Kitabı oku: «Вызов», sayfa 12
– Выглядит скверно, но Рамиф наверняка всё исправит! – попытался подбодрить Даут.
Он притащил миску тёплой воды и чистые тряпки, но то не принесло бы спасения или облегчения. Граненое острие оставляло очень плохие раны. Тогда молодой человек решил, что нужно обязательно скрасить пострадавшему время, и протянул красивое красное яблоко.
Ро взял его по привычке, хотя и не смог бы сейчас есть. Его мутило и подташнивало.
– Ты прости меня, Даут, – негромко попросил он.
– За что? – изумился прислужник.
– За то, что хамил тебе утром. Ты этого не заслуживал, а я, дурак, был не прав. Ты славный парень.
– Ой, да ну брось! – отмахнулся молодой человек и тут же состроил гримасу коварства. – Прощу, если примеришь мой мисидский кафтан!
– Нет, ну не настолько ты славный, – усмехнулся Ро под хихиканье Даута.
– Ты меня тоже прости. Я тебе специй не доложил. Решил, что ты всё равно не распробуешь, – виновато поделился прислужник и протянул второе яблоко Ристану.
Наёмник молча грел соседнее кресло и в разговор не вступал, поглаживая голову пса, блаженно жмурящуюся на его колене.
– Тут ты прав. Я ничего не смыслю в приправах и камнях, – решил поддержать Ро.
– Камнях?
– Ну, ты каким-то камнем хвалился. Из другого мира который.
– А! Это не совсем камень. Сейчас покажу.
Даут убежал к столу и вернулся, вертя какой-то предмет. Две полированные пирамидки из полупрозрачного кристалла прилегали основаниями к металлической пластине, образуя восьмигранник правильной формы.
– Держи и поверни.
Ро взял «камень» и внимательно рассмотрел. Вдоль рёбер пирамидок тянулась тонкая вязь символов. Пластин оказалось две, просто они были плотно подогнаны друг к другу. Малейшего усилия хватило, чтобы их разомкнуть, но лишь на четверть дюйма, а дальше они не расходились, зато крутились в противоположные стороны. Послышались тихие щелчки: один, два, три.
Убранство приёмной вместе с монолитными стенами и окнами под потолком растворилось в ярком, ослепительном свете. Это сияла земля, похожая на испещрённое выбоинами плато. А может то было бугристое непрозрачное стекло, под которым разожгли мириады костров. Гигантский плафон тянулся до самого горизонта, куда ни глянь.
Ро подскочил, ахнув от боли, но тут же потерял интерес к самочувствию вместе с креслом в придачу. Ему подумалось, что он оказался прямиком на какой-то звезде и, стоит посмотреть вверх, начнёт бесконечное падение в непроглядную бездну, но над головой темнело самое обычное небо. На лице невольно застыло диковатое изумление, а взгляд лихорадочно заметался по невероятным угодьям.
Хотелось побежать вперёд, выискивая края светящегося плато, но тихий смешок где-то рядом подсказал, что развернувшийся вокруг простор – вовсе не реальность, а проделки подлых и ужасающе правдоподобных чар.
Раздался новый щелчок, и всё испарилось, возвращая бродягу и вора в несуществующую башню Эрхолла.
– Что это было?
Постанывая, Ро сел и продолжил вглядываться в загадочный предмет, словно надеялся прочитать на нём ответ.
– Это кристалл памяти. Точнее говоря – «ка́эм эн», вот мы и зовём его «камнем», – пояснил Ристан.
– А то, что он сотворил?
– В нём можно удержать образ. Воспоминание, чтобы вернуться к нему снова или показать другим, – наставник рассказывал неспешно и не занудно. – То, что ты сейчас увидел, находится не на Мириане. Это один из ближних миров.
– Мне туда дорога заказана, – с громким сожалением вздохнул Даут. – Горный воздух плохо сказывается на моём самочувствии, и, скорее всего, меня там очень быстро сожрут. А я, знаешь ли, предпочитаю готовить и есть, а не подаваться на ужин.
– И этим ты занимаешься? Ходишь в чужие миры? Искатели – те, кто что-то там ищут? – полились из Ро волнительные вопросы.
