Kitabı oku: «Лев и Акула. Сборник рассказов», sayfa 3

Лев поднялся на высокий берег реки, осмотрелся. Неподалёку виднелась башня, откуда он бежал, в другой стороне угадывался космодром. Землянин помнил дорогу, по которой его тащили, а пленных милов увели правее, значит, рынок – там. Детектив шагал, наслаждаясь свежим воздухом, ласковым ветерком и предчувствием победы.

Когда он, наконец, добрался до места, день перевалил за половину. Хорошо, что подкрепился по дороге. Рынок занимал большую площадь, поделённую на огороженные крупноячеистой металлической сеткой участки. У каждого стоял продавец-зазывала. Лев исподлобья осматривал пленников, нужно найти хэмели. Стронсы, милы… Эти бочки, наверное, приняли чужой вид, ни одного не попадается! И вдруг, что это?! Акулина! Лев замер и невольно распрямился. Зачем она вернулась, кретинка! Да ещё в облике бывшей его жены! Детектив приблизился к сетке и сделал знак напарнице подойти к нему, даже капюшон немного сдвинул. Акулина смотрела на шефа, словно видела его впервые. Её подтолкнул кто-то из стоящих рядом. Она приблизилась и спросила родным голосом:

– Лёва? Что с тобой? – любимые синие звёздочки заглянули в душу.

– Зачем ты вернулась? – всё ещё не осознавая, кто перед ним, сердито спросил Лев. – Что здесь забыла?

– Нас захватили на космодроме, когда мы улетали с отработанных рудников…

– Ольга?! – страшная догадка обожгла мозг. – Лёля, это ты?

– Что с тобой? – повторила вопрос женщина.

У Льва дыхание перехватило от возмущения. Хорошо, что встретились, теперь он вызволит жену из этого ада. Страшно подумать какая судьба ждала её, если б…

– Я вытащу тебя. Есть тут пилоты?

– Штурман, – Ольга указала на стоящего неподалёку крэттера. – Тот стронс – командир нашего корабля.

К ним подошёл продавец.

– По-каковски ты с ней болтаешь, дружок? – обратился он ко Льву.

– Мои предки – земляне, я знаю их язык, – ответил тот, пряча лицо. – Возьму эту, того и того.

Дэмцун сделал знак подручным, те потащили стронса, крэттера и Ольгу к выходу из загона.

– Всё?

– Мне ещё нужны хэмели, что-то я не вижу…

– Есть шестеро, сколько тебе?

– Всех забираю.

– Девять особей? – удивился продавец. – Сразу расплатишься или отложенный платёж?

– Отложенный. Как доставлю заказчикам…

– Согласен, – Дэмцун протянул ладонь.

Лев стукнул по ней правой перчаткой, продавец довольно кивнул и указал на группу связанных одной верёвкой невольников. Там было кроме Ольги и крэттера семь стронсов.

– А где хэмели?

– Эти оборотни кем угодно готовы быть, только не собой, – хохотнул демцун, указывая на стронсов.

– Как же ты их отличаешь?

– Знаю, откуда привезли. На них мои метки, сейчас заберу. Свои будешь ставить?

– Не буду, – Лев что-то читал о метках. – Дорого. Передам хозяевам, тогда они сами…

– Разумно. Удовольствие недешёвое, да и связаны они, никуда не денутся.

Продавец подошёл к пленникам и с помощью отмычки снял у каждого с запястья тонкий браслет с ярко-зелёным глазом-камнем. После этого обернулся к новым покупателям, потеряв интерес к сбытому товару.

Шли по центральным улицам. Лев искал место, где можно приобрести одежду для Ольги, стронса и крэттера, с хэмели проблем не будет. По пути встретился небольшой парк – высоченные ярко-зелёные деревья, густые заросли цветущих кустарников. Землянин свернул туда, за ним потянулась вереница подопечных. Они забрались в дальний уголок, где не было праздношатающихся дэмцунов. Лев развязал руки Ольге, она принялась освобождать от пут других.

– Все хэмели должны принять вид местных жителей, – строго сказал детектив, оглядев толпу стронсов.

Шестеро долговязых красавцев, нехотя, стали превращаться в жутких страшилищ.

