Kitabı oku: «Ты будешь счастлива, Оксана…», sayfa 4

– Ой, она уже голову совсем потеряла от него! – вторит ей кухарка помоложе.

– Сука же она! – злится молодая повариха. – Детей бросает, мужу изменяет. И чего её Клавдия Петровна держит?

– Твоё какое дело? – строго замечает шеф-повар. – А ну, марш работать!

Повариха исчезает на кухне.

Закончив обслугу, исчезает с «хахалем» и Раиса.

– Подонок! – насмешливо вставляет фразу молодой опер, скрутивший и заковавший в наручники мужчину, лет тридцати. – Пошёл! – Опер дал ногой пинка задержанному.

Через несколько минут повязали ещё троих.

– Васька! И ты с ними? – недоумённо смотрит на шофёра оперативного «РАФИКА» задержанный здоровенный детина. – Ух, и падла же ты!

Костомаров вдруг вспомнил, кто эти люди. Это та самая шпана, с которой они вместе гуляли в школьные годы. Это убийцы его отца, Алексея Фёдоровича Костомарова! Вот так встреча! Только шмар их не хватает до полного комплекта.

Вася схватил здоровяка за шкирку и с силой ударил его в грудь. Мужик захрипел.

– За что?

– Ты ещё и спрашиваешь, гад! – взвился Вася, нанося удары в различные участки тела задержанного. – Я тебя сейчас, сука, в крошево разуделаю! Вы отца моего убили, козлы! Или не припоминаешь?!!

– Я не знал, что он твой отец! – взмолился здоровяк и, упав на колени, завыл, как мальчишка.

– Васька, прекрати! Я всё понимаю. Но не время выяснять отношения. Мы его при допросе помнём как следует. – К разъярённому Костомарову подошёл старший оперуполномоченный и с трудом оттащил его от задержанного.

На даче у Зюзина тряслась кровать от любовных возлияний. Голая пара страстно облизывала друг друга, погружаясь в волшебный мир интима.

Дома сидела толстая бабушка с двумя детьми.

Роман с Виталиком продолжался несколько лет, пока в один прекрасный момент Зюзина не вычислил Костомаров. Васька, в очередной раз сильно избив жену, допытался, где работает Виталий Палыч. Раиса собиралась бросить семью и выйти замуж за своего любовника. Ей было всё равно, что хитрожопый Зюзин ни разу не привёз её к себе домой, а интимные встречи проходили только у него на даче. Не знала она, что Виталий все эти годы только притворялся холостяком, а на самом деле дома в четырёхкомнатной, шикарной по тем временам, квартире его ждала очкастая неприглядная супруга и четверо детей, избалованные и изнеженные. Всё это Зюзин умело скрывал от своей молодой любовницы, щедро дарил ей подарки, красиво ухаживал, был добр и ласков в постели.

Дети Костомаровых уже подросли. Вера Васильевна занималась ими, провожала и встречала из школы, готовила, стирала, учила с ними уроки. Ванечка и Анечка для неё были свет в окошке. Сколько сил и здоровья было потрачено этой милой и доброй женщиной!

Около пяти часов вечера Василий подъехал на машине один к проходной предприятия. Работяги все ушли, сейчас должны пойти их руководители. А вот и он, главный инженер, собственной персоной!

Полненький мужичок неторопливой походкой направился к своей машине. Вася молча наблюдал за Виталием Павловичем, он ждал, когда тот заведёт свой жигулёнок и поедет. Костомаров ехал за Зюзиным на расстоянии, стараясь быть незамеченным. Виталий остановился у небольшого магазинчика, вышел из машины. Кругом ни души, один частный сектор – прекрасное место для выяснения отношений! Васька хищным зверем набросился на Палыча, когда тот выходил из магазина, держа в обеих руках купленный товар. Свалив мужика на землю, рассвирепевший рогоносец принялся жестоко его избивать. Зюзин завопил, но никто не пришёл ему на помощь, а испуганная продавщица закрыла дверь магазина изнутри, даже не вызвав ментов, хотя телефон стоял на столе.

– Чё, козёл, моя супруга хороша была в постеле? Отвечай, гад!

