Kitabı oku: «Пари на красавицу», sayfa 16

Глава восемнадцатая

В номере отеля

POV МАЛЬВИНА

Глеб рывком принимает сидячее положение и наши лица оказываются на одном уровне. Слышу его тяжёлое рваное дыхание, да и сама едва ли дышу тише.

Охмелевший и потемневший взгляд, обращённый на меня, распространяет внутри тёплые пульсации. В кровь выбрасывается адреналин, и я и сама начинаю стремительно пьянеть.

Это как разряд тока.

Сгущающийся воздух заставляет дышать рвано и учащённо.

Настоящая магия. Магия обострившихся до предела чувств и тактильных ощущений.

Пальцы Глеба дотрагиваются ложбинки на моей ключице и скользят ниже, с наслаждением обводя контуры обнажённой груди. Так скульпторы лепят свои творения. Ласково. Бережно. Находясь в эстетической нирване.

Твою мать, помогите дышать.

Пульсация сменяется глухими спазмами внизу живота, горячей волной разливаясь по телу. Не могу передать, как мне приятны его касания. От каждого запаляется новый фитиль, грозя подорвать тут всё самодельной бомбой.

До мурашек, до ватного состояния, до прорвавшегося сквозь стиснутые зубы тихого призывного стона…

Который услышан.

Меня требовательно притягивают к себе, удерживая за затылок.

Поцелуй и… Взрыв.

Я не знаю, как у него это получается, но Воронцов целуется просто офигенно. Напор, жёсткость, похоть, нежность – всё настолько в идеальных пропорциях, что мозг отключается, отдавая бразды правления инстинктам и гормонам. А мои гормоны сейчас вопят во всё горло, что хотят большего.

Хотят его.

Ногти впиваются в мужскую футболку. Стягиваю её с Глеба с таким остервенением, словно бедная тряпка в чём-то виновата. Не виновата. Я просто хочу быть ближе. Ощущать его кожей. Не только чувствовать его вкус, но и разделить запах. Утопать в нём, растворяясь.

Эмоции на пределе.

Короткие властные поцелуи помечают меня везде, не упуская ни миллиметра. Целуют, прикусывают и тут же зализывают занывшие места. Запрокидываю голову, отдавая больше места для вседозволенности. Пусть делает всё, что пожелает. Абсолютно всё.

Я подчиняюсь. Я устала сопротивляться.

Пока мой зад в нетерпении сминается, обещая на завтра оставить характерные отметины, его кончик языка уже блуждает по моей коже, исследуя и вырисовывая влажные узоры. От шеи ниже, снова подбираясь к отяжелевшей груди… и находит, что искал. Громкий стон оглушает комнату.

Смена позиций.

Ловким движением меня укладывают на лопатки, не прекращая блуждать по телу и ласкать. Малейшее прикосновение отзывается сладостной истомой, а от поцелуев содрогается каждая клеточка.

Это нечто. Что-то за границами реальности.

Внизу живота уже кипит. Настолько, что почти больно.

Приятно больно. Нетерпеливо приятно больно…

– Ну не тяни, – вырывается из меня. Сил уже нет, как хочется перейти к десерту.

Вот только вместо того, чтобы ускориться, Глеб прерывается.

– Ты куда-то торопишься? – усмехаются, проводя указательным перстом дразнящую дорожку вокруг пупка. – Придётся подождать. Я же обязан отомстить за все свои обломы. Если ты, конечно… – его рука скользит ниже, ныряя под резинку моих спортивных штанов и меня прошибает пот. – Не попросишь…

– Обойдёшься… – получается не очень уверенно.

– Как скажешь. А то ведь я могу так о-о-очень долго. Успел научиться быть терпеливым. Благодаря тебе… – его пальцы вытворяют такое, что я начинаю задыхаться и хрипеть. – Ну давай же, Мальвина. Нужно только попросить.

Зараза. Зараза, зараза, зараза-а-а…

– П-пожалуйста…

– Пожалуйста, кто? Имя… назови моё имя…

Сучонок. Ничего, я после тебе отомщу.

– Глеб… прошу… – стискиваю пододеяльник так, что рвётся ткань. Дыхание срывается на сумасшедший темп. – Воронцов, чтоб тебя! Трахни ты уже меня, наконец!

