Kitabı oku: ««Лаковая миниатюра» и другие рассказы», sayfa 3

Скоро стало понятно, что Антону – не до мелочей, он пошел в депутаты Госдумы от “Справедливой России”. Партия, как и его организация, поначалу казалась имеющей смысл – наследники русских эсеров, тоже продолжателей земства в политическую сторону. Не мне одному, такому наивному, казалась: встречал на Волге и у Баренцева моря энергичных местных деятелей, искавших в ней поддержки, политологи рассуждали о “второй ноге” власти, вдобавок к уже задубевшей “первой”. Однако в парламенте новые эсеры не отметились слаженными шагами, отдельные их депутаты еще что-то пытались сделать, но их быстро вычистили. Антон остался, пошел на второй срок.

Он мелькал инициатором каких-то законопроектов, но прославился в отпуске, на футболе. По итогам проигранного на чемпионате Европы матча зашел в отель к нашей сборной и стал приставать к ее капитану: мы. мол, ожидали от вас совсем другого. Андрей Аршавин ответил не грубо, но емко: ваши ожидания – это ваши проблемы. Выражение стало мемом после того, как Антон распространил видеозапись. И стал на какое-то время выразителем “народных чаяний”. Точнее, той его части, которая любит при любом случае поорать “Рос-с-сия, впер-р-ред!”

Тогда я понял, что это и есть его основная задача: угадывать тренд. То он требует проверить, откуда у организации “Голос”, следящей за честностью выборов, взялись на это средства, то указывает, что неплохо бы найти западных спонсоров Бориса Немцова. То отлучает зарубежную гомеопатию от масштабного пирога отечественной медицины, то занят преследованием педофилов.

В последнем случае есть нюансы, о которых, возможно, и сам инициатор законопроектов не допущен был знать. А мне о них под закат царствования президента Медведева поведал один чин из “следаков”.

– С чего, вы думаете, все так озаботились проблемой педофилов, у нас что, более широко развернутого и смертельно опасного криминалитета не хватает?

– Ну, половой вопрос всегда привлекает внимание широких слоев. Геи вон как возбудили ревнителей отечественных устоев, а тут вообще священное – дети…

– Так-то оно так, но хватило бы и оперативного вмешательства, издали бы просто приказ по МВД, да Следком настропалили бы построже. Какие новые законы в этом деле?

– А допустим, чтобы наших, пусть и приютских, детей на Запад не отдавать. В грязные лапы.

– Тогда зачем внутри страны стращать? Описывайте тамошнее моральное разложение – и хватит. Не-ет, тут другое. Помните, как нынешний премьер, а ранее – президент, ребенка в пупочек целовал?

И я задумался. Дальше мы со следаком говорили намеками, в его-то кабинете. Мысль вызрела такая: не хочет Медведев возвращать пост, вот и готовит компромат на случай конфронтации, говоря политологическими терминами. Возбуждает в обществе интерес к проявлениям этого извращения, делает его носителей ненавистными, расставляет своих людей по правоохранительному периметру, они шумят по этому поводу.

Получается, и Антону роль досталась. Знал ли он, почему шум нужен? Не думаю. Почему потом, когда у президентов поменялись позиции, он не отказался от задуманного? А зачем отказываться от пиара, от образа. И пусть его после двух сроков в Думе перевели в менее престижный Совет Федерации, да и оттуда могут попросить в связи с переменами в верхушке области, которую он представляет, имя свое “несгибаемый борец” на какое-то время сохранит. А там еще где-нибудь пригодится, может, эсеры на ребрендинг пойдут…

Весь политический шум Антона (а он – веточка власти) работает на понижение, не на создание чего-то нужного, пусть и пресловутого Земсоюза, а на новые запреты. Это – самый активный вид политического паразитизма, он настолько очевиден, что выглядит единственной сферой, достойной неустанного законодательного усилия. Но самое страшное – не в самой этой продуктивности, кого в России пугали законы и запреты. А в разложении общественного сознания, его примитивизации, отвлечении от новых мировых проблем, от которых не отгородиться запретами.

