Kitabı oku: «Про Петю и косточку», sayfa 4

Больница для дедушки

Тот же четверг, конечная остановка троллейбуса №2 города К. 14:21.

Справа виднелся парк, и Пете очень захотелось пойти в его сторону. Но мама сказала, что им некогда, и они зашагали по уложенной плиткой дорожке куда-то вниз.

Петя только вчера научился ходить, поэтому делать это было довольно непривычно и даже сложно. Но ему так нравилось, что он теперь, совсем как взрослый, ходит на двух ногах, что он старательно терпел боль и напряжение в ногах. К тому же через некоторое время после такого терпения идти становилось намного легче.

Просто шагать рядом с мамой было скучновато, поэтому Петя внимательно рассматривал все по сторонам.

Например, когда Петя посмотрел налево, то увидел, что там стоят маршрутки. Наверное, здесь располагалась конечная остановка.

Затем они прошли мимо большой черной машины с блестящими колесами в форме звезд. Внутри одного из колес виднелось что-то красное. За рулем сидела очень-очень красивая блондинка с волнистыми волосами. Петя подумал, что эта тетя очень красивая, но его мама все равно красивее, чем она.

Петя посмотрел на другую сторону улицы: там стояли мусорные баки и какой-то старенький зеленый домик, совсем не такой большой, в котором живут они. И сделан он был вроде бы из досок, а дом, где была их квартира, был сделан из кирпича.

Еще через несколько минут они перешли дорогу и оказались около какого-то заборчика.

Петя видел, как полная и грузная женщина слева копалась в машине, помогая старенькому дедушке вылезти. Еще у него была палочка, и он опирался на нее, чтобы встать.

Сначала они хотели зайти в здание прямо в центральный красивый вход, но оказалось, что это вход в поликлинику, а не в больницу, поэтому они спустились по ступенькам слева. Пете было очень весело цепляться руками за перила и спускаться по ступеням самому. Лена пыталась помочь, чтобы они шли побыстрее, но Петя сказал: «Я сам», и ей пришлось ждать, пока он спустится.

Наконец, они зашли в здание больницы, поднялись на третий этаж и оказались в коридоре перед дверью терапевтического отделения. Лена позвонила в звонок. Прошло несколько минут, ничего не происходило. «Наверно, дома никого нет», – подумал Петя. Лена позвонила еще раз, прислушиваясь, работает ли звонок: он исправно издавал дребезжащий звук внутри отделения, но никто не приходил. Лена подождала еще три минуты и нажала на кнопку звонка в третий раз. Не успела она отдернуть палец, как дверь открылась, и в проеме показалась женщина в белом халате, молодая и мощная, про таких говорят «кровь с молоком»:

– Женщина! Вы думаете, нам тут не слышно этот звонок?!! Или если побольше трезвонить, к вам быстрей подойдут?! Нам тут есть чем заняться, вообще-то!!

Реакция этой, по всей видимости, медсестры была в целом довольно резкой и недружелюбной, но Лена все же решила, что она в чем-то права, поэтому тихо и спокойно ответила:

– Извините, пожалуйста. Я не хотела вас тревожить или доставлять вам неприятности. У меня тут папу положили, кажется, с инфарктом. Я пришла узнать, что с ним, нужно ли что-то принести.

Медсестра увидела, что эта молодая худощавая посетительница с ребенком вполне признает ее право быть хозяйкой положения:

– В другой раз будете знать, как вести себя в стенах медицинского учреждения! Фамилия пациента?

– Кузнецов.

– Сейчас посмотрю, в какой он палате. Вы пока стойте здесь. И бахилы наденьте!

Медсестра удалилась обратно в отделение. Лена виновато улыбнулась Пете, как бы извиняясь за свою покорность. Ей на самом деле не понравился напористый тон этой медсестры, и в глубине души хотелось бы поставить ее на место, проявить твердость характера, но сложно проявить то, чего у тебя никогда не было.

Пока они надевали бахилы, вернулась медсестра и впустила их в отделение, сказав, что пациент Кузнецов находится в пятой палате.