– Прекратите! Я не знал, что она замужем… – пытался отвираться Виталий, получая удар за ударом.

– Убью, падла! – схватив за шиворот, как щенка, процедил сквозь зубы Васька.

Виталий, весь в крови, с разбитым лицом и внутренними повреждениями, остался лежать возле своих «Жигулей», а Костомаров, заведя ментовский РАФик, резко рванул с места.

Зюзин умер в больнице, менты так и не выяснили обстоятельств его смерти. А может, просто не захотели, дел у них и без того хватало по горло. Костомаров написал письмо в Москву своему старому знакомому Петру Ефимовичу, но тот был занят настолько, что не ответил. Не получив моральной поддержки, Вася запил по-чёрному. На работе ему предложили написать заявление «по собственному желанию».

Эпилог

Васька лежал на нарах в камере и пытался трезво прояснить ситуацию после нескольких лет беспробудного пьянства. Сокамерники его не трогали, и Костомаров продолжал вспоминать. Последние годы он перебивался случайными заработками, воровал из дома деньги у жены и тёщи, зависал у местных «подружек». Те были ему обязаны. Когда Костомаров работал шофёром ментовской машины, они сами были частыми арестантками и их сажали в «обезьянник». Васька бегал за сигаретами и продуктами этим шмарам. Звонил по телефону, кому надо, чтобы их выручили. Да много было чего. Раиса тоже продолжала ходить на сторону, здоровье Веры Васильевны сильно подрывалось, а на одну зарплату детей не прокормишь. Василий продолжал бухать и дебоширить дома. И вот, однажды, его тёща не выдержала и вызвала милицию.

В ментовке обстановка сильно изменилась. Старые кадры давно, как и Вася, поувольнялись. Знакомых, чтобы отмазать Костомарова, не было. Однако сегодня по камере пошёл слух, что в ОВД идёт смена руководства, и из Москвы прибудет новый начальник городской милиции.

Вскоре оказалось, что этим начальником стал не кто иной, как старый приятель Костомарова – Пётр Ефимович. Вася вдруг понадеялся, что тот отмажет его и снова поможет в жизни.

Старостин отмазал, но в жизни не помог…

Костомаров вернулся в разбитую после постоянных дебошей квартиру. Раиса лежала на животе в зале, вцепившись зубами в подушку. Тёща повернулась к Васе.

– Ты ей весь задний проход порвал, извращенец! – сказала она, кивнув на скорчившуюся от боли Райку.

Васька молча вышел на балкон, извлёк из тайника заначку – не раскупоренную бутылку водки. В несколько приёмов осушил её из горла, быстро запьянев. Всё тело болело от ментовских побоев. Из школы пришли дети.

– Мама, что с тобой! Почему ты не встаёшь уже пятый день? – спросила маленькая Аня.

– Бабуль! Батя дома? – спросил Иван у Веры Васильевны. А у самого закралась мысль: «Лучше бы он никогда не вышел оттуда…»

Бабушка ничего не ответила.

В зал вошёл пьяный Василий.

– Что, старая паскуда, сдала, да? – заплетающимся языком сказал он, надвигаясь с прихваченным с балкона топором в руке, которым рубили мясо.

Иван встал между ними, Аня закричала и убежала в спальню. Раиса была бессильна что-либо сделать.

Обезумевший от жажды мести мужик замахнулся топором над головой сына.

– Не трожь Ваню, изверг! – Вера Васильевна отшвырнула внука, и это спасло ему жизнь.

Удары, один за другим, обрушились на голову пожилой, но смелой и отчаянной женщины. Кровожадный зверь не знал меры в своей расправе и глумился над изуродованным и кровавым трупом. Дикие, нечеловеческие вопли всполошили весь дом. Соседи Турамбековы долго вызывали милицию по телефону, убеждая их срочно приехать. Наконец, на руках одуревшего Василия защёлкнулись наручники.

– Ну, и дурак же ты, Васька! – услышал очухавшийся Костомаров знакомый голос. – Ну, и сволочь же ты! Квартира же полностью твоя была, мог бы запросто их всех выпроводить и зажить по новой! Зачем же старуху было убивать, да с такой жестокостью? Посмотри, урод, что ты сделал? Одно кровавое месиво!

