Kitabı oku: «Поцелуй феи. Книга 1. Часть 4», sayfa 18
– Конечно мы уйдём, заинька мой, не переживай, я пошутила, – сказала Лала с нежностью. – Но мне очень приятно, что ты готов терпеть ради меня даже… славу.
Она залилась смехом. Рун тоже рассмеялся:
– Славу преступника?
– Волшебника могучего, – возразила Лала. – Все неприятности от того, что ты её отрицаешь. Признал бы, и слава стала бы именно такой, какая бывает обычно. Дарующей уважение и почёт.
– Но я не волшебник, вот в чём проблема, – посетовал Рун беззлобно. – Мало мне титула великого врунишки, хочешь, чтобы я получил ещё и звание великого шарлатана? Придётся столько врать всем… Даже мне это будет тяжело. И покою нам тогда уж не дадут. Сейчас лишь подозревают меня в чародействе, и то вон что твориться. Не знаю теперь, как быть с обителью магов. Идти туда? Не догонит ли меня там слава волшебника-Нура?
– Тут я тебе ничего не могу посоветовать, мой хороший. Могу только полагаться на твои решения.
Рун призадумался.
– Ладно, наверное всё же сходим, – определился он в выборе. – Слава догонит не сразу, я надеюсь. Пока догонит, мы уже и уйдём оттуда поди. Мы ведь недолго в обители пробудем. Господин Шэух, как я понял, туда ещё не едет. А кроме него рассказать и не кому. Письмо своё рекомендательное он написал до всего этого сумасшествия с обливаниями, когда всё окончательно открылось, что я… как бы маг. Ну и даже если вдруг и узнают про чудотворца, стану отрицать. Там попроще, чем здесь, одни маги вокруг, ни начальниц, ни толпы. Думаю, стоит рискнуть сходить туда.
– Мне интересно побывать в обители, – поведала Лала. – Дом магических наук и учёных мужей. У нас такого нету. У нас феи хранительницы магических знаний. Библиотеки о магии в монастырях в основном. Но монастырь, это совсем иное, тем более женский. Это храм религии, а не науки.
– В обители магов женщин не пускают. Хотя тебя наверное бы пустили, – предположил Рун. – Впрочем, может и нет. Монахи же вот не захотели тебя к себе в монастырь.
– У монахов много отшельников, кто женщин не видал годами. Им тяжело бы было от моего присутствия. А так пустили бы, поверь, – заметила Лала.
– В обителях магов тоже должны быть отшельники. Кто посвятил себя науке, и без семьи решил остаться, – сообщил Рун.
– Тогда наверное и туда не пустят, явись я значимой, – кивнула Лала.
За день у камеры Руна побывало много гостей. Приходил жрец, побрызгав замок святой водой, приходил маг, пытаясь расколдовать оный, заглядывал палач, из чистого любопытства, но изображая, что по делу, являлись люди мастеровые с мудрёными инструментами. Дверь камеры никому не поддавалась. Рун не выказывал особой словоохотливости, всем говоря одно, что не чародей. Потом стали захаживать уж и разные особы из знати, эти просто дивились, словно на диковинного зверя на ярмарке. Держали все себя достаточно почтительно. Лала совсем разомлела от объятий, была довольненькой и игривой, радовалась этому их новому свиданию, столь романтичному, предвкушала, как будет рассказывать о нём сестричкам, и с какими изумлёнными глазками они станут внимать сему повествованию. Рун в конце концов тоже впал в полное счастье, позабыв обо всех тревогах. Ну как может быть иначе, когда любимая девушка рядом, и столь счастлива от тебя, и делится этим своим невинным всепоглощающим счастьем, своими светлыми чувствами и теплом сердечка. Люди видели состояние Руна, и дивились теперь ещё и этому – тому, что человек в темнице может иметь сияющую жизнерадостную физиономию. Старый тюремщик к вечеру снова предложил свои услуги, Рун спросил, нельзя ли послать на постоялый двор за их законным ужином. И менее чем через час у них с Лалой состоялся пир. Посему она стала ещё более довольной – свидание удалось на славу. Завершающим штрихом ожидался совместный сон в объятиях в камере. Смеркалось, они уже готовились почивать, когда пред ними возник последний посетитель, в тёмном плаще до пола, разгоняя полумрак вокруг себя масляной лампой. Это был тот самый господин с бородавкой на щеке, что присутствовал на трапезе в саду у градоначальницы. Он встал пред решёткой, поставил на пол лампу, и долго стоял, ничего не говоря, с понурым лицом.
