Kitabı oku: «Шелест ветра перемен», sayfa 3

II

Когда в лесу сгустилась темнота, метель, наконец-то, стихла, она неистовствовала со

вчерашнего дня. Кружившиеся вихри устало распластались в белом мягком покрове, который заполнил ямы от вывернутых с корнем деревьев, а поваленные стволы превратил в продолговатые холмики. Ветер унёсся ввысь, и от его ударов деревья трепыхались, а их кроны, будто мётлы, скребли серое небо до тех пор, пока тёмно-серая накидка не истончилась, и сквозь неё крохотными светлячками замигали звёздочки. Несколько дуновений, и облачная пелена унеслась за горизонт, обнажив бездонную синеву, наполненную неисчислимым множеством мерцаний.

Собимысл и Ждан еле открыли дверь, несмотря на то, что во время метели они и женщины выходили, и несколько раз отгребали снег от входов в землянку и хлев. Его намело столько, что казалось, здесь не ступала нога человека, а на месте построек снежные холмы.

Синеватый снег в ещё сумеречном лесу лежал безмолвно, словно метели не было вовсе. Сквозь тёмные стволы над голубоватым горизонтом проглядывал малиновый ободок. Пока Собимысл и Ждан возились с дверью, пока расчищали проход от землянки к хлеву, красное свечение, исходившее от диска, пронзило лес, огненные всполохи пробежали по стволам. Тем временем розово-золотистый шар поднимался по невидимой колее выше и выше, испуская прозрачно-золотистые лучи, которые ощупывали и проверяли всё ли на месте во владениях Солнечного бога. И все кругом обрадовались ему: снег засверкал; снежинки, сорвавшиеся с веток от легкого вздоха уставшего ветра, заискрились; белки распрыгались с ветки на ветку, с древа на дерево, разбегались друг за дружкой на перегонки вверх-вниз-вверх, шурша крохотными коготками по стволам; птицы, не смотря на мороз, звонко запели, вероятно, чуют, что зима уже поворотила на встречу с весной, хотя та ещё не близко.

Отец и сын огляделись. Красота! Но … тропинки все замело.

– Пошли тропы торить, – сказал Собимысл сыну.

По свежевыпавшему снегу, мягкому и пушистому удобней и быстрей идти на лыжах, а

потом, когда морозы спрессуют снег на протоптанных дорожках, можно поехать и на лошадке. Краюха любит легкий бег, любит размять ножки и нетерпеливо ждёт в своём стойле в хлеву, когда же её пустят пробежаться.

Собимысл и Ждан едут на лыжах, они их выстругали ещё в начале осени, спешили, вдруг зима будет ранняя, хотя приметы говорили обратное. Несмотря на то, что немало из нужных вещей в хозяйстве пришлось бросить в старом доме, в том числе и лыжи, зиму они встретили подготовленными. У каждого была тёплая одежда и обувка, наготовлены дрова, съестные припасы, а главное кров и не только для себя, но и для скотины, и ещё разведаны пути в ранее неведомом лесу. В январе мужчины рубили деревья для постройки избы. Стволы пролежат до конца зимы, чтобы мороз высушил живительную влагу, которой они наполнены, тогда дом из сухих брёвен будет тёплым. Работы предстоит много, когда стает снег и уйдёт талая вода им придётся выкорчёвывать пни под огород и пашню.

Легко скользят лыжи, смазанные воском, который раздобыл Ждан осенью у диких пчёл. Мужчины быстро мчатся, каждый отталкивается длинным шестом, как на лодке на мелководье. Прочные лыжи, с плавно закругленно суженными и загнутыми носами оставляют широкий след, ведь ширина каждой в локоть⁷.

И вот сын и отец разделились, Собимысл свернул вправо, а Ждан продолжил прежний путь. Потом отец взял немного левее, и какое-то время они шли параллельно, но при этом Собимысл явно кренил вправо, пока они не разошлись. Только им ведомыми приметами леса они находили прежние дорожки и прокладывали лыжню, чтобы в следующий раз было легче идти не только им, но и женщинам, которые частенько углублялись в лес, да и наведывались к соседям.

