Kitabı oku: «Невероятность равняется нулю. Роман», sayfa 4
Глава десятая, в которой Пауль делится с Илоной впечатлениями от поездки
Пауль позвонил Илоне сразу, как только вернулся из Детмольда.
– Илона, ты не можешь себе представить, какое приятное чувство я испытал, общаясь с твоими знакомыми, авторами Литературного объединения немцев из России.
– Так ты всё-таки с ними познакомился?
– Конечно. Я проживал с ними в одном отеле. Мы общались на немецком, но постоянно вокруг звучала и русская речь. Сразу познакомиться с тридцатью авторами, говорящими на двух языках, не каждому такое в жизни удаётся.
– А Артур Розенштерн? Ты его видел?
– Ты знаешь, Илона, в нём я узнал самого себя. Ведь он приехал в Германию из России тоже в малолетнем возрасте. Ты же сама знаешь, что он разговаривает в основном на немецком, хотя владеет и русским. Он автор книги «Планета Германия» на немецком языке. После того, как я с ним познакомился, непременно прочту эту книгу. Илона, приходи ко мне на кофе, я расскажу тебе обо всём, что увидел и узнал в музее. Думаю, это тебе тоже будет интересно.
Пауль не спросил у Илоны о Милене, надеясь, что она сама поделится с ним новостями. «Наверное, новостей нет, – подумал он, положив трубку. – Что же ты, Милена, так на меня разобиделась, ни видеть, ни слышать меня не хочешь?»
Пауль перебирал в памяти счастливые мгновения встреч с Миленой. Он помнил всё до мелочей, скучал по женщине, но никак не мог понять, что же так сильно растроило любимую, что заставило её убежать от него, не оставив возможности на дальнейшее примирение. Когда он думал о ней, становилось трудно дышать. «Сейчас придёт Илона. Мы поговорим о важном для меня деле, и станет легче воспринимать факт, что ты меня оставила. Не понимаю… Я же извинился перед тобой. Да и извиняться было не за что. За что же ты так со мной?»
Через час пришла Илона. И квартира наполнилась радостным смехом. Они пили кофе, заваренный хозяином. Разговор не прекращался ни на минуту. Пауль отметил про себя, что Илона его прекрасно понимает, проявляя искренний интерес ко всему, о чём он говорит.
– Илона, ты слышала когда-нибудь, что переезд немцев в Россию происходил с 900 года? Сначала перебрались туда миссионеры, торговцы, строители и учёные, картографы и врачи, шахтёры и люди искусства. О принцессах, которых выдавали замуж за русских царей – отдельный разговор.
– Да. Отец упоминал об этом в своих дневниках. Он писал о том, что его предки были из Катариненштадта…
– Да ты что?! В музее я как раз узнал, что эта немецкая колония в России была основана в 1766-ом году из немцев лютеран и католиков. Подожди минутку. Я где-то записал точные сведения. А, вот нашёл. Первых семей приехало туда 283, а к 1905-ому году – там было уже 12334 жителей немецкого происхождения. Можешь себе такое представить?
– С трудом. Отец что-то ещё говорил про Маркштадт.
– Так это тот же город Катариненштадт. Его переименовали в Маркштадт в 1914-ом году. В 1918-ом он стал столицей автономной Республики немцев Поволжья. К тому времени там уже было открыто пять начальных школ, одна семилетняя, пять библиотек, педагогический и торговый техникумы, музыкальная школа и ещё многое другое.
– Пауль, я сейчас подумала: отец был бы рад узнать, что его дочь заинтересовалась прошлым его народа.
– Да, Илона, я тоже часто думаю, что мои родители были бы этому рады. Я, наконец-то, узнал, что в архивах именно этого музея хранятся документы об истории немцев – меннонитов по вероисповеданию. Когда я там спросил у гида, где стенд, посвящённый им, он удивленно вскинул на меня глаза и ответил: «Так это же всё о них». Потом я спустился в библиотеку музея. Первое, что отметил – запах книг. Наверное, только старинные книги могут издавать такой, присущий только им, запах? Библиотекарь сказала мне, что шифр книг о меннонитах начинается с буквы «М», потом растолковала, что на разных полках стоят книги о меннонитах разных регионов России и других стран. Как я пожалел в тот вечер, что не могу остаться в этом городе ещё на пару дней, чтобы прочесть хоть часть этих книг.