Веру Васильевну похоронили в закрытом гробу, дети Ваня и Аня навсегда остались инвалидами. Раису увезли в психушку. Не выдержав угрызений совести, Костомаров в камере наложил на себя руки, перерезав горло спрятанным в трусах лезвием.

Проклятое место

– Дурак ты, Васька! – в сердцах бросил Пётр Ефимович, узнав, что утром вынесли из камеры с перерезанным горлом, всего в крови, Костомарова, и налил себе в стакан водки. Новому начальнику городской милиции, получившему повышение в столице и много лет проработавшему там, было жаль Васю. Жалко, несмотря ни на что. Старостин вспомнил, как, будучи молодым следователем, встретил симпатичного, осиротевшего паренька, только что вернувшегося из армии, и, посочувствовав ему, протянул руку помощи. Костомарова приняли на работу водителем машины оперативной группы, на которой тот ездил долгие годы.

– Ну что тебе не жилось, как всем? Семью сгубил и сам сдох, как собака! Ох, и дурак ты! – сокрушался бывший следователь, а теперь высокопоставленный начальник.

Пётр Ефимович ещё раз вспомнил светловолосого, добродушного паренька, своё расследование об убийстве отца Васьки и тихо заплакал, закрыв лицо руками…

Раздался телефонный звонок, и Старостин, быстро взяв себя в руки, бодро произнёс:

– Слушаю!

Через несколько минут шеф городской милиции мчался по городу на служебной «Волге» с личным шофёром к дому Костомаровых.

– Да что же это такое? – продолжал он негодовать, разговаривая с водителем. – Опять в этом доме зверское убийство…

– Проклятое место какое-то, – отвечал его собеседник, выжимая педаль газа.

Этот молодой парень, с добрым, бесхитростным взглядом, как когда-то и Вася Костомаров, лихо управлял автомобилем.

Пётр Ефимович подъехал, когда обезображенный труп, упакованный в целлофановый мешок, начали грузить в труповозку. Рядом стояла вся оперативная группа, в том числе кинолог с собакой, следователь капитан Смирнов, когда-то тоже живший на этой улице, только в другом доме. Он сразу узнал убитого.

Дворника Семёна знала вся округа – пожилой, незлобивый мужичок, общительный и простой, но никогда не уступающий тем, кто его пытался оскорбить или обидеть. Он был решительным и смелым, готовым каждому прийти на помощь, как когда-то разогнал обидчиков Ани Костомаровой.

Смирнов знал дядю Семёна ещё с детства, рос на его глазах, заканчивал школу, затем юридический институт. После женился и переехал на другой конец города, а недавно поступил на службу в городскую милицию.

Следователь доложил начальнику милиции о случившемся и обстоятельствах гибели дворника.

– Обычная бытовуха, – сказал он, а затем изложил информацию.

С утра, как обычно, Семён подметал участок своего дома. К работе мужик относился трепетно и добросовестно. Однако очень не любил, когда ему мешали. Со второго этажа доносилась громкая музыка. Всю ночь галдела молодёжь, слышались пьяные выкрики, матерная брань, выяснение отношений. Среди молодых парней были и девки, которые ничуть не отличались поведением от своих ухажоров. Громкие сладострастные стоны пьяных оргий, непрекращающийся однотипный музон не давали спать соседям, но те боялись вызвать милицию. Позвонили бы раньше – могли предотвратить беду. Но малодушна душа русского человека: пока не грянет гром…

Не выспавшись, дворник молча мёл тротуар, когда буквально чуть ли не ему на голову полетела бутылка с недопитым дешёвым вином. Вслед за бутылкой посыпались многочисленные окурки, и раздался громкий ржач пьяных молодчиков. Семён тоже частенько выпивал со своей сварливой женой, но только после работы и дома. К тому же он не терпел хамства в свой адрес, а к подобному поведению был очень несдержан. Это его и сгубило.

– Что, сволочи, ещё не вылезли? Пидары вы, больше никто. И ваши девки – подстилки грёбанные! – вспылив, заорал Семён.