Три дорожки вели к жилищу другого семейства, обнаруженного Жданом несколько месяцев назад. Пути к соседям были не простые. Тропка, по которой направился Собимысл, петляя, делала большой крюк, обходила озеро и болото. Тот путь, каким шёл Ждан, короче и ближе, эта одна из двух пересекающихся тропинок. Обе тропинки сильно петляли и пересекались. Первая из них образовалась, когда Собимысл, Мирослава и Ждан пошли знакомиться с единоверцами. Пришлось петлять, обходя буреломы, болотные низинки и небольшие овраги. Потом, когда они пообщались с этим семейством, Собимысл, как всегда, прислушиваясь к своей интуиции, настоял, сделать обходные и ложные тропы, которые заканчивались тупиками, обрывались или загибались петлёй, возвращаясь обратно.

III

Собимысл бежал на лыжах, стараясь не шуметь. Коренастый, крепкий мужчина на удивление скользил тихо. Красивое его лицо раскраснелось от мороза и бега, густые русые усы белели от инея. Иногда он останавливался, сдвигал шапку на крупной голове, обнажая вспотевший большой лоб, осматривался, вглядывался внимательными серыми глазами, в которых отражались белизна снега, голубизна неба и мелькали тёмными чёрточками стволы и ветви.

Когда Собимысл добрался до соседей, Ждан был уже там. У него на коленях сидела четырёхлетняя девочка и укачивала полугодовалого котёнка, сынка Полосатки, которого подарила ей Благуша, и при этом теребила Ждана за рукав, и, картавя слова, просила, чтобы он спел колыбельную её пушистому «ребёнку». Юноша всячески отнекивался, стараясь не обидеть такую милую девчушку и поскорее уйти. Но та его не пускала, вцепившись в рукав и подол. Ждан торопился уйти ещё и от бесцеремонно-любопытных глаз юной матери девочки, она беззастенчиво строила глазки молодому гостю, который краснел, смущался и, оттого злился. Женщина постарше гремела посудой возле печки, готовила варево, ей помогала дочка, лет семи, а другая года на два постарше, сидела на лавке, пришивала заплатки на рубашку. Рядом с ней устроился старик, он вырезал из чурки куклу. Возле него расположился подросток лет одиннадцати и рассматривал лук Ждана, на котором тот начертал разные значки и фигуры.

Хлопнула дверь, и всех обдало свежестью и холодом.

– Здорóво соседи! – бойко бросил Собимысл, входя.

Дети вскрикнули, радуясь ещё одному гостю, и бросились к нему. Собимысл вытащил из сумы куль и подал его им.

– Вот вам лесные орешки от белки и Благуши с Ягодкой. – Затем достал небольшую берестяную кубышку, поставил её на стол. – Мирослава прислала вам поклон и мёд.

– Спаси вас боги добрые люди за помощь, – кланяясь Собимыслу и Ждану, пролепетал старик, растроганный заботой чужих людей.

– Батя, что тако долго? Я уж хотел идтить встречать, – спросил Ждан, ему наконец удалось отцепить от себя самую младшую девочку. – Иди Сладка, погрызи орешки, – подтолкнул он её к старшим детям, и подсел к старику.

– Сначала показалось – ком снега метнулся, пригляделся, беляк замер. Потом акы припустит и снова замер. Тут я разохотился. Пока одного догонял, другого заметил.

– И ты за двумя гонялся, – ухмыляясь, прошелестела молодуха, жадно рассматривая Собимысла.

– Помолчи, Желана, не встревай, – зыкнул на неё дед.

Собимысл одобрительно глянул на него, приветливо улыбнулся.

– А, се тобе Дюжен на рукавицы, – Собимысл достал из сумы сырую, недавно снятую шкурку зайца.

Старик с радостью принял подарок, глаза его увлажнились, он любил Ждана и Собысла и горевал, что его сыновья не похожи на них. Дети, с зажатыми в кулачки орехами, которые спешили запихать в рот и освободить руки, окружили деда и каждый старался дотянуться до шкуры, погладить мягкий мех.

– Где сыны, Дюжен? В лесу? – спросил Собимысл, усаживаясь отдохнуть на лавку.

– На печи, – тихо и грустно ответил старик, кивая в её сторону, оттуда доносилось слабое хранение.

– Хворают?

– Дрёма их одолела, – пояснил недовольным тоном.

– Тако, небось, ночью спать не дают, – усмехнулся Собимысл, мельком взглянул на женщин, которые горделиво подбоченились, довольные собой. Каждая из них всем своим видом будто говорила: «Вот какая я, и как хорошо со мной…», и бесстыдно пялилась и хитро улыбалась статным и красивым гостям.

