Kitabı oku: «Добровольный узник. История человека, отправившегося в Аушвиц», sayfa 3

Джордж Скотт со своим джаз-бэндом. Ок. 1941 года.

Предоставлено Национальным цифровым архивом Польши

Весной Витольд наконец получил известие, что Мария с детьми приехала к матери в Острув-Мазовецку. Он сразу же сел в один из тех дряхлых автобусов, которые редко подвергались досмотрам немцев, и поспешил к семье. С тяжелым чувством выслушал он рассказ Марии об их бегстве и о ситуации на востоке страны, оккупированном Советским Союзом.

Советские власти депортировали поляков в Сибирь и Среднюю Азию. Накануне Рождества Марию предупредили, что их скоро арестуют. Она быстро собрала самые необходимые вещи и сбежала на подводе, бросив на произвол судьбы их пса Нерона. Почти всю зиму Мария с детьми пряталась у друзей в Крупе. Когда морозы ослабели, они сели на поезд, который шел к новой границе между Советским Союзом и Третьим рейхом. Мария надеялась добраться до дома своей матери. В маленьком городке Волковыске, в 30 километрах от границы, их остановила советская милиция. Марию увели на допрос в подземный бункер рядом с железнодорожной станцией, а детям пришлось ночевать в ратуше неподалеку. Марию выпустили на следующее утро, у нее отобрали все деньги и обручальное кольцо. Все это время восьмилетний Анджей сидел в оцепенении от страха и холода⁸¹.

Они добрались до двоюродного брата Марии, который жил в соседнем городе, отдохнули неделю и предприняли новую попытку пересечь границу. На этот раз они заплатили проводнику, и тот ночью провел их через пограничную линию. Ночь была морозная, полная луна освещала пустынную, продуваемую ветром местность. На половине пути Анджей споткнулся, упал на моток колючей проволоки и зацепился за него своим овечьим полушубком. Пытаясь освободить Анджея, они попали в луч немецкого прожектора. Их поймали, но им повезло: пограничники не проявили к ним интереса и отпустили их⁸².

Когда они добрались до Острув-Мазовецки, Мария увидела, что город опустошен: таковы были последствия применения нацистской расовой политики. Ей рассказали, что 11 ноября немцы отвели 364 еврея – мужчин, женщин и детей – в лес за городом и расстреляли. Этот расстрел стал одним из первых подобных массовых убийств. Место казни находилось всего в полутора километрах от дома матери Марии и примыкало к семейному саду, где любил играть Анджей. (Ему запретили ходить туда, но он все-таки не послушался и нашел среди деревьев промокшую кепку маленького мальчика⁸³.)

Витольд сделал все возможное, чтобы обустроить быт семьи, а затем поспешил в Варшаву с новым срочным делом. В Варшаве Витольд узнал, что Ян увлекся антисемитскими настроениями. Витольду было известно, что Ян собирается издавать новостной бюллетень от имени их организации. В подполье выходило много изданий самых разных политических оттенков – в 1940 году издавалось восемьдесят четыре наименования. Ян планировал посвятить свой бюллетень моральным принципам Сопротивления⁸⁴.

Витольд не возражал против этой идеи и даже помог организовать один из пунктов раздачи листовок в продуктовом магазине на улице Желязной, где он тогда жил. Но в первых же выпусках «Знака» он увидел статьи, словно перекочевавшие из манифестов довоенных правых групп: пафосные речи о Польше для поляков и о создании истинно христианского государства. Подобные заявления слишком сильно напоминали взгляды ультранационалистов, которые считали нацистскую оккупацию одним из способов навсегда избавиться от евреев⁸⁵.