Это стоило ему жизни. Он принимал гуляющую кодлу за малолеток, и был уверен, что напугает их.

– Кто пидор? – один из парней, быстро впав в агрессию, уже спускался к нему. – Ты что, дядёк, рамсы попутал? – чернявый закипал от злости.

Дворник понял, что перегнул палку в выражениях, и за это ему предстоит сейчас ответить, но остановить разгневанного отморозка было невозможно. Семён в страхе попятился.

– Ты кого пидаром назвал? – почуяв своё превосходство над неразумным пожилым мужичком, продолжал наступать чернявый.

Дворник попытался схватить лопату, но молодой «волк» умело выбил её у него из рук.

– Помогите! – успел прохрипеть Семён.

– Сейчас мы тебе поможем! – пообещал чернявый, а по лестнице уже спускались ещё два молодчика.

Первый же удар свалил несчастного Семёна с ног, тот застонал, не в силах противостоять молодым и разъярённым отпрыскам, которые уже в буквальном смысле забивали его. Никто из жильцов не пытался заступиться, или хотя бы позвонить в милицию. Турамбековы, высунувшись из окна, молча наблюдали, но не вмешивались. Им хватило трагедии Костомаровых, когда потом, после убийства Веры Васильевны, милицейские следаки замучили татарскую семью своими вопросами. Они неохотно давали показания, влезать в чужие разборки татарам не хотелось.

Из другого окна показалась испуганная, немолодая женщина. Это была жена Семёна. Она в ужасе наблюдала, как отморозки с каждым ударом отнимали жизнь у её мужа, но тоже ничего не попыталась сделать. Не могли повлиять на озлобленных парней и их подруги. Две из них стояли в нерешительности на балконе, а третья, быстро протрезвев, и вовсе убежала из дома.

Лишь одна юная парочка, прогуливающаяся с утра, не осталась в стороне. Эти ребята ходили в христианскую церковь, были до безумия влюблены друг в друга и собирались пожениться.

Девушка быстро нашла телефонный автомат и дрожащими от волнения пальцами набрала «02». Парень попытался остановить отморозков, но было поздно. Дворник, с множеством внутренних повреждений, был мёртв.

Менты в этот раз приехали на удивление быстро, догнав и скрутив убийц Семёна.

Смирнов с грустью смотрел на изуродованный труп дворника. Следователь уважал этого самолюбивого и добродушного при жизни дядьку. Пётр Ефимович с презрением и злостью взглянул на задержанных. Трусливые парни даже не пытались сопротивляться, успели протрезветь и дрожали от страха за своё будущее. В тюрьму никому из них не хотелось, ранее судимыми они не были. Двое из них ещё не закончили техникум, третий работал частным извозчиком. Они и раньше всей компанией могли по пьяной лавочке жестоко избить кого-то из прохожих, но не до смерти, и никто из потерпевших на них не заявлял. Семён просто оказался не в том месте и не в то время. Да ещё и рявкнул на этих ублюдков, обозвав нехорошим словом. За что и поплатился.

Всё это начальник милиции выяснил в считанные минуты, дав команду Смирнову доставить молодых убийц в отдел, где будет проводиться дознание, после чего им предъявят обвинение и возьмут под стражу.

– Поехали! – сказал шеф милиции своему водителю, усаживаясь на сидение служебной машины. «Волга» снова на высокой скорости понеслась по городу.

– Помедленней, чего опять разогнался? – недовольно добавил Пётр Ефимович.

Шофёр улыбнулся в ответ и услужливо замедлил движение. Весна была в самом разгаре. Полковник Старостин задумчиво любовался мелькающими деревьями, на которых начала выступать листва, снег весь растаял, было сухо и солнечно.