Действительно невестки Дюжена были всё ещё хороши, женственные, с плавными движениями, они завораживали мужчин своими пышными формами, румяными пухленькими щёчками, их сияющие глаза смотрели откровенно и с вызовом, влажные и сочные губы приоткрытого рта манили. И неудивительно, что сыновья не могли устоять перед такими красотками, которых они однажды увидели на торгах в крупном соседнем селе. Обе девушки были сестрами. Гроздана, несмотря на свою красоту, засиделась в девках, хотя девичью невинность она потеряла давненько. В родной деревне она нравилась многих парням, но в жёны её никто брать не хотел, потому что, если молодые и неопытные не понимали, тогда им родители строго объясняли, иногда и с хлыстом в руках, что Гроздана любить одного не может, ей нравятся многие, и её не останавливал возраст или наличие семьи у мужчины, которого она облюбовала, а детей её придётся кормить и воспитывать ему, и потому не получит он родительского благословения. Женщины деревни боялись и за своих мужей, падких на подобных, и за своих детей и внуков, и за себя, зная, что Гроздана со свету сживёт своим ворчливым и скандальным характером и, что с ней по миру пойдёшь, потому что у неё зимой снега не выпросишь. Отец и мать Грозданы не знали, куда деваться от позора и опасались за Желану, которая была на шесть лет моложе сестры, но уже стала перенимать её повадки и наклонности. Родители стали чаще выезжать на торги в другие деревни и сёла и брать с собой дочек, авось кому и сбудут их, благо на них всегда засматривались.

Дюжен и его сыновья всего этого не знали. Дюжен, к тому времени овдовевший и сильно горевавшей по своей Любаве обрадовался, что сыновья захотели жениться, а потом, если боги позволят, будут у него внуки и всё это отвлечёт его от горьких мыслей, от печальных воспоминаний. А сыновья совершено осоловели от таких смачных красоток и, опасаясь, более удачливых соперников поспешили жениться. Гроздана вышла за старшего сына Дюжена Верхогляда, а от Желаны млел младший – Тугомысл. Одинаково равнодушные как к упрекам отца, так и к ворчливости и изменам жён братья были довольны, что они у них есть и больше им ничего и не надо. Дюжен не раз пожалел, что поспешил женить сыновей, но время не воротишь. Хорошо, что у него есть такие замечательные внучки и внук. У Желаны и Тугомысла несколько лет не было детей. Дюжен, а не они так просил, так молил Макошь⁸ послать им дитя, что богиня смилостивилась, и родилась малышка Сладка. Старшие её двоюродные сестры Нежа и Истома растут работящими и смышлёными на радость деду. А Ячменёк – отрада его, в нём он узнаёт себя.

– Дядя Собимысл, возьмите меня на охоту, – жалобно попросил мальчик.

– Возьми его, Собимыслюшка, при случае, – попросил дед.

– Коли метели не будет приедем к вам с Ягодкой, апосля на охоту пойдём, – пообещал он.

– Ура! – вдвойне обрадовался подросток.

– Нежа, – обратился Ждан к старшей девочке, – Не забидите Ягодку, пока мы будем в лесу рыскать?

– Не-е, дядя Ждан, – поспешила ответить та.

Собимысл и Ждан встали, собираясь уходить. У печки Гроздана встрепенулась, суетливо завозилась и крикнула вдогонку.

– Скоро варево поспеет, отведайте с нами.

Но она так произнесла эту фразу, что у гостей аппетит пропал. Они поблагодарили за предложенное угощение и поспешили выйти. Ослепительный свет зимнего дня ударил в глаза. Они с облегчением вдохнули свежего воздуха.

Мальчик попросил мать и деда разрешить ему проводить гостей.

– Ступай, Ячменёк, проводь их, – одобрил Дюжен. А мать равнодушно махнула рукой.

Дед хотел, чтобы внук чаще общался с гостями, у них ему есть чему поучиться, не то, что у непутёвых отца и дядьки.

Ячменек догнал Ждана и Собимысла и попросил передать Ягодке подвеску на кожаном шнурке. На деревянной подвеске искусно вырезан олень с ветвистыми рогами.

– Дед сработал? – спросил Ждан.

– Сам. Дед научил.