– Если хотите у врачей что-нибудь спросить – они в ординаторской, это в конце коридора, – добавила она напоследок, скрываясь в дверях с надписью «Для персонала».

Лена проследовала мимо первой, второй и третьей палат, справа от нее остался сестринский пост. После холла с диванчиком и стареньким телевизором была процедурная. Слева виднелась четвертая палата. «Значит, следующая наша», – подумала Лена. Она очень разволновалась от неизвестности того, что увидит. Ей представлялось, что там лежит ее папа, неподвижно, под гнетом капельниц, и даже не реагирует на то, как она заходит в дверь. Или рисовалась картина, как он лежит и жалобно хрипит из последних сил, и никто не может ему помочь. Или она думала, что там такая палата, где лежат штук двадцать пациентов, и они все умирают, и никто даже не заходит туда, потому что это не имеет смысла.

Порядком разволновавшись в предвкушении открывания двери пятой палаты, Лена и не заметила, как отпустила ручку Пети. А тот и сам потянул свою руку из маминой ладони, потому что захотел поближе посмотреть, что это там лежит на тумбе, на которой стоит телевизор. Это было что-то желтое, вроде бы пластмассовое.

«Игрушка», – подумал Петя и не ошибся. Это был желтый утенок, с которым можно плавать в ванной. Петя взял его в руки и стал внимательно изучать, ему захотелось попробовать его на зуб. Он всегда так делал, когда видел что-то новое. По тому, прокусывался предмет или нет, можно было понять, насколько он твердый.

– Малыш, привет! Не нужно брать эту игрушку в рот, вдруг она грязная, – сказала постовая медсестра, до той поры наблюдавшая за действиями маленького мальчика, не вмешиваясь.

Петя застыл, немного не донеся игрушку до своего рта, и посмотрел в сторону говорившей тети. Она показалась ему доброй и милой, поэтому он улыбнулся и протянул ей утенка. В это время из комнаты для персонала вышла другая, уже знакомая Пете медсестра, быстро оценила ситуацию и громко сказала:

– Ну и мамаша, за ребенком уследить не может!

Лена стояла в коридоре так, что не видела за углом Петю, но видела эту неприятную медсестру. Ей стало очень не по себе от ее фразы, но зато она поняла, что Петя где-то рядом с диванчиком в холле.

– Галя, ну что ты такая грубая! – вступилась за посетителей медсестра, которая понравилась ребенку.

– А тебе, Вера, лишь бы с ребенком посюсюкаться. Что, не понимаешь, что он тут сейчас заразы какой-нибудь нахватается, а нам потом отвечать?!

Вера смутилась, не зная, что ответить, а Галя продолжила свое нападение:

– Тебя здесь на посту зачем поставили? Почему ты не доглядела?! Работаешь второй год, а ума все не прибавится. Вот я все старшей расскажу, будет тебе!

Вера замолчала и ретировалась обратно за свой пост, смиренно ожидая, реализует Галя свою угрозу или нет.

Лена подозвала Петю. Как ни странно, напряженная обстановка, сложившаяся в коридоре, придала ей решимости пройти побыстрее в пятую палату. «По-крайней мере, атмосфера там точно не может быть такой же бессмысленно грубой», – подумала она.

Галя посмотрела на пугливо выглядывающую из-за стойки медицинского поста Веру, взглянула на идущих к палате женщину с ребенком и успокоилась. Все было именно так, как она и хотела: все делают то, что должно, и никто не оспаривает ее авторитет. Поэтому она решила не тратить время на кляузы старшей медсестре и неторопливо пошла заниматься своей работой.

Лена с Петей наконец открыли дверь в палату к Василию Степановичу.

Палата была не очень большой – в ней стояло четыре кровати, три из которых были заняты. Василий Степанович полулежал на своей койке, читая детектив Марининой. Увидев дочь, он повернулся к ней и сказал:

– Доча, ну ты представляешь, оказывается, интересно пишет она! А я думал, это какая-то бабская чушь. А там такое происходит! Такой водоворот событий закрутился, и Каменская-то эта так здорово все расследует!

– Ладно, пап, я потом посмотрю, что за детектив. Ты лучше про себя расскажи.