Витольд как можно деликатнее объяснил Яну, что поляки должны сплотиться на фоне усиливавшихся немецких репрессий. Ядвига Терещенко, ответственная за выпуск бюллетеня, поднимала вопрос об антисемитизме среди поляков на ночных встречах с другими редакторами на своей квартире, но они развеяли ее опасения: евреи сами не знали, чью сторону занять, поэтому будет лучше, если они уедут. Между тем вокруг гетто строили высокий забор и переселяли туда еврейские семьи. Среди выселенных в гетто людей оказался и сосед Ядвиги по лестничной клетке. Вместо того чтобы помогать евреям, поляки растаскивали из опустевших квартир буквально все. Ядвига верила, что поляки должны очнуться, и для начала нужно напомнить им о заповеди «возлюби ближнего»⁸⁶.

Однако Ян не передумал и приступил к работе над манифестом правого толка, судя по всему, желая превратить их организацию в политическое движение. Кроме того, он начал вести переговоры с националистическими группами о возможном объединении – в том числе с теми, чьи участники высказывали планы создания нацистской марионеточной администрации. Ян очевидно сбился с пути, и Витольд чувствовал необходимость быть рядом с другом, чтобы в нужный момент остановить его⁸⁷.

Витольд и Ян. Ок. 1940 года.

Предоставлено семьей Пилецких

Витольд разыскал полковника Стефана Ровецкого, руководителя конкурирующей организации «Союз вооруженной борьбы», чтобы обсудить объединение сил. Сорокапятилетний Ровецкий поддержал формирование подпольной гражданской администрации, которая напрямую подчинялась бы польскому правительству в изгнании, находившемуся во Франции, и регулярно призывала бы к созданию «поистине демократического» государства с равными правами для польских евреев. Ровецкий, фанат Шерлока Холмса и любитель разнообразной маскировки, редко выражал собственные взгляды, но верно оценивал настроения людей. Он уже писал польскому руководству о своих опасениях, что нацисты сознательно разжигают расовую ненависть, стремясь отвлечь поляков от сопротивления немцам. Ровецкий отмечал, что значительно возросло число нападений поляков на евреев и может появиться правый политик, который станет немецкой марионеткой и будет оправдывать нацистскую политику преследования евреев⁸⁸.

Как и Витольд, Ровецкий не питал иллюзий относительно шансов подполья в борьбе против оккупантов. Но он считал, что их сопротивление служит более высокой цели – моральному единению и наращиванию сил. Ровецкий начал документировать преступления нацистов и тайно переправлял донесения на Запад, чтобы подстегнуть союзников к активным действиям⁸⁹.

Целая сеть курьеров доставляла эти материалы во Францию через горные перевалы в Татрах. Тогда доклады Ровецкого не произвели должного впечатления на лидеров западных стран. Однако когда некоторые факты были преданы огласке и последовали международные протесты, немцы немного обеспокоились и даже выпустили группу арестованных ученых. Ровецкий был убежден, что собранные данные помогут укрепить решимость британцев и французов⁹⁰.

Стефан Ровецкий до войны.

Предоставлено Польским агентством печати

Витольд был впечатлен масштабом личности этого тихого, скрытного человека. Он считал, что их организация должна войти в подчинение к Ровецкому, но Ян не раздумывая отклонил идею слияния. Он сказал, что отправил польскому правительству в изгнании собственного курьера и запросил одобрения их деятельности. Затем он объявил, что подготовленный им манифест подпишут несколько радикально настроенных группировок⁹¹.

«Такое заявление разрушит всю нашу работу! – воскликнул Витольд. – Давай сосредоточимся на вооруженной борьбе. Политикой можно заняться и позже»⁹².

Ян был обескуражен. Он рассчитывал, что Витольд поддержит его. Несколько человек встали на сторону Витольда, в том числе новый начальник штаба группы полковник Владислав Сурмацкий. Ян сдался и согласился встретиться с Ровецким. Для Витольда это была победа⁹³.

Владислав Сурмацкий. Ок. 1930 года.

Предоставлено Государственным музеем Аушвиц-Биркенау

Однако Ян продолжал настаивать на своем манифесте. Витольд опасался, что это лишь разобщит людей. В статье не было упоминания о евреях и других национальных меньшинствах, но подтекст четко прочитывался. «Польша должна быть христианской и опираться на нашу национальную идентичность», – провозглашалось в манифесте. Тех, кто выступает против таких идей, следует «удалить с наших земель». Витольд понял: их с Яном дороги разошлись. «Мы договорились, что будем продолжать управлять организацией», – вспоминал Витольд, но чувство «глубокой неприязни» было очевидным⁹⁴.