– Так-то лучше, – оценил их внешний вид землянин, – по-демцуански, так понимаю, никто не говорит? Тогда ждите меня здесь, подыщу что-нибудь для маскировки остальным. На глаза никому не попадаться и молчать, ни звука на родном языке!

Все дружно закивали, Лев хлопнул ближайшего монстра по плечу со словами: «Никак не привыкну!», и пошёл, не оглядываясь по дорожке парка. Вернулся он быстро, магазин одежды оказался неподалёку. Принёс плащи с капюшонами и штаны. С размером угадал только жене, стронсу было коротко, а крэттеру – широко. Красавцам велел держаться в середине группы, хэмели должны их загораживать от любопытных взглядов. В городе, такая компания никого не удивит, но вот на космодроме могут полюбопытствовать, почему это среди пиратов совсем и не дэмцуны. Дорогу к космодрому, как оказалось, хорошо запомнил штурман, так что добрались не блуждая. На проходную ввалились большой молчаливой толпой. По дороге Лев научил товарищей некоторым расхожим фразам, но они от волнения всё перезабыли.

– Кто командир? – спросил дежурный, занося данные в журнал.

Лев выступил вперёд.

– Куда направляетесь?

– На Мил.

– Оплата?

– Отложенный платёж.

Демцун указал на небольшой синий кружок, выдавленный в столешнице, Лев приложил к нему руку с чипом, что-то щёлкнуло. Дежурный захлопнул журнал и, зевая, произнёс:

– Сектор А, восьмая площадка.

Беглецы покинули проходную.

– Знать бы ещё, где эта площадка, – задумчиво проговорил Лев.

– Я видел план космодрома, – сказал штурман, – начало отсчёта там, в каждом секторе пять рядов по пять площадок, думаю, нужная в той стороне.

– Ага, – согласился детектив, – наша, получается, в середине второго ряда. Идём.

Площадку вскоре нашли. Корабль был в точности такой, на котором везли Льва на Дэмц. Он быстро прошёл в рубку, стронс и крэттер, сбрасывая на ходу надоевшие плащи, не отставали, остальные заняли амортизационные кресла в пассажирском отсеке. Лев связался с диспетчером, тот разрешил взлёт.

– Куда летим, командир? – спросил стронс. – На Мил?

– На Крэт, командир, – отозвался Лев.

Стронс не стал спорить, взял управление на себя. Лев закрыл глаза и с удовольствием вслушивался в звуки, предшествующие взлёту. Он думал о том, что хорошо выполнил свою работу, теперь пусть за дело берутся другие.

Перековка

Последний полёт капитана корабля. Возвращаться с перековки Патрикеич будет пассажиром. До этого, во время полёта на Кузню, приходилось штудировать чертежи будущей конструкции, зубрить новомодные программы, которыми «Стрелку» напичкают по современным технологиям. Совершенствуя судно, переэкзаменовки экипажа не избежишь. Но, как говорят пилоты: железо – не человек, на пенсию не ходит. На этот раз Патрикеич уступит корабль новому капитану.

Прозвище к Павлу Алексеевичу Лисовому прилипло ещё со времён академии. Куратор оговорился, зачитывая приказ, товарищи подхватили. Прежнее – Лис – не очень-то вязалось с бесхитростным Пашей. После выпуска Лисовому доверили индивидуальный корабль, а кое-кто из сокурсников попал в центр управления полётами, ну и разнесли кличку по вселенной.

Преемник только что окончил академию, знал будущую «Стрелку» наизусть. Уверенный в себе безбородый мальчишка, каким и сам Патрикеич был двадцать лет назад – жизнь казалась долгим приключением, а финишная ленточка нереальной перспективой.

Стажёр вглядывался в черноту космоса. Нижняя губа выдвигалась вперёд, наползала на верхнюю, потом издав звук «п-пф», возвращалась в привычное положение.

«Пыхтун!», – беззвучно обозвал парня Патрикеич и, смутившись своего раздражения, заговорил:

– Стас, ты бы отдохнул…

– Стани´слав, – поправил капитана преемник, ударяя на втором слоге.

– Прости, всё время забываю. Иди, позову на подлёте.

– Я не устал, командир.