– Иди домой, парень, – нарушил он наконец тишину сдержанным тоном. – Город более не имеет к тебе претензий.
Рун недоверчиво посмотрел на него, с мыслью, не уловка ли это, чтобы выманить в гости к палачу. Господин вдруг упал на колени.
– Иди, парень, иди, небом тебя прошу! – взмолился он. – Только пусть это всё прекратится.
– Пойдём, Рун, теперь можно, – мягко промолвила Лала. – Узнай, что он хочет, чтобы прекратилось.
Они оба встали. Рун подобрал свою куртку.
– Что должно прекратиться? – вежливо осведомился он, испытывая неловкость. Знатные люди горды. Когда они становятся пред плебеем на колени, ничего приятного в этом нет. Это грустно, унижать так кого-то, пусть и нехотя.
Господин молчал.
– Мне нужно понять, о прекращении чего идёт речь, тогда будет проще это сделать, – почтительно объяснил Рун.
– Зверьё не даёт супруге прохода, – вздохнул посетитель. – Особенно птицы, дикие. Едва выходит из дома, сразу налетают. Через минуту вся обгажена становится.
– Это прекратится, Рун, сегодня. Скажи ему, – Лала тоже немножко погрустнела. – Я ожидала чего-то подобного. Но не настолько… Животные очень не любят, когда фей обижают, всегда вступаются. Я им велю не делать так больше.
Рун отворил дверь камеры, словно та и не была на запоре.
– Поднимитесь, господин, зачем вы так, – с сожалением попросил он, выходя. – Я этого не делал, но это прекратится. Сегодня, очень скоро. Пожалуйста, встаньте.
Посетитель не пошевелился.
– Пойдём, Рун, – тихо произнесла Лала.
Она тоже вышла, по пути провела мужчине по щеке ладонью, и бородавка у него исчезла, словно и не было никогда. Он почувствовал прикосновение, схватился за лицо, сразу же осознал, что бородавки нет. Проверил ещё раз, и ещё. Застыл с открытым ртом ошалело. В глазах его появился благоговейный блеск. Изумление это лучше, чем униженная мина, Руну стало полегче. Лала взялась за его руку, они двинулись к выходу, и вскоре были уже снаружи. В ноздри им сразу ударил вечерний ветерок, принося ощущение свежести, столь приятной после спёртого воздуха темницы. Миновав стражника на карауле, они неторопливо направились в сторону постоялого двора вдоль тёмных улиц под сияющим звёздами чёрным небом, замечая иногда в окошках тусклые отсветы свечей. А господин в плаще ещё долго стоял на коленях пред пустой камерой, не в силах подняться.
Глава 5. День четвёртый и далее
Лала зевнула сладко, потянулась, открыв глазки. Одарила Руна сиянием очаровательных очей. А сама так и светится, довольная-довольная.
– Опять разбудил тебя? Прости, – повинился он с улыбкой, любуясь на неё.
– Нет, сама пробудилась, – Лала вздохнула от переполненности чувствами, а затем поскребла его пальчиками по груди, изображая коготки кошечки. – Мур, мур.
– Проспал я, Лала. Хотели на зорьке выйти. И вон оно что получилось. Уже и светло, – посетовал Рун.
– Ну и ладно, – беспечно молвила она.
– Тебе незначимой ладно, а на меня будут пялиться все, кому не лень.
– Я тоже… буду на тебя пялиться, – весело сообщила Лала, буравя его глазками.
Рун рассмеялся.
– Чего это ты такая игривая? Со вчера.
– Счастлива, – коротко ответила она, сияя.
– Что выпустили из заключения?
Колокольчик Лалиного смеха наполнил комнату мелодичными переливами.
– Эх, не удалось в темнице поспать, такую романтичную ночь у нас отняли, – усмехнулся Рун.
Наградой ему стала вторая волна дивной мелодии её смеха.
– В кроватке тоже хорошо, любовь моя, – разулыбалась Лала. – Опять будем во лесочках ночевать теперь.
