Kitabı oku: «Если я король, ты будешь королевой», sayfa 5

Кемп! Бастер пошёл к Кемпу, чтобы рассказать об их любви! Не миновать беды! И она, только она виновата в ней! Виновата в том, что вовремя не остановила Бастера. Виновата в том, что позволила себя полюбить. Виновата в том, что и сейчас не знает, любит ли она его, любит ли вообще кого-нибудь. Может, вовсе не умеет любить? Виновата в том, что именно сейчас, в это мгновение из-за неё ссорятся братья! Возможно… Боже мой! Возможно, даже один убьёт другого! И Шейла стремглав кинулась в дом, чтобы разнять их, встать между ними, не дать произойти беде…

Холодная ярость охватила Кемпа, когда он увидел, как возмутительно нагло, бесцеремонно, Бастер ведёт себя с его женой. А она позволяет ему это! Он спустился с третьего этажа и в коридоре столкнулся с Бастером. Бастер широко заулыбался, увидев брата, и выпалил:

– Братец, а я тебя ищу!

Кемп был обескуражен таким поворотом – может, он не так понял сцену в парке, свидетелем которой он стал, что-то не то увидел, что было на самом деле, из-за расстояния? И Кемп молча указал Бастеру на двери библиотеки…

Экчери не застал Шейлу в парке. И по дороге не встретил. Значит, они где-то разминулись. И Экчери вернулся в дом. Сначала проверил спальни супругов, потом кабинет сэра Гамильтона, затем просто начал кружить по этажам, пока не обнаружил её стоящей около дверей библиотеки. Она была напряжена и сосредоточена на том, что происходило внутри. Экчери не стал подходить. Ситуация уже вышла из-под контроля, оставалось только ждать её завершения, стать лишь пассивным участником событий. И Экчери пристроился в нише в конце коридора…

– Я всё знаю! – первое, что выпалил Бастер, когда братья зашли внутрь библиотеки.

– Что именно? – сдерживая себя, спросил Кемп, усаживаясь в кресло.

Бастер тоже, было, попытался сесть, но от возбуждения, охватившего его, не смог усидеть на месте, вскочил и начал ходить по комнате.

– Всё! Как вы познакомились, почему поженились.

– И почему?

– Вы договорились – ты ей помогаешь с матерью, бытом и так далее, она помогает тебе попасть в высшее общество.

– Допустим. И что дальше?

– Ничего у вас не получится! Шейла не раз говорила мне, как она благодарна тебе за всё, но вы не любите друг друга. Она любит меня!

– Она сама тебе об этом говорила?

– Сама! Кроме того, твоя мечта стать графом попросту не осуществима.

– Почему же?

– Потому что титул передаётся только по наследству. У детей Шейлы он будет, но дети не появляются от Святого Духа, для этого нужен мужчина из плоти и крови, – хохотнул Бастер и не смог отказать себе в удовольствии уколоть брата, – И никакие портреты этому не помогут.

– Вы настолько близки, что разговариваете на столь интимные темы?

– Настолько близки, насколько могут быть близки люди, любящие друг друга, – намекнул на интимные отношения с Шейлой Бастер.

Кемп намёк понял. Встал и отошёл к окну. Повернулся к брату спиной. В библиотеке повисло молчание. Теперь уже Бастер, ожидавший бурную реакцию со стороны брата, и немного успокоившийся, благодаря так легко протекающему разговору, уселся в кресло. Положил ногу на ногу, закурил сигару.

– Смирись с этим! Ты же ничего не теряешь. Когда вы разведётесь, наследство Шейлы всё равно достанется нашей семье. У тебя и так денег полно, а это будет моим.

– А если я не хочу разводиться? – помолчав, спросил Кемп.

– Тогда придётся разводиться по суду, – холодно припечатал Бастер.

Кемп прикрыл глаза, глубоко вдохнул и развернулся к брату. Посмотрел на него своим фирменным цепким взглядом, как будто пытался заглянуть ему глубоко-глубоко внутрь, понять – действительно ли, перед ним человек одной с ним крови, действительно ли, брат. Ничего не понял. Глухо сказал:

– Развод дело хлопотное и дорогостоящее. У тебя есть на него средства?

– У меня пока нет. Но есть у Шейлы. Это в любом случае окупится.