Такая активность поощряет первобытные инстинкты, агрессивность, не оправданное ничем самодовольство. Какие общечеловеческие ценности? Не смешите наши “Искандеры”! Где бы ни работать, лишь бы не работать, буду охранником, а нефть всех прокормит. Что с того, что не пармезаном – лишь бы на картошку хватило.

Коротко говоря, национальная ментальность, сложившаяся при крепостном праве, НКВД и “стройках коммунизма”, не меняется под давлением исторических обстоятельств, на время окукливается. Раз нельзя ничего по закону, то драка – единственный способ доказать состоятельность, все равны – всё по справедливости! – но сильным можно всё. Конкуренция предполагается только на уровне момента, интеллект не нужен – он заточен на будущее, на успехи в естественном отборе, а такой житель России будущим не интересуется, личным по крайней мере, он не уверен, доживет ли кто-то до него.

Отсюда апокалиптические настроения, "однова живем" и дикие полубезумные разговоры о войне, тупая зависть к чужим успехам вместе с презрением к тем, кто живет лучше и думает о том, как жить еще лучше, отсюда же – стремление считать всех, кто не ввязывается с тобой в драку (пока!) – слабаками. Это даже важнее блатного или казарменного братства, пропитавшего народ, это в голос плачет ментальность, чующая свою обреченность. Особенно рядом со свободной молодежью.

Впрочем, не стоит думать, что наша беда не имеет аналогий вовне. Вспомните недавние мировые экономические кризисы. А начало им положили неумеренные вклады в финансовые бумаги, которые только обещали какие-то выгоды. Не сами акции, допустим, а лишь депозитарные записки, в целом – деривативы, взаимные финансовые обязательства инвесторов и владельцев акций под прогнозные гадания будущего роста акций. Спекуляция – тоже паразитизм. Все знают и все на этом попадаются. Каются, а потом попадаются еще раз.

Цитата: “По заключению обнародованного в январе 2011 года итогового отчета созданной по решению президента США Барака Обамы специальной комиссии американского конгресса по расследованию причин кризиса 2008—2009 годов кризис спровоцировали следующие факторы: провалы в финансовом регулировании, нарушения в области корпоративного управления, которые привели к чрезмерным рискам; чрезмерно высокая задолженность домохозяйств; широкое распространение «экзотических» ценных бумаг (деривативов), рост нерегулируемой «теневой» банковской системы”. Ну и что: только отзаседала комиссия, как грянул кризис 2012 года, по той же схеме – лопается “денежный пузырь”, не обеспеченный реальными активами, в него перекочевали средства, способные давать развитие.

Пример из недавних, отечественных, но связанный с “мировой экономической системой”. Объявили о начале продаж новых айфонов, у фирменного магазина с ночи выросла очередь сотен желающих первыми купить дорогую игрушку. Двери утром раскрыли, но никто из первых 247(!) человек к прилавку не поспешил. Оказывается, вся голова очереди состояла из наследников моего когдатошнего Михаила, они заняли очередь, чтобы перепродать ее тем, кто захочет быть в числе первых, но не готов стоять всю ночь. Бедняги деривативщики!

Издержки постиндустриальной экономики, а теперь – и виртуальной, где информация становится частью производства – и одной из главных целей потребления, где казаться важнее, чем быть. Но у нас-то еще и настоящей индустриализации не было, в России ничего своего принципиально нового не научились производить.

Все эти отнюдь не древние хакеры, брокеры – да и блогеры! Последние две категории – лишь сопровождающие по “пищевой цепочке” все новое, разжевывающие для “быдла” достижения тех, кто что-то делает, а попутно отрывающие кусочки себе для пропитания. Есть ли в них необходимость? Есть! Не обязан каждый человек брать на себя все тяготы освоения, тем более – в тех областях, где в принципе невозможна его осведомленность. Вот и верят всяким “гуру”, коучам, экспертам – иногда и необходимое в них находят.