– Добре! Малец-то мастеровой! – похвалил его Собимысл, восхищаясь резьбой, улыбнулся и добавил, – Жди нас с Ягодкой. Пока же, – и повернулся к Ждану, – сынок нарубим лапника, – и, направляясь к елкам уже, сопровождавшему их мальчику, – Ячменёк, отнеси ветки в землянку, брось на пол, дух у вас поганый, заболеете. Когда эти подсохнут, ты насыпь новых.

Тот кивнул, готовый выполнить любой наказ Собимысла и Ждана, так как очень почитал их.

Отец и сын направились к дому разными дорожками, прокладывая лыжню по истинным и ложным тропам. Задумчивы и печальны их лица, им жаль детей, таких неухоженных, будто не родные матери, а равнодушные мачехи их растят, жаль старика, который и обстирывает себя сам, будто у него нет невесток, и заботиться о внучках и внуке, словно нет у них отцов. Только из-за детей и старика они приходят к ним.

Когда Ждан осенью впервые приблизился к их шалашу, дед невдалеке копал, время от времени ругая кого-то и потрясая кулаком в сторону густой и высокой травы. Потом оказалось, что там его сыновья тискали жён, не заботясь о крове на зиму. А уже холода подступали, а его сыновья рыли медленно и вяло. Жалея детей и деда, Ждан и Собимысл помогли выкопать им просторную землянку.

Дюжен не мог нарадоваться на нежданных помощников и постоянно благодарил их и богов, которые ему их послали. Иногда жаловался им на сыновей. «В кого они таки не пойму. Я и мать их покойная никогда от работы не бегали. Они же негалюбы. Проси их, грози им – акы глухие. Як бы внучков не испортили, токмо ими и живу. А сыновья и сыновки⁹ – наказанье богов, за что не ведаю. Одни ленивы, другие похотливы. Сколько им рогов наставили! Стыдно было в деревне нос из избы высунуть – отовсюду усмешки, да ухмылки, а кто и посочувствует – всё одно горько. К тому ж обе неряхи. Что в дому, что в хлеву. Ох, помру, что с ребятками станется?»

IV

Дитя Хорст превратился в юношу Ярилу. Отныне ночи короче, а дни длиннее. Наступает праздник Комоедицы¹⁰. Накануне Мирослава напекла много блинов, и они всей семьёй отправились к соседям праздновать. Ждан привязал к спине соломенную куклу Марены¹¹, которую вязала и обряжала в старые одежды Благуша.

Зная о скудных запасах соседей, взяли с собой угощение: мёд, медовуху, овсяной кисель, большой кусок вареной козлятины, блины, даже Ягодка захватила торбочки с орешками и лесными сушёными ягодками.

Резво скользят лыжи по уже посеревшему, но ещё обильному снегу. Первым идёт Ждан, за ним отец, чуть поотстав Благуша, за ней Ягодка, а Мирослава замыкает. Сквозь конусы елей, разлапистые кроны сосен и переплетение голых ветвей мелькает ярко-голубое небо, проскальзывают лучи солнца, которое, несмотря на морозец уже здорово пригревает.

По дороге Мирослава разбрасывает ячмень, чтобы сороки, в которых превратились навьи¹² поели зерно и не мешали празднику.

Вот и холм землянки.

– Заждались поди, соседушки, – кричит Собимысл и стучит в дверь.

Первыми выскочили дети. С визгом и криком бросились они к гостям. Трогают и рассматривают куклу Марены, обнимают Ягодку, льнут к женщинам. Вслед за ними вышел Дюжен, жмурясь от яркого света и покашливая.

– Хвораешь дедушка? – спросила Благуша.

– Зиму перемог, а весна зачалась тако ослабел.

Ягодка слышала от взрослых, что старик живёт в проголодь, делясь с внучатами и поспешно сняла меховые рукавицы, зачерпнула одной рукой орехи, а другой ягоды и подала старику.

– Ох, дитя, спаси боги тебя и твоих сродственников. Орешки щёлкать мне уж нечем, а ягодки пососу, авось сил и прибавится.

Показались заспанные физиономии сыновей, совсем не похожие на отца. Тот хоть и старый, лицо изборождено морщинами и обветрено, и весь седой – и волосы, и борода, и усы, и густые брови, даже из носа торчат седые волоски, но ещё на вид крепок, глаза уже слабее, чем прежде, но всё подмечают и зверя далеко заметят, натруженные руки по-прежнему мастеровые. Сыновья же напротив бледны, Верхогляд немного полноват, какой-то рыхлый, младший Тугомысл узкоплечий с впалой грудью. Серо-голубоватые их глазки скользнули по поклажам гостей и лица просияли любезными улыбками. За мужьями выскочили шустрые их жёны.