Довольней и самовлюблённей улыбки мир ещё не видел.

– Ну если ты так настаиваешь, – охотно соглашаются и с меня резво стаскивают спортивки. – О, ты как знала! Это ж мои любимые, – слышу я весёлое и сама не сдерживаю смеха. Это он о трусах с Микки-Маусом. Тех, что нарыл в ящике, когда прятался в моём шкафу.

– Не тормози. Или надену их тебе на голову! – предупреждаю. Потому что уже на грани.

– Вас понял. Извиняйте, ушастый дружок, – Микки-Маус летит за ненадобностью на пол. Я лежу перед ним абсолютно голая, но мне как никогда комфортно. Ни стеснения, ни смущения.

– Я ноги с утра не побрила, если что, – смотрю в потолок, слыша шорох снимающихся джинс.

– Не переживай. Я тоже, – характерное шебуршание радует слух. То, что предохраняется без подсказок – это хорошо. Теперь его прежние любовные похождения кажутся чуть менее страшными. Неприятными, но не катастрофичными… Но ведь именно благодаря им он и способен вытворять такое, что моё тело превращается в его руках в податливый пластилин.

Передо мной всплывает лицо с самыми шикарными скулами на свете и просто нереальной лукавой улыбкой. За такую можно и душу заложить демону перекрёстка.

– Ну привет, красавица, – шепчет он, заставляя меня заглатывать воздух.

Целуй. Ну целуй же…

– Ты всегда так много болтаешь?

Целуй, целуй, целу-у-уй…

– Только с теми, кто мне очень нравится.

Да! Мне, наконец, дарят долгожданный поцелуй.

Безумие, настоящее безумие.

Мои губы завтра будут как пельмени, настолько безжалостно и страстно их сминают. Чувствую свои раздвигающиеся по чужой воле ноги и замираю в предвкушении… И с протяжным вскриком выгибаюсь.

Непременно обронила бы заезженную шуточку про "найдено новое оборудование", если бы мой рот не был занят его языком и собственными стонами, к которым быстро присоединяется тяжёлое мужское дыхание.

Номер отеля утопает в звуках секса, нарастающих с каждой минутой, как и накрывающий меня кайф…

***

Вылезаю из душа, вытираюсь, одеваюсь, завязываю высокий хвост, со сложной смесью эмоций подмигиваю своему отражению в зеркале и выхожу из ванной.

Глеб уже не спит. Лежит на животе, обняв подушку, и одним глазом смотрит на меня. Одеяло практически полностью сползло, так что ничто не мешает мне любоваться его подтянутым задом.

– Доброе утро, – запрыгиваю на кровать, отвешивая ему смачный шлепок по булкам. Маленькая месть за красные отпечатки пальцев на собственной пятой точке. Что там у нас по счёту? 3—2, 4—3? Ой, да кто считает. – Как спалось… – выуживаю из-под его коленей забытый баллончик с блёстками для волос. Он всю ночь так и катался под нами: играя в эротический пинг-понг. – Принцессе на горошине?

– Как младенцу, – ко мне разворачиваются передом, расслабленно закидывая руки за голову. Вот красавец бесстыдный. Вообще не запаривается. И правильно. Чё я там не видела? И не трогала. Уже. – А тебе?

– После твоего финального: "мать твою, Мальвина. Какая же ты охрененная"? – хмыкаю я. – Весьма воодушевляюще.

– Так ты реально охрененная.

– Приятно слышать, – закусив губу, пытаюсь сдержать улыбку, но какой там.

– Ни в коем случае не настаиваю, но я был бы тоже не против доброго словечка, – красноречиво играют бровями. – "Ты просто бог, лучше тебя никого на свете нет" вполне годится для начала.

Самоуверенности ему, конечно, не занимать. Да и чего бы ей не быть, если есть за что. В сексе он действительно просто чумовой. До судорог в каждой мышце. До сорванного голоса. До полной парализации долбанных конечностей, блин.

Я не цветочек, и Рома был не единственным парнем у меня в интимном плане, но никогда… никогда ещё я не была так близка к тому, чтобы потерять сознание во время оргазма.

Однако знать Воронцову об этом совершенно не обязательно. Ему и так с короной расчёсываться непросто.

