитро ухмыляется. – Присаживайтесь.
Я киваю и сажусь напротив. Замечаю умеренную косметику на её лице. Интересно: большинство женщин на корабле ходят либо вообще без неё, либо разукрашиваются так, что мама не горюй. Первых, конечно же, больше: им не до этого, да и многих конец света настолько застал врасплох, что им, очевидно, было в тот момент не до косметики. Эта дама косметикой пользуется, но явно старается экономить.
– Елизавета, – представляется она.
– Константин.
– Очень приятно. И часто вы вот так ходите знакомиться с женщинами по столовым? – она отправляет в рот ложку и делает глоток воды, будто демонстративно не глядя на меня.
– Хах! – я искренне смеюсь. – Я в этом деле новичок. Ну, почти. Промышлял подобным лет до двадцати, только не в столовых, ну вы понимаете. А вернулся к этому занятию только после… – я запинаюсь. – После антропоцида.
– Чего-чего? – Елизавета наконец смотрит на меня и слегка приподнимает бровь. Я заглядываю ей в глаза, и несмотря на то, как она держится, чувствую в них печаль. Кажется, есть у нас что-то общее. Хоть и не самое приятное.
– Антропоцид. Так мой сын называет конец света.
– А. Интересное название, научное такое. Ваш сын – учёный?
– Скорее просто мелкий умник. И выскочка.
– Весь в вас пошёл, да?
– В смысле?
– Ну вы весь статный такой, серьёзный, с умными глазами. В молодости тоже наверняка были умником и выскочкой.
На миг я теряюсь, потом смеюсь и киваю головой.
– Да, в чём-то вы правы. А потом вырос в карьериста. Дорос от простого инженера до главного инженера.
– О, ну это серьёзно по нынешним временам, – саркастически подмечает она.
– Да уж. А теперь-то я…
– Букашка, – заканчивает Елизавета за меня. – Как и все мы.
– Да-а уж, – протягиваю я. – Знаете, а я ведь приложил руку к работе над этим кораблём. Он разрабатывался как орбитальная станция. Но потом его спешно переделали, оснастили разгонным и тормозным блоками. И рабочее название у него было совсем не «Афродита».
– Какое же?
– «Эней». Это тоже из древнегреческой мифологии. Но когда станцию оснастили искусственным интеллектом «Афродита», название ей по традиции дали соответствующее.
Вдруг в памяти всплывает главный конструктор, который трудился над этим кораблём, Николай Бутримовский. Отличный специалист, да и вообще, мужик нормальный. Благодаря нему этот корабль такой, какой есть. Изначальное название, кстати, тоже он предложил. Насколько знаю, он увлекается древними Грецией и Римом, даже неплохо говорит и пишет на греческом.
Не видел его с самого конца света. Надеюсь, он его пережил.
– А вы кем работали до всего этого сумасшествия? – спрашиваю я.
– Школьным учителем. Так что если надо будет приструнить вашего выскочку – всегда обращайтесь. Сколько лет-то?
– Сорок пять.
– Взрослый же у вас сын, однако! А вы неплохо сохранились. Сделали подтяжку на зарплату главного инженера?
– А, вы про Вадима? – я смеюсь над собственной глупостью. – Нет, ему шестнадцать.
Елизавета внезапно замолкает и начинает как-то задумчиво ковырять еду ложкой. А я смотрю на её волосы и думаю: не потому ли она привлекла мой взгляд, что похожа на Соню? Да нет, ростом она чуть выше, кожа светлее, да и волосы не настолько тёмные. Она скорее шатенка, а Соня была жгучей брюнеткой. Может, нос немного похож. Они обе курносые, но всё равно по-разному.
Что-то не в ту степь меня понесло. Да курносых и людей с тёмными волосами пруд пруди, и что, мне каждую такую даму теперь избегать?
– Моему было пятнадцать, – тихо говорит Елизавета. Всё былое озорство её покинуло.
– Соболезную. Я тоже многих потерял. Мы все многих потеряли.
– Спасибо, Константин.
– Костя.
Она вновь поднимает на меня взгляд и слегка улыбается. В этот раз грустной улыбкой.
– Лиза. Так мы теперь на «ты»?
– Получается, что так.
Лиза выскребает ложкой остатки кашицы и полностью осушает стакан воды.
– А ты, Костя, фигуру блюдёшь?
– Что?
Лиза кивает на мою тарелку.
– Тарелка почти полная.
– Да что-то не лезет в меня этот деликатес. Так ты сейчас куда?
– Время позднее, – отвечает Лиза. – Хотя какое в космосе время, да? В общем, пойду-ка я посплю.
– О, позволь тебя проводить.
– Что, есть совсем не будешь?
Я залпом выпиваю стакан воды и отвечаю:
– Нет.
Я провожаю Лизу до её каюты. Наступает момент странной неловкости, мы перекидываемся короткими, не несущими особой смысловой нагрузки фразами. Но я вижу какое-то тепло в её взгляде, которого не было, когда мы только начали наше знакомство. И это тепло что-то во мне меняет. Сейчас я чувствую то, чего уже не чувствовал давно: контроль над своей жизнью.
Это я сейчас иду с ней по этому коридору, и делаю это по собственному выбору. Меня не тащат обстоятельства.
Вдруг я осознаю, что впервые за долгое время увлёкся женщиной. Хочется с ней сблизиться. И опять же, я контролирую эту ситуацию.
Ощущение, будто вернулся домой после долгой отлучки. Я слишком долго был гостем в собственной жизни.
– Ну вот и моя каюта, – Лиза останавливается у двери под номером сто восемнадцать.