– Здорово живёте соседушки, – приветствовала молодых Мирослава. – Хозяйки берите угощение, да на стол. А первый блин комам¹³, – она взяла один блин, а остальные в берестяном цилиндрическом коробе отдала женщинам, которые взяли угощение и отнесли в землянку.

– Пора праздник вершить, – торжественно объявил Дюжен, когда невестки снова вышли из землянки.

Дюжен вытащил из небольшого шалашика соломенную кобылу. Водрузил на неё куклу Марены и несколько раз пронес мимо взрослых и детей, которые приговаривали:

Марена Свароговна, краса, русая коса.

Приди на наш двор.

Марена-Масленица, с гор покатайся,

Да в блинах поваляйся

Потом Дюжен аккуратно поставил «кобылу» с куклой, так чтобы она не упала и отправился в чащу. Все пошли вслед за ним. Зашли в густо росший подлесок и Мирослава положила на нижние ветки куста блин, приговаривая: «Поешь, поешь комушка наше угощение». И все весело хором повторили за ней.

Вернувшись к землянке, Собимысл поджёг, загодя заготовленный Ячменьком хворост, загорелся небольшой костерок. И взрослые стали восхвалять каждого из богов, не забыли и предков и всех знакомых единоверцев.

Дюжен достал из шалашика маски, протянул их собравшимся.

– Спрячьтесь под личинами от злых духов.

– И мы хари припасли, – сказал Ждан, вынимая из сумы свои.

На берестяных масках углём нарисованы свирепые и немного смешные рожи.

Надев маски, все выстроились в хоровод и запели:

"Акы на масленой неделе блины под порог летели. Комы угощенье съели, Марены уйти

велели. Уходи холодная!"

И тут Дюжен бросает в куклу снежок. За первым летит другой, третий… уже все швыряют в неё снежки пока она не падает с «кобылы». Тогда Дюжен торжественно объявляет: «Марена усопла». Собимысл и Верхогляд кладут куклу на погребальные носилки и все произносят погребальную молитву. Дети сбиваются, запинаются, но стараются за взрослыми. Малышка Сладка вообще бормочет не понятно, что. Затем куклу торжественно возлагают на костёр. Пламя быстро поглощает солому. Под треск огня Дюжен запел, а остальные подхватили:

Ты холодная Марена всему миру надоела.

Ты ушла с хмельными медами и блинами.

Отныне станет нам светло и тепло.

И все, шутя и смеясь, прыгают через костерок кроме старика и малых Ягодки и Сладки, которые широко раскрыв глазенки внимательно следят за старшими. После все без исключения стали умываться снегом, приговаривая: «Снежок, талая вода дай мне красу».

Тугомысл вынес из землянки несколько колес, сплетённых из хворостины, и все отправились на ближний холм. Оттуда на пологий склон, где среди редких толстых берёз из-под снега торчали веточки махоньких сосёнок, стали скатывать зажжённые колёса. А вслед им кричали: «С горы катись, с весной воротись».

Когда колеса скатились и сгорели, Дюжен позвал всех в землянку.

– Пора пировать, друг дружку угощать.

Хмельно пили, сытно ели. Невестки Дюжена, любительницы, теперь редкой у них, медовухи от выпитого раскраснелись, ещё больше похорошели, движения и язык их стали более раскованны до неприличия. Дюжену так и хотелось треснуть им обеим по лбам ложкой, но сдержался, чтобы не портить праздник детям и гостям. Его захмелевшие сыновья сидели довольные, горланили песни и обнимали жён, которые строили глазки Собимыслу и Ждану. Собимысл старался не смотреть на них и обращался всё к Дюжену или к его сыновьям. Он поджал под лавку ноги, чтобы избежать блудливых толчков под столом от ножек Грозданы и Желаны, которые досадили этим и Ждану, и он хотел поскорее покинуть сотрапезников. Мирослава и Благуша всё замечали, и даже Ячменёк, который насупился и стыдился за свою мать и тётку. Благуша в душе возмущалась бесстыжими шутками и намеками сестёр, блудливыми их взглядами и телодвижениями. Мирослава сидела тихо и незаметно наблюдала, она сдерживала себя, чтоб не схватить их за волосы и хорошенько стукнуть, и как ни в чём не бывало изредка говорила: «Гляньте яко детишкам весело, акы они взыгрались!» А глазами добавляла Благуше: «Потерпи дочка, ведь деток жаль» и прибавляла вслух: «Любо детяткам вместе».