– Я слышала, что книги из библиотеки музея можно выписывать по почте за небольшую плату.
– Да, что ты говоришь? Надо обязательно это сделать.
– А что ты узнал ещё о меннонитах нового?
– Если я правильно понял, как религиозное течение оно возникло в 16 веке в Голландии и в Северной Америке. Не зря мой отец говорил маме, что они из голландских немцев. В 18 веке его предки перебирались из Западной Пруссии на юг России. В основном это были бедные люди, которые добирались в Россию своим путём, на чём придётся, некоторые по морю, на пароходах. Тогда они переселялись целыми селениями. Прочитал на одном из стендов музея, что Григорий Потёмкин пообещал дать немцам земли на берегу Днепра. Я кое-что переписал себе со стендов музея, сделал много фотографий, перенёс всё сегодня в компьютер. Теперь точно знаю, что 228 семей поселились там в 1789-ом году. Поселение назвали Хортица. Первоначально оно состояло из 18 деревень. Второе поселение было заложено в 1804-ом году и состояло из 56 деревень. Оно расположено на сто километров южнее Хортицы, на берегу реки Молочная.
– Извини, что прерываю. Недавно, читая биографические рассказы Роберта Лейнонена, российского немца, узнала, что его предки переселились из Германии в Россию после выхода Указа Екатерины II 1765 года, разрешающего создать немецкие колонии в Санкт-Петербурге. Я сделала себе запись об этом в дневнике. Вот, отыскала. Сразу в 1765-ом году из Пфальца, земель Гессен-Дармштадт, Вюртенберг и Бранденбург прибыло в Санкт-Петербург 110 семей, позже, в 1767-ом году – 67 семей немцев из Варшавы. До 1819 года в Санкт-Петербурге обосновались 24 немецкие колонии. Не знаю, были ли среди них колонии меннонитов?
– Я этого тоже, к сожалению, пока не знаю.
Их беседа затянулась до полночи. После того, как Илона ушла, Пауль ещё долго не мог успокоиться. Он перечитывал статьи в интернете, рассматривал карту немецких поселений на реке Молочная. «Теперь уже нет сомнения, – думал он, – что скоро навещу места предков по отцовской линии. Пока только не решил, откуда и когда начну путешествие».
Глава одиннадцатая, которая помогает понять причину болезни фрау Перец
Фрау Перец, находясь в больнице, молчала, не проявляя никакого интереса к происходящему. Казалось, что она потеряла память. Высокая, стройная брюнетка, гордо подняв голову, ходила по отделению, никого не замечая вокруг. Этот процесс движения порой нельзя было остановить. Она заходила в комнаты к лежачим больным, стояла возле них, напряжённо всматриваясь в лица, как будто пыталась что-то вспомнить. Могла бессмысленно бродить по коридору или часами лежать в комнате без движения. Врачи не могли найти к ней подхода и оставляли в покое, в надежде, что всё образуется, и память, если она действительно потеряна, вернётся к ней снова. По мнению психиатра, который работал с ней в одном отделении в течение многих лет, «коллеге нужен только покой и непредвиденный случай, который вызовет взрыв эмоций, поможет вернуться в реальность».
Жизнь продолжалась, но уже, казалось бы, без Доротеи Перец. Только ночью она была той, которая знала о себе всё, понимала, что произошедшее с ней несколько дней назад – не случай, а закономерное наказание за грех, который она совершила однажды. «Расплата пришла. И хорошо, что я получила по заслугам в этой жизни, а не после того, как ушла из неё и предстала перед Вершителем Судеб,» – думала она, перебирая в памяти всё, что произошло в ту роковую ночь. Вероятно, именно эта мысль о возмездии помогала ей переносить повседневную суету в отделении.