– Не скажи! В высшем обществе разводы не поощряются, и суд, чаще всего, принимает сторону того, кто против развода.

– У нас есть два аргумента в пользу развода, которые тяжелее тех болванок, которые выпускает чугунно-железная мануфактура Шейлы! – рассмеялся, уже чувствовавший запах победы, Бастер, – Брак-мезальянс между графиней и простолюдином. И отсутствие супружеских отношений. На этом основании даже королевских особ разводили²³. Так в чью пользу суд примет решение в вашем случае, а, братец? Шейлы, урождённой графини Беркерри, или Кемпа Гамильтона?

– Хорошо, я разведусь! – после небольшой паузы согласился Кемп, – И не буду препятствовать вашему браку. И даже в качестве подарка на свадьбу откажусь от своей доли родительского дома в Гемпшире. Чтобы у молодой семьи была крыша над головой, так сказать.

– Спасибо, братец! – с издёвкой в голосе поблагодарил Бастер, – Я не раз рассказывал Шейле какой ты благородный и великодушный человек. Только я думаю, что нам будет удобнее и логичнее жить в усадьбе.

– Прости, братец, но это не возможно! По договорённости всё движимое и недвижимое имущество графов Беркерри стало моей собственностью. Чтобы ты не рассчитывал очередной раз на суд, я дам тебе адрес адвокатской конторы «Астор и сыновья», которая представляет интересы графини Беркерри-Гамильтон. Убедись в моих словах собственными глазами.

Словно галлон холодной воды вылился на Бастера. Столь резкий переход из эйфории от ощущения себя всесильным богатым падишахом в голого короля, поверг его в шок. Он открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба, пытаясь выдавить из себя слова, но получалось нечто нечленораздельное, в предложения со смыслом никак не складывающееся.

Убедившись, что смысл сказанного дошёл до брата, Кемп произнёс не терпящим возражения тоном:

– Ты и твоя любовница должны сегодня же покинуть Беркшир. Можете отправиться прямиком в Гемпшир. Документы о разводе мой адвокат перешлёт Олистеру Астору в самые кратчайшие сроки.

– Брат, пощади! На что мы будем жить?

– Это уже меня не касается! Ты любишь её, она любит тебя, крыша над головой есть, как-нибудь разберётесь.

– Помилуй, какая любовь?! Это она в меня влюбилась, как кошка, а ты меня наказываешь. Это не справедливо!

– Вот как! Тогда у тебя есть выбор. Либо ты отправляешься со своей любовницей в Гемпшир, либо ты один возвращаешься во Францию.

– Спасибо, брат! Спасибо! – обрадовался Бастер, – Знаешь, я немного поиздержался в Париже, отдай распоряжение своему секретарю, чтобы он выдал мне денег.

Бастер пропустил тот миг, за который Кемп, стоящий в нескольких шагах от него, вдруг оказался нависающим над его креслом. Больше чем слова, сказанные старшим братом, Бастера испугал огонь, полыхающий в его глазах.

– Тебе уже тридцать. Мне было вполовину меньше, когда я начинал с дырой в кармане, с тобой, четырёхлетним, на руках и с болью в сердце от потери родителей. Но справился! А теперь – хватит! Ты не понял – отныне ты сам отвечаешь за свою жизнь, хоть в Англии, хоть во Франции.

– Брат, пожалуйста! Последний раз! Помоги! Ты не понимаешь! Я задолжал очень серьёзным людям. Меня убьют, если я не расплачусь!

– Мне! Всё! Равно! Пошёл вон из моего дома! Даю тебе один час на сборы.

– Брат, нет! Ты же мой старший брат! Помоги! Я что хочешь сделаю, только помоги! Меня убьют, понимаешь, убьют! Умоляю!

– Убирайся!

И с этими словами Кемп схватил Бастера за шиворот и потащил его, упирающегося и вымаливающего помощь и прощение, к дверям…

Шейла едва успела отскочить в сторону, когда дверь распахнулась, и Кемп вышвырнул Бастера в коридор. Она пропустила начало разговора братьев, но потом, со слов Бастера о разводе, слышала всё отчётливо. Слышала и ужасалась. Ужасалась той тонне лжи, которую лил Бастер. Ужасалась тому, что теперь думает о ней Кемп. Ужасалась тому, что после этого он сделает с ней, если не пожалел даже своего собственного брата…

Кемп заметил стоящего в отдалении Экчери и жестом приказал ему подойти. Экчери с чувством презрения обошёл, кряхтя поднимающегося с пола Бастера, и приблизился к боссу.