– Ого, да мы почти соседи. У меня сто сорок вторая.
– Класс, – отвечает Лиза. – Ну ты заходи как-нибудь, Костя.
Лиза игриво, но всё равно как-то грустно улыбается и быстро скрывается в своём жилище.
Когда я возвращаюсь в каюту, Вадим всё ещё подключен к виртуальности. А я уже по привычке смотрю в иллюминатор на эту точку в бескрайнем вращающемся небе, некогда прекрасную, а теперь полную смерти, страданий и радиации. Мы уже больше недели в пути, и я привык смотреть туда, ещё с того момента, когда она была медленно удаляющимся голубым шаром. Я всё смотрел и грустил. А теперь я поймал себя на том, что улыбаюсь.
Прощай, Земля. Нам было хорошо вместе. Но теперь всё будет только лучше.
Неужели я так давно живу во лжи, в коконе из своих обид? Я потерял жену, но умудрился потерять и сына. Бросаю взгляд на Вадима – каждый раз, когда вижу его, испытываю смешанные чувства, даже сейчас. Я люблю своего сына, но никак не могу его простить.
Вадим открывает глаза.
– Папа? Ты чего на меня так уставился-то?
Я чувствую, как похолодел мой взгляд. Представляю эту картину: отключаешься от виртуальной реальности, а над тобой стоит твой отец и мрачно на тебя смотрит.
– Да нет, ничего. Просто задумался, – я сажусь в офисное кресло. – Как дела?
Вадим пересаживается за компьютер.
– Да ничего, вроде. Нормально погуляли. А у тебя?
– Тоже неплохо… погулял. По кораблю, – я медлю, но всё-таки решаюсь сказать. – Познакомился кое с кем.
Вадим таращит на меня глаза.
– Ч… что, прости? С женщиной?
– Вроде того.
– Так, пап, не пугай меня. В смысле, «вроде того»? Я о тебе чего-то не знаю?
– Так. Типун тебе на язык. С женщиной, с женщиной.
– Ух ты, круто! Поздравляю.
– Вадим, успокойся, мы просто пообщались.
– Ладно, ладно, как скажешь, – недолго помолчав, Вадим неожиданно выпаливает: – Кстати, а что ты знаешь про Амальгаму?
Тут уже приходит моя очередь делать удивлённый взгляд.
– Это тебе ещё зачем? Мне казалось, это ты у нас эксперт по Амальгаме.
– Как по искусственному интеллекту – да. А вот с точки зрения событий… Ну, типа, хочу пробелы восполнить. Как мы здесь оказались, все дела. Там было какое-то оружие судного дня, только вот что это?
– Да если бы я знал. Какая-то засекреченная разработка Штатов. Но говаривают, на верхах про неё было известно. А вот среди населения панику сеять не хотели. Нечто, способное разогреть ядро Земли. Что и произошло, собственно.
– Нда-а-а, – протягивает Вадим. – Зачем человечество так упорно создаёт то, что может его убить?
– Да известно, зачем. Эскалация. Постоянная эскалация. Водородные, кобальтовые бомбы – всё это было у всех, и ничто из этого не могло полностью уничтожить противника. В какой-то момент, видимо, кто-то решил, что угроза сыграть в камикадзе, прихватив с собой всю планету – хорошая идея. Крайний способ шантажа. И Амальгама каким-то образом до этого добра добралась.
В памяти вспыхивают новостные сводки. «Революционная разработка, искусственный коллективный разум человечества», «Международный институт искусственного интеллекта и робототехники ищет добровольцев», «Амальгама предсказала вероятное самоуничтожение человечества».
Вадим был очень увлечён темой искусственного интеллекта, и утащил всю семью в МИИР, записать наши сознания в базу данных Амальгамы, первого и последнего в истории коллективного разума.
– Амальгама работала в автономной сети института МИИР, – говорит Вадим. – Пап, мне кажется, кто-то помог ей утечь в Интернет и добраться до оружия.
– Да какая уже разница? Помню, было много споров. Многим правительствам не понравилась идея создания чего-то настолько могущественного. Россия выступила с заявлением, что это нарушение частной жизни. Даже японцы говорили что-то про опасность создания такого разума, а эти ребята разбираются в высоких технологиях. Надо было прислушаться.
– Да идея-то классная была, – отвечает Вадим. – Всезнающий мозг и всеведущее око с невероятной вычислительной мощностью. Она могла бы многим помочь человечеству. Но просчёта было ровно два. Первый: они хотели сделать не просто очередного болванчика на квантовом компьютере, а полноценную собирательную личность. Поэтому ей разработали очень сложный симулятор эмоций. Эмоции полумиллиарда человек со всего света в одной личности – ну такое себе. Всё бы сработало, если бы не второй просчёт. У Амальгамы была выставлена система приоритетов, когда она обращалась к той или иной личности. И ведь долгое время всё шло хорошо, она вбирала ото всех людей только самое лучшее. Но, видимо, на таких больших масштабах стали копиться ошибки, и система дала сбой. Как итог, нефиговый когнитивный диссонанс, и ей сорвало крышу. Первый в истории искусственный интеллект, который сошёл с ума.
Я глубоко вздыхаю.
– И вот, мы здесь. Ещё хорошо отделались. Пятьсот тысяч семьсот восемьдесят три выживших. Из пятнадцати миллиардов.
– Считай, три тысячных процента, – уточняет Вадим.
– Да, похоже на то, – я бросаю взгляд в иллюминатор, на белую точку. – Это чудо, что мы в них попали.
– Да уж, нам дан удивительный шанс. Не профукать бы его.
Не профукаем, Вадим. Я очень на это надеюсь.