Её коллеги не знали, что в течение многих лет каждую ночь она видела во сне маленького ребёнка, кричащее живое существо, которое с её молчаливого согласия взяли у молодой роженицы. За большие деньги были тогда подкуплены несколько акушерок и она, врач Доротея Перец, которая в тот момент оказалась свидетельницей этой жестокой сцены. Единственно, что успокаивало фрау Перец, это то, что роженица, будучи без сознания во время родов, поверила позже сообщению мужа о смерти ребёнка, как будто прожившего всего несколько часов после рождения.
Ещё в момент поступления Милены в их психиатрическое отделение, фрау Перец узнала в ней ту женщину, у которой много лет назад по желанию мужа и с молчаливого согласия работников отделения отняли ребёнка, девочку, которая была совершенно здоровой. Психиатр Перец дала позже и согласие на удочерение девочки людьми, которые увезли её из страны. Тогда ей казалось, что так следы преступления будут заметены.
Но судьба распорядилась иначе: та роженица вновь оказалась её пациенткой. Всё в жизни возвращается на круги своя. Душевной пыткой стало для Доротеи Перец нахождение рядом с женщиной по имени Милена, которая появилась недавно в её отделении из прошлого, поэтому она постаралась поскорей избавиться от её присутствия и делала всё, чтобы выписать пациентку из больницы. Она не сомневалась, что эта больная совершенно здорова, и заявление её мужа, знакомого ей по прежнему делу, не имеет под собой никакого реального основания.
«Оказывается, слова о муках совести, – думала она теперь, – тоже имеют под собой основу. Они разъедают меня изнутри уже с момента совершения преступления. Да, я не убила, но, отняв у матери дочь, а у дочери мать, нанесла им обеим раны, которую не смыть покаянием. Ведь я не знаю точно, в чьи руки отдали девочку? Как сложилась её судьба? Прошло более пятнадцати лет с того момента и надо же – прошлое вернулось».
Фрау Перец, понимала, что это возмездие за совершённый ею в молодости проступок, но не пыталась покаянием исправить содеянное. Больше божьей кары она боялась правосудия на земле. Она не хотела попасть при жизни в число преступников, которых по этим временам и так в мире хватало. «Меня не смогут притянуть к ответу. Столько лет прошло. Я сама уже себя наказала. Знаю теперь, что муки совести – это не выдумка высоконравственных персон».
И вот тогда, в греческом ресторане, куда они зашли с медсестрой Илоной, чтобы провести субботний вечер, она увидела вновь эту миловидную женщину, да ещё в обществе своего бывшего молодого мужчины Пауля, который недавно с ней расстался, ушёл, бросил, не объяснив причину и не позвонив. Он просто однажды закрыл за собой дверь и оставил её наедине с собой в жутком одиночестве.
Теперь, находясь в неврологическом отделении больницы, не разговаривая ни с кем, ни с врачами, ни с пациентами, психиатр Доротея Перец большую часть времени проводила в постели, прокручивая в сознании свою жизнь, картину за картиной, вперёд и назад, пытаясь осознать, в какой момент её жизнь сошла с правильного пути. «Нет, я ни за что на свете не признаюсь. Меня могут тогда дисквалифицировать, уволить с работы. На это я не пойду. Пусть всё останется так, как есть. Если не скажу, никто и не узнает. А я – не скажу. Долго им придётся ждать, чтобы услышать правду». Фрау Перец проводила длинные ночи в душевных пытках, а по утрам совершала «обход больных» в отделении. Многолетний опыт подсказывал ей необходимые слова и действия. Порой она задерживалась у пациента в комнате, садилась рядом на стул, спрашивала о признаках болезни. И даже если больной не мог ей ответить, а это случалось почти всегда, она выходила из комнаты просветлённая, с сознанием выполненного долга.