Плохо, когда этот прием переходит в общественную сферу, в государственное устройство, ущемляет естественные права человека думать и принимать решения. Когда власть эксплуатирует озвученный Высоцким тезис: “Не нужно думать – с нами тот, кто все за нас решит”, а вдобавок запугивает принятием законов о “неуважении к власти”. Власть – это кто, Антон?

О власти, анекдот. “Бухгалтер довольно часто становится монстром предприятия. На том основании, что он выдаёт зарплату, начинает считать, что он её и платит. Из своего кармана. Так и наше правительство”. Но это еще – в лучшем случае, когда власть может чего-нибудь выдать.

Стоит различать паразитизм, приспособленчество и конформизм. Ступени разные, но не путай себя, сознавай, на какой ступени ты сейчас стоишь, принимая решение. Бессознательность опасна. Принимай разные моральные оценки, которые тебя устраивают, но не ной, что тебе кто-то испортил весь мир вокруг, пока ты не хотел действовать.

А у нас в стране все еще отягощено незрелым, диким общественным сознанием, в котором мутят воду Олеги разного калибра. После натуги выдуманного социализма сознание это покатилось вниз, проскочило, не задержавшись, капитализм – сразу к феодализму, абсолютизму. Может и не остановиться. Временщик, откупщик, надсмотрщик – вперед к крепостному праву.

Виагра власти

Напрасно я весь рейс от нечего делать напрягал воображение, строил сложные варианты опознания встречающего. Не такой уж минераловодский аэропорт большой и не такой уж в ноябре переполненный, чтобы издалека не угадать чиновника. В шляпе. Как у Этуша в “Кавказской пленнице”, при костюме с галстуком. Ну почему они ее носят колом на голове? Хоть кол на голове теши, как говаривали учительницы наших времен.

Пресс-службист сел на переднее сиденье, шляпу снял и устроил на колени. Где они только их берут, с хрущевских времен? По наследству передают? Обернулся ко мне и спросил:

– Неоднозначно у вас получилось из Беслана в последнем номере. За это ничего не было?

– Однозначно в таких делах и не бывает, только у Жирика. Чтобы твердо раздать всем сестрам по серьгам, времени не хватило – нам надо было срочно отписываться. Но по-моему и так очевидно… А нам-то что могло быть?

– Ну… Если кому не понравилось…

Из-под шляпы, из портфельчика достал несколько листков и с гордой улыбкой протянул мне, назад. Моя скромная биография, пара-тройка отзывов на статьи, список обиженных, судебные истории.

– И зачем это вам?

– Мы тут, пусть и далеко от столиц, не зря зарплату получаем, интернет освоили. Мы должны знать, с кем имеем дело, вы же хотите сделать интервью с нашим президентом.

Хм, я о Батдыеве меньше знаю, чем они обо мне накопали. Зачем мне его история, главное – что он сейчас делает, почему им народ недоволен, пришлось полпреду Козаку вмешиваться, на это меня и в редакции нацелили. Ну, поставили его как альтернативу кандидатуре, которую двигал Береза, а тому березовскому Станиславу Дереву (интересное созвучие фамилий!) взамен дали место в Думе. Впрочем, и занявший пост – не из советских номенклатурных остатков, экономист-финансист с московскими бизнес-связями… Ладно, остальное посмотрим, когда приедем.

– Сколько еще до Черкесска?

– Всего километров двести пятьдесят, по пути перекусим, если вы не против.

Не против! Иногда здешние подорожные рестораны напоминают постоялые дворы. Или казачьи курени. С бревенчатыми глухими заборами, совсем не собирающиеся приветливым видом зазывать посетителей. Впрочем, может, в этих местах соблазнительнее хорошо закрытые от посторонних глаз заведения, которые при случае проще оборонять? А вкусно в этой крепости, даже есть такой закуток для своих, как раньше в районных столовках райкомовские комнаты…

Какой-то тревожный звонок, судя по виду моего сопровождающего, хорошо, что доели. Что случилось?