– Эх, я-то ведь не знал, что в больницу ложусь, не взял ничего с собой почитать. Все как-то неожиданно так получилось. Хорошо, тезка, Василий Петрович, выручил – книжицу дал, а то ведь это тоска смертная – просто лежать.

Василий Степанович говорил медленно, с чувством, с толком, с расстановкой. Впрочем, как и всегда. Его слова про тоску смертную заставили Лену вздрогнуть и вспомнить, как всего лишь около часа назад она представляла себе, что он может умереть. Сейчас его речь была очень живая и полностью опровергала ее фантазии. Было очевидно, что он совершенно не собирается умирать.

– Папа, папочка, родной мой! – не в силах сдерживать эмоции, она бросилась обнимать его. – Как же я испугалась!

– Ну ладно тебе, доча, ну хватит, с кем ни бывает, приболел немного, – успокаивал ее папа.

Петя наблюдал это и радовался. Он понял, что его дед ничего хитрого не придумал, он просто заболел. Он заключил в своем маленьком сознании, что иногда люди болеют дома, а иногда – в больнице. И еще он понял, что вся тревожность его мамы волшебным образом куда-то исчезла, и что это волшебство каким-то образом делает его дедушка.

Василий Степанович рассказал дочери, что он пришел, как обычно, на ежемесячный прием к своему терапевту, Софье Николаевне, но в этот раз все пошло как-то не так.

– Честно говоря, – сказал он, – я еще с утра себя неважно чувствовал, да думал, может, погода меняется, не стал никому говорить.

– Папа, папа, ну что же ты такой беспечный! – вздохнула в ответ Лена.

– Ну так и прием по плану, я и думаю, чего говорить, беспокоить вас, доктору и расскажу. Правда, потом все хуже стало, в груди чего-то заболело, еле дошел до поликлиники. А уж когда поднялся на второй этаж, чувствую – все! Не могу больше идти, да и боль стала такая нестерпимая. Вроде и не то чтобы осколок в меня попал, как на войне, нет, другая боль, эта какая-то ноющая, что ли. Но очень уж сильная была.

– И что же дальше было, папа, не отвлекайся! – Лене хотелось узнать все, что происходило сегодня с ее отцом.

– Ну а дальше я прямо сполз на скамеечку, сижу, дышу кое-как. Медсестричка шла мимо, да и заметила, что мне плохо. Туда-сюда, врача позвала, ЭКГ сделали, оказалось – инфаркт. Ну и положили меня.

– Быстро как этот инфаркт развивается! – удивилась Лена.

– Да, доча, представляешь себе, раз – и все! – с облегчением согласился Василий Степанович.

Он не стал говорить, что болело у него в груди слева уже несколько дней, что он крепился и не хотел никого беспокоить, и что прием у него был назначен по плану только на следующий понедельник, а сегодня он пошел именно из-за этой боли. Ему было стыдно, что он, такой значимый для своей семьи человек, такой важный образец для подражания, из-за юношеской бравады и беспечности пропустил у себя серьезное заболевание.

«Ну уж нет, – думал он, – кому-кому, а дочери бы я точно в таком не признался, стыдно мне, старому дураку!»

Лена ничего не понимала в медицине, поэтому с легкостью приняла озвученную информацию, как верную.

Они еще немного поговорили, Василий Степанович передал ей список того, что необходимо в период нахождения в больнице, а в конце добавил:

– Да, и купи шоколадку, нужно Гале отдать.

– Гале? – удивилась Лена. – Это не той ли наглой медсестре с замашками продавщицы в советском магазине?

– Ну такая деваха дородная, статная, розовощекая.

– Да, похоже, что она и есть. Неприятная она какая-то, грубая.

– Да ну что ты, это просто у нее характер строгий, а так Галочка – золото! Знала бы ты, как у нее все четко, она сразу мне и палату подготовила, и капельницу сделала. Как только все успевает! Красота!

– Ну да, молодец получается, – с трудом переваривала папины впечатления Лена.

– Эх, будь я помоложе да посвободнее, мы бы с ней погуляли!

– Ладно, пап, не смеши меня! – Лена поняла, что с папиным желанием жить все очень хорошо.