Да, пока ещё командир. На обратном пути сам Патрикеич вот также будет сидеть в кресле второго пилота и «пыхать», отказываясь покинуть рубку. Или не будет? Пойдёт в каюту и запустит по двадцатому разу какой-нибудь старый фильм – начнёт привыкать к собственной бесполезности.

Нынешние пилоты-пенсионеры с печалью вспоминали те времена, когда можно было преподавать в академии. Корабли меняются так быстро, что знания отставника не годятся и первокурсникам, которых обучают на опережение.

Погладил матовую панель перед собой, та отозвалась бледным всполохом. В голове зазвучал голос «Стрелки»:

– Слушаю, командир.

Голос корабля – голос, который слышит только командир.

– Это я так, – мысленно ответил Патрикеич.

– Через полчаса будем на месте.

– Хорошо.

Защемило в груди. Вот ещё новость – совершено здоровое сердце подавало непривычные сигналы. Болтают, что списанные капитаны, те у которых, как и у Патрикеича, ни семьи, ни хобби, принимались болеть, будто в отместку за прошлую интересную жизнь. С какой стати он так непозволительно расклеился? И на Земле люди живут.

Искусственной планете, на которую переселилось человечество, дали имя Новая Земля. За пять сотен лет приставка затерялась. Старую теперь называли Земля-проматерь, или Праземля. И воспринимали её лишь как историческую память.

Праземлю покинули, спасаясь от непобедимых бактерий и вирусов. Людям пришлось перестроить под себя другую систему. Сферы деятельности распределили по разным планетам. Новая Земля служила домом, на Кузню вынесли производство, на Лаборатории проводили эксперименты, Дисней служила для развлечений, животному миру выделили Зверинец. Были и другие, которые Лисовому посещать не приходилось.

– Время подлёта десять минут, – вновь постучался в мысли голос корабля.

Патрикеич с горечью подумал, что теперь он слышать «Стрелку» не будет. Совсем. Никогда. Ни этот – мягкий материнский тембр. Ни тот, каким она «говорила» после перековки – звонким, девичьим. По мере старения корабля взрослел и голос: через два-три года от перевыпуска становился влекущим, сексуальным, спустя ещё два в нём появлялись заботливые нотки, будто корабль набирался опыта. Тогда-то, не дожидаясь дряхлости, отправляли судно менять облик и программы.

– Пока мы не на орбите, не поздно повернуть. Бежим? – шепнула «Стрелка»

Патрикеич вздрогнул и покосился на Стаса. Слышал? Нет, будущий капитан вне связи пока.

– На борту посторонний, – мысленно ответил Лисовой.

Раньше преемник получал корабль уже обновлённым. Положение изменили, когда кое-кто из тех, кому грозила пенсия, не долетев до Кузни, повернул прочь из системы. Безумство, иначе не назовёшь. Каково это, обречь себя на вечное блуждание в космосе, без права захода в гавани. Долгие годы не видеть человеческого лица, кроме как в записи, не слышать живую речь. Поговаривали, что беглые капитаны-угонщики отправлялись на Старую Землю. Ну, если не на саму планету, то на орбиту.

Лисовой опять глянул на Стаса. Тот продолжал своё «пыханье», покачиваясь корпусом в ритме музыки, которую слушал.

Что страшного в том, чтобы улететь из искусственной системы навсегда? Ведь никто из угонщиков не вернулся. Не могли же все до одного пропасть? Или неплохо им живётся без лиц и голосов? Между собой вполне могут переговариваться, на орбите-то. Летают себе, наматывают круги, любуются родной планетой. Той самой Землёй, которую нынешнее человечество помнит лишь виртуальной. Патрикеич затряс головой, прогоняя атаковавшие несчастный мозг мысли. Лет десять уже никто не сбегал, как знать, живы ли те, кто сделал это раньше?

Подлетали к орбитальному комплексу. Начали готовиться к стыковке. Привычные действия отвлекли от бередящих душу мечтаний.

Надвигалась та самая ненавистная минута – пора покидать корабль. Навсегда. Патрикеич вернётся на борт перекованной «Стрелки», но не услышит её звонкого юного голоска. Корабль подбросит бывшего капитана до нужной гавани и отправится в рейс, где пенсионеру нет места.