– В общем и целом да, – ответил Ристан. – Но большего рассказать не могу. По крайней мере пока.
– Ну, да. Эти правила лезвий, – кивнул вор и вспомнил о неприятном. – Пожалуй, я тебе не подхожу.
Потянулось молчание. Прислужник смотался от чувства неловкости, а наставник не стал никак комментировать. И всё же захотелось с ним объясниться. Или просто не сидеть в тишине, во власти собственных мыслей.
– Я не думаю, что здесь найдётся мне место. Ни здесь, ни где-то ещё, – признался Ро, словно обращался к себе. – Я подвёл важного для меня человека. А теперь уже слишком поздно. Ничего не исправить, и прощения не у кого просить. Пусть меня хоть трижды повесят, этот грех мне не искупить.
– Сейчас прозвучит банальность, – предупредил Ристан, продолжая гладить Биша и почёсывать за ушами. – Очень сложно взлететь, когда груз прошлого тянет вниз.
– Это ты про жизнь или янтарную магию? – усмехнулся вор и тут же пожалел, почувствовав резкую боль в дёснах.
– Да про всё, – хмыкнул наставник. – А янтарь в тебе видится ярко.
– Рыжий говорил, что его кот наплакал.
– Ну, ему, конечно, виднее.
– Летать я пробовал – не вышло. И думаю дело не только в тяжёлой башке. Другое место тоже, знаешь ли, достаточно весит.
Ристан почти беззвучно посмеялся. Скорее покряхтел.
– Рамиф говорил, что язык у тебя острый. А вот про чувство юмора не рассказал.
– Признай он это, и пострадало бы его самолюбие.
– Тоже смешно, но с таким осторожнее. Он не очень-то забавный, как может показаться. Но работать с ним можно.
– Не верю я ему. Нутром чую, гнилой он человек, – высказался Ро прямо и сбавил пыл, чтобы не причинять себе лишних страданий. – На тебя смотришь – ты понятный, а он… И рожа ещё такая, словно сам из какой-нибудь бреши явился. С первой встречи я понял, что он меня не отпустит. Использует, а потом пустит в расход. Теперь-то уж и подавно.
– Тут я тебе не советчик. Решай сам, кому верить и куда податься. Правильного решения всё равно нет. Везде свои подводные камни.
Они посидели в молчании несколько минут. Несколько долгих и томительных минут в ожидании приговора. Перед смертью не надышишься, но можно за всю жизнь наболтаться.
– Расскажешь побольше про эту нашу магию?
– Я знаю мало. У меня она не с рождения. Вот ты должен лучше понимать, – без охоты отозвался Ристан, но потом внезапно заговорил с задумчивой увлечённостью: – Суть в том, что ты умеешь раскачивать хаос. Оттого… Ну… Пожалуй, везучий. Янтарь не столько про пространство, сколько про нарушение правил. Притяжение? Расстояние? Для него это пустой звук, – наставник громко щёлкнул пальцами. – Но в этом-то и опасность. Нет постоянства, опоры. Люди с подобным даром обычно плохо заканчивают, если их вовремя не спасут. В Халасате таких очень мало. Я бы сказал, единицы. А вот с алорцами истинные – настоящие заклинатели янтаря – в свои века порезвились на славу. Белоголовым стоит отдать должное: они с малых лет отсеивают одарённых, чтобы учить иначе. Вот потом и получаются такие, как Нил, и Хаспин, и остальные. Странно, что они тебя проглядели.
Ро не стал рассказывать, каким образом попал в Алуар, но на его лице явно отразились непримиримые чувства.
– Скажу тебе по секрету, – не понижая голоса, улыбнулся Ристан, – все янтарные не чистокровные. А иначе откуда янтарь? Быть может то было два века назад, но в роду у них точно затесался «эк па́лу». Думаю, многие из них это понимают, но не всем удаётся принять и переварить.
– Им не нацепляют повязки? – удивился Ро.
– Не совсем. Их отбирают в детстве, лет в пять или шесть, и держат ото всех отдельно. К таким действительно нужен особый подход, однако это делается ещё и для того, чтобы они сношались только с себе подобными. Так и заклинатели будут рождаться сильнее, и кровь чистокровных не попортится. А если начнут всех поголовно травить, так кто будет поднимать в небо их корабли?