– Проследи, чтобы он сегодня же попал на паром во Францию, – отдал Кемп распоряжение своему секретарю.

Экчери взглянул на часы, прикинул, сколько осталось времени до вечернего парома, и кивнул. Если поторопиться, то можно успеть. Подхватил Бастера под локоть, чтобы придать ему ускорения, и с твердостью на грани сохранения приличий повёл его в его комнату…

Кемп вышел из библиотеки и обнаружил стоящую за дверью Шейлу. Она смотрела на него с ужасом. С тем же ужасом во взгляде четырёхлетней девочки, который превращал её темные глаза в черные бездонные колодцы. Кемп схватил Шейлу за руку и поволок за собой по коридору. Шёл такими широкими шагами, что Шейла едва успевала семенить за ним.

– Кемп, пожалуйста! Мне больно! Кепм, ты не так всё понял! Пожалуйста, Кемп! Всё было не так! Кемп, пожалуйста, выслушай меня! Прошу, давай поговорим!

Шейла говорила и говорила, но Кемп не слушал. За сегодня он столько всего наслушался, что у него не осталось сил сдерживать себя. Сдерживать всё то тёмное, глубинное, звериное, что поднялось снизу и душило горло, стискивало горячим обручем сердце. Из-за предательства людей, которых он считал самыми важными в своей жизни – брата и жены.

Кемп втолкнул Шейлу в свою спальню и кинул на кровать. Навис над ней, вперив дымящийся от ненависти взгляд в её испуганные глаза. Больно зарапнул по губам пуговицами рубашки, стирая поцелуй Бастера рукавом.

– Никто не смеет дотрагиваться до тебя, кроме меня!

Потом  больно ткнул пальцем ей в лоб:

– Здесь я!

В сердце:

– Здесь я!

И, ухватившись за лиф платья двумя руками, одним мощным движением разорвал его до талии. Шейла инстинктивно прикрыла руками вывалившиеся на свободу груди.

– И здесь только я, – завершил он, кладя свою ладонь между её ног.

А потом резко закинул подол платья наверх и сдёрнул с Шейлы панталоны. Она пыталась сопротивляться, но тщетно. Он грубо овладел ею, утвердив тем самым свои права мужа.

²³ – Герцогиня Маргарита (Тироль, XIVв), по прозвищу Маульташ, что значит «губастая», вошедшая в историю как самая безобразная женщина на свете, была выдана замуж за Иоганна-Генриха, сына чешского короля. Иоганн-Генрих слыл человеком неумным, жену всячески унижал и оскорблял. Маргарите это надоело, и она объявила, что не состояла с мужем в супружеских отношениях (что, видимо, было правдой), и на этом основании их брак был объявлен недействительным.

Король Генрих VIII (Англия, XVI в) так и не смог исполнить супружеский долг в первую брачную ночь со своей четвёртой женой Анной Клевской, представительнице древнего аристократического немецкого дома Ламарков, потому что ему показалось, что она не слишком соблюдает гигиену. И развёлся с ней в силу того, что супружеских отношений между ним и Анной не сложилось, всего через 7 месяцев после свадьбы.

24

Всю дорогу в карете Бастер то выл, то ныл, давя на жалость, то пытался сбежать, то оскорблял Экчери, пока последнему это не надоело, и он достал пистолет, взвёл курок и направил дуло прямо в грудь Бастера. Остановил карету, позвал кучера (он же агента-помощника), велел заткнуть пассажиру рот и связать по рукам и ногам.

Экчери мог бы успокоить Бастера, сообщив ему, что его долги уже давно погашены сэром Гамильтоном, и он может не переживать за свою жизнь, но делать этого не стал. Босс, в конце концов, его на это не уполномочивал, а Экчери чётко выполнял распоряжения начальника. Сэр Гамильтон, правда, о сопровождении Бастера до Франции тоже ничего не говорил, Экчери послал с ним агента по своему усмотрению. Но ведь он мог так широко понять распоряжение босса, что надо убедиться, что Бастер, как миленький, сойдёт на землю Франции? Мог!