– Пару дней всего до обители добираться, как я понял, – сказал Рун. – И по лесам мы не пойдём. Попробуем по дороге. Даже если меня узнает кто, это всё-таки не город, толпы нет, переживу. По дороге, попроще, чем по оврагам… тем, кто без крыльев. К тому же мне эти места незнакомы, в лесу могу заплутать. А через пару дней глядишь, уж снова будем под крышей ночевать. Правда вряд ли на такой удобной кроватке. И с такой едой, как нам здесь подают.
– Заблудиться мы не сможем, мой славный. Мне птички всегда путь укажут, – напомнила Лала.
– Ох, верно. А за это не полагаются штрафы?
– Не полагаются, – заявила она довольно. – Это необходимость, Рун. Крайняя.
– Поверю на слово.
– Мне хочется попутешествовать по вашим дорожкам, львёнок, – тёплым голоском поведала Лала, одобряя его план. – Будет что-то новое для меня. А то всё по лесам да по лесам.
– Ну, отлично.
Они замолчали, глядя друг на дружку. Смотрели и улыбались оба. Из-за стен доносился неясный шум улиц. Кажется, там было уже достаточно оживлённо. Дело к осени идёт, дни укорачиваются, люди стараются встать пораньше, дабы успеть до темна переделать всю работу. Рун поправил Лале волосы, погладил по щёчке. Её глазки заблестели нежной иронией.
– Как это ты решился к личику прикоснуться? – полушутливо подивилась она.
– Да вот, что-то решился, – буркнул он со смущением. – Напридумывала мне загадок. «Можно прикасаться ко всему, к чему не нельзя». Вот и попробуй разгадать. Я же боюсь тебя обидеть.
– Что тут разгадывать, милый, – произнесла Лала ласково. – Всё ведь ясно итак. К ручкам можно везде. И к плечикам, конечно же. Талия… вся твоя. Животик… весь твой. К спинке… где хочешь. К шейке ничего предосудительного. К личику… только когда двое пара, настоящая, только тогда можно. Мы стали парой… сама не знаю, в какой момент это произошло. Но это случилось до наших клятв, ещё на озере. Однако к губкам нельзя, к губкам – это если уже обручены, если точно поженятся. Это почти как поцелуй, лишь жениху, который точно станет мужем, позволено. Вот и всё разрешённое. Остальное только мужу. Где тут ошибиться?
– Легко тебе рассуждать, ты же не можешь сама себя обидеть прикосновением. И дока по части отношений. А я… словно по полю из капканов и ловушек перемещаюсь. Чуть что не так, не угадаю, и всё, тебя обижу страшно. И твоей чести причиню ущерб. Заставлю горевать, переживать. Цена высокая ошибки. Риск… неоправдан.
Лала посмотрела на него, лучась приязнью.
– Рун, ежели ты ошибёшься по простодушию, нечаянно, я тебя всегда прощу, – мягко проговорила она. – Может быть подуюсь немножко. Но ты меня обнимешь, и оттаю. Лишь когда намеренно обижает тот, кто дорог, вот это очень больно. Ты вчера видел меня в прозрачном платьице, и взгляд отвёл не сразу. А я тебя простила. Совсем-совсем. Я знаю, ты не нарочно. И боролся с собой. Ты хороший. Мой благородный рыцарь.
– Какой-то я неудачливый рыцарь, – посетовал Рун не без юмора. – За других рыцарей дамы вприпрыжку бегут, чтобы замуж выйти. А за меня не хочет ни одна.
– Бедняжечка.
– Мяу, – раздалось за окном с достоинством.
– Наш неугомонный друг снова здесь, – рассмеялся Рун.
– Ты про чёрного котика, милый? – улыбнулась Лала.
– Про него.
– Мяу-мяу, – повторно продекламировал кот.
– Это очень необычный котик, – заметила Лала.
Оба они, не сговариваясь, вскочили, поспешив к окну. Рун открыл оное. Представшая пред ними картина его не порадовала. Улица была просто забита людом. Множество народа стояло в ожидании. Взрослые и дети, мужчины и женщины, знатные и простолюдины. Все замерли, в трепетной надежде на чудо. А чудо было как раз на подходе. Под окном собралось зверья и птиц изрядное количество. Предводительствовал, как всегда, чёрный кот. А позади него, сформированные в подобие когорт по видовой принадлежности, расположились коты, собаки, куры, гуси, воробьи, вороны, голуби, присутствовало несколько лошадей, овец, свинья с поросятами.
– Ой-ёй-ёй, – только и смогла вымолвить Лала изумлённо.