– Толпа ворвалась в правительственное здание, ищут президента, пока не нашли…

Та-ак… История начинает играть красками.

– Поехали быстрей!

…Остановились, не доезжая площади, вожатый тут же исчез. И я побежал к внушительному зданию, возле которого не было видно какого-то особого скопления народа. Людей в форме нет, об охране напоминают сдвинутые в беспорядке переносные металлические заграждения, на газоне вороха бумаг, валяются несколько крупных электронно-лучевых мониторов. О! Кто-то из окна третьего этажа скидывает тяжелое приземистое кресло. Значит, мне туда.

По пути к резиденции Мустафы Батдыева я увидел на стенах и лестницах кровавые отпечатки рук . Двумя встречными потоками идут какие-то удовлетворенные содеянным люди, успокаиваясь, переговариваются. А в президентских апартаментах не протолкнуться. Удивительно, что заправляют здесь женщины, как-то не по-кавказски. Дело не в том, что их большинство, а в том, что мужчины к ним подходят с подчиненным видом, обговаривают дальнейшее и уходят исполнять. Точнее, подходят к одной, которая сидит сбоку стола для переговоров, кутаясь в шаль, а остальные женщины, возбужденно выговариваясь, служат эмоциональными резонаторами, ретрансляторами общего настроения.

Объясняю сидящей за столом, откуда я взялся. Фатима Богатырева, сестра исчезнувшего Расула Богатырева. А остальные женщины – родственницы других шестерых, исчезнувших вместе с ним около месяца назад. Официальный розыск почти ничего не дал, тогда родные (скорее, целый клан) приняли свои меры и выяснили, что в последний раз Расула Богатырева и его сопровождающих видели на стоянке у дома Алия Каитова, президентского зятя, куда они подъехали выяснять отношения по поводу одного предприятия. На которое у Расула и еще более молодого предпринимателя Алия Каитова были разные взгляды. На стоянке нашли следы пуль и другие свидетельства возможного столкновения.

– Ну и чего вы хотите добиться в этом кабинете?

– Сначала мы просто хотели узнать о наших родных. Потом, когда выяснились первые подробности о стоянке у дома Каитова, стали требовать непредвзятого расследования. Нам заговаривали зубы, – Фатима даже улыбается, но невесело, только фразе. – Президент обещал встретиться, но времени все не находил. И так продолжалось месяц! Мы вышли на площадь – сотни, тысячи людей, не только наши родственники. Батдыев обещал и им – выйти и поговорить. Нам нужно было его слово – как гарантия справедливости. Он к нам не вышел – мы пришли к нему. Уже во второй раз. А он убежал.

– Что теперь? Неужели вы не догадываетесь, что с вашими парнями?

– А где их тела… Простите, я так говорю, потому что сама уже почти совсем не верю, что увижу их живыми. Почти! Есть слухи, мы сейчас их проверяем, вроде бы нашли в Питере тех каитовских парней, которые стреляли в наших, и они сказали, что сбросили останки в старую шахту. Но надо еще доказать, что это именно они.

– Их не вернуть.

– Но можно обеспечить полное расследование и справедливый суд. Президент… Раз он так себя повел с нами, не может этого гарантировать. И теперь мы требуем его отставки. Он нам врал!

– А когда мы собрались на разрешенный митинг, велел своему вице-премьеру отключить микрофоны, – это вмешивается Хасан, мужчина средних лет, связной между площадью и женщинами в кабинете. – Сказали – электричество отрубилось. А окна светились!

– Он знал правду уже месяц, надеялся каким-то способом выгородить Каитова. А кабинет этот, – и Фатима одним кивком обозначила место, – нам нужен, чтобы на ситуацию обратила внимание Москва. Понимаем, что это незаконно, что ж сделаешь… Отсюда мы сами не уйдем, пока не добьемся своего.