Станислав нетерпеливо выглядывал из шлюза. Патрикеич шествовал медленно, как в церемониальном танце, и вёл пальцами по пупырчатой переборке. Прощался. Вот бывший капитан переступил порог, оглянулся и вздрогнул. Глаза его расширились, стажёр вопросительно поднял брови. Стас не мог слышать, что на прощанье сказала «Стрелка»:

– Возвращайся, командир.

Станислав задал вопрос и пока ждал ответа, лифт достиг поверхности планеты. Двери разъехались, открывая унылый пейзаж. Здесь царствовали камень и металл, кое-где стекло – толстое, покрытое плёнкой так, чтобы внутри помещений вид из окна можно было менять по желанию.

– Нет, – отозвался, наконец, Лисовой, когда новый капитан «Стрелки» в очередной раз повторил вопрос, – нечего мне там делать. Ты же знаешь дорогу.

Станислав пожал плечами и протянул руку для прощального рукопожатия. Патрикеич торопливо стиснул холодные твёрдые пальцы преемника и метнулся в противоположную сторону. Не хотел смотреть, как «Стрелку» загоняют в домну, как задраивают толстенные ворота шахты. Уж лучше скоротать время в ботаническом саду – единственном месте на Кузне, где взгляд не утыкался в матовую серость, а дыхание становилось лёгким и приятным.

В повисшем над каменистой поверхностью переходе Лисовой столкнулся с Дымовым – соседом по академическому общежитию. Тот был младше года на два и выглядел довольным.

– Патрикеич! Вот не ожидал! – приятель сгрёб вяло упиравшегося пенсионера мускулистыми ручищами и не спешил выпускать из объятий, хвастая неутраченной мощью. – Врали, будто угнал «Стрелку» на Праземлю.

В тоне Дымова угадывалось разочарование, которое кольнуло в самое сердце.

– Извини, Дым, спешу. В другой раз поболтаем.

– Ну, будь! – Приятель саданул Патрикеича по плечу и, насвистывая фальшивый мотивчик, двинулся к шахте.

На душе стало совсем муторно. Вот ведь, Дымов сейчас получит обновлённое судно и ещё пять лет будет работать, а Лисовому, хоть и учился лучше и задания выполнял не чета Дымовским, предстоял заслуженный отдых. Трали-вали!

Ноги сами привели в раздел водных растений. В овальном пруду поблёскивала вода, зеленоватая, тревожимая лягушками, стрекозами, водомерками – то, чего не хватало на борту с его бирюзовым бассейном, искусственными волнами и запахом антисептика. Патрикеич вдыхал щекочущий, отдающий тиной воздух, любовался струями миниатюрного фонтана и не расслышал шагов.

– Здравствуй! – раздалось у самого уха.

Лисовой обернулся.

– О! Жанна, ты?

Сорокалетняя женщина жизнерадостного вида замешкалась, но ответила на его объятья.

– Так удивляешься, Павел, будто не ожидал увидеть меня здесь, – со смешком заметила она, отстраняясь. Завела за ухо выбившийся из тёмно-русой косы локон и присела у воды.

– Извини. Я тут… немного… – подыскивал слова Патрикеич, засмотревшись на её смуглые длинные кисти рук, устроившиеся на коленях.

– Помешала?

– Как можно! – Лисовой изобразил кривую улыбку. – Жанна Картье – создатель и важнейшая часть райского уголка на Кузне.

– Уже не часть.

Женщина замолчала.

–То есть?

– Уволилась. Обхожу на прощанье.

Жанна тронула лилию, коснулась поверхности воды и подняла руку, любуясь каплями на кончиках пальцев.

– Постой! – возмутился Патрикеич. – Ты построила оранжерею с нуля, сколько всего преодолела и – бросаешь?

– Кое-что изменилось.

Жанна встала, глаза их оказались на одном уровне. Только теперь Лисовой заметил, что наряд её не подходит для работы: легкомысленный костюмчик, туфли на высоченных каблуках. Для кого же хозяйка ботанического сада вырядилась? Спросил, напрягшись:

– И куда теперь?

Жанна неопределённо махнула рукой:

– Отпусков накопилось штук десять, есть время подумать.

