Kitabı oku: «Дочь», sayfa 2
Глава 2
Дорсет, 2010
Год спустя
Осень плавно переходит в зиму.
Я напряженно прислушиваюсь к холодной утренней тишине, хотя результат известен заранее. Пора бы уже привыкнуть к отсутствию звуков, которые прежде воспринимались как сопровождающий жизнь фон. Приглушенный топот босых ног, кипящий где-то далеко на кухне чайник, доносящееся из приемника бормотание ведущих, негромкий звон фарфоровых кофейных чашек, шум воды в ванной. Звуки, окружающие любого человека, живущего нормальной жизнью. А тут тишина. Я открываю окно, и в комнату врывается мягкое, ласкающее слух дыхание моря. Как будто оно живое.
Проходя мимо ее комнаты, касаюсь двери. Она выбрала эту комнату, когда была маленькая, и всегда жила здесь во время наших летних приездов. Ей тогда очень нравилось представлять, будто дом – это корабль, а небольшое круглое окно у ее кровати – иллюминатор.
Деревянная дверь под моими пальцами холодная и влажная. Полицейские давно уже забрали матрац и постельные принадлежности. Тэд смыл с пола кровь. Я не заходила туда ни разу с тех пор, как приехала.
Лежа в ванной, я взмахиваю рукой, и отраженная в воде оконная рама рассыпается на мелкие частицы. Внизу звонят в дверь. Я быстро вылезаю, вытираюсь полотенцем. Затем надеваю халат, спускаюсь и, увидев сквозь стекло входной двери мужчину в форме, хватаюсь за перила. Возможно, вот он, долгожданный момент. Мне пришли сказать, что найдено что-то, принадлежащее ей. Полусгнивший каблук от туфли, серебряный брелок от браслета, а может, что-то еще, более важное. Я уже много раз представляла себе это событие, но все равно замираю, как будто меня поразили выстрелом. Наконец мне удается разглядеть красный жетон на его куртке и объемистую сумку. Это почтальон.
Я открываю дверь, он протягивает мне бандероль. В ней кисти, заказанные в художественном салоне в Бристоле. На половик падает открытка с видом горного кряжа в Уэльсе. Это от Тэда. Он таким способом поддерживает связь. Никаких сообщений на телефон, как обычно.
Я сижу на кухне, успокаиваюсь. Затем придвигаю альбом для рисования и переворачиваю страницу.
Ее исчезновение было зафиксировано официально, когда приехали полицейские в патрульной машине. В стеганых куртках, с жетонами. Это случилось под утро, где-то в четыре или пять, но за окнами еще было темно.
Поверхность карандаша неровная, и пальцы это чувствуют. Где-то посередине есть вмятинки в тех местах, где я его прикусила, когда рисовала толстовку с капюшоном, обозначая складки короткими серыми линиями.
Бристоль, 2009
Ночь исчезновения
Стоящему на пороге полицейскому на вид было лет пятьдесят пять. Бесцветные глаза, под ними мешки. Внешне он казался спокойным, но в его взгляде мне почудилось некоторое смущение. Из-за его спины выглядывала женщина – невысокая шатенка с модной прической и ярко накрашенными красными губами. Надо же, в такую рань на ней новенькая форма, макияж.
– Доктор Малколм? – произнес мужчина подчеркнуто нейтральным тоном.
Дома я всегда была только матерью и женой, но не доктором. Впрочем, если полицейскому так обращаться удобнее, пожалуйста.
– Да, – ответила я, впуская их в дом.
– Я констебль Стив Уэрэм, а это констебль Сью Даннинг.
Он снял шляпу, показав редкие седые волосы, и пожал мне руку.
Сочувствие в его взгляде пока не было таким, какого я страшилась. Сочувствием потере. Женщина повела себя несколько иначе. Руки не подала, только кивнула. Как будто боялась ко мне прикоснуться, считая женщину, у которой пропал ребенок, заразной.
Я пригласила их на кухню. Мы только что вернулись от Шен. С тех пор, как Наоми должна была вернуться домой, прошло уже больше четырех часов, и мне хотелось как можно скорее рассказать им о том парне, заставить их поторопиться. Чтобы они немедленно отправились в погоню. Их еще можно догнать. На улице дождь, он везет ее в машине, потом заводит в дом, запирает дверь, поворачивается. Она плачет. Нет-нет, она никогда не плачет. Поторопитесь.