– Мяу-мяу-мяу, – громко возвестил кот, глядя на неё.
И тут звери запели. Сегодня это был весёлый жизнеутверждающий марш. Музыка, исполняемая зверьми, и похожа и не похожа на ту, что люди извлекают из музыкальных инструментов. Звуки безусловно не те. Но их гармония… Казалось бы, чего можно ожидать от столь разношёрстных исполнителей? Какофонического шума, не более того. Карканье музыка только для ворон, а ржание услада для ушей лишь для лошадей. Сколь мелодично не ржи, будет чудиться, что ты на конюшне. Однако в данном случае… Живностью словно управлял общий гений природы, объединяя их в нечто гораздо большее, чем каждое из них по отдельности, в мастеровитый оркестр. Все звуки сочетались, сливались, дополняя и обогащая друг друга тембрально, а животные производили их далеко не в тех ограниченных наборах, в каких издают обычно. К примеру, вороны каркали редко и не все, кто-то из них ворковал, кто-то исторгал низкий скрип, рокот. Лошади ржали в меру и не часто, зато отбивали копытами ритм, заменяя барабаны. Это трудно описать, это надо услышать. Чудесная оркестровая музыка, получаемая посредством совершенно непривычных уху инструментов. Завораживающая, радующая сердце. Проникающая в души неискушенной никогда не слыхавшей ничего столь совершенного провинциальной публики, потрясая оную. И всё это в сочетании с потрясением от лицезрения чуда. Вот, как-то так. Но это было ещё не всё. Люди замерли с открытыми ртами, и слушали, в оцепенении, не издавая не звука, почти не дыша. До определённого момента. Марш имел дробление на нечто подобное куплетам, то есть на части схожего содержания, куплеты состояли из начальной основы и завершающего проигрыша, который вернее всего сравнить с припевами песен. В проигрышах наличествовали паузы в несколько тактов. И вот, когда дело дошло до первой паузы, и музыка на мгновение смолкла, вместо животных вдруг вся мужская часть людской толпы, все присутствующие мужчины и мальчики залихватски выкрикнули совершенно уместное в этой паузе гармонично вписавшееся в музыку: «хэй»! Слаженно, чётко, все одновременно. И после так и застыли, с ошеломлёнными лицами, не понимая, что происходит. Музыка тем временем продолжилась, через дюжину тактов наступила вторая пауза, и тут уже все присутствующие барышни звонко задорно и жизнерадостно выкрикнули: «хэй»! И далее началось полное веселье. Всё смешалось, простолюдины и знать радовались и смеялись, сияя глазами восторженно. Одно дело видеть чудо, и совсем другое быть его частью. Кто-то лил слёзы умиления и восхищёния, кто-то обнимался. Наступило всеобщее ликование. А музыка зверей всё продолжалась. Пришло время завершающего проигрыша второго куплета, наступила его первая пауза, и мужчины уже фактически полностью осознанно выкрикнули: «хэй»! За ними во вторую паузу то же сделали дамы. И все ещё больше расцвели улыбками счастливыми. Музыка продолжилась далее. Люди слушали, наслаждаясь происходящим, слушали и Рун с Лалой, с теми же чувствами. Третий куплет побаловал толпу сразу двумя проигрышами припева, позволив мужчинам и женщинам по два раза вставить своё бодрое «хэй». Затем животные запели медленнее, снизили темп, прейдя к завершающему отрезку исполняемого произведения. И смолкли. У всего всегда есть конец. Наступила мёртвая тишина.
– Спасибо, хорошие мои, – растроганно поблагодарила животных Лала.
Очи её блестели от выступивших слёз. Чёрный кот изрёк с достоинством «мяу», поклонился, остальные звери выполнили поклоны вслед за ним, и стали разбредаться и разлетаться в разные стороны, имея очень довольные выражения мордочек. Толпа ожила, разразившись гомоном восторженных возбуждённых голосов. Рун закрыл окно. Лала смотрела на него с мокрыми глазками и улыбалась, ничего не говоря. Он шагнул к ней, прижал к себе. Она лишь вздохнула, сияя счастливо. Так они стояли, согревая друг друга, под звуки растревоженных людских масс и взволнованный стук своих сердец.
– А я не кричал «хэй», – тихо сказал Рун не без ноток доброй грусти.
– А ты бы хотел?
– Пожалуй да.
