Kitabı oku: «Беги, а то заколдую!», sayfa 2
Глава 3
О том, что за соперничество нужно платить
«Весь магический мир замер в ожидании перемен. Стабильность и мощь, олицетворением которых является мэтр Корнелиус Фрай, уходит в прошлое. На смену им приходят хаос и разрушения. Имена их, увы, всем хорошо известны».
Из передовицы газеты «Магическая правда».
Вудхаус покосился куда-то и замолчал. И Эби, развернувшись, замолчала тоже, комкая в руках шипящий огненный шар.
А затем склонилась в поклоне рядом с противником.
В наступившей тишине осыпалась штукатурка и особенно громко был слышен скрип пера секретаря по бумаге. Она голову так и не подняла.
– И часто это здесь происходит, магистр? – ледяным голосом поинтересовалась королева.
– Нет, что вы, ваше величество, – очень фальшиво попытался оправдаться Корнелиус. – Первый раз, мои помощники переволновались…
– Мне очевидно, что эти двое не могут работать вместе! – прервала его правительница.
– Но в стране нет магов сильнее их, – напомнил Корнелиус, взглядом обещая помощникам веселую жизнь. Его отставка на глазах растворялась.
– Боюсь, если я отдам им обоим должность, то через неделю и страны не будет, – королева еще раз гневно осмотрела приемную. – Придворный маг – это одно из первых лиц страны. Он не может вести себя, как идиот или младенец! Он должен вести себя… как вы, магистр.
– Да, ваше величество, – смиренно ответил маг. Провинившиеся напряженно молчали, осознавая, что натворили.
– Фактически, – еще суше проговорила Миррей, – их поведение можно расценить как покушение на мое величество. Неисполнение своих обязанностей по защите королевы. И пусть они не знали, что я здесь, это не оправдание! Я задаю вопрос – а не было ли это предумышленным покушением? Может, семьи Вудхаус и Горни сговорились?
– Ваше величество! – умоляюще воскликнула Эби. – Секиры Горни сотни лет защищают Эринетту от врагов!
– А Вудхаусы тысячу лет верны Эринетте и питают ее поля, – ревниво, но почтительно вмешался Натаниэль.
– Молчать! – повелела королева.
Магистр с сомнением покачал головой, глядя на еще ниже опустивших головы помощников, которых он знал еще по магической академии, где успевал вести курс боевой магии. Собственно, он и настоял, чтобы оба отпрыска самых родовитых семейств Эринетты стали его помощниками. И чтобы жили при дворце, вне постоянного влияния своих семей, тоже устроил он. Магистр очень удивился, когда в первый день Эбигейл Горни явилась одна, а от Вудхаусов пришло письмо, что их сыну должность не нужна, он уехал в родовое лесное поместье и вернется через несколько лет. Хорошо, что вышло разобраться. Плохо, что не вышло помирить их за два года.
– Что вы скажете, магистр? – поинтересовалась Миррей. – Казнить их? Отправить в ссылку – принимая во внимание заслуги их семей? Посадить в подземную тюрьму?
Вудхаус дернул плечами.
– Или сослать чистить конюшни?
Теперь уже вздрогнула Горни.
– Они просто слишком эмоциональные молодые люди… эмоции заставили их совершить глупость, – проговорил Корнелиус, взглядом отправляя помощничков на корм крококустам.
– И пока не поумнеют, не могут быть придворными магами, – отрезала королева, выжидательно уставившись на магистра. – Не думайте, что я не слышала о прошлых выплесках эмоций этих… молодых людей. Они были даже забавны. До поры до времени, пока не превратились в глупость.
– Так может… вы вашей милостью поможете им поумнеть? – неуверенно попытался угадать маг, и по одобрительной улыбке понял – угадал.
– Не знаю, – холодно произнесла Миррей, – стоит ли давать им шанс и тратить на них моё время и мою милость.
– Пожалуйста, ваше величество, – горько вздохнула Эби. – Я прошу прощения!
Вудхаус склонился еще ниже.