– Да уж, вот бы снова стать хоть на денек молодым и красивым! – помечтал Василий Степанович. – Ну так ты про шоколадку не забудь! Тут без Галки бардак был бы. А эта дурында молодая, Вера, кажется, ее зовут, вообще витает постоянно где-то в облаках, то не успеет, это не успеет. Ну ничего, Галина ей жару задаст!

– Ладно, пап, я поняла, ты мне лучше скажи, что твоему врачу нужно?

– В каком смысле? – не понял Василий Степанович.

– В прямом, с утра ведь позвонили и сказали, что нужно приходить в больницу, поговорить с врачами. Вот я и прибежала побыстрее.

– А-а-а! – облегченно протянул Ленин папа. – Ну все понятно.

– Что понятно-то, пап?

– Да это у меня тут одежды кое-какой нехватка, носков там всяких. Вот Галочка с утра и позвонила, чтобы кто-то пришел. А к врачу идти не нужно.

– Боже мой! Ну как так можно пугать-то!! – с укором посмотрела на отца Лена. – Мы-то с мамой подумали, что нужно срочно лекарств купить или за операцию заплатить, ну мало ли что!

– Да нет, доча, ты не переживай, это, наверное, эта старая ключница, мама твоя, напутала все. У страха глаза велики, а она всегда такой пугливой была, чуть что.

– Папа, папочка, как же я рада, что с тобой все хорошо! – и Лена, не выдержав, прижалась к отцу и обняла его.

– Ну что ты, все хорошо, я помирать пока не собираюсь, – погладив волосы Лены, сказал Василий Степанович.

Петя наблюдал их диалог и думал, что когда рядом с его мамой находится ее папа, она чувствует себя намного спокойнее. На какое-то мгновение он даже позавидовал ей.

Составив список необходимых вещей, Лена попрощалась с папой и вместе с Петей пошла в сторону выхода из больницы.

Обратно они выходили уже через другой вход, через шлагбаум. Выйдя с территории больницы, они пошли по какой-то улице вверх. Петя понял, что они идут неправильно, не так, как шли сюда, и показал ручонкой налево: «Туда», но мама сказала, что лучше знает. Она выглядела какой-то потерянной, Петя решил не спорить, и они пошли вверх по этой улице.

Удивительно, но эта улица была очень похожа на ту, по которой они шли в больницу – также с этой стороны стояли маршрутки, а на противоположной были мусорные баки. Но, несмотря на схожесть, Петя был уверен, что это не та улица, и снова показал, что нужно повернуть налево. Мама не послушала Петю и продолжала упрямо тянуть их вперед. Она явно была чем-то встревожена.

Когда они прошли еще сто метров, Лена наконец поняла, что они вышли не туда, откуда заходили. «Боже мой, это же насколько я, получается, взволнована, что даже теряюсь на улице», – подумала она.

Наконец, дойдя до следующего перекрестка, Лена сориентировалась, и они зашагали по направлению к конечной троллейбуса, который увезет их домой.

Петя продолжал разглядывать все, что их окружало. Увидев на той стороне улицы значок аптеки, Петя сказал: «А», потом, увидев, что мама ничего не поняла, еще раз: «А!». Но мама решила, что он хочет есть или еще что-то, и сказала: «Терпи до дома». Ее состояние было каким-то взвинченным, поэтому она добавила: «Надоел уже!» Она не поняла, что ее ответ был слишком эмоциональным для попытки ребенка что-то ей сказать. А вот Петя очень четко почувствовал себя непонятым и лишенным опоры. Ему показалось, что он вдруг стал очень легким, таким легким, что ему даже стало страшно, что его сейчас унесет порывом ветра куда-то в небо. Он на всякий случай внимательно посмотрел на свои ножки, не собираются ли они оторваться от дороги, но все было как обычно: ноги шагали, опираясь о плитку, и он двигался вперед вместе с мамой. Сосредоточившись на этом наблюдении, он и не заметил, как они дошагали до входа в троллейбус.

Беспокойство Лены

Все тот же четверг, после обеда.