– Могут и вышибить.

– Они даже не смогли нас не пустить!

– Ну, это могут быть другие силы, другие люди…

Кабинет приводят в порядок, складывают в коробки государственные бумаги. Говорят, что громилы, ломавшие мебель и бросавшие из окна мониторы, были незнакомыми молодыми людьми. И выпившими – что для мусульманской республики неординарно. Чужие? По чьему заказу? И тут к столу подскочила женщина постарше, с разгоряченным лицом.

– Вот, смотрите! В шкафу мы нашли простыню, а в ящике стола – виагру! Понятно, чем он занимался со своими секретутками! На таком диване!

Ну и что… Кроме аморалки предъявить нечего, что ли? Я не стал объяснять горским женщинам, что в Москве, с нравами которой Батдыев явно знаком, подобное не считается не то, что стыдным – вообще вызывающим осуждение. С позднесоветских времен. Но здесь не Москва, и контраст между неисполнением долга политиком, выбранного своим народом, и исполнением его личных прихотей был налицо…

– Ладно, думаю в ближайшие пару часов вас штурмовать не будут. А я пока пойду поговорю, пощупаю обстановку. К вечеру вернусь, корреспондент вам пригодится в качестве свидетеля.

Первым делом надо позвонить в редакцию, объяснить, что я здесь вижу и что собираюсь делать. Маленькая, но страховка. Конечно, в провинции чтут столичных журналистов, но на Кавказе после чеченской кампании нас стали по-другому рассматривать. Внимание человека в шляпе может обернуться вниманием человека с пистолетом, не любящего лишних глаз. Да и в Москве… Помню, один вице-премьер, родом, между прочим, из близких ущелий, обещал мне яйца оторвать – за то, что косметическую правку в его интервью не внес. Потому что он сам передал ее уже после подписания номера…

По коридорам правительственного здания нашел депутатов, рядом с ними толковых местных журналистов. Картина примерно такая. Охранники Каитова, обвиняемые в убийстве семерых во главе с депутатом Народного собрания Расулом Богатыревым, объявлены были в розыск. Исполнители убийства найдены, задержаны в Петербурге, по телефону подробно рассказывали следователям, где искать трупы. Нашли расчлененные и полусгоревшие останки.

До этого родственники погибших, стоявшие в бессрочном митинге перед Домом правительства в Черкесске, говорили, что не разойдутся, пока не будут найдены тела, поскольку не могут успокоиться, не похоронив близких. Теперь, казалось бы, их требование могло быть выполнено – оставалось только провести генетическую экспертизу и выдать каждой матери уцелевший фрагмент тела ее сына. Но вместо успокоения произошел очередной взрыв страстей.

Сегодня с утра, пока я летел и ехал, со всей республики начал собираться народ – родственниками у карачаевцев считаются близкие до седьмого колена. В родстве с погибшими оказались двадцать восемь фамилий, несколько десятков тысяч людей, почти половина всех карачаевцев. На площади собралось тысяч пять, они пересказывали, что некоторые автобусы с их соратниками были задержаны, в некоторых представители властей переписывали пассажиров, хотя митинг был разрешен. Родственники Богатырева прошли по кабинетам здания, в котором уместились и администрация президента, и парламент, и правительство КЧР, – приглашали ответственных людей выступить. Некоторые расписывались на приглашениях. Президент Батдыев не стал.

Обстановка накалялась: никто из приглашенных не вышел к памятнику Ленина, который указывал на вход в Дом правительства, а заодно служил импровизированной трибуной. Возбужденные дорогой с препятствиями, вестями о найденных телах, точнее – о надругательстве над ними, люди ждали несколько часов. Они заполнили площадь и сквер перед местным «Белым домом» – место историческое, помнившее рокот «студебеккеров» в ноябре 1943 года, увозивших от тогдашнего управления НКВД карачаевский народ в депортацию по приказу Сталина.