⁂

Десятого мая гитлеровские войска на пути во Францию вторглись в Люксембург, Нидерланды и Бельгию. Именно этого момента ждали подпольщики: объединенные силы союзников обрушатся на немцев. Союзники либо победят, либо ослабят нацистов, и восстание в Польше получит шанс на успех. Мать Яна тайно установила у себя в квартире радиоприемник. Поначалу они слушали новости с воодушевлением, но постепенно становились всё мрачнее: Би-би-си сообщала, что немецкие войска разгромили британцев под Дюнкерком и вошли в Париж. Вскоре стало очевидно, что Германия вот-вот нанесет французам сокрушительное поражение и война затянется на неопределенный срок⁹⁵.

Генерал-губернатор Франк решил, что теперь можно не переживать о негативных статьях в иностранных СМИ, и распорядился устроить массовые облавы на мужчин призывного возраста. Двадцатого июня в лесу рядом с селом Пальмиры расстреляли 358 человек. Несколько тысяч человек были отправлены в концлагеря в Германию. Однажды эсэсовцы ворвались в квартиру Элеоноры и чуть не поймали Витольда. Услышав на улице грохот грузовиков, он едва успел спрятать документы под половицей и выскользнуть за дверь. В ту же секунду ворвалась полиция и перевернула квартиру вверх дном. Витольд был вынужден скрываться. Он достал документы на имя некоего Томаша Серафиньского и представлялся теперь именем этого человека⁹⁶.

Сеть Витольда поредела – участившиеся репрессии сделали свое дело. В результате налета гестапо на «Кафе Бодега» было арестовано большинство официантов. Их места заняли новые подпольщики, но на этот раз гестапо смогло внедрить туда своего шпиона. Доносчицей была ветреная молодая полька, которая влюбилась в офицера СС. Она назвала ему несколько имен, в том числе имя своего дяди, гинеколога Владислава Деринга, товарища Витольда. Ранним утром 3 июля 1940 года эсэсовцы вывели Деринга и его жену из их квартиры⁹⁷.

Участники подполья не знали, что именно случилось с Дерингом, но ходили слухи, что в июне в бывших казармах польской армии за небольшим городком Освенцимом был организован концентрационный лагерь. Немцы называли это место Аушвиц. После прихода Гитлера к власти такие лагеря стали распространенным явлением в политической жизни Германии. Своим чрезвычайным указом Гитлер утвердил бессрочный арест, или «оградительное заключение», для любого человека, которого нацисты посчитают врагом государства. К началу войны они держали в нескольких концлагерях в разных районах Германии тысячи политиков, левых активистов, евреев, гомосексуалистов и других людей с так называемыми отклонениями в поведении⁹⁸.

Нацисты были отнюдь не первыми, кто применил на практике идею заключения своих оппонентов в концлагеря. Но Аушвиц отличался от остальных мест: это был первый немецкий лагерь, куда заключенных помещали по национальному признаку. Это был лагерь для поляков. На тот момент гитлеровцы еще не учитывали этническую принадлежность польских граждан, отправленных в лагерь: преобладали католики, но среди первых заключенных были и евреи, и этнические немцы⁹⁹.

Подпольщики почти ничего не знали об этом месте, но слышали, что немцы отправляют туда все больше и больше людей. В августе 1940 года там находилось более тысячи человек. Из писем заключенных почти ничего нельзя было понять. Но о масштабах насилия в Аушвице свидетельствовало количество уведомлений о смерти, которые получали семьи умерших заключенных, и забрызганные кровью личные вещи узников концлагеря¹⁰⁰.