Как только паром отчалил от пристани, Экчери вскочил на лошадь и галопом помчался назад. Перед его внутренним взором всё ещё стояли бешеные глаза мистера Гамильтона, стоящего в проёме дверей библиотеки, а в ушах звучали крики миссис Шейлы. Экчери очень беспокоился за них обоих.

В усадьбу Экчери вернулся глубоко за полночь. Он сразу же отправился к дверям комнаты миссис Шейлы. В спальне стояла тишина, и Экчери, поколебавшись, сунул нос внутрь. Миссис Шейлы на кровати не было. Экчери осторожно открыл внутреннюю дверь между спальнями супругов и увидел спящую хозяйку. С облегчением выдохнул. Напряжение отпустило его. Но не до конца, ведь мистера Гамильтона рядом с женой не было.

Его Экчери обнаружил в библиотеке. Сидящего в кресле в густых клубах сигаретного дыма и с полупустой бутылкой в руках. Несколько пустых бутылок уже валялось на полу. Мистер Гамильтон был в дымину пьян…

После сексуальной разрядки Кемп почувствовал эмоциональное опустошение. Окончательно пришёл в разум в туалетной комнате, когда увидел кровь на пенисе. Девственную кровь Шейлы. Бастер наврал про их интимную близость! Может, наврал и про всё остальное? А ведь Шейла кричала, что всё не так. Просила поговорить. Умоляла остановиться. А он не слушал её. Что же он натворил?!?

Кемп вернулся в спальню. Шейла лежала на краю кровати, свернувшись клубочком. То ли делала вид, что спит, то ли, действительно заснула. Кемп укрыл её одеялом и ушёл. Расположился в библиотеке. Курил одну за другой сигары и думал. Пил первое, что попадалось под руку, и думал. Курил. Думал. Пил. Думал. Курил. Пил…

Экчери кашлянул, чтобы привлечь внимание, и спросил:

– Мистер Гамильтон, с Вами всё в порядке?

– В порядке? – откликнулся Кемп, пытаясь сфокусировать взгляд на вошедшем, – Со мной всё-всё-всё в порядке! Просто и-зу-ми-тельно как в порядке! Такая месть! М-м-м! Граф Беркерри корчится в гробу! Сын человека, которого он оболгал, которого он втоптал в грязь, раздел до нитки, унизил, высмеял, он всё забрал себе! Безродный забрал себе всё! Эту усадьбу, – произнёс Кемп, обводя комнату рукой, в которой была зажата недопитая бутылка, – Акции, мануфактуры, его слуг… Даже графиню! Её особенно! Она сполна расплатилась за грехи отца!.. Он пытался отобрать, но я не отдал! Нет! Не отдал!.. Как он мог?! Он, мой брат! Родная кровь! Я же заменил ему отца! Я заботился о нём! Экчери, ты же знаешь, разве я о нём не заботился? Разве я не любил его? Почему он со мной так? Нож в спину! В сердце! Предатель!

Кемп одним махом допил содержимое бутылки, которая была у него в руке, отбросил пустышку в сторону и попытался встать в кресла. Но у него ничего не получилось. Сказал повелительно:

– Подай мне вина!

Экчери подошёл к столу, налил из графина воду и подал боссу.

– Фу, какая гадость! – поморщился Кемп и отбросил стакан в сторону, – Я велел вина!

– Мистер Гамильтон! При всём уважении, Вам надо хоть немного прийти в себя. Вы не можете просидеть здесь всю ночь. А у меня не хватит сил довести Вас до кровати, пока Вы в таком состоянии.

– Т-с-с! До кровати нельзя, понял?! Там Шейла. Я ей проти…казан… Нет, проти…показан… Короче, противен я ей! Понял?

– Простите, сэр, но я ничего не понял. Вы так много всего сказали. Граф, графиня, сын, брат. Я запутался.

– Англия не пошла тебе на пользу! Твой мозг заплыл жиром!