Такого гремящего разочарования Роваджи ещё не испытывал. А топливо дирижаблей тогда зачем? Для отопления?! Все привыкли считать, что Алуар всех на Мириане обогнал в науках. А оказалось, то всего лишь обычная магия, а не гениально изобретение светлых умов. Ро приподнял брови и покачал головой. Как же быстро он списал колдовство в нечто обыденное.
Три дня назад
Лихорадка убивала жаром, но тело содрогалось от холода. Не хватало сил ни сесть, ни удобнее положить голову. Каждый сустав крутило и выворачивало, хотя Ро оставался неподвижным уже вторые сутки, и лишь комната периодически кружилась вокруг него, отрезая от реальности и здравомыслия.
Те дни он помнил урывками, но каждый такой клочок не терял своей яркости, как красные стёкла в мозаике витража. В тусклом свете жаровни, когда всё вокруг обретало рдяный оттенок, белое лицо матери розовело, как свежий бутон пиона. Её мягкие длинные волосы немного вились от влажной погоды, и строгие прямые линии обращались лёгкими волнами, струящимися поверх малинового халата. Прекрасная без грубых бус и вычурных палантинов, без пёстрых юбок и блестящих поясов, она отжимала лоскут своими нежными прохладными руками и прикладывала ко лбу сына, чтобы облегчить жар.
Совсем недавно Ро проснулся от криков. Мать прогоняла наведавшегося любовника – имя затерялось в памяти. Сначала она просила уйти, потом проклинала за то, что выставил ребёнка под ливень. Нахрапистый мужской голос оправдывался, потом грубил. Дверь хлопнула, как пощёчина. Ро сначала так и подумал, порываясь броситься защищать мать, но смог лишь перевалиться на бок.
– Тише, тише, – полилась мелодичная песня. – Я тебя разбудила? Прости. Прости меня. Что-то случилось? Тебе что-нибудь нужно?
Ро не хотелось ни пить, ни есть, ни говорить. Нуждался он только в одном, но это у него и так уже было. Поймав руку матери, он с необъяснимым облегчением прижал её к щеке и затих. Мать не возражала и сидела так бесконечно долго, а потом спохватилась и приложила к горячему лбу влажный платок.
Она всегда казалась особенной. Да что там казалась – она и была. Среди беззастенчивых красок, карамельных загаров, шумных базаров и тесных дворов, где всегда разило раздирающим перцем, терпким шоколадом и пряной корицей, она светлела чистейшей сахарной пудрой, да и пахла так же ненавязчиво и волшебно. Для всех – чужестранка, но для сына не было никого привычнее и роднее.
– Ты мой сильный мальчик. Отдыхай. Я буду рядом. Я никуда не уйду.
Ро всполошился, решив, что снова болен, но то всего лишь нагрелся дымоход. Кто-то готовил ужин. Бродяга уснул на крыше и проснулся от жара камней. Проснулся с болью в горле, но то была не простуда, а другая, неизлечимая болезнь.
К востоку от Санси тянулся вдоль горизонта Багровый хребет. Вид был примерно таким же, как с крыши седьмой казармы. Столько миль, сил и лишений, чтобы смотреть на один и тот же пейзаж, разве что погода обычно пасмурнее и трава от влажности гуще и зеленее.
За три минувших года Ро отвык ходить строем и обедать по расписанию. Повидал всякое, испытал многое, исхудал. Из прежних вещей он сберёг одну лишь портупею. Наверное, на память о том, как вырвался из одной ловушки и угодил в другую, связавшую его навсегда. Жалел ли он о побеге? Нет. Чувствовал ли вину перед капитаном? Сначала нет, потом да, а теперь уже не думал об этом. Улицы Халасата в кротчайшие сроки учили жизни, отрезвляли и гнали взашей ненужные заблуждения. Лишь перед одним человеком Роваджи было нескончаемо стыдно.
Стоя как сотни раз прежде на самом краю, он только и мог, что утопать в головокружении и чувствовать, как тянет шагнуть. Разбежаться и прыгнуть. Рвануть, чтобы очутиться далеко-далеко от нехороших мыслей или просто исчезнуть. А может всего-то и надо было немножечко постараться, дать себе хоть единственный шанс, позволить, несмотря ни на что, найти своё место и быть счастливым.