– Махнём на Дисней? – неожиданно для самого себя предложил Патрикеич. – Я теперь пенсионер, пришла пора развлечься.

– С удовольствием, – согласилась Жанна.

Перспектива совместного отдыха сплотила их. Патрикеич нуждался в друге, а ещё лучше – подруге, чтобы отвлечься от вязких мыслей. Погуляли, посидели в ресторанчике под самым куполом ботанического сада. От шампанского, от вращения вальсирующей площадки ресторана голова у отставного капитана кружилась. Он с беспечной улыбкой слушал милую брюнетку, которая увлечённо говорила о растениях внизу, время от времени указывая за окно вилкой. Яркий мир медленно проплывал под ногами.

– Вон там, посмотри. Да не на меня! Туда!

Лисовой послушно кидал взгляд за стекло и тут же возвращался к весёлым глазам и мягким губам собеседницы.

В гостиницу не пошёл, Жанна позвала к себе. Ночь и следующий день они провели вместе. Под вечер Лисовой вспомнил, что у «Стрелки» другой капитан. Прежде чем звать в полёт пассажира, следовало спросить разрешения у Стаса. Тут же отогнал здравую мысль. «В конце концов, какая ему разница, одного меня везти или с дамой!»

В назначенный час встретились с преемником на площади около лифта. Станислав оглядел Жанну, чуть прищурив левый глаз:

– Провожаете?

Женщину в бежевом комбинезоне, кроссовках и обтягивающей голову шапочке, да ещё с чемоданом-тележкой трудно было принять за кого-либо, кроме как за путешественницу. Она вопросительно взглянула на Лисового, тот хрипло сказал:

– Надеюсь, не откажешься взять ещё одного пассажира, капитан?

Двери лифта открылись. Люди, которые выходили оттуда, оттеснили Жанну от мужчин.

– Такие вещи обговаривают заранее. – застывшее лицо Стаса не позволяло принять его слова за каприз.

В лифте новоиспечённый капитан «Стрелки», обратился к Жанне:

– Сожалею, мадам, придётся поискать другой транспорт. Я бы не хотел иметь трудности в первом же полёте.

Патрикеич ободряюще сжал спутнице руку и украдкой подмигнул. Не стал спорить при посторонних, но и уступать Стасу не собирался.

Жанна села в зале ожидания, пристроив чемодан у ног. Лисовой шепнул:

– Сейчас вернусь.

Он догнал Стаса и, справляясь с одышкой, заговорил:

– Либо мы летим вместе, либо я остаюсь.

Двери шлюза открылись, Станислав шагнул туда со словами:

– Оставайтесь на здоровье.

– У тебя будут неприятности! – крикнул Патрикеич.

Станислав ждал, держа палец у маркера закрывания дверей. Лисовой кипятился:

– Ты должен доставить бывшего капитана!

– Но не против его воли, – спокойно отреагировал преемник и дал сигнал на закрывание шлюза.

Патрикеич пялился на рифлёную поверхность двери и соображал: что же делать дальше? Пенсию он ещё не оформил и, по правилам, должен прибыть на Землю. Попробовать дистанционно? Тогда можно будет лететь с Жанной на Дисней сразу отсюда. Размышляя, замешкался у шлюза, но едва повернулся, чтобы уходить, двери снова разъехались. Показался Станислав с дёргающимся подбородком и неспокойными глазами.

– Капитан! Пожалуйста, пройдите на борт.

– Сказал же, без Жанны…

– Пройдите, прошу, тут что-то непонятное.

Тревожные, несвойственные Стасу интонации, заставили Патрикеича шагнуть через порог.

– Без Жанны не полечу, – на всякий случай заверил он Станислава уже в шлюзе. Тот кивнул. Лицо парня в рассеянном свете казалось бледно-зеленоватым.

Едва Патрикеич ступил на борт, не успел даже оглядеться в изменившемся интерьере, как услышал внутри себя задорный голосок:

– Приветствую, капитан! Добро пожаловать!

Лисовой, сердце которого заколотилось, будто туда впрыснули ускоритель, обернулся к Стасу. Тот, бледнея ещё больше, спросил:

– Слышите?

– А ты?

Парень мотнул головой, плечи его обвисли, взгляд пробежался по серебристым стенкам:

– Как же так?