Возле землянки в глиняной плошке горел священный огонь, рядом с ним на холстинах лежит пятая часть от того, что выставлено на праздничный стол. Это угощение Дедам, духам предков.

Ждан после знака отца вышел, захватив с собой суму. А через некоторое время Дюжен напомнил: «Пора будить ведающего мёдом»¹⁴. Дети закричали: «Пора! Пора!» и побежали вон из землянки, за ними и взрослые, которые подожгли головни и пошли в чащу.

Вперёд забежала Благуша. Вот она остановилась и стала разбрасывать валежник. Из снежной ямы показалась шкура. Благуша прыгнула на неё, и давай тормошить спящего. Ей удалось оторвать маленький кусок шкуры. Она поспешно выбралась из ямы и побежала.

Шкура заворочалась, поднялась и погналась за Благушей, приговаривая:

Земля спит, вода спит, деревья и травы спят.

Одна жона не спит и мне не велит.

Меня съест хотит, шкуру содрать и сушить.

Вот я её заловлю и помну.

Благуша испуганно кричит, спотыкается, падает. На неё наваливается разбуженный.

Дети замерли и притихли и, вдруг радостно закричали, завизжали. Ждан сбрасывает шкуру, вместо медвежьей он закутался в сшитые козьи, поднимает Благушу, которая его обнимает. Они любовно и нежно смотрят друг на друга. А вокруг них прыгают и резвятся дети. Все смеются, а Гроздана и Желана кисло улыбаются, потому что каждая хотела бы быть на месте Благуши.

Дюжен обнял молодую пару.

– Ох, милые мои, любо глядеть на вас… Что жа, медведя пробудили, треба игрища зачинать. Ну, юницы, – обратился он к девочкам, – покажите акы зима не пущает весну. Ячменёк, прогоним зиму.

Старик и мальчик пытались оттолкнуть девочек, которые, несмотря на слабые детские силы, стойко держались, толкались, пихались, дрались. С обеих сторон в ход шли кулаки. Но вот девочки стали выдыхаться, и деду с внуком удалось их сдвинуть с занятого места. Зима побеждена, на её место пришла весна. Дюжен вытащил из-за пазухи маленький мешочек, привязал его к стреле, взял старый свой лук и выстрелил в стройный ствол сосны. С земли не достать. Он обратился к сыновьям и гостям:

– Мужи ловкие, да умелые, то не ствол сосны, то столб небесный, и ведёт он в Ирий. Кто туда попадёт, тот усладу найдёт. Кто первый?

– Пускай зачнут хозяева, – сказал Ждан.

– Ну, Верхоглядушка, полезешь на столб?

– Не-ет тять, не осилить мне, може Тугомысл спытает?

– Не любо мне по стволам лазить. Братич¹⁵, хошь – карабкайсь.

Ячменёк замялся, он мечтал забраться, но и хотел, чтобы Ждан добрался до стрелы. Но тот уступил мальчику.

– Возьми рукавицы, они обтёрлись, мягкие. Вперёд, отрок, – подмигнул мальчику Ждан, – Ягодка ждёт.

Приободрённый Ячменёк сдерживая улыбку медленно, как бы сдерживая силы, подошёл к сосне. Привыкшие к труду руки, крепкие ноги, ловкость и сильное желание одолеть высоту двигали мальчиком всё выше и выше. И вот он, обхватив ствол ногами и правой рукой, левой тянется к стреле. Схватил и рывком вытащил из коры. Стал потихоньку сползать вниз.