Они с Петей вернулись домой, дождались Викторию Ивановну с работы, Лена пересказала ей папин рассказ. Виктория Ивановна одновременно чистила картошку для ужина и причитала: «Ну какой же он беспечный! Ну мог бы ведь вызвать „скорую“. Вот вечно с ним так – не думает, что другие за него переживают. У него, видите ли, инфаркт, а мы тут волнуйся за него, беспокойся! Так он и нас до инфаркта своими болезнями доведет! Я уж тут представила, что он там помирать собрался, а он там сидит бодрый, здоровенький, шоколадки для медсестер просит. Небось еще и приударить за ними собрался!»

– Мам, ну что ты сразу так. Ну это же нужно, чтобы ухаживали там получше. – Лена, естественно, не стала пересказывать папины впечатления от Гали.

– Знаю я его, старого кобеля! Все они мужики такие, черт бы его побрал!

– Все, мам, прекрати! У тебя у самой одна песня вечно. Он болеет, инфаркт, между прочим. Не хочу слышать, как ты тут истеришь.

– Ну вот, приехали! Я тут еще и истерю!! Точно до инфаркта меня с инсультом доведете. Вот увидите тогда, как мне плохо! Вот поплачете тогда на моей могилке!

Лена сталкивалась с такой реакцией матери уже далеко не в первый раз и хорошо знала, что продолжать диалог с ней абсолютно бесполезно. Поэтому она встала и вышла с кухни в комнату, под аккомпанемент обещаний Виктории Ивановны показать им, как они ее до чего-нибудь доведут.

В комнате был Петя, который тщательно раскладывал деревянные фигурки различной формы по предназначенным для них местам в заготовке. Увидев маму, он обрадовался, что она с ним поиграет, и протянул ей треугольник. Лена поняла, чего он хочет, но ей совсем не хотелось с ним играть. Поэтому она сказала:

– Да, это треугольник, ну-ка найди, куда его положить. А мама пока полежит, она устала.

«Мама устала опять», – грустно подумал Петя, но не стал долго переживать по этому поводу и быстро переключился обратно на игрушки. Он знал, что с мамой такое бывает, и ничего с этим не поделаешь.

Лена лежала, смотрела в потолок и думала: «Ну почему же мне так нелегко в жизни! Ну я же так стараюсь! А сейчас лежу, как развалина, и мне плохо. Еще это непонятное напряжение во всем теле». «Ну конечно, – мысленно ответила она сама себе, – у тебя папа сильно заболел, от этого ведь даже умереть можно. А мама в этих ситуациях становится невыносимой, и эта ее реакция сваливается на тебя дополнительной нагрузкой».

«Да, но нормальных матерей ведь не раздражают собственные дети?» – вкрадчиво закралась обвиняющая мысль. «А меня он и не раздражает!» – поспешила ответить самой себе Лена и вдруг поняла, что врет. Конечно, он ее раздражал. Непонятно, чем, он ведь был таким хорошим малышом, таким умным и старательным. Но кроме этого он постоянно хотел от нее внимания, она все время должна была что-то делать с ним или для него. «Ну хоть бы один денек от этого отдохнуть!» – подумала она и тут же с ужасом сама себе запретила так думать. «Я – ужасная мать!» – подступили слезы.

«Вот был бы Леша рядом, он бы помог и мне, и ему, и всем нам, – подумала Лена. – Ну правда, у ребенка ведь должно быть два родителя, и нагрузка должна доставаться обоим, а не мне одной». «А эта тварь там на раскопках развлекается вместо того, чтобы ребенка воспитывать», – снова возникла едкая оппозиционная мысль в Лениной голове.

«Не смей так думать! – резко возразила Лена самой себе. – Он там работает, деньги для нас зарабатывает. Ты знала, за кого выходишь замуж, это – его страсть, быть археологом. Так что не смей так о нем думать! Ты сама должна лучше стараться. Другие вон воспитывают детей и не жалуются!»

Лена убедила себя, что сама должна больше вкладывать энергии в ребенка, но так и не встала с кровати, чтобы поиграть с Петей, а продолжила лежать и смотреть в потолок.