Снова защебетала «Стрелка»:

– Какие будут указания?

Указания… Да-да, указания. Он ещё капитан! Несостоявшийся пенсионер напряг и расслабил мышцы, поводил головой, стараясь укротить волнение.

– Готовность «один», – вздохнул полной грудью и, победно взглянул на Стаса: – Сбегай за мадам Картье!

Дело Лисового рассмотрели без проволочек. Оставили капитаном до следующей перековки. Станислава отправили на другой корабль. Специалисты разобрались со сбоем, который случился в свежей программе «Стрелки» – предстояло доработать функцию «преданности капитану». Патрикеич, пока теоретики возятся, выпросил отпуск, чтобы слетать с Жанной на Дисней.

Настроение у Лисового было превосходное, он мысленно порхал и ощущал себя молодожёном во время медового месяца. Начни капитан копаться в памяти, и десятка таких счастливых дней не насобирал бы. Любимый корабль, привлекательная женщина. Что ещё нужно, чтобы провести небольшой отпуск, когда впереди целых пять лет интересной работы?

Правило буравчика

Серафим вторую неделю валялся на «диагностической койке». Доктора мечтали доказать, что недавняя встреча в космосе без последствий не осталась. Переломанные рёбра, сотрясение мозга и внутренние кровотечения не в счёт. С этим бортовой госпиталь справился ещё в полёте. Медиков беспокоило подсознание Серафима.

Обыкновенно те, кто наблюдал космическую сверх-субстанцию даже на дальних подступах, начисто лишались разума. Корабль Серафима прошёл сквозь «ползучую тварь» с минимальным ущербом, все пять человек экипажа остались в живых. Правда, ещё в полёте выяснилось, что мозги на месте только у командира, у остальных разная степень помешательства проявлялась в самые неожиданные моменты. Чтобы подчинённые по дури не натворили дел, Серафим отправил их в летаргию, и стоял на вахте бессменно до самой посадки. Буров спал урывками – держался на таблетках и кофе. Нештатных ситуаций больше не случалось, автопилот работал, как положено. Повезло.

Многие обыватели считали космическую сверх-субстанцию – коротко КСС – порождением чёрных дыр, кое-кто приписывал её создание высшим силам, кто-то называл потусторонней сущностью. Наука выдвигала такие головокружительные гипотезы, что ни один здравомыслящий человек не мог их принять за истину. Споры о природе сверх-субстанции вели две сотни лет, оппоненты мысленно обзывали друг друга либо полными дурнями, либо туповатыми хитрецами. Неудивительно, что возвращение проткнувшего эту дрянь корабля, со здравомыслящим человеком на борту, не могло не заинтересовать мировую общественность.

Диагностировать отклонения подсознания человека пока не научились. Серафим так до сих пор и не решил: хорошо это или плохо для него. Не хотелось бесконечно торчать в центре, пока его исследуют с помощью устаревших методик, но зато оставалась возможность скрыть проблемы подсознания, если они есть. В том, что они есть, Серафима почти убедили, хотя он ничего такого не чувствовал. Разве что, сны стали странные. Прежде видел обыкновенные вещи, которые редко оставались в памяти наутро. Теперь же, стоило забыться, окружали яркие пятна, грезились незнакомые, нарисованные неумелой кистью пейзажи, сияния, всполохи и прочая чепуха. Чутьё подсказывало: думать о ночных кошмарах не следует. Уж мысли-то диагностическая койка легко уловит. Серафим жёстко контролировал себя, благо, этому научили ещё в академии. «Подопытный образец» крутил в мозгу родные понятные вещи, а не пёстрые сновидения.

Эскулапы чуть было не поставили диагноз типа ретроградной амнезии или болевого восприятия прошлого. В самом деле, может ли командир корабля начисто выкинуть из головы чуть не случившуюся катастрофу? Неужто не станет анализировать свои действия, не будет искать возможные варианты, которые могли повернуть ситуацию иначе? Записали бы Серафима в вечно-больные, но положение спас прилетевший из Шанхая профессор Чжоу. Мудрый китаец скоренько раскрыл уловку незадачливого пациента.