– Ты тоже ничего. Видно, что старался, – прикрываю подушкой его достоинство. – Убери срамоту. Не на выставке.

– Кто бы говорил, – хмыкает тот, явно намекая на мою борцовку, под которой больше ничего не надето. И это заметно, как бэ. – Так что… – подушка демонстративно смахивается, снова выставляя его во всей красе. – Ты тоже давай. Долой тряпки.

– А морда не треснет? – забиваю на попытки привить ему целомудренность и вместо этого откапываю среди разбросанных по полу шмоток телефон. Несколько пропущенных. Все от одного человека. Блин.

Глеб сразу замечает перемены.

– Всё плохо?

– Мама звонила.

– Перезванивать не будешь?

– Не сейчас. Её лекции на час затягиваются.

– Лекции?

– Что я занимаюсь ерундой, и что мне надо думать о сессии, а не о том, чтобы прыгать на потеху всем, как клоун.

– У твоей мамы весьма скудные познания о хип-хопе.

– А откуда ей знать? Она же ни разу не видела. И не хочет смотреть. Для неё существует лишь классика: бальные, русские народные и всякое такое. Остальное от Лукавого и вообще Запад специально всё это сбрасывает нам в надежде на массовую деградацию. Ай, – обречённо отмахиваюсь. – Чёрт с ним. Ей если чё втемяшится, никакими аргументами потом не выбьется. Я уже привыкла.

– Кого-то она мне напоминает, – хмыкает Воронцов.

– Кого?

– Да есть тут одна… – теряю равновесие, когда меня роняют на простыни, прижимая к себе. Такому тёплому после сна, так вкусно пахнущему… Ну всё, крыша опять начинает ехать.

Робко дотрагиваюсь его груди, легонько царапая маленькую родинку справа на ребре. Это теперь всё моё, да? Я могу трогать его? Делать, что захочу? Когда захочу? В смысле… это так необычно. И немного странно.

Смешно, но такие мысли посещают, судя по всему, только меня. У Глеба проблем нет. Чего уж там, он с самого начала вёл себя так, словно моё тело – его личная собственность.

Вот и сейчас по моему лицу с нежностью водят пальцами, а губы ловят заветный поцелуй, который не встречая сопротивления, быстро набирает обороты.

Я так тесно сплетена с ним, что прекрасно ощущаю моментальную эрекцию. Приятно, когда на тебя так быстро встаёт. Мне нравится. И да, я хочу ещё, но…

Но по не убиваемому ни одной мухобойкой закону подлости именно в этот момент в наш номер стучат.

– Делай вид, что нас нет, – просит Воронцов, забираясь под мою борцовку.

Стучатся повторно.

– Нас нет, – напоминает он, отыскивая что хотел. Ох, божечки…

Я не против забыть обо всём на свете, но кто-то явно другого мнения.

– Да кому так по роже не терпится получить? – на третий стук Глеб подрывается с места, рывком распахивая дверь.

– О… – хихикает застывшая на пороге Нина, присвистывая в воодушевлении. – Вот это я удачно зашла.

– Вообще нет, – хмуро огрызается Воронцов, вынужденно прикрывая причиндалы руками. Не скажу, что он смущён. Скорее разозлён. Клёво. Вообще человек без комплексов. – Чего надо? Мы заняты, если не видно.

– Видно-видно. Но вынуждена вас прервать. Мы через полчаса уже выдвигаемся.

– Так рано? – удивляюсь, приподнимаясь на локтях. – Ещё двенадцати нет. А наш выход в четыре.

– Так подготовиться надо. Оформиться, переодеться, почву прозондировать.

Эх… Говорить ли, что мне никуда не хочется? Что с куда большим удовольствием я осталась бы здесь? Однако делать нечего.

– Поняла, – грустно вздыхаю. – Сейчас спущусь.

– Ждём внизу. Не задерживайся. Хотя я бы задержалась. На твоём месте… – прежде чем уйти Нина не удерживается, чтобы не кинуть очередной хитрый взгляд на голое мужское тело. Вот лиса.