Это ведь разные вещи – убедить себя действовать иначе и реализовать это свое убеждение. Это было похоже на желание бросить курить, когда человек говорит себе: «Да, я понял, мне нужно бросить», но затем все равно не бросает. Видимо, не на все наши правильные желания у нас вовремя находятся силы.

Так или иначе, этот вечер прошел, они втроем поели жареной картошки, мама перестала истерить, а Лена даже смогла сама уложить Петю спать. Все вроде было хорошо, но в квартире сохранялась атмосфера тревожного ожидания. Виктория Ивановна боялась услышать новости об ухудшении состояния Василия Степановича, а Лена думала, как было бы хорошо, чтобы Леша поскорее вернулся из командировки.

Лена решила, что нужно поговорить с мужем по телефону: «Пусть хотя бы так, на расстоянии, вселит в меня уверенность в том, что все будет хорошо». Она напрягла память и вспомнила, что очередной телефонный разговор у них должен состояться уже совсем скоро, буквально через день. «Что ж, ждать осталось так мало, мне уже семнадцать лет, – напелась ей строчка из какой-то песни, когда она уже почти засыпала. – Или нет, там как-то по-другому было, наверное, «жить» вместо «ждать». И с этими попытками вспомнить песню Лена наконец заснула.

А в это время в Киргизии

Тот же четверг, 06:00, Киргизская степь.

Петр Вениаминович проснулся в своей палатке. Ему было пятьдесят шесть лет, и он обладал удивительной способностью – просыпаться ровно в то время, в какое он накануне задумал проснуться. Он считал, что это потому, что его внутренние часы работают лучше, чем у других людей. Причину возникновения в его организме такого свойства он видел в своих занятиях спортом в детском и юношеском возрасте. Тогда, почти пятьдесят лет назад, он ходил на секцию баскетбола в родной Москве. В неделю у него было не менее пяти тренировок, обычно три или больше в будние дни и обязательно в выходные – и в субботу, и в воскресенье. А в летнее время, когда дети были свободны от школьных уроков, его тренер иногда умудрялся тренировать их дважды за день на выходных. Следствием такого напряженного и регулярного графика была необходимость часто вставать рано утром, и если с понедельника по пятницу и другие домочадцы тоже поднимались спозаранку, то в субботу и в воскресенье часто Петр был одинок в этом. Пару раз он забывал завести будильник, но с удивлением обнаруживал, что все равно просыпался примерно в то же время, в которое тот должен был прозвенеть.

А когда сломался старый будильник и родители купили ему новый, с противным резким звонком, Петр Вениаминович стал просыпаться за пять минут до его звонка, так что как раз успевал выключить его, не дожидаясь раздражающего звука.

Теперь это свойство было не очень востребовано, ведь в археологической экспедиции у него были с собой надежные часы с будильником, но ему нравилось иногда не заводить его, а просто сказать себе перед сном: «Завтра встаем в шесть», и проснуться ровно в загаданное время, как этим утром.

В обязанности руководителя экспедиции входила проверка готовности лагеря к новому рабочему дню, поэтому он не мешкая оделся, вылез из палатки и пошел разжигать костер, чтобы можно было приготовить завтрак. Он прошел мимо палаток Ани, Ирины и Сергея, думая: «Небось опять надеются подрыхнуть подольше, черти! Ну да ладно, пока дров накидаю, пусть еще минут пятнадцать поспят».

Он проходил ближайшую к костру палатку Алексея, когда оттуда послышался пиликающий звук. Петр Вениаминович продолжил движение, дошел до костровища и уже собирался взяться за топор, как из палатки показалась взъерошенная голова Алексея, который окликнул начальника:

– Петр Вениаминович, доброе утро! А вот и я, спешу вам помочь. Думали, никто кроме вас не старается встать вовремя?

Алексей старался подбодрить и развеселить начальника, создать хорошее настроение на новый рабочий день.

– Доброе, Леш! Да я уж хотел дать вам еще немного поспать, ну раз уже ты сам проснулся, давай выходи. Поможешь с костром.

– Я с удовольствием, – ответил Алексей, – выползаю!

Он вышел из своей палатки, забыв застегнуть вход.