К родственникам семерых погибших присоединились родные других пропавших без вести – за последние четыре года в Карачаево-Черкесии исчезли около трехсот человек. К митингующим вышел Борис Карнаухов, руководитель следственной группы Генпрокуратуры, к тому времени задержавшей уже пятнадцать человек, причастных к преступлению. Митинг ждал от него подробного рассказа о последних событиях. Но микрофон вдруг отключили. Вокруг шли троллейбусы, горели светофоры, а вице-премьер Руслан Кочкаров объяснял людям, что, как ему сообщили, в городе отключен свет. Сорок минут он пытался связаться с электриками, ничего не получалось. То есть явно кто-то не хотел, чтобы итоги следствия были озвучены.

Близкие родственники ринулись от памятника по направлению ленинской руки – несколько сотен человек. Милиция стала их теснить, начались препирательства, толпа прорвалась сквозь щиты омоновцев в вестибюль. Один из милиционеров выстрелил газовым зарядом, ворвавшиеся начали бить стекла – дышать! Оборонявшиеся врубили шланги, но даже грязная вода не охладила нападавших, в ход пошли камни с одной стороны и дубинки – с другой. Мальчишки подносили «снаряды» из соседних дворов, несколько милиционеров получили ранения, один солдат из внутренних войск – довольно серьезное. Были раненые и среди демонстрантов – в основном порезали руки о стекла. Их-то следы я и видел по стенам.

Уже стемнело, хожу вокруг вновь установленных заграждений, разговариваю с чинами из МВД, ФСБ, прокуратуры, полпредства российского президента на Кавказе. И со старожилами, и с теми, кого недавно, при первых раскатах скандала, перевели из Нижнего Новгорода, чтобы прижать местную мафию. Штурм пока явно не предвидится, по бульвару вокруг гуляют спокойные горожане, скопления людей в форме не видно. Пока…

Для себя стоит уяснить: была ли разница между Богатыревым и Каитовым, не было ли массовое убийство лишь формой разборки между криминальными кланами? Они же поехали всемером разбираться? Скорее всего, нет. Дело не в том, что Богатырев был белым и пушистым, а в том, что от президентского зятя, уже известного своим крутым нравом и неограниченными (для Черкесска) возможностями, силой вряд ли можно было добиться желаемого. Ну, допустим, они бы разнесли его дом – и что бы они делали в республике его тестя? Тяжба длилась уже давно, завод и обстановка вокруг него – на виду, не так уж много в Карачаево-Черкесии таких предприятий. Надо было как-то договариваться.

Возвращаюсь, легко пускают через барьеры – и в форме люди, и без формы. Очевидно, видят во мне какого-то посредника. В президентском кабинете народу поубавилось. Можно свободно поговорить с Фатимой.

– Скажите, а не мог Каитов бояться, что приехавшие к нему домой его самого застрелят?

– Ну, это же была обговоренная встреча, приехали же не боевики какие. Брат не был криминальным авторитетом, Расул, как и Каитов, был депутатом Народного собрания, был постарше его на семь лет, с ним приехал его двоюродный брат и друзья, вполне известные люди. А Каитенок жил по беспределу.

Каитенок… В двадцать два года Алий стал гендиректором крупнейшего цементного завода, потому что стал зятем Батдыева. Предыдущего директора, племянника Батдыева, кто-то застрелил. А завод оказался в полном распоряжении клана после приватизации, которую в республике Батдыев, как раз, и проводил, знакомый с московсими приватизаторами с дней учебы. Потом он стал председателем Нацбанка, а уж после этого – и президентом.

Получается, что Мустафе Батдыеву можно предъявить что-то посерьезнее аморалки – и это связано с поведением его молодого и задорного зятя. Точнее, понятно, откуда у того счастливое состояние вседозволенности. Полез в голову старый спор со строчкой Бродского: “…но ворюги мне милей, чем кровопийцы”. Без первых нет вторых – и вся история последних лет об этом. Может, и не одобряет Мустафа Батдыев своего психованного зятя, особенно сейчас – сидя где-нибудь в укрытии, но не было бы у Каитенка такой силы, если бы “тихие Альхены” не создавали почву. А во-вторых, и сами ворюги легко звереют, оберегая добычу.