– Я очень виноват, ваше величество…
– Ну хорошо, – величественно решила королева. – Ваше возмутительное поведение показало, что придворным магом может быть только один из вас. Вы не способны работать вместе. Мы устроим испытания! Вот вам мое решение: до завтрашнего приема каждый из вас должен придумать другому самое тяжелое задание из возможных, при условии, что оно принесет пользу государству. Каждый из вас пройдет предложенное другим испытание и если вы справитесь оба – завершим ваше соревнование публичной магической дуэлью на королевской арене. Порадуем народ и газетчиков. Кто победит, тот и останется во дворце, а второй должен будет уехать из столицы. Сейчас же велю подготовить приказ и изменить регламент завтрашнего приема: на нем я повторю все это для прессы. А теперь, – королева обратилась к провинившимся, – прочь с глаз моих, пока я не передумала! Ну а ваша отставка, Корнелиус, – усмехнулась она, – откладывается.
* * *
– Может, нужно было все же сослать, для вразумления? – задумчиво проговорила королева, когда отпрыски двух могущественнейших семей королевства поспешно скрылись из приёмной.
– Сослать всегда успеете, ваше величество, – напомнил магистр.
– Это да, – согласилась Миррей. – А пока повеселимся.
* * *
Как и в любом мужском клубе, в «Королевской перчатке» пили огненный брё́́ннвин, говорили о политике, женщинах и ставках. С тех пор, как прадед почившего короля Густава, его величество Коламба́н отменил рыцарские поединки и запретил дуэли – кроме магических – благородным лердам не оставили иной, кроме пари, возможности показать свою доблесть.
Такой повод, как магический поединок между отпрысками Вудхауса и Горни, да ещё и место придворного мага в качестве приза, вызвал небывалое оживление и даже ажиотаж среди завсегдатаев. Сами Горни и Вудхаусы были членами разных клубов, а «Перчатка» считалась нейтральной территорией для аристократов всех рас, и поэтому перед клубом стояли десятки карет, а также только-только появившихся паромобилей, верховых эльфийских лошадей и оркских ящеров, в том числе крылатых. Оборотни были сами себе транспортным средством и предпочитали прибегать на своих четырех.
Лерд Ри́гби, бессмертный, нет-нет, бессменный Президент клуба – впрочем, бессмертный тоже прекрасно бы подошло, поскольку никто не знал, сколько ему лет – торжественно объявил, опираясь на свой столь же древний, стол.
– Досточтимые лерды! Я буду немногословен. Мне одному из первых в королевстве стало известно: место магистра Фрая займет только один из кандидатов, а не оба помощника, как планировалось. Итак, лерд Натаниэль Вудхаус и леди Эбигейл Горни! Для меня совершенно ясно, что выбор очевиден, – он покхекал с тонкой улыбкой опытного царедворца.
– Да! – подтвердил гном-лерд Мапону́с так убедительно, что окружающим показалось, что прямо в зале выстрелила пушка. – Да здравствует малышка Эби – следующая магистресса Эринетты!
Высокий, тонкий, как виселица, и такой же обаятельный эльф-лерд Хо́ллбджорн презрительно хмыкнул.
– Магистр Эринетты – девица, да ещё… – он не успел договорить, как лерд Мапонус грохнул сапогами, вскакивая из кресла.
– Ты! Не хочешь ли ты сказать что-то дурное про леди Эбигейл, мою близкую родственницу, дочь четырехюродного кузена моей жены по дядиной линии? Или ты, лерд эльф, имеешь что-то против всего гномьего племени? – судя по тону, достойный гном нисколько в этом не сомневался.
Затевалась знатная потасовка, и лерды тут же ставили на: вероятность потасовки, победу одной из сторон, ничью.
Лерд Холлбджорн полюбовался своими острыми, как у всех эльфов, ногтями, незаменимыми помощниками в драках.
– Я хочу только сказать, любезный лерд Мапонус, – скучающе протянул он, – что лерд Натаниэль, сын высокопородного Триггвиэля Вудхауса, превосходит Эбигейл Горни в мастерстве также, как любой самый низкорослый эльф в росте превосходит самого высокого гнома…
Гном, которому треклятый эльф наступил на две мозоли сразу, нашарил секиру и не метнул её только потому, что за этим следовало исключение из клуба.
– Если в чём эльфы и превосходят гномов, то только в подлости, хитрости и тупом высокомерии!