– Леш, а вход за тебя кто застегивать будет? Или ждешь пока скорпионы и фаланги к тебе наползут, хочешь чтобы в экспедиции стало на одного здорового человека меньше? – спросил Петр Вениаминович, невольно вглядываясь во вход Лешиной палатки. На какой-то миг ему даже показалось, что там есть еще кто-то, какой-то человек.

– Петр Вениаминович, подловить меня хотите? Скорпионов тут немного, а фаланги не ядовиты, так что даже если бы они ко мне заползли, вряд ли был бы какой-то вред, – парировал Алексей, подойдя к палатке и застегнув вход.

– Да знаю, знаю я, какой ты у нас умный, не то что эти черти необразованные! – радостно похвалил своего любимого участника экспедиции Петр Вениаминович.

Алексей знал, что тот хорошо к нему относится, и очень любил получать этому подтверждение. В какой-то мере в Петре Вениаминовиче он находил себе образ строгого, организованного, но в глубине души доброго отца, которого так не хватало ему в его детстве. Алексей подошел к костру и залюбовался лицом Петра Вениаминовича: строгие, немного аскетичные черты, седоватые брови и волосы, несколько морщинок в нижней части лба, впалые щеки, разрезающие нижнюю часть лица резкие складки вокруг рта.

«Наверное, он мог бы быть разведчиком, Штирлицом, – подумал Алексей, глядя на это строгое, волевое лицо, – он бы точно прилежно защищал Родину и никому бы не выдал ее секретов».

Размышления Алексея прервали шаги – это почти одновременно проснулись и поднялись Ирина и Сергей. Сергея все звали «Серегой», потому что он был очень простым человеком, без специального образования, всегда открытым для общения, можно даже сказать – излишне словоохотливым. Было ему лет сорок пять, он был худой, но жилистый, и запросто мог перенести пятидесятикилограммовый мешок с мусором от раскопок. Это особенно впечатляло Алексея, т.к. ему перенести даже двадцать килограмм было очень тяжело. Но Алексей успокаивал себя, что каждому в этой жизни положено делать свое дело – Сергею таскать мешки, а ему – тщательно и осторожно раскапывать древности. Сергей был коротко стрижен, с глубокими морщинами в уголках рта и глаз, что объяснялось его постоянным стремлением шутить по поводу и без и тут же смеяться над этим. Вот и сейчас он начал разговор с фразы:

– Ириш, ну что ты, не заскучала в палатке без меня? Прости, мне вчера совсем не до этого было, но сегодня, если как следует попросишь, буду ночевать с тобой!

Ирина не стала отвечать сразу, так как знала, что сначала нужно подождать, пока Серега вдоволь посмеется над собственной шуткой, а затем сказала:

– Вот еще, спать с таким импотентом, как ты, да с тобой еще больше замерзнешь от скуки, чем без тебя!

Последние ее слова потонули в дружном хохоте сидящих у костра Алексея и Петра Вениаминовича. Наверное, со стороны могло бы показаться, что обращение Сереги – слишком беспардонное, а ответ Ирины – излишне колкий, но на самом деле они уже давно привыкли так общаться друг с другом, а другие участники привыкли, что это общение веселит их.

На самом деле Сереге и вправду нравилась Ирина. Она была не сказать, чтобы очень красивая – обычная женщина, чуть худощавая, со странной кучерявой головой и одинокими глазами, но всегда очень работящая, безмолвно проживающая тяготы экспедиционной жизни. Она отвечала за хозяйственную часть, а когда заканчивала основную свою работу, шла помогать остальным, делая то, что скажут, «на подхвате». Сергей всерьез думал о том, чтобы предложить ей выйти замуж после окончания раскопок, но пока это был его секрет.

Петр Вениаминович ожидал появления еще одной участницы – Ани, но ее все не было. Он решил сострить и спросил у Сереги:

– Ну а к Ане ты, видимо, ночью все же зашел, раз она до сих пор спит?

Сергей на удивление серьезно воспринял эту фразу:

– Ну что вы, Петр Вениаминович, я Иришке не изменяю!