– А вот тут не могу не согласиться, – охотно замечает Воронцов, отсекая посторонних запертым замком. – Как там у поэта? Кричали девушки "ура" и в воздух чепчики бросали! Лови! – на меня с разгона прыгают и начинают активно щекотать. Хохочу и брыкаюсь, хоть совсем её не боюсь. Да и он об этом быстро вспоминает, потому что щекотка быстро превращается в попытку соблазнения.

– Не надо, – перехватываю его за запястья, тормозя. Сложно, но нужно. – Мне правда пора. Не хочу подвести ребят.

В ответ грустно вздыхают, но согласно кивают. И закрепляют результат очередным потрясным поцелуем.

– Не подведёшь, – обещают. – Тогда я в душ. Не ускакивай никуда без меня.

– Ты с нами?

– Разумеется. Разве я пропущу твой звёздный час?

– Видимо, нет…

Мне кажется, я никогда не была счастливей, чем сейчас. Он уходит в ванную, а я с блаженным писком подтягиваю к себе подушку, на которой он спал, и крепко стискиваю, утыкаясь в неё носом.

Запах. Его запах.

Он везде, он повсюду и это просто нереально.

Остановить бы мгновение и навсегда остаться в нём.

Но нет. Не получится. Поэтому наскоро одеваюсь, собирая и перепроверяя технику. Не хватает на радостях ещё что-нибудь забыть. В желудке гневно урчит. Вчера мы так и не поели, да и сейчас опробовать местные завтраки не получится. Эх. Будем надеяться, что получится чего урвать по дороге. Загоню Глеба в магаз, если что.

Оставленный на стационарной тумбе под телевизор айфон громко вибрирует, заставляя меня подскочить. Сообщение. И не одно, судя по активному дребезжанию. Любопытная Варвара внутри меня сильна, но сдерживаюсь. Не люблю, когда лезут в мои вещи и в чужие нос стараюсь тоже лишний раз не совать.

Мокрое поджарое тело появляется на горизонте несколько минут спустя. С волос капает вода, из одежды лишь обёрнутое вокруг бёдер полотенце. Такой… ух. Ну ёлы палы, ну нельзя ж так!

– Тебе звонили, – заставляю себя вернуться к смотке кабелей, которые оказались каким-то неведанным логике образом перепутаны и трижды обвиты вокруг наушников. Домового, что ль, из дома в командировку прихватила. – Я не смотрела.

– На будущее, можешь смотреть, – мою макушку нежно чмокают, проходя мимо. – У меня нет от тебя секретов.

– Ого. Типа, налаживаем доверие? А поиграем в игру: я с закрытыми глазами падаю – ты ловишь? – ожидаю какую-нибудь насмешливую шуточку на это, но получаю тишину и вопросительно оборачиваюсь. Так. По тому, как Воронцов стискивает телефон с пустым взглядом, сразу понимаю, что что-то не так. – В чём дело?

– Прости, – не сразу отвечает он. – Кажется, я не смогу тебя сегодня поддержать. Мне нужно уехать… срочно.

POV ГЛЕБ

Мчу в лечебницу на всей скорости, хоть обещал Мальвине не гнать. Обычно рёв мотора и зашкаливающий спидометр помогают вытряхнуть из башки дурные мысли, но не в этот раз. Сейчас ничего не помогает. Мама себя порезала. Влетела в стеклянную дверь в припадке.

Сука.

Где она её вообще нашла? Куда смотрят эти ублюдки? За что им платятся такие бабки? Кастрировать бы каждую гниду и лишить лицензии. Чтоб дальше поломоек устроиться больше никуда не могли.

Застаю мать спящей под сильными успокоительными. Руки перебинтованы, на лице царапины. Как сказали: её вели по коридору на плановый осмотр, когда накатил очередной приступ.

Она начала пятиться от врачей и с разгона впечаталась в ограждение. Пришлось наложить несколько швов, но ничего серьёзного. Здоровью это не угрожает. Тому здоровью, что у неё осталось, во всяком случае.

Остаюсь в палате до тех пор, пока она не приходит в себя. Сижу рядом на стуле, держа её за прохладную вялую кисть и невольно возвращаюсь на годы назад.

Когда та была тёплой и загорелой. Не передать, насколько страшно наблюдать за тем, как угасает близкий тебе человек, а ты ничего, абсолютно ничего не можешь сделать. Только смотреть.