Налетел зябкий ветер, сдувая остатки тепла. Поёжившись, Ро спустился в глухой переулок, вышел на улицу и побрёл мимо расписных ставень, цветастых окошек и позолоченных вывесок. «Хряк и петух», «Любимец удачи», «Вупля!». Пахло пряным мясом, доносились хмельные выкрики, а где-то уже бились кружки об пол. Солнце ещё даже не коснулось горизонта, а халасатцы уже охотно начали ночные гуляния. Жизнь вообще коротка, так пусть пестрит калейдоскопом!
Минуя шумные дворы, Ро поглядывал на людей и бистов уже не с тем восхищением или завистью, что когда-то. Не то чтобы они ему наскучили. Скорее, он слишком хорошо их разглядел и понимал, что и здесь не вписался. Что так и остался повсеместно чужаком.
Когда-то Ро только и мечтал вернуть прежнюю жизнь и оказаться далеко-далеко, в дождливом городе, в тесной комнатушке наедине с матерью. Пришлось решиться на невозможное, совершить непоправимое и пожертвовать всем. Награда была сладка и упоительна, но таила в себе горький привкус разочарования и самый медленный и безжалостный яд. За границей поджидал вовсе не привычный и милый сердцу мир. Дело ведь было совсем не в стране. Просто в детстве Ро чувствовал себя нужным и любимым.
Мать неплохо справлялась около десяти лет. Боролась за мечту и счастье. Хотела свободы, повидать мир. Хотела быть той, кем сама пожелает. Хотела сама воспитывать сына, а не отдавать чужим людям на перековку. Она сделала всё это вопреки немыслимым препятствиям, а потом бросила, спасая самое важное. Она пожертвовала собой, чтобы у её сына появился шанс выжить. А он… Даже не пришёл с нею проститься. Это не она, а он писал ей ужасные глупые письма. Это не она, а он её бросил. Так же, как все остальные.
Ро поднял лицо к серому небу, словно по привычке, но глаза уже давно не щипало от слёз. Казалось, он совсем разучился не только плакать, но и вообще что-либо чувствовать. А может просто подавлял любые порывы и переживания, чтобы среди них не затесались ненависть к самому себе. Чтобы они не становились, как случайный сон, что ласкал и убаюкивал, но резал без ножа и снова делал привыкшего выживать человека поникшим и слабым.
Он шагал по просохшей улице, и в мыслях его то и дело мелькала мать. Вряд ли она проклинала его на смертном одре. Скорее убеждённо желала счастья. Счастья… Ей было бы больно смотреть на него теперь. Потрёпанного, тощего, опустившегося на самое дно, не находившего решимости что-то в себе изменить, не способного простить и проститься. Простить себя и проститься с прошлым. Возможно потому, что только там, глубоко-глубоко в памяти, в тёплых объятиях под рокот ночных дождей он по-настоящему был счастлив. А теперь влачил скотское существование.
Нет, всё было не так плохо, как пару лет назад. Он стал сильнее и старше, опытнее и умнее. И всё же продолжал разлагаться душой и уставать телом, оставаясь не более чем паразитом в гниющей ране на ноге разбухшей цивилизации. На днях наворовал на знатный ужин, вчера угодил в компанию щипачей, которые отобрали улов, но пригласили заглянуть к Лорти, пообещав, что не пожалеет. У Ро была слишком узнаваемая внешность, чтобы бесконечно теряться в толпе и незамеченным ночевать в притонах. Того и гляди наниматели сами нагрянут и объяснят, какие порядки в их городе.
Вниз по извилистой улочке к мутному фонтану, где даже сейчас стражники отгоняли бродяг и детвору. Дальше на площади простирался пожелтевший храм. Как только вернутся дожди, он снова станет серым, но пока что отдавал нездоровой зеленцой. Со стороны он казался грузным прямоугольником, но сверху напоминал лист черёмухи или заострённую с обоих концов лодку. Внутри в две дуги стояли во тьме погасших ламп двенадцать постаментов. Четыре бога стихий, бог труда и сестрица бездельница, лучезарный Светоч и непроглядная Темень, божество с вороньей башкой, таинственный Ликий с тёмным провалом вместо лица, пустой безымянный колодец Исчезнувшего бога и улыбающаяся девица с завязанными глазами. Наминэрии обычно приносили цветы или букеты из птичьих перьев. У Ро не было ни того, ни другого, и всё же он остановился под статуей, олицетворявшей судьбу со всеми её превратностями и капризами.