Если бы лерд Холлбджорн мог проткнуть оппонента взглядом, гном походил бы на дуршлаг, у которого внезапно выросла борода. Но вытащить клинок эльф не решился, опять-таки из-за нежелания оставить клуб навсегда.
– Лерды, лерды, – прошуршал Ригби, с удовольствием оглядывая две противостоящие в прямом смысле слова партии: вокруг противников сплоченно встали эльфы, гномы и сочувствующие той или иной стороне люди и аристократические представители других рас, коих в Эринетте проживало немерено. – Прошу вас соблюдать правила клуба, – он поднял руку и без всякого перехода провозгласил: – Ставлю пять эрингов на Вудхауса и пять эрингов на Горни!
Какое-то время собрание напоминало лягушачье болото по весне – все орали, выли, рычали (в зависимости от расы) и надувались спесью. Двое слуг обходили лердов со старыми винными мехами, в которые по традиции опускали деньги, и споро записывали ставки на свиной коже – считалось, что записанные именно на ней ставки непременно выигрывали. То, что все ставки писались на свиной коже, а выигрывали, разумеется, не все, признавалось несущественным.
– Десять тысяч эрингов на Вудхауса, конечно, – высокомерно объявил лерд Холлбджорн, опуская деньги в мех. По залу пробежал сдержанный гул – на такую сумму можно было купить неплохой особняк в пригороде.
Лерд Мапонус швырнул слуге кошель и объявил:
– Тридцать тысяч эрингов на Горни! – и ехидно припечатал: – Не слишком-то ты уверен в своём блондинчике, раз ставишь такие гроши!
Не успел налившийся кровью Холлбджорн что-либо сказать, как слуга по молниеносному знаку Ригби выкрикнул фальцетом:
– Ставки сделаны! Ставок больше нет!
Удачные, как все надеялись, ставки запивали брённвином, заранее торжествующе глядя на противную сторону.
Cледует сказать, что Эринетта была не самым большим, но и далеко не самым малым и последним по значимости государством в мире. Страна была окружена множеством соседей – в одних сосуществовали разные расы, другие были почти мононациональны. Среди последних можно упомянуть русалочью Перловицу у морской границы, Оркский каганат на востоке, гномский Минагор и Весницу оборотней с севера и эльфийскую Чащу на западе. В Эринетте же люди, гномы и эльфы, прочие расы, а тем более их потомки, жили мирно и в разной степени счастливо. В столице, Веншице, так и вовсе никто не обращал внимания на клыки или хвосты, был бы человек хороший. Вражда между Вудхаусами и Горни проистекала вовсе не из-за их происхождения, а по вполне материальной причине.
Лет четыреста тому назад далёкие предки нынешних лердов были учениками у одного дракона. Драконы, сейчас то ли вымершие, то ли куда-то удалившиеся, тогда были повсеместно распространены, поскольку были весьма плодовиты, если удавалось похитить принцессу, конечно. С простолюдинками или купеческими дочками это племя почему-то размножаться не спешило. (Злые языки говорили, что это потому, что короли всегда имеют монополию на чеканку золотой монеты, а это единственное, ради чего стоит иметь дело с женщинами не своей расы).
Но как бы то ни было, драконы слыли знатоками руд и первыми среди разумных существ научились плавить металлы в жерлах действующих вулканов. Кроме того, они владели магией, пусть не похожей на ту, что подвластна обычным магам, и могли научить имеющих способности основам колдовства.
Именно Виаэль Вудхаус и Грагор Горни, пройдя обучение у дракона и вернувшись в Веншиц, создали магический визор. Горни изобрёл специальный сплав, которым покрывали придуманные им шары, выдуваемые из стекла особого состава, а Вудхаус вплёл в них магические формулы и наложил знаки, без которых эти шары были просто блестящими побрякушками. По крайней мере, именно так Вудхаус объяснил то, что подал в Патентное бюро заявку только со своей фамилией, – хотя ходили слухи, что его заставили на Совете эльфов, дабы принести эльфийским родам больше власти. Но в этом лерд, конечно же, признаться не мог. Хотя и пытался после этого поговорить с другом.