В августе арестовали начальника штаба Тайной польской армии Владислава Сурмацкого, и Ян созвал экстренное совещание в квартире Ядвиги, редактора новостного бюллетеня. Стоял удушающий зной, сигаретный дым висел в воздухе. Ян попросил тишины. Сначала он объявил о слиянии группы с основными силами подполья, как того хотел Витольд¹⁰¹.

Затем он повернулся к Витольду. Напряженность между ними ощущалась физически.

«Тебе выпала большая честь», – сказал Ян¹⁰².

Он пояснил: они с Ровецким разговаривали о концлагере. Ровецкий полагал, что до тех пор, пока все происходящее в лагере покрыто тайной, немцам может сойти с рук что угодно. Он хотел, чтобы кто-то проник в лагерь, собрал сведения и, если получится, создал ячейку Сопротивления и организовал побег¹⁰³.

«Я назвал Ровецкому твое имя, ты единственный офицер, способный на это», – сказал Ян¹⁰⁴.

Витольд старался скрыть потрясение. Он понял: это наказание за то, что он не согласился поддержать идеи Яна. Но Витольд не хотел показать Яну свое волнение. Ян продолжил: свой человек в полиции предупредил его, что в ближайшие несколько дней немцы планируют массовые облавы. Руководство СС хотело отправить в Аушвиц всех образованных или просто умных людей. Это был хороший способ туда попасть – хотя людей, которых подозревали в подпольной деятельности, вполне могли немедленно расстрелять.

Учитывая рискованность задания, Ян не мог отдать Витольду приказ.

Ему требовалось добровольное согласие¹⁰⁵.

Мысли проносились в голове Витольда с лихорадочной скоростью. Попасть в немецкую облаву – безумие. Даже если немцы не застрелят его сразу, они могут подвергнуть его пыткам и разоблачить позже. И что будет, когда он туда попадет? Если подпольщики не ошибались относительно жестокости режима в лагере, его перспективы создать ячейку Сопротивления и организовать восстание выглядели весьма туманно. Но даже если это обычный концлагерь, ему придется долгие месяцы томиться в плену, пока в Варшаве будет происходить все самое интересное. Однако на другой чаше весов находился тот факт, что Ян под давлением Витольда согласился подчиняться Ровецкому. Как это будет выглядеть, если Витольд откажется от первой же просьбы Ровецкого? Ситуация патовая¹⁰⁶.

Витольд сказал Яну, что ему нужно время на раздумья. День за днем он постоянно размышлял о предложении Яна. В своих более поздних мемуарах Витольд не упоминает о страхе за себя, но он наверняка тревожился за семью. Мария смирилась с его подпольной деятельностью в Варшаве, позволявшей ему время от времени приезжать в Острув-Мазовецку и быть недалеко от семьи на случай чрезвычайной ситуации. Отправка в Аушвиц означала, что семью придется бросить на произвол судьбы и подвергнуть риску расстрела, если он будет разоблачен¹⁰⁷.

Когда 12 августа началась облава, Витольд все еще колебался. Эсэсовцы и полиция установили КПП на главных улицах в центре города и хватали мужчин призывного возраста. «Естественно, они не особенно церемонились, – отмечал мемуарист Людвиг Ландау. – Выставив штыки, немцы останавливали трамваи, они угрожали пустить штыки в ход, если кто-то попытается сбежать; по-видимому, двое были убиты при попытке бегства, одного закололи штыком, второго застрелили». За день арестовали более полутора тысяч человек. Витольд держал свои мысли при себе. «Он сидел молча, размышляя об этом, и я не донимала его расспросами», – вспоминала Элеонора¹⁰⁸.

Несколько дней спустя Ян сообщил Витольду последние новости. Подтвердились слухи о том, что Деринг и Сурмацкий в Аушвице. «Ты упустил прекрасную возможность», – язвительно заметил Ян¹⁰⁹.

Ответ Витольда не задокументирован, но известие о том, что его товарищи в этом лагере, могло стать решающим фактором, убедившим его отбросить страхи и согласиться на задание. С Дерингом он дружил еще с советско-польской войны, а Сурмацкий был его земляком из Лидского района¹¹⁰.