Чтобы утвердиться в подозрениях или опровергнуть их, исследователи стали подсылать в палату к Серафиму знакомых, малознакомых и вовсе незнакомых людей. Якобы навещая знаменитого пилота, шпионы упорно уводили разговор к теме космоса, расспрашивали о последнем полёте. Некоторые вели беседу, запинаясь и мыча, другие сидели с глуповатым видом, кто-то хмурился и прятал глаза, кому-то было настолько неловко, что он ёрзал на пластмассовом стуле, рискуя свернуть на бок тонкие ножки. Все поглядывали на дверь, когда произносили положенные реплики.

Серафим догадался, зачем приходят смущённые интервьюеры. Пришлось допустить рассуждения о необычном полёте не только в разговоры с посетителями, но и в мысли. Правда, делал это Серафим дозировано.

Что, собственно, произошло? Ну, заметили они КСС в последнюю секунду! Точнее, заметили тогда, когда уже поздно было сворачивать. К несчастью, обнаружить субстанцию можно только визуально, приборы её не распознают. По этой причине и сохранились в дальних полётах вахты на борту корабля. Со всем остальным автоматика справлялась лучше человека.

Наблюдения вела Мариам – хорошенькая сероглазая стажёрка с вечно ехидной улыбкой. Девушка заметила на мониторе линии, ещё более черные, чем сам космос. Очертания субстанции смахивали на паутину, или на осьминога, распростёршего тонкие щупальца. Мариам разглядывала их недолго, потеряла две-три минуты, попыталась определить природу линий с помощью анализатора, потом подняла тревогу. Винить стажёрку было не в чем. Субстанцию воочию никто не видел, во всяком случае, из тех, кто мог бы рассказать. Записи камер, как теперь утверждал Серафим, и реальная картинка имели мало общего. Компьютер запомнил полупрозрачные тени, сквозь которые проглядывали тусклые звёзды. В реальности линии напоминали угольный порошок, просыпанный на украшенную блёстками шифоновую ткань.

Субстанция шевелилась, но не так, как другие космические объекты. Движения «щупальцев» походили на старинные мультфильмы – были плоскими, как будто нарисованными. Серафим первым сообразил, что перед ними та самая жуть, от которой не удалось уйти двум десяткам кораблей, а в тридцати других пострадал экипаж: люди теряли разум. Болезнь, которую подхватили пилоты, врачи назвали синдромом КСС.

Почему командир направил корабль в центр раскинутой сети, он и сам не мог объяснить. Шутку с ним сыграла свойственная с самого детства тяга к оригинальным решениям. «Как угодно, лишь бы не как все», – посмеивались над курсантом Буровым преподаватели академии. Впрочем, не могли не признать, что интуиция подводила Серафима крайне редко.

Именно звериное чутьё командира подсказало безрассудное, ничем не оправданное, но оказавшееся спасительным решение – идти на таран. Квалификационная, кризисная, техническая и прочие комиссии потратили месяц: изучали чёрные ящики, опрашивали экипаж, когда у пилотов наступали минуты просветления. В результате подтвердили правильность выбранной командиром тактики. Всё-таки его случай имел минимальные последствия: корабль цел, и люди не безнадёжны – год-другой лечения, их здоровье вернётся в норму. Серафим мог гордиться, его именем назвали «Буровскую методику пронзания» (пилоты чаще использовали термин Бурение или Забуриться).

Вскоре после приезда профессора Чжоу Серафиму предложили поучаствовать в конференции, где ему отводили главную роль. Не только учёные и журналисты, все жители планеты интересовались человеком, который прошёл невредимым сквозь космическую сверх-субстанцию. Серафим согласился без раздумий. «Диагностическая койка» смертельно надоела.

Пока медсёстры помогали пациенту наводить лоск перед важным событием, Буров успел пожалеть о поспешном решении. Улыбчивые девушки наперебой уговаривали помрачневшего докладчика не волноваться, но видя тщетность своих усилий, позвали Чжоу. Китаец вошёл в комнату и, не говоря ни слова, поклонился. Буров стремительно вскочил с вертящегося стула, изобразил ответный поклон.

Профессор был существенно ниже ростом, но умудрялся поглядывать будто бы свысока.

– Серафим шифу, позволь оказать тебе помощь.