– В тебя я не верю, – вслух произнёс вор и тут же помотал головой.
Ну кто так начинает разговор с богами? С таким красноречием не то что к главарю банды не заявишься, даже хлеба свежего не купишь – чёрствый подсунут, да ещё и плюнут, чтобы больше не приходил и рта своего поганого не открывал. Что поделать, у одиноко стоявшего в опустевшем храме бродяги были совершенно иные таланты.
Боги… Роваджи не верил в богов, но, приличия ради, помолился им всем – скупо и бесстрастно, – а потом отправился в не самый паршивый трактир, чтобы наконец-то со всем разобраться. Бросить себе отчаянный вызов.
Исход
Рамиф вернулся нескоро. Его подопечный успел задремать, посмотреть тревожный сон о прошлом, проснуться с затвердевшим комом в горле, прокрутить в голове весь прожитый день и снова уснуть от сильного недомогания. Но голос колдуна способен был вытащить и мертвеца из могилы.
– Ну ты и ушлёпок!
– Меня зовут Ро, – как можно чётче процедил Роваджи, но его не слушали и продолжали.
– Заткнись и мотай на ус. Ну или на что вы там алорцы мотаете? – Рамиф едва ли не смеялся от собственного остроумия. – Вот вроде придушить тебя хочется, но вместе с тем ты меня забавляешь. Ох, как забавляешь! А как ты других из себя выводишь! Браво, но хватит. Пора приносить пользу. И учиться беречь то, что тебе не принадлежит. Например, свою шкуру. И дня с целой мордой не проходил! А рубашку и часа не проносил! Да ты её даже ещё не отработал! Советую тебе всё же отрастить хвост и начать им активно вилять. Удачливых я, конечно, люблю, но не стану терпеть неблагодарных.
Дослушав рыжего до конца, Ро сунул целую руку в карман, достал кошель и бросил колдуну, не сильно заботясь, поймает ли тот сей подарок. Рамиф справился ловко, звякнул мешочком и с озорством заглянул внутрь.
– Ну и что это?
– Золото, что поимел с тебя Кагмар. Ну, и за рубашку, думаю, там наберётся.
Вор поднялся, придерживая бок, и выпрямился, насколько позволяла боль.
– Будем в расчёте?
– Ловко! – похвалил рыжий, поигрывая кошелём. – Да только этого явно не хватит. Мы договорились с Мизаром, что я заплачу за твою жизнь. За те годы, что тебя содержали и обучали. Сущая мелочь! Серьёзно, сумма смехотворная. Но помимо неё ты мне должен иное золото. Спектральное. Или забыл, каким тебя сюда притащили? Так что кошелёчком Кагмара ты не откупишься.
Другого от колдуна Ро не ждал, но больше предложить ему было нечего.
– Но учти, будешь воровать у меня – закончишь жизнь скверно.
И снова они вернулись к началу. К началу этого затянувшегося знакомства и бесцеремонной навязчивой вербовки. Плохо ли предложение? Да, в общем-то, нет. В Крое поди все, так или иначе, изгои. У каждого огромная дыра если не в душе, так в башке. И всем точно плевать кто ты и откуда. Ну, кроме алорцев. Делай то, в чем ты хорош, и не задавайся вопросами. Но для человека, пообещавшего никогда не изменять себе, этого было мало.
Вор хотел дать окончательный ответ, но колдун уже говорил с Ристаном.
– Просил человека – получай. Он тебе и ловец для искателей, и ключник потенциальный, и разгонять хаос сгодится. С придурью, конечно, но не первый, знаешь ли, – перевоспитаешь. И не привередничай! Уже и так троих забраковал. Ну так что, берёшь парня?
Ристан довольно вяло посмотрел на Роваджи, словно прикидывал в уме, стоит ли вообще с ним возиться.