Витольд сказал Яну, что готов стать добровольцем. Следующая облава, когда он планировал сдаться, ожидалась в Жолибоже через несколько недель. Витольд начал тщательно готовиться к предстоящему аресту. Командование своим подразделением и деятельность по вербовке он переложил на товарищей. Витольд решил не рассказывать Марии о своем задании. Если ее схватит гестапо, для нее будет лучше ничего не знать о нем. Марии было известно лишь то, что его выбрали для важной миссии и что он снова поставил родину выше семьи¹¹¹.

Витольд и Марек. Ок. 1940 года.

Предоставлено семьей Пилецких

Восемнадцатого сентября Витольд сложил вещи в рюкзак и отправился в квартиру Элеоноры. Немцы, скорее всего, совершат рейд по кварталу утром. За ужином все чувствовали себя так, будто это последняя трапеза перед казнью. Витольд старался сохранять самообладание. Когда малыша Марека уложили спать в соседней комнате, Витольд еще раз обошел всю квартиру и проверил, не осталось ли где-нибудь компрометирующих документов¹¹².

Элеонора и Витольд за работой. Ок. 1940 года.

Предоставлено Мареком Островским

Они с Элеонорой снова проговорили план действий. Если Витольд доберется до лагеря, Элеонора станет их с Яном связной, а Ян будет передавать все собранные Витольдом разведданные руководству подполья. Элеонора будет первой, к кому придет гестапо, если его разоблачат. Элеонора понимала, насколько сильно рискует. Однако она выглядела совершенно невозмутимой. Ее решимость успокоила Витольда, и он уснул на диване в гостиной. Он рассчитывал, что имя Томаша Серафиньского, под которым он планировал находиться в лагере, обеспечит его семье безопасность¹¹³.

Ранним утром 19 сентября Витольд проснулся и оделся. Ему не пришлось долго ждать: вскоре послышался грохот приближавшихся грузовиков. Через несколько минут раздался стук в дверь. Элеонора открыла. В коридоре стоял сторож дома, Ян Киляньский, напряженный и испуганный. Он сообщил, что пришли немцы¹¹⁴.

«Спасибо, Ян», – сказал Витольд¹¹⁵.

Он зашел в спальню Элеоноры и Марека. Мальчик стоял в кроватке с широко раскрытыми глазами. С улицы донесся стук и лающие немецкие выкрики. Витольд увидел, что плюшевый мишка Марека упал и лежит на полу. Витольд поднял мишку и протянул игрушку мальчику. Малыш был напуган, но знал, что плакать нельзя. Дверь в подъезд с треском распахнулась, по бетонным ступенькам застучали шаги, послышались крики¹¹⁶.

Киляньский снова появился в дверях.

«Они уже здесь. Это твой последний шанс».

«Спасибо, Ян», – повторил Витольд, и сторож исчез.

Затем раздался стук в дверь, и в квартиру ворвался солдат, размахивая оружием. «Встать, встать!» – крикнул он, но Витольд уже надел куртку и спокойно подошел к нему. «Сообщи, что приказ выполнен», – прошептал Витольд Элеоноре.

На лестничной клетке толпились солдаты и полицейские в штатском. Витольда и других задержанных вывели на улицу. Светало. Витольд узнал среди арестованных своего долговязого соседа Славека Шпаковского. Арестованных было около сотни или даже больше. Некоторые были с сумками и в пальто, будто собрались в командировку, а некоторые – босиком и в пижамах¹¹⁷.

Закончив обыски, немцы повели арестованных на площадь Вильсона, расположенную примерно в восьмистах метрах. Там наряд проверил документы. Фабричных рабочих и железнодорожников отпустили, а остальным приказали лезть в крытые кузова грузовиков. Витольд вместе с другими задержанными забрался внутрь, и двигатели заурчали¹¹⁸.