От лекарств мама заторможенней обычного, но, по крайней мере, в себе. Пытается улыбаться, даже шутить, но теряется в пространстве и времени.

То спрашивает, почему я не привёл с собой снова ту "красивую девушку с яркими волосами", то заговаривается и начинает ругаться, что ей звонил учитель по французскому и жаловался на мою успеваемость. Такие перескоки в последние недели стали частым явлением.

Я люблю её, но долго смотреть на это не могу. Слишком больно, поэтому целую в прохладный лоб и, пообещав скоро снова зайти, сваливаю из проклятого места. Собираюсь сразу выдвинуться обратно к Мальвине, но на выходе с закрытой территории меня подрезает чёрный тонированный БМВ.

Так-так-так. Знакомые козырные номера. Отец пригнал личного водителя. Такая честь, однако. Как понимаю, это страховка, чтобы я снова его не опрокинул. Значит, о моём визите уже успели доложить, продолжая миленько улыбаться и предлагать чай. Твари. Всегда знал, что люди крысы.

Выбора нет. Притвориться памятником и сделать вид, что это не я, не получится, так что послушно следую за машиной на байке. Не бросать же его на парковке.

Как и думал, едем прямиком в офис, расположившийся в стеклянном бизнес-центре. Относительно новое в городе здание. И проект нашей фамильной строительной компании, кстати.

Внутри оазис – в прямом смысле. Открытые балконы проходят по всему периметру на восемь этажей наверх, открывая прозрачную купольную крышу, через которую солнечные лучи падают на травяную лужайку, цветущее дерево и журчащий фонтан. Понты на понтах и понтами погоняют.

Прохожу через охраняемые турникеты и поднимаюсь на стеклянном лифте до конца. Последний этаж полностью занят отцом и его подлизами. В смысле, деловыми партнёрами. Хотя в данном случае это одно и тоже.

У дверей кабинета за столом сидит секретарша.

Надо же, удивлён.

Во-первых: та же самая, что была в прошлый раз, а ведь прошло уже больше месяца с моего последнего визита.

Во-вторых: она в кои-то веки на своём рабочем месте, а не под столом отца с растёртой по физиономии помадой.

– Он занят, – тормозят меня, отвлекаясь от раскладывания электронного пасьянса на ноутбуке. Кто-нибудь расскажет ей о существовании интернета? Точно не я.

– Прервётся. Я тороплюсь, – на первый этап соревнований уже, конечно, не успеваю, но хочу хотя бы вечером либо поздравить её, либо утешить. А не торчать тут. Поэтому без стука вхожу внутрь, напарываясь на колючий взгляд. Похрен. Ничего нового.

Вскинутым пальцем мне дают знак молчать. Молчу, попутно без особого интереса разглядывая длинные стеллажи с папками и всякой хренотой на полках, вроде медной статуэтки быка. И вот нахрен она нужна? Черепушку кому проломить?

– Да. Я очень рад, что мы нашли общий язык, – договаривает он в телефон. – Значит жду вас завтра на подписание договора с юристом. До встречи, – отсоединяется и вот теперь переключается на меня. – Я наивно полагал, что тебе смогли привить элементарные манеры, но, кажется, ошибся. Прежде, чем заходить, положено стучать.

– Зачем? – ехидно интересуюсь. – Твоя секретутка снаружи. Значит, голых гениталий не увижу.

О, этот взгляд. Этот точечно уничтожительный взгляд. И тон такой же. Такое всё родное, я прям не могу. Как приятно, что в этой шаткой прогнившей системе есть хоть что-то стабильное. Непоколебимое.

– Думай, что говоришь, сопляк. И кому говоришь.

– А что не так? Как-будто время от времени ты не принимаешь тут… Ладно, мне на это глубоко насрать. Говори, зачем отправлял за мной.

– Что значит, зачем? – отец выходит из-за стола как всегда при параде. Костюм, галстук, дорогие запонки, идеально подстриженная бородка. – На вчера у нас была запланирована встреча, но ты по какой-то причине решил не явиться.

– Я был занят.

– Чем? Якшался со своей синеволосой девицей? – молчу, но мне не нравится, что он знает о Мальвине. Откуда? Дарина растрепала? – Блестяще, – молчание воспринимают за согласие. Отец, сложив руки за спиной, тормозит у панорамного окна с видом на город. – У меня каждый день расписан по минутам, но я должен всё менять только потому, что моему сыну приспичило кому-то присунуть?