Однако Горни его не пустил на порог, а через несколько дней семейная теплица Вудхаусов с тысячелетней розой, подаренной роду Матерью Эльфов, была разрушена поднявшимися из-под земли валунами. Это было жесточайшее оскорбление, но Горни на этом не остановился: он во всеуслышание предложил бывшему другу использовать в качестве носителя лужёные кастрюли и котелки, раз его шары только блестящие побрякушки, и подал в Высокий королевский суд иск.
Тяжба длилась полтора столетия, кормила три поколения двух семейств адвокатов и закончилась позиционной ничьей. Материальная основа и магическое наполнение были признаны неотъемлемыми частями единого целого, и каждый из претендентов получил право на половину дохода от каждого пущенного в оборот визора. Это уравновесило доходы семейств, но не погасило вражду между ними ни на горчичное зёрнышко. Горни считали себя пострадавшими от коварства и вероломства, а Вудхаусы были уверены, что их достижения и вклад в магическую науку не были оценены по достоинству и в прямом, и в переносном смысле.
Еще одним неприятным последствием давнего раздора стало проклятие от учителя-дракона. В обеих семьях знали, что предки в желании доказать свою правоту и вытребовать наказание для бывшего друга почти одновременно добрались до пещеры наставника. А дракон, выслушав их, прошипел несколько ругательств из тех, которые не включают в семейные легенды, рассказываемые младым потомкам, а затем добавил.
– Я плохой учитель, если политические и семейные обязательства, – он посмотрел на высокомерно выпрямившегося Вудхауса, – а также гонор и гордость, – он глянул на готового броситься в драку Горни, – оказались важнее для вас, чем дружба и те года, которые вы провели вместе за одним делом, разделяя и кров, и хлеб, и ненастье, и мой скверный характер. Придется исправлять. Слушайте: в ваших семьях отныне будет рождаться не больше одного ребенка. До тех пор, пока и тень вражды не исчезнет. И никто из вас или ваших потомков не сможет уничтожить противника ни своими, ни чужими руками. А теперь – прочь!
Бывшие друзья за мгновение оказались в столице, успели еще раз поругаться и обвинить друг друга в проклятии – и разошлись в разные стороны.
Само собой, с тех пор единственные дети в обеих династиях воспитывались в духе абсолютной непримиримости. С пелёнок в отпрысков, фигурально выражаясь, вколачивалось понятие превосходства Вудхаусов над Горни в чём бы то ни было, и верховенство Горни над Вудхаусами во всём на свете. Доходило дело и до легендарных случаев.
Лет сто назад лерд Долэйх Горни и лерд Конриэль Вудхаус в недобрый час встретились в трактире на перекрёстке на полдороге в столицу. Местный дух-брыки был, видно, в дурном настроении, раз свёл лердов за одним столом. Говорят, это был самый эпичный спор и самая долгая попойка за всю историю королевства, а столу в том трактире до сих пор уважительно кланяются местные пьяницы.
Лерды спорили о достоинствах своих леди, высоте замков и обширности земель, конских статях, чистоте породы охотничьих собак и длине… кинжалов, кинжалов, разумеется. Удивительно, но благородные лерды не спорили о собственном уме. Впрочем, если учесть, что они под конец держали пари, кто больше выпьет, и одного унесли в ближайший лазарет с заворотом кишок, а второй впал в беспамятство и довольно долго называл себя королём Людовиком, к счастью, покойным, это вовсе не странно.
Даже дома двух семейств стояли по обе стороны Веншицкой ратуши, которая была построена в конце длинного Парадного проспекта, упирающегося в королевский дворец. Сады владений Горни и Вудхаусов огибали ратушу и почти смыкались позади, разделенные лишь узкой старой улочкой. А уже парадные ограды выпирали на круглую площадь, как два надувших зобы голубя. В своё время за такое нарушение бургомистр взыскал с лердов консоляцию, то бишь штраф и ущерб, и Горни гордились, что она была на десять эрингов больше, чем уплаченная Вудхаусами.
Глава 4
О военных хитростях и их последствиях
«… ставки принимаются 11:8, что однозначно говорит о том, каковы шансы каждого из кандидатов. Нет, я не считаю возможным уточнять, на чью победу коэффициент больше».
Из интервью лерда Холлбджорна «Биржевому листку».