– И я тоже не кричала, – посетовала Лала, глядя на него тепло, и нежно, и чувствами светлыми исполнено. – Мы словно остались чуточку в стороне от общего веселья. Но это ничего. Всё равно было… замечательно. Правда?
– Я это на всю жизнь запомню.
– И я.
– Уходить нам надо, лебёдушка моя, – молвил Рун с сожалением. – Пока народ весь снаружи. Я предлагаю сегодня не есть здесь, а попросить такую еду, какую можно взять с собой. И уже за городом подкрепиться.
– Кушать хочется, – мягко пожаловалась Лала. – Всё равно на улице вон сколько людей. Никак не минуешь.
– Не можешь меня заколдовать, чтобы народ не видел?
– Нет, любовь моя. Я сейчас очень счастлива. Только счастливое волшебство могу творить. Красивенькое что-то.
– Боюсь я, милая, оставаться. По улице прошмыгнём быстро. А тут… как в ловушке. Не по себе.
– Я тебя защищу, Рун.
– Красивым волшебством?
– Каким-нибудь.
– Ну, если ты настаиваешь поесть здесь, – Рун хитро улыбнулся, изобразив мечтательность. – Вая принесёт еду, станет мне глазки строить, говорить ласково.
– Покушаем в лесу, – сразу приняла решение Лала.
Рун рассмеялся.
– Тогда надо выходить, солнышко моё синеглазое, – нежно произнёс он.
Через пару минут они уж были в харчевне. И в этот раз расчёт Руна оправдался, из людей здесь присутствовали лишь Уго да жена его. Обсуждали что-то живо, оба с взбудораженными счастливыми лицами. Оба уставились тут же на Руна, замолчав, лишь он появился. Глядели пристально, в ожидании.
– Мне бы еды какой. Только в дорогу, ту, что можно унести, – попросил он вежливо.
– Собери чего-нибудь, получше, – обратился к супруге Уго.
Та кивнула и удалилась.
– Уходишь? – спросил Уго дружелюбно, не без доли опечаленности.
– Ага, – отозвался Рун. – Нет у вас чёрного хода?
– Можно выйти через дворы. Но тебе это ничего не даст, поверь, заметят сразу. Толпа о-го-го как растянулась, – сообщил Уго. – Выходи отсюда. Так будет… правильней.
– Ну… ладно. А как попасть в обитель магов, не подскажете?
– Идёшь к центральным воротам. И по дороге налево. Вдоль реки. Через пару дней пути будет развилка. Прямо пойдёшь, в большой город попадёшь. А направо, как раз к обители. Она там рядом совсем. От развилки уже и видно.
– Спасибо.
– Хочешь учиться магии?
– Не совсем. Дело там есть, – признался Рун.
Уго закивал понимающе.
– Котик, тебе нужно рассказать ему про таракашек. Скажи, что ему нельзя их обижать теперь. И его близким, – попросила Лала. – Вряд ли он сам догадается. И тогда чудо просто пропадёт.
– Дяденька Уго, у меня есть к вам важный разговор, – поведал Рун сдержанным тоном.
– И какой же? – удивился Уго.
– Помните, вы загадывали желание стать предводителем тараканов? Так вот, оно сбудется. Сегодня.
Уго смотрел на него озадаченно и молчал.
– Сегодня к вам придут тараканы под ваше предводительство, – продолжил Рун. – Станут вас слушаться и служить вам. Но если вы начнёте их давить, или кто-то из вашей семьи, они обидятся и уйдут. И боле не поверят вам. С этого момента вам нужно очень аккуратно обходиться с тараканами.
– Кто ты, парень? – с испуганным благоговением пролепетал Уго.
На его лице отражалась полная растерянность.
– Да я-то никто, – вздохнул Рун. – Я тут вообще ни при чём. Я кое с кем дружу. Кого вы не видите. Он это делает, а думают на меня.
– С невидимым? – совсем струхнул Уго. – И кто это?
– Скажи ему, милый. Не стоит пугать человека, – промолвила Лала. – Он хороший.
Рун призадумался.
– Я вам открою, кто это, ежели поклянётесь месяц не рассказывать никому о нём, – озвучил он своё решение. – Там нет ничего дурного, не бойтесь. Это из-за толпы. Поглядите, что творится. Нам совсем не надо, чтобы за нами народ постоянно волочился.
– Клянусь честью, месяц буду нем как рыба, – взволнованно пообещал Уго.