Медсестра Илона часто навещала Доротею Перец в её комнате во время трудового дня и в свободное от работы время, пытаясь понять, что с ней происходит, но ей трудно было достучаться до её светлого начала, чтобы хоть на мгновение приоткрыть тайну души. Тёмный мир не отпускал фрау Перец из своих цепких рук. Говорят, стоит только впустить заразу, и она захватит душевное пространство. Она, тёмная сила, постепенно отвоёвывает в душах себе место, потихоньку создаёт плацдарм, заполняя его тёмными мыслями и уводя в пространство зла, находящееся недалеко от вместилища ада.
Глава двенадцатая, повествующая о возвращении Милены в город, и о том, как она отреагировала на предложение Пауля поехать в Сибирь
Через месяц после того, как Милена уехала в детскую республику, она возвратилась обратно. Внутренние силы вернулись к ней. Она поняла, что совершила ошибку, уехав и оставив друзей в неизвестности, почему она это сделала. «Ведь Пауль объяснил мне всё, – думала она теперь, оставаясь наедине со своими мыслями. – Зачем нужно было его ещё наказывать за несуществующую вину?»
Когда время, оговорённое в договоре по практике в воспитательном учреждении, закончилось, Милена не стала его продлевать. Она собрала вещи и отправилась домой в надежде, что Пауль её ещё любит и ждёт.
Пауль, действительно, был рад, что она вернулась, сделал вид, что ничего не произошло, что её поездка в деревню была необходимостью. Но как-то пусто стало у него на душе, куда-то исчезла музыка, звучавшая в ней при виде этой женщины. Казалось бы, всё встало на свои места, но возникло ощущение тревоги. Мозг постоянно сверлил вопрос: «Прав ли я в своём решении выбрать её спутницей жизни?» Чтобы не копаться в душевных переживаниях и сомнениях, Пауль сделал Милене официальное предложение выйти за него замуж. Она согласилась. Регистрация брака должна была состояться через месяц.
Однажды утром, проснувшись раньше обычного, Пауль, глядя на Милену, тихо посапывающую на его плече, подумал: «Пора всё же рассказать ей о том, что меня мучает уже много лет. Теперь всё зависит от меня. Я не имею права сдаваться, прятаться за мысли о множестве повседневных дел. Нужно, наконец-то, отбросить сомнения, терзающие душу, и собираться в дорогу». После их недавней размолвки, он уже не совсем был уверен, что Милена поддержит его решение – поехать в дальние края. «Да, она, конечно, любит меня, но последует ли за мной на край света – в этом я почему-то теперь сомневаюсь».
Когда Милена проснулась, то не узнала своего Пауля. Всегда спокойный и даже порой нерешительный, он преобразился. С беспокойством следила Милена за его метаниями по комнате, не решаясь спросить, что заставило его так рано подняться в их общий выходной. «Что он надумал? Ведь они так долго ждали этого дня и планировали провести вместе время». Пауль, заметив, что Милена не спит, присел на край её кровати, пристально посмотрел в глаза, словно хотел спросить: «Ты – со мной?» Увидев в них, по-видимому, то, что искал, нежно поцеловал её и, минуту помедлив, выпалил, как давно продуманное:
– Милена, мы уезжаем. Я уверен, что ты поддержишь мою идею.
Глаза Пауля горели. Решимость, с которой он начал говорить, сразу настроила женщину на серьёзный лад. Почувствовав, что Милена готова его выслушать, Пауль, словно оттолкнувшись от берега, начал своё повествование:
– Понимаешь, дорогая, мне нужно посетить родину, тот кусочек земли, где прошла большая часть жизни моих родителей и где я родился. Мать перед смертью просила меня об этом. Это была не просто просьба старого человека. Что-то стоит за её словами, какая-то тайна, разгадку которой она сама не знала. Как занозой вонзились ей в память слова матери, моей бабушки: «Все концы спрятаны в сибирских краях. Моя надежда на Пауля. Он может и должен разгадать тайну рода. Больше надеяться не на кого». Дорогая Милена, я должен выполнить просьбу родных. Вот сейчас хочу спросить у тебя: Поедешь ли ты со мной? Уверен, что там нам обоим будет на что посмотреть. По моим представлениям, Сибирь – дикий край с первозданной природой и старинными обычаями. Один раз в жизни можно и нам с тобой окунуться в таёжную глушь, чтобы понять, что такое цивилизация.