Глава 3. Прибытие

Аушвиц, 21 сентября 1940 года

Грузовики остановились возле конюшни, где в крытом манеже Витольда зарегистрировали. У него отобрали ценные вещи, а затем приказали лечь на утрамбованную землю вместе с тысячей других заключенных. Двое суток их держали в таком положении, за это время несколько человек были освобождены или отобраны для работы в Германии. Утром 21 сентября их снова погрузили в машины и отвезли на железнодорожную станцию, где стояли товарные вагоны. В один из вагонов втиснули Витольда и с ним еще шестьдесят человек. Немцы не давали ни еды, ни воды. Они оставили всего одно ведро для отправления естественных нужд – его содержимое вскоре вылилось на покрытый известью пол. Окружавшие Витольда люди безучастно наблюдали за происходящим. От медленного движения поезда и теплого, зловонного воздуха многих укачало, и они уснули на полу, повалившись друг на друга. Несколько человек смотрели в щели в стенах вагона, пытаясь понять, куда их везут¹¹⁹.

Когда поезд остановился, уже стемнело. Где-то впереди открылась дверь одного из вагонов, последовали крики и визгливый лай собак. Витольд почувствовал, как толпа отпрянула вглубь вагона. Дверь распахнулась, и свет ослепил людей. Под крики «Всем выйти! Всем выйти! Выйти!» заключенные рванулись к двери вагона и повалились вперед. Витольд, плотно зажатый телами других людей, изо всех сил пытался удержаться на ногах. На мгновение его осветил прожектор. Он мельком увидел ночное небо и моросивший дождь, а потом упал в толпу. Он ударился о насыпь из гравия и оступился, в тот же миг над его головой просвистела дубинка. Парни с дубинками набрасывались на падавших и вытаскивали из вагонов тех, кто замешкался. Витольд почувствовал, как за него кто-то схватился. Он высвободился и поспешил за остальными. Он почти бежал, то и дело спотыкаясь о комья грязи¹²⁰.

Охранники из СС, шедшие по обе стороны рваной колонны заключенных, курили и перешучивались. Одному заключенному они приказали бежать к забору вдоль дорожки. Растерянный мужчина, пошатываясь, сделал несколько шагов, и они тут же пристрелили его. Колонна остановилась, охранники вытащили из толпы еще десять человек и тоже их застрелили. Коллективная ответственность за «побег», объявил один немец. Колонна снова тронулась. Трупы казненных тащили заключенные, двигавшиеся в хвосте, а сторожевые собаки кусали их за пятки¹²¹.

Витольда настолько потрясло безумие происходящего, что он едва успел заметить выступивший из темноты забор из колючей проволоки, ворота и железную решетку, увенчанную надписью ARBEIT MACHT FREI. Труд освобождает. За воротами виднелись ряды кирпичных казарм с темными окнами без решеток. Они окружали ярко освещенный плац, где стояли мужчины в полосатых робах с дубинками в руках. На рукавах их курток красовалась эмблема «капо»¹²², а их шапочки напоминали бескозырки моряков. Они приказали заключенным построиться в шеренги по десять человек и отобрали у них часы, кольца и другие ценные вещи¹²³.

Один капо спросил заключенного, стоявшего перед Витольдом, какая у того профессия. «Судья», – ответил мужчина. Капо издал победный возглас и свалил его на землю ударом дубинки. Подбежали еще несколько головорезов в полосатых робах, и удары посыпались на голову, туловище, промежность. Били до тех пор, пока человек не превратился в сплошное кровавое месиво. Забрызганный кровью капо повернулся к толпе и объявил: «Это концентрационный лагерь Аушвиц, уважаемые господа»¹²⁴.

Капо принялись выискивать и избивать врачей, адвокатов, профессоров и евреев. Витольд не сразу сообразил, что немцы выбирают образованных людей. Но потом он понял: это соответствует заявленной нацистами цели – низвести поляков до уровня рабов¹²⁵.