В этот вечер в упомянутых домах проходили почти военные совещания.
Фло́ин Горни, добродушный, широкий, будто крепостные ворота, как и полагалось потомку почтенной гномьей фамилии, такой же красноволосый, как дочь, восседал во главе основательного и длинного, всем своим видом хлебосольного стола. На столешнице теснились блюда с жареными поросятами и окороками, колбасы громоздились подобно стогам, запечённые гуси, фазаны и пулярки лоснились жирными боками, мясные пироги возвышались башнями между графинов с настойками и бутылок тёмного стекла с драгоценным старинным вином. Семья и гости перекусывали после ужина, поскольку ничто так не способствует умственной деятельности, как вкусная трапеза.
– Так значит, этот эльфеныш все-таки встал на пути у моей бусинки, – глава семейства кинул взгляд в окно столовой на светящиеся в глубине соседнего сада окна особняка Вудхаусов и положил себе ломоть ветчины – ароматной, со слезой. Ломоть свешивался с обоих концов тарелки, как одеяло с узкой кушетки. – Ничего, дщерь моя, папа Горни все сделает как нужно. Говоришь, тебе нужно придумать ему испытание? Да еще и государственной важности? Да кто же знает больше о государственной важности, чем гномы? – он захохотал, и родня поддержала его смехом и выкриками, а матушка одобрительно похлопала по спине.
– Папа, я сама справлюсь, – попыталась утихомирить родителя Эбигейл. Она очень любила отца, но его забота иногда принимала чрезмерные формы. Как тогда, когда он отправил Вудхауса в Гнилые топи, например.
– Ша, дщерь моя, кому, как не родным, тебе помочь, – отрезал отец и тут же умилился: – Как ты сверкаешь глазками! Как играет в тебе боевой дух наших предков!
Эби, чтобы успокоиться, скатала в трубочку бронзовое блюдо из-под перепелок и покорно кивнула.
– Скажи-ка нам, моя бусинка, что больше всего не по вкусу этому Вудхаусу?
– Больше всего он, как и все эльфы, не любит нежить и эманации некромагии, но у него просто какой-то нездоровый страх, – Эби, смиряясь, отбросила бронзовый рулончик, откусила от фазаньей ножки, прожевала. Подумала, полила ножку клюквенным соусом и откусила ещё, а затем забросила в рот чарку маменькиного травяного безалкогольного настоя. Пусть гномы гордились умением пить, не пьянея, а эльфы считали, что они в этом лучше, но сама Эбигейл от алкоголя чрезмерно веселела и начинала болтать чушь. – Но чего он совсем не терпит – это малейшего пятнышка грязи. Да что там, – немного преувеличила она, – несчастную пылинку увидит и трясет манжетами так, словно кисель взбивает.
Гости за столом одобрительно захохотали и потребовали продолжать. Ни одно гномское застолье не обходилось без долгих историй, и Эбигейл очень польстило, что на этот раз ее выбрали рассказчиком.
– Представляете, – Эби обвела всех взглядом. – Приходит в лабораторию и начинает реторты на свет проверять, пробирки, стол осматривает, словно боится, что на нём блохастая собака ночевала. А как он в дождь до жеребца идёт? Вышагивает, как танцовщица, – она продемонстрировала Натову походку с помощью вилки и фазаньей кости.
На самом деле Вудхаус ходил грациозно и плавно, засмотреться можно было. И грязи он не то чтобы избегал. Просто лицом серел и начинал чесаться. Но для красного словца можно было и преувеличить, особенно когда гости и родные так смеются.
– Но самое смешное случилось на втором курсе, в Академическом переулке, – таинственно начала Эби.
– Это который между академической библиотекой и ристалищем? В котором стены так близко, что не разъехаться двум всадникам? – уточнил папа Горни. – Я слышал, что так сделали, чтобы академия могла обороняться от любой армии.
– Именно он, – кивнула Эби, принимая из рук мамы Горни еще одну чарку с настоем. – На втором курсе я сидела в библиотеке и услышала на улице ржание коня Белоручки, Серебряного копытца.
– Но как ты его узнала? – насторожился папа Горни.