Пауль уже почти бегал по комнате. Движения его стали решительными. Он весь собрался, сжался в пружину, и Милена поняла, что остановить разбег его мыслей, готовых превратиться в немедленные действия, уже невозможно. Она вскочила с кровати, бросилась к нему, обняла. Прижавшись всем телом, ощутив дрожь его тела, переполненного эмоциями, подняв на него глаза, сказала тихо, но обнадеживающе:
– О чём разговор, милый! Конечно же, мы едем в эту твою таёжную глубинку. Уже сегодня представляю, как нам там будет интересно.
В душе у Пауля зазвенела струна, до этого ему незнакомая, волнующая и переполняющая его существо.
– Неужели я романтик по натуре? – возникла на мгновение мысль, но тут же улетучилась, как будто её и не было. – Какая разница! Главное – появилась надежда, что и этой мечте суждено сбыться.
Потом они долго говорили о предстоящей поездке, обнявшись и соединившись мыслями и чувствами в единое целое.
Глава тринадцатая о том, что думает и как ведёт себя психиатр Перец, находясь в больнице
Фрау Перец стояла посреди комнаты с закрытыми глазами. В последнее время такое случалось с ней часто. В такие минуты никто не пытался с ней заговорить. Даже врач оставлял больную в покое. А ей никого и не хотелось слышать. Она, как психиатр, понимала, что депрессия стучится в душу, которую с каждым днём всё больше и больше заволакивает тучами. «Где-то я прочитала, что когда душу охватывает мрак и отчаяние уже на пределе, Бог, в облике другого человека, приходит на помощь, – размышляла она ночами, не решаясь обратиться к Господу с молитвой. – Не простит он меня. Надо сначала найти ребёнка, просить у Милены прощение, а потом уже и перед Богом замаливать грехи». Мысли крутились вокруг понимания вины, но расстояние от осознания вины до действия, которое поможет смыть позор, казалось непреодолимым.
Находясь в больнице, фрау Перец чувствовала себя немощной старухой, на которую свалилось множество забот. «Мне нужно решать, что делать, как жить дальше, как очистить душу? Ведь, если Бог поставил меня в эту ситуацию, значит выбор делать нужно самой. Видимо, моя душа настолько темна, что Всевышний вынужден действовать через других, посылая мне знаки и ответы, но я глуха к ним. Я всю жизнь старалась ничего не видеть и не слышать вокруг себя. И вот ведь настиг меня Его голос. Если рассказать этим врачам-эскулапам, что я слышу Его по ночам в снах и днём, находясь наедине с собой в этой комнате, то они примут меня за сумасшедшую и навсегда поместят в психиатрическую клинику. Ведь я прекрасно знаю, как это происходит. Боже, дай мне ответ на этот вопрос. Дай мне знак, как жить дальше? Что изменить в жизни? Как изменить себя?»
Громкий стук в дверь прервал её размышления. Голос медсестры нарушил тишину комнаты:
– Фрау Перец, вас пришли навестить. Нужно Ваше разрешение на посещение. Вы согласны?
«Кто это может быть? Кому я ещё в этом мире нужна? Отказать? А, может, это тот единственный случай? Может, это ответ на мой невысказанный вопрос?» – подумала фрау Перец и крикнула что есть силы:
– Да, да, я согласна, пусть войдут, – и, рукавом халата вытирая слёзы, ещё раз прокричала нетерпеливо, – разрешите им войти!