Убитых оттаскивали в конец каждой шеренги. К началу переклички, о которой объявили ударом по металлическому бруску, скопилось несколько куч трупов. Оберштурмфюрер СС Фриц Зайдлер, тридцатитрехлетний бывший строитель из-под Лейпцига, обратился к новичкам с невысокого здания, выходившего во двор: «Пусть никто из вас не думает, что он когда-нибудь покинет это место живым. Пайки рассчитаны так, чтобы ни один из вас не смог прожить больше шести недель. Если кто-то проживет дольше – значит, он ворует, а любой, кто ворует, будет отправлен в штрафной отряд, где он точно долго не протянет»¹²⁶.

За речью Зайдлера последовали новые удары, а в это время заключенных группами по сто человек уводили в одно из приземистых зданий, окружавших двор. Люди раздевались, складывали вещи в мешки у входа, а всю имевшуюся у них еду бросали в тачку. Затем по одному входили в здание. Когда настала очередь Витольда, он нащупал в кармане кусок хлеба и не задумываясь выбросил его¹²⁷.

Войдя в здание, он оказался в маленькой побеленной комнате. Голые люди выстроились в очередь к столу, где им выдавали маленькие карточки с идентификационными номерами. Витольд получил номер 4859. В соседней комнате над низкими скамейками склонилась банда брадобреев. Тупыми лезвиями они брили головы, подмышки и гениталии заключенных. Свежие царапины слегка присыпали дезинфицирующим средством. Затем Витольд очутился в уборной, где капо ударил его дубинкой по лицу, потому что, как выяснилось, Витольд не держал свою идентификационную карточку в зубах. Витольд сплюнул кровь вместе с двумя выбитыми зубами и прошел вперед. На заключенных-евреев, которых узнавали по обрезанию, капо набрасывались с особой яростью, избивали их и оставляли тут же на скользком полу. В последней комнате Витольд получил сине-белую тюремную форму – куртку с пуговицами до самой шеи, штаны и пару деревянных сабо, совершенно не подходивших по размеру. Некоторым арестантам достались еще и круглые кепки без козырьков¹²⁸.

Когда он вышел из здания, небо немного посветлело, и плац между двумя группами бараков стал виден полностью. В углу образовалась гигантская лужа. Здания, окружавшие плац, были накрыты четырехскатными крышами и оштукатурены, однако кое-где штукатурка осыпалась, обнажив охристо-красные кирпичи. С одной стороны плаца виднелось поле, по которому они, скорее всего, и пришли сюда, а с другой можно было разглядеть дорогу и линию деревьев вдоль чего-то похожего на берег реки. Территория была огорожена колючей проволокой. По периметру на расстоянии примерно ста метров друг от друга были расставлены деревянные наблюдательные вышки¹²⁹.

Заключенных снова выстроили в очередь и распределили по блокам. Капо продолжали издеваться над ними, хотя теперь, в предрассветных сумерках, почему-то казалось, что эти дикари уменьшились в размерах. Остриженные, одетые в полосатую тюремную робу не по размеру или в старую военную форму, заключенные с трудом узнавали друг друга¹³⁰.

Блок Витольда – номер 17а – находился на втором этаже барака, стоявшего на плацу. Там заключенных разместили в комнатах площадью двадцать восемь квадратных метров, по сто человек в каждой комнате. Голые стены блока, старая облицовочная плитка и допотопные светильники придавали ему вид исправительного учреждения Викторианской эпохи. Витольд и другие узники нашили на рубахи свои номера и красные треугольники, обозначавшие их статус: политзаключенные. Вконец измученные, они разложили на полу тонкие джутовые матрасы, чтобы хоть немного отдохнуть остаток ночи. На одном матрасе с Витольдом спали еще два человека: они лежали вплотную друг к другу, подложив под голову сабо и полосатую форму. Окно было закрыто, а стены стали влажными от конденсата. Люди стонали во сне, храпели, ругались друг с другом, пытаясь сменить позу. Шок Витольда сменился унылым оцепенением. Попасть в лагерь ему удалось. Пора приступать к работе¹³¹.