– Господи, ну почему же!.. Жить бы всем людям в мире и согласии, наслаждаться природой, создавать семьи, учиться и работать… Нет, надо сеять вражду, грабить, убивать, воровать, насиловать…

Пётр Ефимович опустил стекло и закурил сигарету. Полковник прожил со своей женой двадцать лет в скромной трёхкомнатной квартире, вырастил дочь, которая уехала учиться за границу, взяток почти не брал, довольствуясь приличной зарплатой. Лишь один или два раза согрешил, взяв деньги – надо было помочь жене и дочери. Жене потребовалась дорогостоящая операция, у неё очень больное сердце, а дочери деньги пошли на учёбу. Старостин осознавал, что совершает должностное преступление, но семья для него – святое, и он был готов пойти ради неё на любые жертвы.

Смирнов сидел в своём кабинете и по очереди допрашивал задержанных. Подонки то валили друг на друга, то признавались частично, то пытались уйти от ответственности. Чернявый и вовсе прикинулся больным, будто не понимал суть происходящего. Но долго отпираться было бессмысленно. Все трое дали признательные показания под давлением и угрозами следователя отправить их в прессхату.

Старостин в допросах не участвовал, лишь выслушивал по телефону доклады своих подчинённых. Пётр Ефимович отлично помнил о своих грехах, когда, работая в Москве, позволял себе «брать на лапу». Ему не давали покоя два громких дела, которые пришлось, ради денег, спустить на тормозах. Вмешайся вовремя оперативники из особого отдела, и на руках полковника защёлкнулись бы браслеты. Но как-то всё обошлось, верхушка закрыла глаза, и страж порядка благополучно ушёл от уголовной ответственности. Но, как говорят, совесть – личный контролёр, и начальник милиции не находил покоя на новом месте, в своих родных пенатах. Он мучился ночами от бессонницы, часто курил, то и дело прикладывался к бутылке. Однако в запои не уходил и на работу приезжал вовремя, не давал спуску своим подчинённым. Измотанный и опухший, полковник с огромным трудом сдерживал себя, чтобы не сорваться ни на работе, ни дома. Он сохранял внешнее спокойствие, даже когда в нём всё закипало, и только в глазах бывало сверкали искорки ярости или раздражения. Так было в те моменты, когда менты плохо работали, упускали преступников, или звонили сверху, ругали, грязно матерясь, весь городской отдел милиции.

Следователь продолжал допросы. Больше всего его возмутили показания жены убитого. Располневшая, неприятная бестия немолодого возраста говорила о своём муже, как о плохом соседе, вместо того, чтобы требовать сурового наказания убийцам Семёна. Безусловно, эта мерзкая баба боялась за свою шкуру.

– Да пил мужик-то… – визжащим голосом твердила она, – скандалил. Вот и сам нарвался. Ну, те его и того…

– Что «того»? – раздражённо переспросил Смирнов, и на его лице выступили розовые крапинки.

– Того… этого… – старуха запнулась. – Ну, значит, побили.

– Побили, говорите? – нахмурился следователь.

– Ну, сам он виноват, понимаете ли… Выпивши был, ругаться с ними начал…

– А вы, значит, всё это видели и молчали?

– А что я? Я ничего… Испугалась я… У меня сердце больное. Понимаете ли?.. – Баба усиленно пыталась вызвать к себе жалость. – Больная я. Еле хожу…

– Вон пошла! – рявкнул на неё вконец взбешённый от праведного гнева следователь. – Вон из кабинета! Мразь!

Толстуха в страхе попятилась к двери.

Весь день Фёдор Николаевич Смирнов был раздражён и несдержан. Допросы задержанных он проводил с пристрастием, нередко в ход пускал кулаки и наводил ужас на подследственных. Свидетели тоже боялись грозного следака, вся охота что-то скрыть сразу пропадала. Несмотря на молодость, Фёдор чувствовал свою власть над людьми, и кроме тех, кто выше его рангом, никого не боялся. Допрашивая Турамбековых, он так запугал семейную парочку, что те выложили всё как на духу, так что материалов дела набралось достаточно, чтобы наказать убийц дворника по полной. Смирнов перестарался. Взвинченный, он вызвал к себе неприязнь со стороны Алёны Демидовой и Ильи Кустова – тех самых влюблённых, которые пришли на помощь несчастному Семёну, вызвав милицию. Молодая пара была возмущена грубостью следователя и давлением на них. Парень с девушкой не знали, что Фёдора Николаевича вывело из себя подлое предательство жены убитого, которая не страдала никакими хроническими заболеваниями, и кроме излишнего веса, ничем серьёзнее редкой простуды не болела. Ещё заранее, перед допросом, следователь запросил справку из районной поликлиники о состоянии её здоровья. А эта падла сидела, притворно корчась, и противно ёжилась.