Экчери отнюдь не жаждал знать семейные тайны мистера Гамильтона, но тому, видимо, хотелось выговориться. Он велел секретарю подать ему воды. Отпил несколько глотков, сморщился, и остатки вылил себе на голову. Вытер ладонью лицо, встряхнулся, как пёс, и начал рассказ:

– Мой отец работал управляющим делами графа Уолисса Беркерри. Работал хорошо, честно. Это он создал чугунно-железную мануфактуру. Он советовал хозяину акции каких компаний покупать, в какие ценные бумаги вкладывать деньги. И сам в них вкладывался, из своего заработка. Экономил на семье в настоящем, чтобы создать для неё счастливое будущее. Было трудно. Голодно и холодно. Но постепенно всё стало налаживаться. Отец построил дом в Гемпшире на границе с Беркширом, чтобы можно было видеться с семьёй хотя бы по выходным…

«Так вот почему он так хотел приобрести дом в Гемпшире, – понял Экчери, – Это его родительский дом!»

…Родился Бастер, и это было счастьем. Отец начал привлекать меня к работе с бумагами, знакомил с правилами функционирования биржи, делился мечтами о создании собственной фирмы, которая накроет Англию сетью железных дорог. Я чувствовал себя взрослым. Но однажды, мне было четырнадцать, всё рухнуло. Граф Беркерри обвинил отца в воровстве. Отец пытался ему доказать свою невиновность с помощью документов, но тот и слушать ничего не хотел. Отец понадеялся на суд. Понимал, что при любом раскладе, уже больше не сможет работать у графа, да и в округе тоже, но надеялся сохранить деньги, чтобы начать всё заново в другом месте. Мой наивный, честный отец… Суд, конечно же, встал на сторону графа. Постановил взыскать с отца всё его движимое и недвижимое имущество в пользу графа Беркерри. В одночасье нам стало негде жить и не на что есть. Отец предпринял последнюю попытку воззвать к жалости и милосердию, собрал нас – маму, меня, четырёхлетнего Бастера, и мы все вместе отправились к Уолиссу Беркерри в усадьбу, чтобы уговорить его не лишать семью хотя бы крыши над головой. Но из этого ничего не вышло. Граф лишь поглумился над отцом и выгнал вон. Всё происходило на моих глазах. Я всё помню, как будто это было вчера – слова, жесты, выражения лиц, тон голоса. Ничего не забыл. И никогда не забуду. И никогда не прощу.

Кемп закрыл глаза, чтобы справиться с наплывом горьких воспоминаний, которые до сих пор отзывались болью в сердце. Экчери было неловко и очень-очень странно смотреть на сильного человека, которого он считал сродни Титанам из греческой мифологии, по лицу которого текли слёзы. Но сэр Гамильтон преодолел прилив чувств и продолжил:

– Отец не смог побороть себя, не смог пережить несправедливость, не смог смириться со своей опороченной честью. Сгорел за полгода. Спился. Мать колотилась одна, пробавляясь случайными заработками. Я больше дрался, чем помогал. Уехать куда-то далеко мы не могли, на это не было средств. А там, куда могли добраться пешком, рано или поздно узнавали о нашей истории. Мать с маленьким Бастером ещё кто-то жалел, находились добрые люди. А меня обзывали сыном вора и шпыняли… Мать ушла вслед за отцом через три месяца. Вот тогда мне пришлось взяться за ум. Я принял кардинальное решение покинуть Англию. Нанялся юнгой на пароход, отплывающий в Америку. Два месяца драил гальюны за кусок хлеба и миску баланды для себя и брата. Там, на палубе парохода поклялся вернуть отцовский дом и отомстить обидчикам. И, как видишь, сдержал обещание. Только вот расплачиваться за отца досталось той невинной маленькой девочке, какой я впервые увидел Шейлу, когда мы пришли всей семьёй в усадьбу просить, чтобы нас не выгоняли из дома. Тогда она с ужасом смотрела на своего отца, который кричал и брызгал слюной от ненависти. А сегодня также смотрела на меня. И до этого тоже… Да, отомстил! Тем, что я, сын вора, как считал граф, шантажом заставил его дочь, графиню, выйти за меня замуж. Тем, что всё, что принадлежало ей, теперь принадлежит мне. Это ли не месть? Но ведь её всё равно бы обобрали до нитки и без меня. Разве эта сытая, беззаботная жизнь в богатстве, которую я ей предоставил, хуже той, что была уготована ей судьбой? Где она может стать счастливой – среди убогих, умалишённых людей в сумасшедшем доме или среди своей ровни по происхождению и воспитанию? Я ничего не требовал взамен, кроме уважения. Я до неё пальцем не дотронулся. Хотел сначала, чтобы она ощущала себя в безопасности, чтобы исчез её затравленный взгляд, чтобы она почувствовала вкус к жизни. И чем она мне отплатила? Тем, что сблизилась с моим братом. Сблизилась настолько, что они стали любовниками… «Полюбили» друг друга, как он мне сказал. За что мне всё это? За что это двойное предательство? Подло, из-за спины. И, в то же время, на моих глазах! Не стесняясь! Не боясь ни бога, ни дьявола! На голубом глазу²⁷ предложил мне развестись и всё добровольно отдать ему. Я понимаю, что он глуп, ленив, жаден, что привык только потреблять, но что настолько подл!.. И самое страшное, что он солгал, по крайней мере, в том, что касается их близости в постели… Убедился этой ночью… Может, он соврал и во всём остальном? Что она его любит тоже соврал? Только эту ночь уже не вернуть… Как же я устал…