– Возьму, – внезапно ответил он, а взгляд его стал строгим и хмурым и устремился на рыжего. – Но только если сам пойдёт. Откажется – удержи его долг из моего жалования, подлатай и отпусти на все четыре стороны. Против воли ничего не получится.
Рамиф долго смотрел на доверенного. Это было самое многословное молчание, что Ро когда-либо наблюдал. Вид рыжего рычал «Да как ты смеешь диктовать мне условия?!», язвил «Ты здесь ничего не решаешь!», упрекал «И это благодарность за мои старания?», злорадствовал «Вот займусь им сам, а ты в брешь катись и больше не приставай с просьбами!». Иного человека снесло бы с места под таким шквалом, но Ристан не был ветру преградой, пропуская его, как решето, пока наконец сид не махнул рукой, давая понять, что согласен.
– Решай сам, – обратился наставник к возможному рекруту. – Но должен предупредить: работа паршивая. Опасная – это да, пусть мы стараемся и не вступать в бой без необходимости, не стоит забывать, что мы вечно в дороге. То на морозе, то в пекле. Здесь наедаемся, чтобы в пути голодать. Если хочешь денег и возможность их постоянно тратить – топай в зачистку. У нас же только красивые виды, не самая болтливая компания, а в конце – незавидная смерть.
Услышав это, вор впервые задумался о том, во что превращаются уроженцы Мириана, когда им случается гибнуть в каком-нибудь из миров. В вонючую бурду, как те еши? Нечего хоронить, нечего оставить на память. Примерно так и выглядела его душа. Такой он её представлял.
– Пожалуй, это меня устроит, – дивясь самому себе, произнёс Роваджи.
– Да неужели?! – захлестнули эмоции рыжего сида. – Знал бы, что тебе отморозить зад и сухари надо предложить, давно бы так и сделал! Ну, ладно. Это моё открытие всё равно не превзойдёт предыдущее, – Рамиф выдержал паузу, чтобы дождаться вопросительных взглядов: – Даже роясь в мусоре, можно отыскать сокровище!
– Мне таких лестных слов ещё никто не говорил, – проворчал Ро, мечтая издохнуть. Казалось, рана уже не кровила лишь потому, что вся кровь давно растеклась по полу.
– Иди за мной и, может быть, услышишь ещё парочку!
Рамиф поманил за собой и привёл еле живого подопечного в какую-то комнату, которой в башне раньше не было. Буквально сквозь стену пришлось пройти. Быть может от потери крови рассудок помутился, или просто всё это место было насквозь пропитано колдовством.
В неприятно обставленной комнате рыжий приказал раздеться и лечь на стол. Не больно то хотелось доверять ему раны, но иначе осталось бы только скорчиться на полу и ждать, когда придёт забвение. Изодранный и заторможенный, Ро расстегнул портупею, скинул кафтан и завозился с безнадёжно испорченной рубашкой.
– Давай живее. Сложи вон там в кучу всё, что не жалко выкинуть. В принципе, кидай туда всё!
Быстрее не получалось. Левая кисть не слушалась и ужасно болела, пальцы едва шевелились, скорее дёргались невпопад. Плечо горело огнём. Каждое движение отдавалось в боку, словно рана там вот-вот разойдётся, и следом за тряпками на пол упадут потроха. И всё же бывший вор справился. Последней на кучу замызганных, отживших своё вещей он положил потрёпанную, давно потерявшую вид портупею. Была ли она ему дорога? Пожалуй, что нет. Скорее он осознанно опутывал ею себя, стягивал распирающее нутро. Цеплял, словно короткую уздечку прошлого.
Потом Ро угрюмо посмотрел на разложенные в строгом порядке пинцеты, иглы и ножи, на многочисленные баночки с какими-то жидкостями, на десяток ослепительных ламп, в цельных плафонах которых метались настоящие молнии, на столешницу из белого непрозрачного стекла футов семь в длину и два в ширину. Посмотрел, вздохнул и лёг, кривясь от боли и вздрагивая от холода. С тем же успехом можно было свалиться в сугроб. Да даже приятнее, коли тот будет мягким.