Больше всего Фёдор ненавидел таких людей. У него было немало уголовных дел, связанных с убийствами из корыстных побуждений. Например, одна молодая особа, едва выскочив за состоятельного мужлана, решила побыстрей прихапать всё его состояние: роскошный коттедж, дорогой джип и все его денежные средства. Успешный бизнесмен не смог устоять перед редкостной красоткой, которая так прелюбострастно ублажала его в постели. Воспользовавшись помощью своего любовника из уголовной среды и его дружков (с которыми тоже побывала в постели), она избавилась от нелюбимого супруга. Вот только с правом наследства вышла накладка, и корыстную даму вскоре арестовали. Точно так же, спасая свою шкуру, мерзавка быстро выдала своих подельников. Бабу, по каким-то невыясненным причинам удавили сокамерницы, а её хахали поехали отбывать длительные сроки в тайгу.

Семён родился в послевоенное время. Его мать была убогой от рождения, всю жизнь хромала, жила одна в самом дальнем дому деревни у леса. Родителей её расстреляли фрицы за связь с партизанами, хотели поджечь и дом, но потом передумали и ушли в другую деревню. Мать Семёна была тогда совсем юная, родители успели её спрятать в погребе. Девушку звали Вероникой Дубцовой, на тот момент ей было шестнадцать лет. Спасаясь от голода, девушка ходила в лес по грибы и ягоды и делала запасы на зиму. В маленьком огороде возле дома весной сажала картошку с капустой, семена ей давал деревенский батюшка. Он приучил девушку ходить в православную церковь, молиться Богу, петь духовные песни.

Священник был честным, с прихожан лишнего не брал, только на нужды церкви. Когда у родственников не было денег, отпевал усопшего бесплатно. Отец Тимофей носил девушке освящённый хлеб, который пёк у себя дома в печке. Молился за всех и за себя, но иногда грешил – напивался в зюзю деревенским самогоном. Пьяный, он носа из дому не высовывал – боялся, что увидят деревенские, просто запирал в сенях дверь и, уединившись от всех, засыпал. Проснувшись после пьянки в одиночестве, батюшка обмакивал льняное полотенце в святую воду и обвязывал себе голову, торопливо крестясь и прося у Бога прощения. Приведя себя в порядок, он заходил за Вероникой, ещё за несколькими женщинами, и они уходили на службу. Таким образом, девушка избежала детского дома и много лет провела в церковном приходе. Батюшка был сдержан в отношении женщин, ничего лишнего с ними не позволял. Он по-прежнему пёк у себя дома хлеб, освящал его, кусок оставлял себе, остальное делил с теми, кто в нём нуждался.

Отец Тимофей умер после Пасхи, от менингита. Он напился сивухи в большой церковный праздник, сразу после торжественной службы в деревенской церкви. Бедняга сильно переборщил с холодной святой водой, окуная туда полотенце и моча им больную голову после пьянки. Лишь несколько человек знали о слабостях священника, в том числе и Вероника. Однако про это умалчивали. Все люди грешные, что тут скажешь?.. Батюшка выдержал ещё одну службу, но вечером его свалила высокая температура. Несчастный сильно бредил, но даже в бреду молил Бога. Женщины и убогая Вероника стояли возле умирающего и молились, держа в руках зажжённые церковные свечи. Замироточила икона Божьей Матери и болящий ушёл из жизни…

Батюшку похоронили возле церкви. Два неуклюжих старика с огромным трудом лопатами вырыли ему могилу, опустили в неё наспех сколоченный гроб. В холмик вбили небольшой деревянный крест с табличкой и надписью. Священник прожил пятьдесят два года, нового не прислали, и церковь закрыли.