Кемп замолчал. Он практически протрезвел к концу рассказа. Экчери понял это, когда босс, помолчав, перешёл на свой обычный сухой деловой тон:

– Распорядись, чтобы мне принесли сюда подушку и одеяло. Ты свободен.

Экчери тоже устал. Сто двадцать две мили тряски в карете, столько же обратно галопом в седле. Но ещё сильнее устал из-за откровений сэра Гамильтона. Уже в дверях Экчери остановил голос босса:

– Ты успел отправить Бастера вечерним паромом?

– Да, мистер Гамильтон.

– Не теряй его из виду во Франции.

– С ним на пароме находится один из моих агентов. Он будет следить за мистером Бастером до особого распоряжения.

Кемп удовлетворённо кивнул. Побарабанил пальцами по подлокотнику кресла. И отдал ещё одно распоряжение:

– Пришли ко мне утром Трикстера Смита. В десять.

Экчери поклонился и вышел. Интерес босса к давно отработанному материалу, коим являлся бывший вороватый управляющий семьи Беркерри, заставил его удивиться. Но не это взволновало Экчери больше всего. Мистер Гамильтон настолько раскрылся перед ним сегодня, что это вряд ли может остаться без последствий. Такая степень откровенности возможна между родственниками или друзьями, но не допустима между начальником и подчинённым. Определённо, и это Экчери понимал, в его судьбе что-то должно будет измениться. И в самое ближайшее время.

²⁷ – выражение означает: сказать что-то бесхитростно и честно, как будто у тебя глаза младенца или ангела, а на самом деле имея в виду свои планы, притворяться незнающим, наивным. Связано оно с тем, что подавляющее большинство новорожденных имеют голубые глаза, а ведь младенцам ложь недоступна. И именно это легло в основу образа честного человека – ясные голубые глаза младенца, не способного врать, интриговать, лицемерить. Именно поэтому с древних времён при изображении ангелов небесных также предписывалось изображать им голубые глаза.

25

Шейла проснулась всё в том же разорванном платье, не на своей кровати, в спальне мужа. Да она, практически, и не спала. Уплывала в тревожную дремоту и тут же просыпалась от каждого шороха, мнимого или настоящего. Всё боялась, что Кемп вернётся и опять набросится на неё. Между ногами щипало, но она опасалась уйти из его спальни ночью, чтобы не разозлить мужа своим отсутствием ещё больше. Решилась только утром, когда темнота ночи за окнами сменилась серыми сумерками.