– Да, благодарю, профессор.

Чжоу протянул руку, слегка кивнул, когда Буров положил на его ладонь свою. Следующие пять минут китаец массировал точки на пальцах, и запястье пациента. У Серафима то покалывало в позвоночнике, то светлело в голове, и, в конце концов, на него навалилось всепоглощающее спокойствие.

– Буду рядом, Серафим шифу, не переживай, – сказал профессор, снова кивнул и удалился.

Волноваться было не о чем. Пилот осознал это сразу, как вошёл в конференц-зал. Десятки пар глаз устремились на него с неподдельным восторгом и восхищением. Собственно, говорить – а это он не любил – Серафиму пришлось мало, он лишь отвечал на вопросы. Каждый его ответ вызывал новый виток дискуссии, послушать которую было порой интересно, порой весело.

Самый длинный монолог, который выдал докладчик, сообщал о моменте контакта корабля и субстанции. Буров отвечал на вопрос «как долго вы находились внутри КСС?»:

– Один миг и, вместе с тем, бесконечно долго. По приборам мы не сдвинулись ни на йоту, а по ощущениям… – Серафим замолчал, подбирая слова, но бросил недосказанную мысль и начал почти с начала: – Мы по уши вляпались в космическое дерьмо. Как бы лучше объяснить? Такая, знаете, чернота, типа дёгтя. Чернющая и липкая. И запах! Знаете, запах пропал совсем. Как будто нос заложило. Раз и всё. Висим. Черно и висим. Мониторы пустые, приборы уснули. И всё такое, слышь, плоское. Мы сами плоские, как бумажные фигурки. Знаете? Ребятишки вырезают.

Серафим собрал пальцы щепотью и подрыгал кистью, показывая, как двигаются бумажные куклы.

– Как это – плоские? – спросил тучный, важного вида господин. – Не представляю.

– Эдак, – докладчик сдавил голову ладонями, словно пытался превратить её в блин, – как мультяшки. Двигаемся, пищим что-то. Звук, знаешь, совсем другой. Чернота снаружи, а корабль сложился в плоскость и торчит в этой фигне, как нож в картонке.

– Вы, говорите, видели друг друга, – поднял руку бородатый элегантно одетый журналист, – в черноте?

– Не-е-ет, – сморщился Серафим, – чернота вокруг. Как тебе объяснить? Звёзд нет. Пусто. Чернота и всё. Внутри-то нормально. Видно всё, но плоское, – спохватившись, он добавил: – А дальше-то, знаете, что пошло? О! Раньше мелочь, скажу, а вот дальше!..

Слушатели застыли с открытыми ртами. Докладчик продолжил:

– …Пятна пошли, разводы. Кислотного цвета. Как флуоресцентные, что ли, – Буров зашевелил руками вокруг себя наподобие восточного танца.

– Куда пошли?

– Вокруг. Вокруг. Между нами, знаете, так летают. Даже как будто просачиваются. Вот, стоишь ты, такой плоский, и вдруг прожектор с цветным фильтром на тебя навели. А потом сползает краска. Не чувствуешь ни прикосновений, ни ветерка.

Буров остановился. Все смотрели не на него, а на доктора, который пристроился за спиной, чтобы контролировать пациента на случай поехавшей крыши. Серафим тоже оглянулся на медика. Лысоватый блёклый человек смутился от пристального внимания аудитории и, чтобы избавиться от него показал большой палец, мол, всё хорошо, опасаться нечего. Ну, заврался парень, с кем не бывает.

В наступившей тишине особенно звонко прозвучал высокий почти детский голос:

– Возможно, это была попытка перехода в другое измерение.

Теперь все взгляды метнулись к хрупкой девушке, едва ли ни подростку, которую Серафим и не заметил прежде.

– Неудачная попытка, поэтому картинка выглядела искажённой.

– Как понять, другое измерение? – оживился, заскучавший было бородатый журналист.

Серафим почувствовал тычок в спину и расслышал громкий шёпот медика:

– Вундеркинд. Людочка. Она университет в четырнадцать лет закончила. А сейчас диссер пишет по пространственным аномалиям.

Буров отмахнулся от лысого и стал вслушиваться в слова Людочки.