Вероника осталась совсем одна, без поддержки, о ней все забыли. Вскоре в деревню нагрянула сбежавшая из места заключения банда. Почти всех жителей перестреляли вооружённые автоматами и пистолетами молодые отморозки, а молодых женщин изнасиловали. Трупы топили в реке у леса, рядом с которым был дом Вероники.

Один из бандитов зашёл в дом и увидел перепуганную девушку. Она была совершенно беспомощна перед здоровым, рослым парнем. Коротко стриженый молодой отморозок приказал девке подать на стол. Та принесла настойку из ягод, приготовленную ею как лечебное средство, батюшка многому её научил. Жаль, заступиться за сиротину было некому. Захмелевший от крепкого напитка парень повеселел и начал отпускать в сторону Вероники пошлые шутки. Бедняжка терпеливо относилась к издевательским насмешкам наглого, подвыпившего «шутника». Она поставила на стол чугунок с варёной картошкой и плошку с солёными грибами. Довольный бандит стал уплетать вкусную еду. Нажравшись и крепко выпив, он стал ещё больше домогаться до девушки, приказав той раздеться. Несчастная стояла, словно в оцепенении, но чужак и не думал отказываться от своего. Он силой повалил Веронику на кровать, срывая с неё бельё.

Он как будто не слышал истошных криков убогой, наслаждаясь своим сладострастием, выливая на неё свою бушующую похоть. Вместо поцелуев он «награждал» Веронику звонкими пощёчинами, хватал её за худые щёки, плевал в лицо. И каждый раз, кончая, орал от возбуждения свирепым и противным голосом.

Закончив глумиться над несчастной и насиловать её, бандюган, смачно сплюнув, вышел из дома. Он был уверен в своей безнаказанности и не стал убивать убогую. Собравшись вместе, они быстро ушли из деревни, растворились в лесах – пока большинство из них не были пойманы и расстреляны внутренними войсками без суда и следствия.

Вероника забеременела. Немногие, кто остался в деревне, пришли ей на помощь.

– Грех-то какой! – крестясь, говорили бабки. Но рожать было надо, и вскоре появился на свет мальчик, которого назвали Семёном.

Веронику отвезли в районную больницу, где врачи осмотрели и обследовали её, а затем ребёнка. Молодой женщине дали вторую нерабочую группу инвалидности, подлечили, помогли с кормлением малыша. Сеня оказался, на удивление врачей, крепким и здоровым малым, а вот его маме после родов стало хуже. Сказались моральные и физические издевательства молодого бандюги, который имел несчастную девушку, как хотел, к тому же без её согласия. У Вероники обнаружили целый букет хронических заболеваний, рекомендовали длительное медикаментозное лечение, в том числе и санаторно-курортное. Но куда уедешь из такой глухомани, тем более на руках с ребёнком? И вскоре Вероника с маленьким Сёмой возвратились в деревню.

В её дом приходили деревенские бабки, приносили парного коровьего молока в бутылочке, радостно гогоча, глядя на подрастающего Сёмку.

– Ах, Сёмушка, голубок! Да какой ты славненький! – весело приговаривали они.

Вероника, сильно прихрамывая, умудрялась топить печку, кормить своего младенца, заниматься стиркой и уборкой по дому. Она принимала прописанное врачами лечение, но не давала себе расслабляться. Женщина качала в колыбели мальчика и напевала ему своим нежным голосом колыбельную песню:

Спи спокойно, мой сыночек,

ласковый, скорей усни.

Милый, добрый ты цветочек,

Бог спаси и сохрани.

Спи, любимый, сладко-сладко,

песню я тебе спою.

Обезьянки и лошадки

тоже за день устают.

Пусть во сне тебе приснится

совершенно мир другой,

где спокойно людям спится,

где царит души покой.

Может быть, и в этом мире

будет всё, как никогда.

В нашей маленькой квартире

будет солнышко всегда.

Спи спокойно, мой цветочек,

будешь ты всегда со мной.

Спи, любимый мой сыночек,

добрый, ласковый, родной.