Вокруг все кричали и восхваляли его ловкость и умение, взрослую степенность и сдержанность. А он, хотя и притомился, и лишь улыбался, а в душе ликовал. Ячменёк подошёл к Ягодке и отдал ей мешочек. Она развязала верёвочку, которой он был перевязан, и вытащила из него шкуру куницы. Погладила мягкий шелковистый мех. Родные Ягодки улыбались, глядя на детей. Дюжен был доволен, его любимец отличился, и подарок получили добрые люди. Верхогляд гордился сыном и радовался, что он пошёл в деда, что не такой слабосильный как он. Гроздана же напротив, она готова была поколотить сына, он отдал дорогую шкурку чужим и размышляла откуда та взялась у свёкра. «Верно подстрелил, когда несколько дней в чаще бродил. Вот старый, с осени берёг!» Тугомысл похлопывал племянника по плечу и хвалил его. Желана хоть и улыбалась, но жалела, что красивый мех не ей достался. Она вздохнула и, смеясь, крикнула:

– Эх, ручеёк бежит по камушкам, по песочку, захватыват с собой кто мил, да люб ему, – и взяла за руку Ячменька, за ними выстроились парами Ждан с Благушей, Собимысл с Мирославой, Дюжен и Ягодка, Верхогляд и Сладка, Тугомысл и Истома. Гроздана вырвала из ручейка Собимысла, Мирослава потащила за собой Ячменька, Дюжен – Нежу, и пошёл, потёк ручеёк, пока каждый не поменял с шутками и смехом пару несколько раз.

Запыхался Дюжен:

– Ох, затаскали, уморили старика, погодьте, дух переведу, – промолвил он.

Ячменёк попросил старших:

– Пойдёмте на качели.

– Пошли! Пошли! – закричали дети.

Веселой и шумной стаей поспешили к старому дубу.

Через толстый нижний сук переброшена крепкая верёвка из конопли, свитая в тугой жгут, концы её привязаны к большой и широкой доске через выбитые отверстия. Первым подбежал мальчик, подсадил Ягодку, и с криком: "Деда раскачай" вспрыгнул на доску. И Ячменёк, и его подружка при каждом взмахе доски летели в бесконечную синеву неба, приближаясь к крутым горам сияющих облаков. Дух захватывает, немного боязно и весело. Внизу мелькают улыбающиеся лица, а сёстры мальчика верещат, им тоже покачаться охота. Едва доска замедлила свой шаг, старшие девочки Нежа и Истома тут же стали карабкаться, а Ячменёк и Ягодка спрыгнув, их раскачивать. Потом покачали и самую младшую сестрёнку.

Гроздана приблизилась к Собимыслу и тихонько ему сказала: «Полюбимся хотя б на качелях».

– Не выйдет соседушка, у меня уж есть любая, – и, подойдя к жене, – Покачаемся Мирославушка.

Та смущённо улыбнулась и пошла вместе с мужем к доске, с которой Дюжен уже ссадил Сладку.

Высоко взлетали Собимысл и Мирослава, и вспоминалось им, как качались много лет назад, также поднимались и опускались сквозь широко растопыренные ветки с набухшими почками. Они были тогда молоды и радовались, что отныне будут вместе. Теперь же у них взрослый сын, который сам уже не первый год отец. Они не наскучили друг другу, души их словно срослись и желания Мирославы – это желания мужа, заботы Собимысла – это заботы жены, и по-прежнему им хорошо, когда они рядом и тоскливо, когда – врозь. Они качались и пролетали годы, их совместная жизнь, порой нелёгкая, но всегда наполненная нежностью и заботой.

Качание продолжалось долго, слабое весеннее тепло пошло на убыль, солнце опустилось за густо росшие стволы и лишь крохотные лучики просачивались сквозь них.

Не удалось покачаться ни Гроздане с Собимыслом, ни Желане с Жданом. Только для них праздник не очень сладок, хотя и пили мёд. А дети довольны и веселы, рад за них и Дюжен и гости, которые ради них и пришли. Сыновья старика хоть и утомились, зато навеселились и на прощанье соседей благодарили искренно.

На прощанье Дюжен промолвил:

– Порадовались сами, порадовали предков, кои незримы с нами. Ярило почивать спускается и нам пришла пора угомониться, – и прибавил, обращаясь к гостям. – Спаси вас боги добрые люди. Помощь нам от вас велика, – и поклонился соседям в ноги. Младшие родственники последовали его примеру.

Собимысл и вся семья в ответ с поклоном благодарили хозяев за гостеприимство и добрые слова.

Они договорились встретиться через десять дней, где ручей впадает в озеро на празднике хозяина водяных. К тому времени ледок подтает и можно будет принести жертвы ручью, озеру и водяным, которые пригонят рыб.