– Папа, как будто ты не знаешь, что эльфийские кони ржут как поют, и каждый на свой манер, – укоризненно сказала Эбигейл. – Это наши издают звуки, сравнимые с боевым горном!
– Оттого мы и Горни! – воскликнул папа и все выпили.
– Я выглянула в окно, а внизу едет Вудхаус. Конь сверкает от чистоты, в седло и подковы можно смотреться – так блестят, сам эльф одет с иголочки, – она горделиво выпрямилась, под всеобщий смех продемонстрировав, как Вудхаус держит уздечку, высокомерно подняла подбородок, стараясь не думать, что она сама на коне бы скорчилась и вцепилась в гриву, зажмурив глаза. – И плащ так ниспадает с лошадиного крупа и развевается, – пополоскала рукой. – Ступает по переулку как по облакам, лужи на земле объезжает. А знаете, как он говорит наше гномское «Тпру-у!»?
Все затаили дыхание.
– «Тпрррррррю!», – манерно пропищала Эби, и все захохотали.
– Клятые эльфы, – утирая слезы, проговорил папа Горни. – «Тпрррррррю!», надо же. Это ж таки надо так наш гномский язык исковеркать!..
– И кто же виноват, что по грязи в этот самый момент решила проползти змея? Единственное, чего боятся эльфийские жеребцы. Я-то точно не виновата! – смешливо добавила Эби.
Присутствующие давно перестали есть, потому что боялись подавиться.
– И что же, конь взбрыкнул? – догадался Флоин.
– Еще как, – потупилась Эбигейл. – И Вудхаус свалился прямо в лужу! Не пострадал, конечно, эльфы ведь как кошки гибкие. Но извозился с ног до головы! Встал, посмотрел на себя – и начал ругаться так, что я и в шахтах дяди Урю́писа такого не слышала. Ругается и чешется, ругается и чешется!
– Ну не придумывай, дочка, никто не переругает дядю Урюписа, – благодушно проговорил папа Горни. – Разве что твоя мама ухитрилась, когда я по недосмотру сломал ее любимый молот.
Мама, Агне́с Горни, и сестра вышеупомянутого Урюписа, потупилась, запунцовела и похлопала мужа по плечу широкой рукой.
– Рассказывай дальше, дщерь, – велел папа.
– А затем Вудхаус взял и от злости замостил переулок брусчаткой, просто переформировав землю, – продолжила Эби. – Столько энергии вбухал, только чтобы больше не испачкаться! Он после этого, наверное, неделю чесался и месяц слабее котенка был.
Гномы переглянулись со смешанным чувством. Работать с землей и её недрами было извечной привилегией их народа, вот и коньком Эбигейл была работа с камнем. А тут какой-то вялый эльф из земли булыжник сотворил. Чтобы избавиться от лёгкого флёра уважения к эльфу, папа Горни скомандовал.
– Давай, дщерь, говори. Ты ведь сбила с него спесь?
Эби с готовностью кивнула.
– Я ведь девочка жалостливая, добрая… – она победно оглядела гостей.
– Мы, Горни, вообще сама доброта, – подтвердил папа. – Если не трогать наши бороды, молоты…
– Дома, детей, – выкрикнул кто-то.
– Привычки, голос, смех, кузницы… – охотно поддержали тему.
– И смотреть мимо нас, – завершил папа. – И дышать через раз. Так как ты его пожалела, дочка?
– Я подошла к нему и сказала, что знаю верное средство от нервной чесотки.
– И что он? – спросила мама, которая слушала рассказ с легким несвойственным ей беспокойством.
– Спросил, что за средство, – хихикая, продолжила Эби.
Гости затаили дыхание.
– И что ты ответила? – поторопил папа.
– «Грязевые ванны!», – выдавила из себя Эбигейл, сгибаясь от смеха, и гости вторили ей хохотом. Гномы неаристократично хрюкали, гыгыкали, подвывали, вытирая слёзы салфетками и обмахиваясь. Их племени, по легенде созданному из каменной пыли, любая грязь была нипочем.
– Так, значит, Вудхаус не любит ручки пачкать, – отсмеявшись и пополнив потраченную энергию половиной гуся, некоторым количеством сочных шницелей и хорошим глотком крепчайшей настойки, лерд Горни вернулся к делам. – И иметь дело с нежитью. Ничего, бусинка, с этой информацией таки можно работать.