В подполе Вероника нашла старое ружьё, её отец до войны ходил на охоту. Девушка пользоваться им не умела, но на всякий случай оставила в сенях. Время было неспокойное. Бандитов всех не переловили. Трое из них – Гришка Воронцов, светловолосый и здоровый детина, который глумился и насиловал несчастную Веронику, рыжий Иван Греков и латыш Янис Вацконис, упитанного телосложения, – прятались в лесах и были неуловимы. Озлобленные офицеры и солдаты внутренних войск прочёсывали леса с собаками, а также все прилегающие населённые пункты, опрашивали жителей, заподозренных в укрывательстве задерживали и избивали на допросах. Спасаясь от погони, Воронцов с двумя подельниками, отстреливаясь, убили несколько солдат и тяжело ранили офицера, умершего потом от потери крови. Грабить деревни, как раньше, бандиты не решались, боясь облавы. Да и жители стали бдительнее, вооружились ружьями. Устав от изнурительных мытарств и скитаний, Григорий с Ванькой закололи и съели латыша. С наступлением зимы в лесу есть больше было нечего. От сильной простуды свалился и Иван. Воронцов пристрелил Рыжего, дабы он не мучился. Похоронив товарища в лесу, Гриша наткнулся на переодетых оперативников. Те, опознав преступника, бросились за ним в погоню. Отстреливаясь, Григорий мчался в ближайшую деревню.

– Стой, гад! Бросай оружие! – кричали менты в гражданской одежде.

– Получи, легавый! – показал им кукиш Воронцов и выпустил последний патрон.

– А-а-а… – застонал сражённый наповал один из оперов.

– Убью, сука! – закричал второй и в ярости выпустил всю оставшуюся обойму в Григория.

Истекая кровью, раненый бандит разыскал знакомый дом.

Вероника, растопив печь, села кормить маленького Семёна. Сегодня она плохо себя чувствовала, беспокоило сердце. Отчаянный стук в дверь переполошил её окончательно.

– Кто там? – испуганно спросила молодая женщина.

– Открой… – послышался до ужаса знакомый голос. – Я не причиню тебе больше боли.

– Убирайся! – твёрдо произнесла Вероника, – уходи сейчас же, а то я тебя пристрелю! – Она щёлкнула затвором отцовского ружья.

– Я ранен, истекаю кровью, – тихо произнёс бандит.

– Уходи по-хорошему, – повысила голос Вероника, – поищи себе другое место.

– Ты хочешь моей смерти? – упорствовал Гришка, – ты мстишь мне за то, что я тебе сделал больно?

– Я не мстительная, но на твоей совести столько смертей! Ты людей грабил, убивал, а теперь ещё просишь помощи? Этому не бывать! Слышишь?

– Ну, помру я у твоей двери… тебе от этого легче будет? – прямо спросил Воронцов.

Бандит застонал и стал медленно оседать. Сквозь нижнюю щель Вероника увидела поступающую в сени лужицу крови.

Сердце её дрогнуло, и она открыла ему.

Григорий упал прямо на Веронику, она лишь успела подхватить его руками. Кое-как внесла тяжёлое тело в комнату, уложила на единственную в доме кровать. Воронцов истекал кровью, и она принялась обрабатывать рану самогоном.

Вероника закрыла бандиту лицо, оставила только рот и нос, чтобы его не узнали и, позвав бабку из соседнего дома, чтобы посмотреть за ребёнком, отправилась в соседнюю деревню за фельдшером. Григорию нужно было удалить пулю, иначе гангрена и смерть. Не очень-то хотелось спасать убийцу и насильника, но он – отец ребёнка. Да и смерти Вероника никому никогда не желала. Покойный батюшка учил в церкви добру и сам был таким добрым человеком, каких она не встречала в своей жизни. Дома оставалось немного семян, которые он дал незадолго до смерти для того, чтобы она сажала их у себя в огороде.

Фельдшер, очкастый старик невысокого роста и худощавый, встретил женщину неласково.

– Нет у меня времени, своих дел по горло! – буркнул он, собирая в аптечку свои инструменты с медикаментами.

– Дядя Егор, ты пойми, случайно подстрелили моего родственника! Если сейчас не вынешь у него пулю, он умрёт!

– Какое мне дело до твоих родственников! У самого баба не сегодня-завтра откинется. Не видишь, что ли? – в сердцах закричал старик.