Он весь замер в ожидании.
– Ну… угадать-то не трудно, – Рун сделал паузу, нехотя подбирая слова, всё ещё не уверенный, правильно ли они поступают, откровенничая с Уго. – Кто чудеса великие творит? Все добрые, все разные, бесплатно. И звери от кого в восторге?
– Фея? – сразу же предположил Уго осторожно.
– Она, – кивнул Рун. – Не я же. Я просто крестьянин.
– А почему её не видно? – засомневался Уго.
– Здравствуйте, дяденька Уго, – произнесла Лала приветливым радушным голоском.
Уго аж пошатнулся, уставившись на неё потрясённо.
– Спасибо вам за всё, за кушанья вкусненькие, за комнатку уютную, – улыбнулась ему Лала. – Я скрыла себя ото всех, потому что так проще путешествовать. Не обижайтесь.
– Большая честь, большая честь, – только и смог выдавить из себя Уго ошеломлённо.
Глаза его увлажнились. В этот момент вошла его жена, держа туго перевязанный узелок в руках. Подала оный Руну.
– Спасибо, – Рун поклонился ей вежливо.
– На здоровье, Нур-чудотворец, – почтительно отозвалась она, и перевела взгляд на мужа, взирающего на неё изумлённо. – Ты чего такой шальной? И очи на мокре как будто.
– Она меня не видит и не слышит, дяденька, – объяснила Лала.
– Жаль расставаться… с хорошим человеком, – с трудом сообщил Уго жене.
– Да, жаль, – согласилась она. – А то живи бесплатно, Нур?
– Нет, нам пора. До свидания, – Рун поклонился ещё раз обоим хозяевам.
– Прощайте, дяденька Уго. Кланяйтесь от меня супруге своей, когда через месяц открыться ей сможете. И Вае, и прочим деткам вашим привет от меня предавайте. Они все очень милые, – одарила хозяина сияющей улыбкой Лала.
– Доброго пути, – проговорил он растроганно.
– Не обижайте таракашек.
– Буду заботиться о них, аки о детках своих, – твёрдо заверил Уго.
Рун с Лалой вышли наружу. Толпа никуда не делась, все были здесь. Их мгновенно заметили, по людским массам волной прошёл шёпот, и наступила тишина. Народ расступился, освобождая проход пошире. Держась за руки, Рун и Лала двинулись по улице вдоль коридора из любопытных лиц. Чем-то это напоминало их явление народу в деревне, только тогда все глаза были устремлены на Лалу, а теперь на Руна. На него смотрели удивлённо и радостно, многие кланялись, простолюдины в пояс, знать кивком головы, снимая шляпы. Рун смущённо отвечал небольшим поклоном.
– Ведь это же приятно, милый, когда тебя все уважают? Почувствуй, каково это, – по-доброму сказала Лала.
– Мне это не надо, – тихо поведал Рун. – Мне приятно, когда ты мне улыбаешься, когда ласкова со мной. Вот что люблю безумно.
– Этого у тебя в достатке и уж было, и случится ещё, – рассмеялась Лала. – А вот такого… Но мне очень приятно это слышать.
– Показалась, значит, дяденьке Уго. Одну тень истратила, – посетовал Рун. – Две ещё осталось?
– Это было правильно, – мягко произнесла Лала. – Он нас привечал, отблагодарила за гостеприимство. Ну и… пусть знают все. Феям тоже хочется немножко славы, чтобы помнили о нас, чтобы… верили в нас. Это важно, любимый. И для нас, и для людей.
– Пожалуй, так, – разделил её мнение Рун.
Они поравнялись с группкой разодетых дворян, среди которых стояли градоначальник и градоначальница. Обе знатные особы почтительно поклонились, Рун поклонился им в пояс в ответ. И затем повёл Лалу дальше, мечтая поскорее добраться до центральных ворот. А людской поток всё не кончался.
– Не хочешь меня обнять, суженый мой? – вдруг поглядела на него Лала озорно.
– Солнышко, помилуй! – взмолился Рун, округлив глаза.
– Ладно уж, помилую, – весело усмехнулась она. – Но в лесу за это меня обнимешь покрепче. На подольше.
– Всё, что пожелаешь, – с облегчением выдохнул Рун.