⁂

Едва Витольд сомкнул глаза, как прозвучал гонг. В комнату ворвался Алоиз Шталлер, немец-капо, заведовавший блоком, и принялся избивать всех, кто не успел встать на ноги. Заключенные поспешно сложили матрасы, взяли банки для супа и толкаясь поспешили в коридор, пока Шталлер выгонял людей из других комнат. Затем он заставил людей бежать вниз по лестнице и одеваться на улице¹³².

Вход в блок Витольда (в 1941 году блоку присвоили другой номер – 25а)

От реки до лагеря разлился туман. Витольд ориентировался на темные силуэты тех, кто шел впереди. Их погнали за стену здания, к уборной – открытой траншее, вдоль которой был направлен луч прожектора. Очередь уже сформировалась, капо отсчитывал по двадцать человек и давал каждой партии по несколько секунд. Мытье было обязательным, но на помывку отводилась всего одна цистерна во дворе, и вся толпа заключенных толкалась вокруг нее. Витольд едва успел набрать в свою банку немного солоноватой воды до того, как толпа рассеялась, словно стайка испуганных птиц¹³³.

Ночью. Ежи Потшебовский, послевоенные годы.

Предоставлено Государственным музеем Аушвиц-Биркенау

Завтрак привезли в комнаты. Один из помощников Шталлера разливал из металлического бака горькую на вкус жидкость, которую называли кофе. Заключенные проглотили завтрак, сложили свои кружки и вернулись на улицу, где узники прошлых партий уже собрались, чтобы послушать новости из внешнего мира. Старожилы выглядели более худыми и бледными, чем вновь прибывшие. Новички спрашивали их о лагере. Нужно иметь глаза на затылке – вот все, что бывалые заключенные могли посоветовать¹³⁴.

Помывка заключенных с помощью помпы. Ежи Потшебовский, послевоенные годы.

Предоставлено Государственным музеем Аушвиц-Биркенау

Из здания вышел Шталлер. В прошлом он был строителем и происходил из Рейнской области. Шталлеру было тридцать пять лет, у него был длинный тонкий нос, а уши торчали под странными углами. Прежде Шталлер поддерживал коммунистов. Его арестовали в 1934 году за то, что он вешал антинацистские плакаты в своем родном городе, и приговорили к бессрочному содержанию в концентрационном лагере. «Учитывая неисправимый характер осужденного, его следует считать врагом государства» – этими словами завершил свой отчет начальник тюрьмы, выступив против условно-досрочного освобождения¹³⁵.

Даже если когда-то в душе Шталлера и теплились искры сопротивления, то теперь они все угасли, и за готовность служить режиму его вознаградили должностью капо в Аушвице. Брат Шталлера погиб на польско-немецком фронте. Шталлер люто ненавидел поляков и винил их в развязывании войны. Он заставлял заключенных обращаться к нему «Херр капо» (то есть «Господин капо»), при этом узник должен был снять кепку и встать по стойке смирно. Между собой заключенные называли его Алоиз Кровавый¹³⁶.

Ежедневное управление лагерем осуществляли капо вроде Шталлера, которые получали дополнительную еду и были освобождены от каторжных работ, если как следует выполняли свою функцию – держать остальных заключенных в ежовых рукавицах. Система капо применялась и в других концлагерях, но, выполняя призыв Гитлера уничтожать расовых врагов, капо подвергали заключенных Аушвица особенно тяжелому труду и муштре. Тех, кого идентифицировали как священников или евреев (они составляли незначительное меньшинство узников), отправляли в штрафной отряд, где они сталкивались с еще более суровым обращением¹³⁷.

Капо были вынуждены постоянно доказывать свою безжалостность. «Как только капо перестает нас удовлетворять, он тут же лишается должности и возвращается к другим заключенным, – позже объяснял глава СС Генрих Гиммлер. – Он знает, что в первую же ночь его забьют до смерти». В Аушвице капо были немцами, которые уже имели представление об этой системе по концлагерю Заксенхаузен под Берлином. Они назначали себе помощников в блоках, обычно поляков из местных жителей, знавших немецкий¹³⁸.