Идти было… нельзя сказать, чтобы больно, но не удобно. Глядя на грязно-коричневый цвет, в который окрасилась вода, когда она смывала корку, в которую слиплись волосы в промежности, Шейла грустно подумала: «Вот я и стала женщиной»

Позавтракала Шейла в своей комнате. Выйти из неё не решилась, чувствуя только здесь себя в безопасности. Ни книги, ни рукоделие не могли отвлечь Шейлу от тревожных мыслей. Что же будет с ней в будущем? А что будет с мамой? Как же быстро она привыкла, что ей не надо ни о чём переживать, что во всём можно положиться на Кемпа, и теперь чувствовала растерянность. Брак с Бастером, судя по тому, что его выгнали из усадьбы, ей не грозит, но означает ли это отсутствие угрозы развода? Шейла не была в этом уверена. Развод на основании её измены – это позор, от которого ей не отмыться за всю жизнь. И титул графини тут не поможет. Как же ей убедить Кемпа, что она ему не изменяла, если он не хочет её выслушать? Заметил ли он, понял ли, что ночью лишил её девственности? Кому он поверит, что она не любит Бастера – брату или ей?

Шейла не осуждала Кемпа за вчерашнее. Какой бы мужчина не взбесился, узнав об измене жены? Даже, как ни странно, грубое поведение мужа, сказанные им слова, вселяли в Шейлу толику надежды, что он не собирается с ней разводиться. Никаких других путей, чтобы в этом удостовериться, кроме доверительного, спокойного разговора Шейла не видела. Но как его начать не знала. Только представив перед собой холодное лицо Кемпа, у неё от страха начинали дрожать колени.

Деловая часть утра мистера Гамильтона началась со встречи с Трикстером Смитом. Экчери был немало удивлён теме разговора – босс поручил… вернее, предложил тому заняться организацией бизнеса во Франции. Любого. На его усмотрение. И даже выделял Смиту определённую сумму ежемесячного содержания на год, по прошествии которого тот должен будет представить план, а мистер Гамильтон, в случае удовлетворённости планом, обязался выделить необходимую сумму денег для его реализации.

Кто бы Экчери такое предложил, так он был бы счастлив без меры! Вот только условия, при которых может осуществиться столь щедрое предложение, заставили Экчери задуматься: обязательность связки Трикстера Смита с Бастером Гамильтоном и обязательство обоих не появляться в Англии.

У Смита никаких колебаний предложение мистера Гамильтона не вызвало, и он поспешил согласиться. В Англии его бизнес под жёстким контролем мистера Гамильтона едва теплился, а в другой стране он будет предоставлен самому себе, сможет ого-го как развернуться. С деньгами в кармане, без оглядки на семью, которая останется в Англии, и с партнёром, младшим партнёром, надо сказать, фактически подчинённым, во всяком случае, без права голоса, который знает язык и местные законы. (Кемп охарактеризовал Бастера студентом юридического факультета Университета Сорбонна. То, что он там «учится» уже 10 лет, благоразумно не сказал).

Как только Смит ушёл, босс сказал Экчери:

– После того, как они познакомятся, сними наблюдение за Бастером.

– Установить за Смитом? – уточнил Экчери, что делал чрезвычайно редко.

– Нет!

Экчери удивился. Очень удивился. Были моменты, когда он не понимал действий начальника, как, например, это было с его повышенной заинтересованностью в покупке дома в Гемпшире. Но это было из-за отсутствия владения всей информацией, не позволяющей увидеть картину целиком. Но здесь Экчери знал всё и о Бастере, и о Трикстере Смите. Первый был подлецом и пиявкой, а также глупцом и самовлюблённым эгоистом. Экчери, конечно, ни за что не высказался бы так о брате босса вслух, но про себя думал о нём даже в более резких выражениях. Второй был умён, сообразителен, жаден, с полным отсутствием совести и чести. Одним словом, ещё тот пройдоха. И этакую парочку проходимцев мистер Гамильтон обязуется содержать целый год, потом выдать большую сумму денег, и всё это при полном отсутствии контроля?!? Нет! Экчери решительно не понимал своего босса. Но… задавать вопросы, просить объяснений было не принято, и он не произнёс ни слова.

Кемп ждал от своих подчинённых беспрекословного выполнения порученных им заданий, даже если они не понимали его решений. Главное, чтобы слушались с полуслова, а не рассуждали. Но в этот раз сделал исключение. Экчери сглотнул свои вопросы, но они так явственно промелькнули на его лице, что Кемп ответил:

– Достаточно, чтобы Смит думал, что за ним следят. Кроме того, он слишком жаден, чтобы упускать деньги, обещанные ему, и решит соскочить с крючка, только когда получит крупную сумму для организации бизнеса. Тогда же он, скорее всего, бросит Бастера. Есть, всё же, небольшая вероятность, что они поладят и останутся вместе. Это всё, что я могу сделать для Бастера… Хотя бы ещё год безбедной жизни… Каким бы он ни был, он – мой брат… Но дальше – сам.