***
По пыльной дороге медленно ехала телега, поскрипывая колёсами. Возница, длиннобородый мужичонка в залатанной одежонке, тихонько понукал вяло плетущуюся лошадь. В телеге на сене лежали рядышком двое – юноша и фея. Рун и Лала. Оба в чудесном расположении духа. Рун лежал на спине, положив руки под голову. Лала, привалившись к нему на бочок, весело блестя глазками, щекотала его лицо травинкой.
– Лала, ты меня изводишь последние дни, – рассмеялся Рун, добродушно коря её.
– Нет, я тебя люблю, – заявила Лала с игривой улыбкой, продолжая водить травинкой по его щеке.
– Ты меня изводишь своей любовью, – жалостливо проговорил он сквозь смех.
– То-то такой довольненький.
– Выходи за меня уже, хватит мучить.
– Бедненький, весь измучился от нежности нежненькой феи, – поиронизировала Лала, сияя. – Через три годика, львёнок.
– Вон и обитель, уж недалёко, – возница обернулся к Руну и улыбнулся. – Блаженный ты, ей богу. Радуешься чему-то, сколько не едем. Я ещё не встречал столь счастливых людей. Ты чего такой?
– Ну… есть девушка одна, – поведал Рун, глядя на Лалу смеющимися глазами.
– Девушка? – усмехнулся возница. – Понятно. Скоро ли свадьба?
– Дождёшься от неё. Она за меня не хочет, – посетовал Рун с юмором.
– Чему же ты веселишься тогда? – удивился мужичок.
– Тому… что она всегда рада мне. Прямо умирает от счастья, как видит. Аж светится вся.
– Ох, прямо и умираю, – залилась тихим смехом Лала. – Это ты от меня умираешь от счастья, заинька.
– Чего же не хочет замуж? – озадачился возница.
– Ну… она из гораздо более зажиточной семьи. Её родители не отдадут её за меня никак, – объяснил Рун. – Она это знает, я это знаю. Пожениться нам не выйдет точно.
– Странно это слышать, если честно, – признался мужичок. – Обычно коли любят, но не могут быть вместе, то горюют.
– С ней горевать достаточно сложно, – разулыбался Рун, любуясь Лалой. – Она весёлая, и добрая очень. И всегда-всегда радуется, когда я рядом. Пока что её ни за кого ещё не выдают, никто не препятствует нам дружить. Можно, конечно, в горести коротать все эти дни, а можно быть счастливыми, дорожа каждой минуткой, проведённой вместе. Я лучше выберу второе. Да она просто и не даст мне выбрать первое. Лишь посмотришь на неё, и сердце поёт. Ну как тут печалиться.
– Ну… не знаю, – молвил возница задумчиво. – Но, родимая!
Он чуть тряхнул вожжами. Стал что-то напевать себе под нос еле слышно, какую-то монотонную, как долгий путь, мелодию.
– Солнышко, можно спросить? – негромко поинтересовался Рун доверительным тоном.
– Конечно. Всё-всё, что захочешь, – с готовностью кивнула Лала.
– И даже страшные девичьи тайны? – усмехнулся он.
– Всё-всё, кроме страшных девичьих тайн, – поправилась Лала, одарив его лукавым взглядом.
– Как может быть, что феи не выходят за людей, коли мы вас ловим?
– И какая тут связь, суженый мой? – непонимающе отозвалась она. – Заставить силой фею выйти… у вас не получится. У тебя может и получилось бы. Даже наверняка. Но это потому что я проклята. Мне трудно себя защитить.
– Вот ты… не хочешь умирать старой девой. Поэтому согласилась выйти за меня через три года, – напомнил Рун. – Но когда вас ловят, это же на всю жизнь. Если не отпускать, то на всю. Вы предпочитаете умирать старыми девами, чем выходить за ловца?
– Рун, ты что, ничего не знаешь о магическом договоре? – с недоумением побуравила его глазками Лала.
– Я не муж учёный, – пожал он плечами. – Знаю, что надо складывать верёвку ловушки восьмёркой. В большой круг ловится существо вашего мира. Ежели удалось поймать кого-нибудь, входишь в малый круг, и договор сам собой становится заключённым. Даже никаких заклинаний произносить не надо. Существо признаёт тебя за хозяина и служит тебе всю жизнь, верой и правдой, каково бы оно ни было, и неразумное животное, и способное мыслить создание. Всякое справно служит. Это всё, что мне известно.