– Выбирай выражения.

– Твоя детская нелепая выходка на вечере может стоить мне нескольких голосов. Очень важных голосов. И это я должен выбирать выражения?

– Сочувствую, – на самом деле нет. Мне абсолютно ровно.

– Да плевать я хотел на твоё сочувствие! Исправляй то, что устроил. Сейчас же езжай к своей невесте и проси прощения. Если потребуется, на коленях. И молись, чтобы она тебя простила.

Вот мы и подобрались к самой паршивой части беседы. Сейчас снежный ком покатится.

– Не поеду.

Удивил.

Надо же, у меня получилось удивить отца. В последний раз такое было… Хм, да не припомню.

– Что значит, не поедешь?

– То и значит. Я полагал, Дарина умнее и поняла намёк. Я не собираюсь на ней жениться. Помолвка расторгнута.

– И кто так решил?

– Я.

Лицо с переборщенным ботексом опасно натягивается. Того и гляди сейчас лопнет.

– Ты забыл правила?

– Нет.

– И при этом хочешь их нарушить? Точно в этом уверен?

Дебилизм какой-то.

– Может хватит? Я всё уяснил, окей. С травкой я завязал, с выпивкой тоже. Дебоширить и уничтожать чужое имущество тоже не собираюсь. Не будет от меня больше проблем и никак не пострадает твой грёбаный имидж. Давай считать, что урок получен и закреплён. Но на этом точка. Свадьбы не будет. Я не собираюсь жениться на этой идиотке.

– А на ком собираешься? На девке, что пляшет на столах похлеще стриптизёрш?

Ложь и клевета. Тогда, в ресторане, стриптизом и не пахло. Я бы такое запомнил.

– Да хоть бы и на ней! Но при условии, что сам этого захочу.

– И как я должен объяснить всё Станиславу Владимировичу? Сомневаюсь, что ему понравится информация о том, что его любимую дочурку обскакала какая-то шлюха.

– Я же сказал, следи за языком.

– А иначе, что?

– Увидишь.

Я отца никогда раньше не бил, но всё случается впервые. Тем более, он давно напрашивается.

– Угрожать мне надумал? – сколько презрения. Любые счётчики бы зашкалили. – А что будешь делать, когда угрожать начну я?

– Что ты имеешь в виду?

– А ты вспомни наше соглашение.

Кулаки стискиваются непроизвольно.

– Неужели из-за какой-то глупой свадьбы ты пойдёшь на это?

– Отмена этой глупой свадьбы сулит мне неглупые проблемы. Хотя не скажу, что удивлён. Я знал, что даже в такой мелочи ты сумеешь напортачить. Что ж, пусть так. За ошибки нужно платить, надеюсь, ты это понимаешь. Я был терпелив, больше не буду. Разговор окончен. Ты свободен.

Свободен? После такой заявы? Да хрен я куда уйду.

– Что ты будешь делать? – мой голос дрожит и это хреново. Не хочу, чтобы он видел, что получает желаемое. Мой страх.

– Для начала перекрою тебе кислород. Чтобы ты понял, что богатым и женатым быть выгоднее, чем нищим, но влюблённым.

Ок. Похрен. На это похрен. Бедность меня не пугает. Правда раньше я с ней и не сталкивался.

– Что ещё? – сухо интересуюсь.

По ощущениям внутри словно струна натянулась. Натянулась так, что если лопнет – расхерачит к чертям собачьим всё.

– Не ищи у меня помощи, когда припрёт нужда.

– Не переживай. Я и раньше не бегал к тебе с просьбами, если помнишь.

– Надеюсь, мы избежим этого и впредь.

Ок. С этим тоже разобрались.

– Квартиру, полагаю, тоже заберёшь?

– Оставь себе. Как и двухколёсный драндулет.

Ого. Просроченной благотворительностью попахивает. Точнее, прямо-таки воняет.

– Какое благородство.