Экчери был потрясён. За годы его работы на сэра Гамильтона, тот ни разу ни перед кем не оправдывался в своих действиях. До сегодняшнего дня. Перед ним, Экчери, его секретарём!

Сюрпризы на этом не закончились. Мистер Гамильтон протянул Экчери папку с бумагами. Экчери решил, что это что-то, связанное с Бастером, но там оказались совершенно другие документы. Сверху лежала Доверенность на его, Экчери Хонеста²⁴, имя на продажу всего недвижимого имущества в США, принадлежащего Доверителю – мистеру Кемпу Гамильтону, с длинным перечнем этого самого имущества. Далее была ещё одна Доверенность на управление всеми активами мистера Кемпа Гамильтона, зарегистрированными в США, с соответствующим списком, и тоже на имя Экчери. Последним в папке находился Договор купли-продажи акций компании «Trainment», где Продавцом выступал мистер Кемп Гамильтон, а Покупателем Экчери Хонест. Экчери несколько раз подступался к чтению Договора, но дальше первой страницы сдвинуться не мог. Во-первых, продажная цена акций была указана гораздо ниже рыночной стоимости. А, во-вторых, количество продаваемых акций переводило Экчери, в итоге, из подчинённых мистера Гамильтона в его партнёры.

Видя, в какой растерянности пребывает его секретарь, Кемп мягко произнёс:

– Изучи внимательно эти документы. На досуге. Я очень хочу, чтобы ты согласился. Но не тороплю тебя. Документы были готовы ещё до нашего отъезда в Англию. Ждали твоего согласия год, подождут ещё.

– Мистер Гамильтон! Такая ответственность… Такое доверие. Я всё сделаю, что в моих силах, чтобы его оправдать… Но цена акций явно занижена… Я не понимаю…

Кемп поднял руку в знак молчания и сказал:

– «Trainment» – моё любимое детище, воплощение в жизнь отцовской мечты. Я хочу, чтобы ты уделил компании особое внимание. Мы потом подробно обсудим с тобой каждый документ, а сейчас подумай над тем, кого ты можешь порекомендовать мне в качестве помощника после себя.

– Хорошо, мистер Гамильтон. Спасибо, мистер Гамильтон!

Экчери ушёл, а Кемп подошёл к окну и долго смотрел на парк. Нельзя сказать, чтобы его взгляду открывалась уж очень красивая картина – конец февраля, голые, черные деревья, раскисшая от зимних дождей земля. Но, по крайней мере, сегодня не было пасмурно, сквозь белёсую облачность даже пробивались лучи солнца.

Кемп думал об Экчери. Он любил этого молодого человека и гордился им, как если бы он был его сыном или братом. Но высказать это не мог, потому что Экчери, к сожалению, не был ни тем, ни другим. Поэтому Кемп поступил так, как было правильно по его разумению – сделал своим партнёром, поднял Экчери до своего уровня, уравнял их.

В парке появилась женская фигура. Шейла. Ещё один человек, женщина, жена, которую Кемп любил. Когда это произошло и почему, сказать это он бы затруднился. Может быть, когда она дремала на его плече во время долгой дороги в «Убежище Хеллингли», а он откладывал бумаги в сторону, чтобы не разбудить её шуршанием? Может быть, когда видел, как оживляется её лицо от улыбки во время разговора со служанками, с Экчери, потом с Бастером? Но никак не с ним. Может быть, ещё раньше, когда они разговаривали в Гемпшире? Тогда он убедился в отсутствии коварства, которое приписывало ей его воображение, проникся сочувствием к её положению. Наверное, да, тогда! Ведь он мог ограничиться покупкой дома и оставить её на произвол судьбы, но не сделал этого. А, может, задолго до того? Когда впервые увидел её маленькой девочкой и уже тогда захотел сделать всё что угодно, лишь бы ужас, плескавшийся в её глазах, исчез. А вместо этого… Вместо этого ещё и ещё заставлял её испытывать этот животный ужас.