Петр Вениаминович понял, что его шутка, как говорится, не зашла, и обратил внимание, что Сереге было важнее в своем ответе подчеркнуть «верность» Ирине, чем поддержать идею о себе, как ловеласе. «Интересные вещи тут происходят у нас, – подумал умудренный опытом человек, – ну да что поделаешь, такова жизнь, люди испытывают симпатии, иногда это перерастает в нечто большее, в конце концов, любовь – это прекрасно, и она придает жизни смысл».

Алексей тоже заметил особое отношение Сереги к Ирине. А еще он заметил, что Петр Вениаминович не получил ожидаемое продолжение своей фразы, но не стал продолжать ничего говорить. «Наверное, он, как и я, подумал, что между ними есть какие-то чувства. А вдруг он и то, что случилось между нами с Аней сегодня ночью, каким-то образом почувствует? – забеспокоился Алексей. – Не хотелось бы осложнять себе жизнь пересудами других людей об этом неожиданном романе».

Немного потревожившись, Алексей с удовольствием вспомнил о том, как он провел ночь: «Как же это было чудесно, как же хорошо нам было вдвоем! Ради таких моментов стоит жить. Надеюсь, она сможет сохранить нашу тайну».

Как раз в этот момент к ним наконец присоединилась Аня. Алексей сначала внимательно посмотрел на нее, заметив, что она одета в новую майку и те же джинсы и кожаную куртку, что и вчера. Но затем он решил, что лучше ему сделать вид, что его мало интересует, как она выглядит, во что одета, улыбается ли довольно, смотрит ли на него украдкой, и отвернулся к костру.

Никто из присутствующих ничего не заподозрил, ведь, как все думали, Аня явно была слишком хороша для любого из троих участвующих в экспедиции мужчин. Разве что Ирина, у которой за плечами был опыт двух браков, и которая из походов возвращалась к маме и сыну пятнадцати лет, так сильно хотела, чтобы у Ани в жизни что-нибудь получилось, что иногда допускала возможность ее романа с кем-то из мужчин. Но все же Петр Вениаминович был слишком старым, Серега – слишком простым, а Алексей был женат и выглядел не так свежо и подтянуто, как Аня. «Бедная девочка, ну что она забыла здесь с нами в свои двадцать с чем-то лет! – думала порой Ирина. – Ей бы в своем Екатеринбурге на свидания ходить да жениха из ухажеров выбирать».

Аня год назад окончила Уральский государственный педагогический университет, исторический факультет, по специальности «прикладное историоведение, археология». Как раз к окончанию института она горько разочаровалась в отношениях после измены парня, с которым встречалась три года. Люди и до этого интересовали ее намного меньше истории, а после расставания с парнем она и вовсе с удовольствием уехала вот уже во вторую экспедицию за год. Кроме того, жить в родном городе ей теперь приходилось в одной квартире с мамой. «Ну уж нет, такая история мне не нужна, – думала о совместном проживании с ней Аня, – поеду-ка я лучше восстанавливать сведения о мировой истории!»

Аня вела себя в походе дружелюбно, но остальные участники держались от нее особняком. Дело в том, что они уже определились со своим местом в жизни, и недавнюю выпускницу ВУЗа Аню воспринимали, как случайную участницу экспедиции. «Перебесится немного здесь с нами, да и поедет жить нормальной жизнью в городе», – думал про нее Серега. «Нет, не чувствую я в ней сильной тяги к археологии, побалуется еще разок-другой, да и забросит это дело», – доверял своей интуиции Петр Вениаминович.

Они все позавтракали и пошли на место раскопок. Сейчас это была огороженная столбиками часть степи, на которой находилось несколько небольших шахт. Когда-то здесь было поселение Караханидов и существовала вероятность открыть что-то действительно новое. Однако за два месяца работы экспедиция так и не нашла до сих пор ничего особенно интересного: только обломки керамических изделий и останки животных. Даже те мусорные ямы древнего поселения, которые они обнаружили, не оправдали ожиданий. Как ни странно, именно мусорные ямы в археологических раскопках часто содержат интересные находки, например, сломанные монеты, которые древние хозяева выбросили, или деревянные и кожаные предметы. Но на этот раз им не везло вот уже два месяца.