– Никакого благородства. Я не собираюсь давать прессе пищу для сплетен, – отец делает паузу, поправляя золотой зажим на галстуке. Но я прекрасно вижу, что это не конец. Я этого ждал. С минуты, как переступил порог. – А, ну и главное, разумеется. Успей попрощаться с матерью. В ближайшие дни вам предстоит расстаться. И боюсь, на неопределённый срок.

Задерживаю дыхание, чтобы не кинуться на него и не начать душить.

Секунда, две, три, четыре…

На восемь медленно выдыхаю.

– Куда ты хочешь её отправить?

– В Швейцарии есть отличная клиника для психбольных.

Моему презрению нет границ.

– Правда это сделаешь?

– А что такого? – как же хочется разбить эту лицемерную рожу, но тогда, боюсь, у меня не будет даже этих нескольких дней. А они мне нужны. – О ней будут заботиться ничуть не хуже, чем здесь. Даже лучше. Европейские специалисты на порядок выше наших. Кто знает, быть может она даже сможет оклематься.

– Она – твоя жена. Как можно быть такой скотиной?

– Окажешься на моём месте – поймёшь.

– И что это должно значить? Не только ты потерял дочь, но и она. А я сестру. Все кого-то потеряли.

– А тебе не приходило в голову, маленький капризный мальчишка, что дело не только в этом? Ты не такой умный, как тебе кажется. Не думай, что всё обо всех знаешь.

Пропускаю мимо ушей очередной яд. Этим меня не задеть. А вот про "дело не только в этом" я щас вообще не понял. Правда сомневаюсь, что меня вдруг милостиво посвятят в детали. Вряд ли я их достоин.

Да и хрен с ним. Прошлое – это прошлое. Его уже не исправить и не поменять. И мне уже не так важно, почему я обломался со счастливой любящей семьей. Сейчас важно не потерять то, что от неё осталось.

– Мама останется здесь, – твёрдо заявляю.

Моя решительность лишь смешит отца.

– В самом деле? Кто это сказал?

– Я.

– И у тебя есть веский аргумент меня убедить?

– Тебе ведь хорошо знакома концепция шантажа, – самому противно от того, что я говорю. – Предлагаю новую сделку.

– Новую? Сделку? – пренебрежительно кривится он, от чего кожа на его лице снова натягивается. Прям слышу несуществующий треск. – Да что ты можешь мне предложить?

– Вопрос в том, что я могу предложить той же прессе.

Ага. Кому-то уже не так весело. Наконец-то гонор поубавил.

– Это на что намёк, щенок?

– Спортивный интерес. Банально любопытно, как сильно пошатнётся твоя дражайшая репутация, если в газеты просочится информация, что будущее лицо города избавляется от собственной больной жены, как от слепых котят под дверью. Скандал будет что надо, полагаю.

– Превратишь мать в клоуна? Выставишь на посмешище? Ты этого не сделаешь.

Он прав. Боюсь, что не сделаю. Я – не он, и не смогу поступить так подло. Однако…

– Хочешь проверить?

– Хочу. Давай проверим. Но ничего не будет. Потому что у тебя кишка тонка. Ты так мать не опозоришь.

– Я бы не был такого хорошего мнения о себе. На самом деле, я редкостная мразь. Весь в папашу. Так что, ты всё-таки подумай, точно ли тебе нужны проблемы.

Ухожу, не дожидаясь ответа. Дальше всё равно можно не разговаривать. Один хрен, ни к чему не придём.

Игнорирую озадаченную секретутку и спускаюсь обратно на первый этаж. Зашибись, чё.

Впрочем, не удивлён. Я знал, что так будет. Знал, но пока не успел продумать все детали. И в данном случае представления не имею, что делать. Как обезопасить маму и при этом не выносить её болезнь на всеобщее обозрение. Она такого не заслужила.

Сколько у меня времени, чтобы что-то придумать? День, два, три? А может, это всё звиздёж? Может, не станет отец ничего делать? Испугается всё же?

Знать бы наверняка, потому что на авось надеяться не хочется. Если её заберут, я больше никогда её не увижу. Больше чем уверен, её запрячут туда, где целыми днями лежат под капельницами в невменяемом состоянии. В таких больницах лечатся быстро. Но летально.

Надо что-то думать.