Фрау Перец начинала нервничать. В любой момент она могла сорваться на истеричный крик, что могло закончиться непродуманными действиями. Но двери распахнулись, и в их просвете она увидела Илону и – кого меньше всего ожидала – Милену, о которой думала последние дни, не уставая от своих мыслей.
Внезапно, к удивлению всех, из глаз фрау Перец полились слёзы. Холодными горошинами они катились по лицу, и их бег невозможно было остановить. Доротея Перец всегда думала, что не умеет плакать. «Да, и не плачу я вовсе». А слёзы лились и лились, не переставая. Их солёный привкус чувствовался на губах. Она никогда не думала, что слёзы действительно такие солёные.
Илона, казалось, понявшая состояние старшей подруги, бросилась к ней на шею и расплакалась. Они стояли молча, как две поникшие на ветру берёзки, прижавшиеся друг к другу, понимающие, что ещё живы и хотят остаться на земле, а не быть с корнями, вырванными оттуда. Эту сцену наблюдала, находясь у двери, Милена. Испытывая чувство сострадания, она не знала, что ей предпринять: «Уйти или остаться? Попытаться успокоить обеих? А, может, присесть на стул и просто дожидаться исхода сцены, свидетелем которой я невольно оказалась?»
Первой пришла в себя фрау Перец. Она выпустила Илону из объятий и, взглядом прося прощение за невольное выражение чувств, предложила ей сесть на краешек кровати. Вспомнив о Милене, всё ещё стоявшей у двери, показала на стул, единственный в комнате. Сама же лихорадочно думала о том, как ей поступить дальше. «Всевышний создал ситуацию, поставил меня перед выбором. Мне нужно сейчас решать – воспользоваться этой ситуацией или нет? Может, такого случая больше не представится? Что значит решать? Сказать правду, или в очередной раз промолчать, расширив в душе пространство для проникновения тёмной силы»?
В наступившей тишине ей вдруг послышался внутренний голос, который нашёптывал:
– Промолчи, никто же не знает о твоём давнишнем проступке. Молчи. Не думай и молчи. Заставь себя молчать!
– Нет, на этот раз я тебе не уступлю. Не хочу. Не могу больше молчать. Отстань! Отвяжись! Уйди! Выйди из меня! Не мучь! – кричала её душа в ответ.
И вдруг, как с неба, снизошёл другой голос, светлый и чистый, похожий на родной, материнский. Доротее казалось, что она уже не помнит голос матери, ведь слышала-то его только в младенчестве, когда мать напевала ей колыбельные песни.
– На всё воля Божья. Вверься Владыке нашему. Твоё спасение только в очищении души. Слезами оно началось сейчас. Не бойся. Прими всё, что Отец наш тебе посылает. Учись слышать и видеть его знаки. Если сделаешь для себя правильный выбор, то найдёшь и путь к очищению души…
В этот момент резко зазвонил телефон Милены, нарушив тишину комнаты. В волнении женщина нажала сразу на несколько кнопок, включив тем самым полную громкость. Внезапно в комнате раздался встревоженный голос Пауля:
– Милена, золотко моё, мы ведь договорились встретиться с тобой в кафе недалеко от моей работы. Я уже здесь…
Милена, понимая, что слова Пауля не к месту, перебила его:
– Дорогой, прости мою забывчивость. Через минут двадцать я приеду к тебе.
В этот момент послышалось какое-то странное шипение. Милена и Илона одновременно взглянули на фрау Перец. Её лицо жутко преобразилось. Перед ними был совершенно другой человек, да и можно ли было назвать то, что они видели – человеком? Лицо фрау Перец вытянулось и напоминало собой форму перца. Зауженная верхняя часть головы с волосами, стоящими дыбом, нельзя было назвать даже париком. Глаза метали молнии, сверкали гневом. Грудь высоко вздымалась. Прерывистое дыхание выдавало высшую степень гнева.