Вот сидят эти семь женщин в чужом кабинете, ночь, кто вырвал их из обычной жизни, кто отнял ее – вместе с близкими им молодыми жизнями? Я тут что – моральная поддержка восставших? Делегат от свободного общества? Свидетель-журналист, который напишет заметку и поедет в следующую командировку? Сижу тут на приставном стуле у стеночки, а какой от меня толк? Ворвутся люди в форме – будут в своем праве: нарушены писаные законы, здесь даже не придется изощряться с огнеметом, как было два месяца назад в Беслане…

Что-то заболела голова. Медсестра, которая дежурила в предбаннике, смерила давление. Такого у меня давно не было. Кривовато получается: сестра пришла поддержать женщин, находящихся в стрессе, а заниматься пришлось корреспондентом. Кто же крепче? Сделала укол – наступила расслабуха, но какая-то странная. Всплыла почему-то фраза одного коллеги сразу после назначения Ельциным преемника: “Представляешь, он приходит, а там уже все разделено, у него же ничего своего нет!” Мы-то как раз в той газете работали, чтобы не пришли его конкуренты, старая номенклатура, то есть коллега не издевался, а жалел.

И сразу у победителя стало многое вырисовываться. Для начала главное – газ. Это вам не цемент! Всех черномырдинцев погнал, довольно мирно, только вот вице-президент “Газпрома” Владимир Поделякин, курировавший безопасность, скоропостижно скончался, до того не болевший. Я его знал, он был генералом КГБ (не подполковником!) в советской жизни и заведовал научно-техническим управлением Лубянки. Его бросили на нашу башкирскую провинцию – и когда разразилась экологическая катастрофа, вместе со всеми вышел протестовать к зданию обкома партии. В парадном мундире с орденами, взяв за руки двоих сыновей-офицеров, тоже в форме…

Но ты же, говорю я себе, ерзая в ночи на стуле под светом президентских ламп, сам с гневом и пристрастием искал следы преуспевания других сыновей, как раз мырдиковых, газовых, пошедших тоже по папиному пути. Тебе что, жалко, что такую империю отняли у одного клана и отдали другому? Нет, мне жалко людей, которые погибли в этом столкновении. Борьба за деньги, за их власть, за власть над ними – это борьба за право безнаказанно убивать. Людей, истину, страну. По крайней мере, здесь и сейчас – у нас, в наше время, право на насилие укрепилось как единственно реальный вид конкурентной борьбы.

И относится это, видимо, не только к официальной власти, а к любому моменту в обществе, когда кто-то захочет получить власть, пусть временную, пусть неполную, над ближним. Принудить, добиться своего, отобрать чужое. Другого пути осуществления желаний нет, не столько в узком луче сложившихся представлений, сколько – на самом деле. Откуда-то получилась же эта страшная цифра – триста без вести пропавших за пару лет в маленькой республике, видимо, многие из них – в заброшенных шахтах, недаром требуется экспертиза, чтобы опознать семерых, вдруг это – не Расул и его друзья?

Ну что, например, могли поделать эти вот полуспящие люди, чтобы добиться своего, в данном случае – исполнения вполне справедливых требований? Письма писать “белому царю”? Положиться на силу закона? На силу общественного мнения? Да плевал их мелкий вождь и на одно, и на другое, и на третье! Очевидно, понимал правила игры, ведь его не сам по себе народ выбирал, а кто-то поставил на это место в результате каких-то договоренностей, поэтому знал – из-за чего может погореть, а из-за чего – нет, структура не допустит. Осталось – насилие…

Второй день бунта я встретил уже обжившимся. Но какой же это бунт? Бессмысленный и беспощадный? Ни то, ни другое. Да и не русский, в конце-концов! Бунт на коленях? Да, без зверств, хотя и по кровавому поводу. Без кровной мести, с требованиями к законной власти и с апелляцией к законам. Вот и пойду-ка я в Народное собрание!