Рамиф сполоснул руки в глубокой миске и завозился с порезом на боку. Осмотрел, протёр чем-то жгучим и принялся увлечённо зашивать. И делал он это с таким воодушевлением, что становилось и спокойно, и не по себе одновременно. Своё дело рыжий вне всяких сомнений знал и мастерски орудовал иглой, но было тошно подумать о том, где и как он набирался опыта. Стоило закрыть глаза, довериться и провалиться в сон, чтобы не испытывать усталость, боль, смущение и ещё ряд неприятнейших чувств, но разум противился, отвергая покой и беспомощность.
Кому-то подавай открытую дверь и вольный ветер, а кому-то в радость копаться в распластанных телах. Кому-то достаточно власти над собственной жизнью, а кому-то не терпится обрести полный контроль над чужой. Вот такие разные представления о счастье и свободе бывают у людей. И всё же кое-что в этом безумии подбадривало. Рыжий потратил уйму времени и денег не ради пары часов научных изысканий. Нет. Каждую потраченную монету он потребует отработать, а поскольку работёнка не из простых, даст и средства, чтобы быть полезным. Научит использовать магию. Было бы кстати. Кто знает, как дальше пойдёт? Но только изучив врага, можно найти способ его одолеть.
– Вчера ты мне что-то в вино подсыпал, – припомнил Ро. – Так разве не проще? Или тебе нравится в крови ковыряться?
Рамиф моргнул, словно удивился тому, что тело внезапно заговорило.
– Я не собираюсь тратить на тебя спектру всякий раз, когда ты оплошаешь. Вот только рука… Она тебе сильно нужна? – колдун усмехнулся и обошёл стол, чтобы лучше видеть ущерб, нанесённый его новой собственности.
– А какая разница, что нужно мне? Если тебе понадобится – новую наколдуешь, – рассудил Ро, борясь с желанием отвернуться.
– Я заклинатель янтаря, если ты не забыл. Исцеляет золото, но на деревьях оно не растёт. Однако с рукою беда. Ты повредил сухожилия – такое не заживает. А без ловких пальцев ключник из тебя никакой. Так что я, пожалуй, вживлю тебе сразу амбер. Чтобы дважды золото не тратить.
– Я полагал, у меня будет больше времени это обдумать.
– А я полагал, что ты будешь паинькой и не создашь проблем.
– По-моему, ты получил одно лишь удовольствие, издеваясь над теми разодетыми кре… Кольцами.
– Раз ты такой сообразительный, то наверняка понимаешь, что мне недостаточно твоего согласия следовать за Ристаном.
– Хочешь, чтобы я тебе в верности поклялся?
– Мне не столько важны слова, сколько твоё понимание. Так что, пока я не приступил, советую дать мне надежду, что мы друг друга поняли.
Надежду. Не слишком ли мелкая плата за чудесное исцеление и владение магией? Или, напротив, слишком огромная. Ро не был уверен, что у него самого осталась на что-либо надежда. Хотя нет, была. А иначе зачем он во всё это ввязался. К тому же, может рыжий и гнида, но людей выбирал неплохих.
– Я согласен на тебя работать, пока не сдохну или не решишь от меня избавиться. А если сомневаешься, то вот тебе такой довод: я не идиот. Я прекрасно понимаю, что деться мне некуда. Ты достанешь меня в любом конце Мириана, да как бы и не в других мирах. Этого понимания тебе хватит?
Проще было затолкать в рот горсть битого стекла и тщательно прожевать, чем выдавить из себя это признание. И всё же Ро справился.
Рамиф удовлетворённо кивнул и отвернулся к подносу с инструментами. Здесь, в странной несуществующей комнате, он на удивление мало болтал, делаясь задумчивым, непредсказуемым и зловещим.
– Но учти: это в последний раз, – предупредил он, не оборачиваясь. – Береги руки. Они крайне важны для заклинателей. Не будет рук – не сможешь колдовать.
– Буду знать, – вздохнул Ро, надеясь, что рыжий не услышит двоякости.
– Выпей-ка это.
Колдун протянул маленькую пиалу из тончайшего фарфора. Ро с трудом приподнялся на локтях, чтобы проглотить отвратительную настойку. Казалось, самые вонючие на всём континенте травы заварили в одном котле и дали пару лет, чтобы вдоволь протухнуть.
– Ну и дрянь, – вяло пожаловался подопечный.