Подруги в ужасе вскочили со своих мест. В руках Доротеи Перец оказалась приличных размеров стеклянная ваза для цветов. Милена вовремя успела увернуться. Илона пыталась схватить фрау Перец за руки, остановить её. Но, Боже, в женщине оказалось столько неожиданной силы, что уже торшер с крепкой бетонной подставкой летел в сторону Милены, к счастью, пролетев мимо. Его основание, коснувшись пола, разлетелось на куски.
Илона нажала на кнопку вызова помощи. Через минуту в комнату вбежали два санитара. Один обхватил тело фрау Перец сзади, но она вырвалась. В следующую минуту впилась нестриженными ногтями в лицо другого санитара. Тот закричал от боли, и, защищаясь, оттолкнул больную от себя, закрыв лицо руками. В следующее мгновение она уже хлестала полотенцем по лицу первого санитара, кусалась, царапалась, А затем, оттолкнувшись ногами от пола и на минуту повиснув на руках санитара, выбила оконное стекло и чуть не утянула его за собой в пролёт окна.
Илона, не потеряв самообладания, нажала сразу на несколько кнопок звонка. Сработала сигнализация срочной помощи. Разъярённую львицу невозможно было остановить. В порыве гнева она была невменяемой. Милена, почти парализованная от страха, в испуге застыла посреди комнаты, не зная, что делать дальше. В этот момент в комнату вбежал ещё один санитар, а вслед за ним ворвался широкоплечий высокий мужчина, напоминающий внешностью дикого орангутанга. Он кинулся к разъярённой фрау Перец. Та в ужасе швырнула в него стул. Мужчина увернулся, а затем, схватив её огромными ручищами, притянул к себе и впился губами в её губы. Через несколько минут, не общая внимание на крики, сумасшедший выскочил со своей добычей из комнаты. В коридоре послышался шум, стук падающих предметов, громкие голоса, потом всё стихло.
Находящиеся в комнате ещё пребывали в состоянии шока, когда дверь комнаты распахнулась, и в неё вошла медсестра, нарушив тишину спокойным приятным голосом: «У вас здесь всё в порядке? Слава Богу, пациентку тоже спасли. Разбитое стекло к вечеру вставят, я уже позвонила. Да, а говорили, что эта пациентка – ангел. Ангел-то, может быть, и ангел, но нечистая сила в ней хорошо устроилась. Вряд ли возможно её изгнать из этого тела. Какая сила, какая мощь! Здесь и смирительные ремни не помогут».
В коридоре ещё видны были следы борьбы: перевёрнутые стулья валялись ножками вверх, осколки стекла от разбитых шкафов с книгами ещё не убраны, трубка от настольного телефона с концом оторванного шнура валялась недалеко от входных дверей, а столик, на котором когда-то стоял телефон, напоминал груду, состоящую из отдельных частей. Ножки его выглядывали из-под дивана, на котором расположился грузный мужчина средних лет, который, выговаривая по слогам слова, пытался читать с чистого листа ватмана.
«Всё, как всегда, – подумала Илона. – Давно руководительнице отделения говорили, что не нужно загромождать проходы лишней мебелью, но ведь у неё мания уюта. Всё пытается создать его в этой казённой обстановке. Когда своей семьи нет, а хочется её иметь, случаются такие несоответствия. Хорошо, что хоть пациенты не пострадали. А наш с Миленой невольный спаситель, дикий пациент, ворвавшийся своевременно в комнату, конечно, уже заперт на ключ в своей комнате. Получив успокаивающий укол, он скоро заснёт. Не сомневаюсь, что это из его комнаты раздаются сейчас рычание, шум и стук кровати, которой он гремит по стене».
Илоне вспомнилось, как несколько лет назад, одна из пациенток, проживавшая как раз в этой комнате, в течение одного дня выбила три дверных замка, чем установила рекорд в отделении. Позже Илона напишет в своём дневнике: «Ведь это дом для тех, кто имеет ограничения психического развития. Почти каждый из больных проживёт здесь до последних дней жизни. Жаль фрау Перец, но нельзя допустить, чтобы она осталась здесь навсегда. Ей нужно помочь, но как?»