– Договор, любовь моя, он… гораздо… многограннее, чем… в твоём описании. Он обоюдовыгоден. Знаешь, как он появился?
Рун отрицательно покачал головой.
– Считается, его явили боги, – сообщила Лала со значением. – У нас существует легенда о нём. В давние-давние времена, столь далёкие, что уже и не помнит никто, в вашем мире жил-был чрезвычайно злой жестокосердный король-чародей. Наши миры в тот период были очень близко к друг другу, ваши ловцы ловили нас легко, а этот король был мастер в ловле. И вот однажды он придумал, как ловить именно фей. Поймал первую. И потребовал от неё признать его власть над собой и служить ему. Но фея сочла, что это несправедливо. Почему она должна кому-то служить? Кроме того… договора-то ещё не было, ничто не защитило бы её… феи прекрасны, ваши мужчины нас желают. Всё это… очень страшно. И вот она пообещала ему служить, но лишь он выпустил её из ловушки, ушла в свой мир. Обманула его. Он жутко разозлился, Рун. Просто ужасно. Тогда он поймал другую фею. Но уже ничего ей не предлагал, держал её в ловушке, пока она не погибла от голода и жажды. Поймал следующую, и тоже уморил. И следующую, и следующую. Ловил и убивал. Много фей погубил. Феи плакали и боялись очень. В нашей стране наступили мрачные дни. Случись подобное сейчас, наверное мы пошли бы на вас войной. Но в те века… наше племя было… более невинно, неспособно воевать. Все плакали, горевали. Молились. И боги нас услышали. Боги очень любят фей. Они покарали жестокого короля. А миру был явлен договор. Это очень могучая магия, Рун. Поразительная. Договор взаимовыгоден, в этом его главное свойство. Он дарует и ловцу, и пойманному. Ловцу он дарует верность пойманного созданья. А самому созданью… предлагает защиту от всего дурного. Ежели хозяин станет обижать его, договор будет расторгнут. Сам собой. Ежели начнёт плохо заботиться, договор будет расторгнут. Ежели покусится на честь, договор будет расторгнут. И самое главное, самое поразительное. По прекращению действия договора создание вернётся в свой мир в том возрасте, в каком оно было на момент заключения договора. Будь мы с тобой в договоре, по его окончанию я бы вернулась к себе семнадцатилетней, даже прекратись он через сто лет. Договор, это единственный известный способ прожить две жизни вместо одной. Есть ещё один как будто, в алхимии, рецепт эликсира вечной молодости, но он столь сложен, что почти неосуществим. Так что этот, по сути, единственный. Многие волшебники нашего мира мечтают, чтобы их поймали. Хотят прожить две жизни. И посмотреть ваш мир заодно, изучить его и его таинства. Договор защищает нас даже от смерти. Если мы умираем здесь, будучи в договоре, он становится расторгнут, и мы оказываемся в своём мире живы и здоровёхоньки.
– Вот это да! – вырвалось у Руна. Он задумался ненадолго, пытаясь осмыслить услышанное. – А чего же ты тогда… плакала, когда я тебя поймал?
– Как чего? – изумилась Лала. – Я же тебе не волшебник. Не мужчина. Это вы… Я не хочу прожить две жизни, Рун. Я хочу прожить одну, но очень счастливую. Любить, быть любима, завести деток. Когда тебя ловят, тебя вырывают из семьи, вернёшься потом, никого уже нет, все умерли от старости. А вернёшься ты… Представь, допустим ты и я в договоре, и проживём очень долго. Ворочусь я к себе через лет семьдесят, юной снаружи, но древней многоопытной старицей внутри. Даже самые старенькие седовласые кавалеры станут восприниматься мной юнцами желторотыми. И за кого я выйду тогда, и кто захочет взять меня в жёны? И буду ли я счастлива? Да и это просто страшно, когда тебя ловят. Муж, заинька мой, должен казаться самым-самым опытным и знающим жене, на кого можно положиться во всём, за кем можно укрыться. С кем надёжно. А не мальчиком малолетним. Лишь тогда сердечко будет волноваться от него и восхищаться им. Кроме того, юность души тоже очень важна для счастья. Чтобы всё-всё было внове. Для обоих супругов. Того, кто прожил целую жизнь, уже ничто не удивит, не вдохновит новизной, свежестью чувств и ощущений. Не будет такого праздника сердца от супружества, тех упоительных радостей, той романтики. Я так не хочу.