– Потом спасибо скажешь, – непринуждённо бросил Рамиф. – Совсем скоро ты уснёшь и больше ничего не почувствуешь.
– Звучит не очень-то вдохновляюще.
– А ты бы предпочёл, чтобы тебя резали наживую?
Ро предпочёл бы, чтобы его не резали вовсе. Из-за яркого света было больно смотреть, но он не желал жмуриться и отворачиваться. Взлетаешь или падаешь – глаза должны быть открыты.
– Я не собираюсь тебя кромсать, я же не мясник какой-то, – словно бы с лёгкой обидой пояснил Рамиф. – Но, чтобы из тебя вышел толк, придётся сделать тебя превратным. Не вижу смысла тянуть.
– Привратник, это который двери волшебные открывает?
– Не привратник, а превратный. Или искажённый. Так мы называем тех, кому удалось привить спектру или усилить. А волшебные двери – порталы – открывает ключник.
– Ключник – это который орудует ножничками?
– Нет, то цирюльник. Он тебе, кстати, тоже не помешает, – заметил рыжий.
Борода у Ро, как и у всякого алорца, не росла, а волосы едва доставали плеч. Оттого он так и не понял зачем ему стричься.
– Ключник использует Экиа, – продолжил пояснять колдун. – Это артефакт, и его придётся заслужить. Всё-таки он может быть опасен в неумелых руках.
– Ясно. Руки важны, это я понял. Ну а раз пока без волшебных дверей, то какой ещё толк от превратности?
– Сначала научись не ронять саблю, не рвать рубашки и вообще выживать.
– Так это я и так умею, – скривился Ро и вскрикнул, когда Рамиф стянул края одной из ран, оставленных когтями еши. – Да понял я, понял!
– А теперь избавь меня от вопросов. Ты вряд ли запомнишь ответы. И всему своё время.
Время. Когда не надо, оно летело стремительно, а когда хотелось бы всё ускорить, тянулось издевательски долго. Словно бы настаивало, чтобы Ро хорошенько запомнил этот день и момент. Будто он когда-либо смог бы забыть рожи ненавистных алорцев, морды ужасных чудовищ и хитрющее лицо рыжего колдуна, терпеливо дожидавшегося, когда подействуют травы. Но пока лишь перестала болеть рука, и ноги отнимались. Это скорее тревожило, чем успокаивало, как и гнусный вид самопровозглашённого бога, и блестящий ножик в его пальцах. Ах если бы забвение начиналось с головы!
Сам виноват: хотел что-то менять. Или нет? Может он в тайне надеялся, что его прикончат в грязном переулке, и наконец закончится его никчёмная жизнь? Но и её он слишком любил, чтобы порвать с ней лично, но что бы ни делал, куда бы ни шёл – задыхался от ненависти к самому себе и не ведал, возможно ли заслужить прощение.
Сердце билось так, как после ночных кошмаров. Порой хотелось, чтобы его вырвали из груди и заменили бесчувственным камнем. Так может на этом самом столе он наконец-то умрёт и переродится другим человеком? Тем, кто перестанет себя истязать и наконец-то попробует жить? А если ему выдадут ножницы, будет ли это считаться, что он их добыл? И кто же победил в начатом три дня назад состязании? Или каждый получил, что хотел? Или у сегодняшнего исхода не было никакой морали? Да, порой необходимо бросать себе вызовы, но чаще лучше просто не совершать глупости. Доверишь судьбу случайности, а потом некого будет винить. Не боги же вершат судьбу, в конце-то концов.
Слишком много мыслей вертелось в голове. Магия, крепость без дверей, волшебные двери, лезвия, еши, кольца. Странно, что не перстни! День выдался тяжёлым и чуть не последним. Стычка с сородичами. Уроки, советы, опасное дело. Отчаянье, злость, упрямство. И снова похож на растерзанный труп. И вот уже онемела не только рука, но и всё тело. Так даже лучше. Следующим померкнет разум.
Постепенно потолок исчез, открывая вид на бескрайние грёзы. В них блуждали тени прошлого и проблески грядущего дня, остывали чувства и закалялись нервы, умирали стремления, чтобы дать начало новым, а далёкие и смелые прыжки то достигали заветного края, то обрывались свободным падением.