Придумаю. Выбора нет. Если потребуется, приведу в исполнение обещание. Лучше так, чем бездействие. А пока надо просто быть рядом. Снова доехать до лечебницы, приплатить главврачу. Чтобы, если отец решит вывезти её тайком, мне дали знать. Деньги. В это мире всё решают деньги.

Отправляю неутешительное сообщение Мальвине:

"Не смогу сегодня вернуться. Поговорил с отцом, не особо удачно. Надо пока перекантоваться здесь, на всяк пожарный. Как всё прошло? Уверен, ты была лучше всех ♡ Хочу потом посмотреть запись. Её же кто-нибудь додумался сделать?"

Покровская отвечает быстро, но прочитать получается только, когда я снова оказываюсь у ворот без опознавательных знаков. Реально уже тошнит от этого места.

"ЮХУ, МЫ ПРОШЛИ ВО ВТОРОЙ ЭТАП! Его поставили на вторник. Не сцы, всё снято и задокументировано. Потом глянешь. Вечером ребята собираются отмечать. Жаль, ты не сможешь" – и много смайликов с поцелуями.

Только от переизбытка целующих смайлов в конце и становится чуть лучше, но всё равно – обидно просто писец.

Я ведь только-только дорвался до этого чуда. Только начал чувствовать отдачу. Получил долгожданную возможность быть рядом и делать с ней всё, что до этого мог лишь представлять…

Так нет же, на тебе, блин, отрезвляющего леща по зажравшейся морде.

Ничего. Наверстаем. У нас впереди много для этого времени.

Будет. Как только я со всем разберусь.

"Хорошо вам посидеть. Очень надеюсь, патлатая девка не будет борзеть. Потому что если я узнаю…"

"Всё будет путём. Не очкуй, Славик. Я тыщу раз так делал".²⁴

Несмотря на паршивые обстоятельства и нависшую надо мной здоровенную малоприятную жопу, меня пробивает на смех.

Реально удивительная девчонка. Её и рядом нет, но она всё равно умудряется меня смешить и, даже этого не осознавая, поднимает настроение.

До позднего вечера застреваю в лечебнице, как идиот прыгая из кабинета в кабинет. Ещё немного и от этого едкого запаха лекарств сам тронусь умом. Не говоря о душераздирающих стенаниях пациентов, хоть от крыла, где они массово располагаются, стараюсь держаться подальше.

К концу такого дня хочется лишь одного – выпить. Нет, лучше нажраться. А потом завалиться спать.

Первое чисто технически делается без особого труда и даже активно начинает исполняться, а вот со вторым возникает накладка. Я много чего могу ожидать от этой грёбанной жизни, но к спящей в моей кровати в моей квартире Дарине точно не готов.

– Какого… – даже слова теряю от ступора. С сомнением разглядываю начатую бутылку вискаря, купленного на заправке. Для белки рановато, не столько я вылакал. Может, палёный попался? – А ну живо проснулась! Ты, блин, что тут забыла?

– Ну чего ты так кричишь? – сонно потягивается та.

– Я спрашиваю, как ты тут оказалась!?

– Как-как. У меня же есть запасной ключ.

Охренеть.

– Откуда?

– Взяла у тебя один. Уже давно.

Зашибись.

– И как тебе хватило мозгов притащиться сюда?

Дарина явно попыталась изобразить грациозно приподнимающуюся пантеру, но получилась ободранная кошка. Я чё, реально с ней раньше спал?

– Твой отец позвонил. Сказал, ты хочешь извиниться. Я приехала, а никто не открывает. Не под дверью же топтаться.

Офи-и-игенно девки пляшут.

Вот же гнида. Он что, решил, что запугал меня недостаточно сильно?

– Проваливай.

Дарина обиженно одёргивает короткую юбку.

– Но…

– Проваливай, я сказал.

– А как же свадьба?

– Ты тупая? Не поняла? Не будет её. Между нами всё кончено.

– Почему?

Громкая трель разносится по всей квартире.

А-а-а!! Охота драть на себе волосы.

Фаак! Да кого ещё нелёгкая принесла на ночь глядя?

– Потому что я так сказал! – рявкаю. – И верни ключ. Хотя нет. Не возвращай. Я лучше поменяю все замки, чтоб навер… – распахиваю настежь дверь и нос к носу сталкиваюсь с… Мальвиной.