– Жаль, что в нашем благословенном королевстве нет достаточно непроходимых грязных болот, зловонных трущоб или пыльных-препыльных подземелий, в которых Белоручка может как следует испачкаться, – вздохнула Эбигейл и бросила взгляд на соседний особняк. – С теми, что есть, он, увы, легко справится.
– А склепы на старом кладбище? – подал голос мамин кузен Гаррис. Родственники здесь вообще были только мамины, потому что дед с бабушкой Горни уехали в горы, а папа, конечно, был единственным сыном.
– Я вас умоляю! Да там покойники тихие и, вообще, скука смертная, – небрежно махнула рукой тетушка Мэ́рин. – Мы в детстве обожали забираться туда в полнолуние – всё надеялись встретить вурдалака.
Дядюшка Ве́рнис, муж тетушки Мэрин, мечтательно зажмурился – видимо, жалел, что тетушке в юности не встретился-таки вожделенный вурдалак. А может, думал, что встретился, но недокусал – и тетушка теперь сосала дядюшкину кровь каждый день.
– Склепы, говоришь? – папа Горни одобрительно прищурился. – А как насчёт древних городских катакомб? Дэ́ррик, тебе вроде докладывали, что в катакомбах пошаливать начали, нечисть там объявилась, так?
– Местные жители, что ближе к провалам живут, жалуются, что нечисто там, – подтвердил майор Ке́нзи. Он служил в королевской гвардии, а полковник Горни, бывший кузнецом-механиком, больше работал по инженерно-артиллерийской части. Что, впрочем, не мешало ему быть в курсе всех новостей благодаря обширным связям.
– Ты прав, кузен, – крикнул с другого конца стола дядюшка Пре́стон. – Там нечисто! И даже шибко грязно! Самое место, чтобы отправить туда этого чистоплюя!
Эби поморщилась – на мгновение ей стало жаль Вудхауса. Но это недостойное верной дщери рода Горни чувство быстро было смыто дружной боевой песней, которую затянули гномы и которая наверняка доносилась до соседей напротив, показывая, как велик гномий боевой дух. Правда, через некоторое время в песню стали вмешиваться мелодичные звуки какого-то струнного инструмента и торжественное эльфийское пение – что лишь подзадорило гномов орать громче.
В доме Вудхаусов тоже совещались, стараясь не обращать внимания на завывания и хохот, доносящиеся из дома заклятых врагов. В гостиной, достойно украшенной и изысканно убранной, благоухающей нежными цветочными и травяными ароматами, под кофе, коньяк и ликёры Натаниэль рассказывал родным и приближенным к роду о привычках и склонностях этой выскочки Горни.
– Не глупа, но импульсивна, способности выше среднего, конечно, но меньше моих, обладает незаурядной физической силой, что неудивительно – она ведь работает в кузнице и гнет подковы, – несколько эльфийских леди на этих словах приоткрыли рты, прижали руки к груди, а к носам – платочки, и закатили глаза, как будто Нат сказал что-то неприличное. – Боится лошадей и высоты.
Гости и семья презрительно поморщились.
– Леди нашего круга должна прекрасно держаться в седле, – высокомерно процедила леди Никоэ́ль.
– Она дочь аристократа, – Натаниэль пожал плечами: мол, этот факт нельзя отрицать, но что есть, то есть. – Однако в её воспитании, видимо, допущен досадный пробел.
– И значительный, – подтверждающе кивнула леди Пету́ния. – Непростительный промах её родителей, я бы сказала.
– Что касается её второй фобии, то она, мало того, что доставляет много неудобств, так ещё и сказывается на выполнении ею обязанностей, – продолжил Нат.
– Мне кажется, ты преувеличиваешь, – осторожно возразила матушка, леди Элино́р, и тут же оправдалась под недоуменным взглядом отца: – Нельзя недооценивать противника, милый. Я слышала, магистр не так уж плохо о ней отзывается.