По коридорам в зал заседаний со скромным количеством сидений, так ведь их и мало избранных-то, депутатов то есть. Еще меньше пришли. Черкесов почти нет, считают конфликт внутрикарачаевским. Хотя Батдыев в свое время победил на выборах голосами черкесов и русских, у карачаевцев он набрал 20 процентов. Среди них были сильны сторонники прежнего президента, генерала Семенова. Может, это его люди громили батдыевский кабинет?

Пришедшие депутаты, в основном – от “Единой России”, как и спикер, стоят группками, по фракциям кланов, обсуждают – ставить на голосование импичмент президенту республики или верноподданнически обратится по начальству, в Москву. Вроде бы, уже во второй раз, должен появиться Дмитрий Козак из Ростова, наместник Кремля на Юге России. Ходят по правовому полю, как по минному, стараясь не подорваться на бунте, который, вероятно, некоторые из них и затеяли. А продолжают упрямые женщины. Фатиму они могут не спрашивать, но послушает ли их Фатима?..

В стороне от этой суеты стоит, пожалуй, самый известный за пределами Черкесска деятель – Станислав Дерев. Пришел, наблюдает, хоть и черкес, а не карачаевец. Он ведь не столько политик, сколько бизнесмен, ему важно знать состояние общества, скажем, “температуру питательного бульона”, хотя впрямую и не сильно он зависит от родной республики, реализуя свои товары по всей России. Но и по нему может ударить развитие событий – и на месте, и через Москву, он же был частью договоренности по Батдыеву. Да, спасибо, хотелось бы посмотреть на ваши предприятия, поехали, все равно здесь быстро ничего не решат!

Основу своего благополучия, стартовую позицию – водочное производство – журналисту, лично ранее не известному, показывать не стал. Показал производство водное. Вот здесь заканчивается труба, идущая полсотни километров с окружающих горных ледников, здесь – анализы и прочая подготовка, а это уже конвейер, разливают по бутылкам (рецептуру пластика сами корректировали!), его “Эдельвейс” по всем московским супермаркетам расходится. Вполне по-европейски выглядит, нержавейка вокруг, несмотря на специфическое окружение и бурное прошлое хозяина.

Я не стал спрашивать, во сколько ему обошлись договоренности с ритейлерами, все равно разговор о взятках с солидным кавказским мужчиной возможен только в чрезвычайных обстоятельствах, которые для нас с ним не наступили. Спросил, что он думает о бизнес-конфликте Каитова и Богатырева. Тоже, конечно, не вполне прилично при общении с бизнесменом, но здесь подталкивают не наши с ним чрезвычайные обстоятельства.

Н-да, вот она – подробная картина, с коррекцией моих разговоров с силовиками. В Черкесске самым успешным предприятием долгие годы был завод имени Захара Цахилова, выпускавший лаки и краски. Цахилов, еще при советской власти выведший химзавод на уровень выпуска пятнадцати процентов от всей лакокрасочной продукции страны, при приватизации собрал и основной пакет его акций, пользуясь безоговорочным доверием работников. Но несколько лет назад Цахилов умер, пакет перешел к его дочери Марине, живущей в Москве, и встал вопрос, кто же сможет стать настоящим хозяином предприятия.

Расул Богатырев был одним из дилеров завода, начинал с реализации мелких партий. Он и не помышлял о захвате господствующих высот, хотя пользовался поддержкой Ансара Тебуева, бессменного заместителя министра внутренних дел КЧР при постоянно менявшихся министрах, а потом – вице-премьера, курировавшего весь силовой блок. Когда начались конфликты вокруг управления химзаводом, Богатырев стал помогать Алию Каитову в борьбе с… родным дядей последнего Магомедом Каитовым.