– Я поделюсь одним случаем, а вы судите сами, – Натаниэль беззвучно поставил чашечку на стол, взял рюмку с ликёром, пригубил. – Это случилось год назад. В Кемской провинции какой-то залётный маг-недоучка бойко торговал поддельными амулетами и фальшивыми зельями, хорошо, что достаточно безобидными. Разве что, – решил он добавить пикантности в рассказ, дабы разбавить излишне серьезный вечер, – неверная жена одного галантерейщика купила парные перстни, якобы заговорённые на невидимость, и принимала любовника прямо в задней комнатке за лавкой, будучи абсолютно уверенной, что их никто не видит. Однако перстни оказались синской подделкой и перестали действовать через пять минут. Их увидели и услышали. Был страшный скандал.
(Вудхаус-младший, как истинный аристократ, не мог повторить в дамском обществе некоторые горячие подробности. Любовник попытался сбежать через чердачный лаз, но застрял. Мстительный муж познакомил длинную деревянную линейку, которой отмерял ткани, с некоторыми частями тела соблазнителя, а жену даже не выгнал, только плюнул с досады: «Нет, знал же, что на дуре женился, но чтоб на такой!»)
– И торговал бы этот мошенник себе дальше, если бы не вздумалось ему продавать туфельки, которые, будучи надетыми на ногу, привораживали суженого, только назови его имя. Случился ажиотаж, но вот беда – все дамы желали в суженые принцев, не меньше. После того как у дворца ее величества выстроилась очередь из невест принцев с требованием выдать им хотя бы одного на всех, королева приказала придворному магу срочно решить это… недоразумение, найти мошенника, а также найти и изъять все остальные туфельки. Сам Корнелиус, естественно, не стал бы этим заниматься, а лучшая по амулетам и их обезвреживанию у нас Горни, – неохотно признал Вудхаус. – Поэтому ее и решили отправить в Кемс.
– И что? – поторопила одна из леди.
– А то, что в Кемс до поры до времени был один путь – три дня по железной дороге. Не тратить же на пустяковое дело драгоценный телепорт-амулет! Но я подсказал магистру третий путь – на дирижабле, которые, как вы помните, прошлой весной только-только начали совершать рейсы из столицы в разные города.
Присутствующие понимающе и восхищенно заулыбались. Тонкий момент нарушил только взрыв смеха, донесшийся из дома напротив.
– Несколько часов, и ты в Кемсе, – продолжил Натаниэль. – О, как красноречива была эта несносная леди, когда узнала, что ей придется лететь! Но магистр был непреклонен: королева очень гневалась. И тогда я предложил сопровождать Горни под предлогом, что помогу справиться со страхом. Да и молодой леди неприлично путешествовать одной.
– Ты нисколько не погрешил против истины, мой мальчик, – кивнул отец, лерд Триггвиэ́ль Вудхаус. – Несмотря на новомодные веяния, твоим двоюродным сестрам и в голову бы не пришла такая крамольная мысль.
– Наши девочки воспитаны настоящими леди, – подчеркнула сестра леди Вудхаус.
– Но на самом деле я просто не мог пропустить это зрелище, – объяснил Натаниэль. – Сейчас вы поймете, почему.
Слуга предложил ему свежего кофе и зефир, и некоторое время Вудхаус попивал из тонкостенной чашечки. Собеседники вежливо ждали, в свою очередь наслаждаясь прекрасным напитком.
– Лично меня вид дирижабля заворожил: какая мощь, какая сила технически-магического прогресса! Горни же смотрела на приближающийся аппарат как мышь, ослепленная фонарём. Она вцепилась в перила с такой силой, что едва не оторвала поручни и взбиралась по трапу четверть часа, не меньше, еле-еле переставляя ноги. В гондоле села спиной к окну и пристегнулась, хотя до отлёта был ещё час, и так и сидела до самого взлёта. Когда заработали моторы, я посмотрел на неё и был поражён – никогда не видел у людей таких глаз. У Горни они и так большие, а тут стали вообще больше лица и всё расширялись. Я было собрался ей посочувствовать, но тут дирижабль стал подниматься в воздух и леди начала визжать – сначала почти не слышно, а потом всё громче и громче. Эти звуки сносили всё на своём пути. Примчался стюард, потом помощник капитана, потом сам капитан. Они развели вокруг неё такую суету, умоляя успокоиться и замолчать, но, кажется, это давало только обратный эффект.