Тэд начал рассказывать все по порядку, и это заняло у него, с ответами на вопросы, почти час. А вопросов было много. Они попросили принести ее ноутбук, а также свидетельство о рождении и паспорт. Позвонили ей на мобильный, но на этот раз автоответчик не сработал, даже не было гудков. Наверное, телефон разрядился.
Но то, что мобильный Наоми не отвечает, еще ничего не значило. Когда Стив Уэрэм сказал, что, если бы аккумулятор телефона был заряжен, можно было бы определить его местоположение, меня охватило отчаяние, смешанное со страхом.
Я дала им сравнительно недавнюю школьную фотографию Наоми, на несколько секунд задержав на ней взгляд. Оказывается, всего несколько месяцев назад дочь выглядела совсем юной. На сияющем лице широкая улыбка, волосы собраны в хвост. Совсем другая, не такая, какой я ее видела в последний раз, перед спектаклем. Мне вспомнился разлитый на туалетном столике тональный крем.
Они спросили, было ли у нее хобби.
Может быть. Я не знала. Я целыми днями на работе, не могу знать все.
Констебль на мгновение вскинул брови и начал спрашивать о школе, затем о докторе, который ее наблюдал, о дантисте. Дантист? Да-да, понятно. Видя, как потемнело лицо Тэда, я поняла, что он тоже уловил смысл.
Они попросили назвать фамилии приятелей-одноклассников. Друзей. Была ли она в близких отношениях с кем-то из мальчиков?
У нее никого не было. Как это не было? А кто приходил в театр и сидел в заднем ряду? Парень с темными волосами, которого она считала сексуальным. Который ее увел. Может быть, в этот самый момент он делает ей больно, толкает на пол, стаскивает одежду, подминает под себя, зажимая ладонью рот.
Я прикусила губу, чтобы не закричать.
Они все обстоятельно записывали. Констебль Сью Даннинг дала мне бланк заявления о пропаже человека. Попросила заполнить. Сказала, что называть это похищением пока рано, поскольку нет свидетельств.
Я начала писать дрожащей рукой. А они продолжали говорить, задавать вопросы. Какой у нее рост? Примерно пять с лишним футов. Вес? Восемь стоунов. Да, она стройная. Нет, отсутствием аппетита не страдала, просто все время на ногах; а ела много.
Вчера я не настаивала, чтобы ты поела. Думала, поужинаешь со всеми там, куда вы пойдете после спектакля.
Во что она была одета перед уходом? Дочка спускалась вниз с полиэтиленовым пакетом в руке. Кажется, на ней был дождевик. А может быть, школьная куртка. Серая, с капюшоном. Погодите, я попробую вспомнить. А лучше схожу посмотрю в гардеробе и скажу точно.
Надеюсь, на тебе был дождевик, не хотелось бы, чтобы ты промокла под дождем.
После спектакля она, конечно, переоделась и… на ней были новые туфли. Черные, с ремешками, на высоких каблуках. Я их видела впервые.
Вы не думаете, что это подарок? Ну, такой трюк, чтобы завоевать доверие.
На руке у нее был браслет с брелоками. Возможно, это важно. А в том пакете были небольшие дырочки.
Откуда этот пакет? Не знаю. Может быть, из магазина «Теско»? Или супермаркета «Вейтроуз»?
Если соберешься бежать, сними туфли. А то подвернешь ногу.
Какие у вас с ней были отношения? Не ссорились? Прежде она когда-нибудь пропадала? Не было ли попыток суицида?
Вопросы жесткие, беспощадные сыпались и сыпались на меня. А я была совершенно измотана. Как они не понимают? Она играла в спектакле главную роль. Конечно, уставала, бывала раздражительной, иногда капризной, но это в порядке вещей.
Во время разговора с ними я настороженно прислушивалась. Ведь в любой момент могли прозвучать ее шаги. Она войдет как ни в чем не бывало с заранее подготовленными оправданиями, удивленная поднявшимся переполохом.
Стив Уэрэм встал.
– Прежде чем начать действовать, нам необходимо осмотреть дом.
Я удивилась. Он что, нам не верит?
– Зачем? – спросил Тэд.
– Видите ли, – произнес он мягко, – многих якобы пропавших детей обнаруживают прямо в доме. Они прячутся в разных местах, но чаще в гардеробах. Так что поиски надо начинать с осмотра дома.
Тэд повел их наверх. Они тщательно проверили все, особенно стенные шкафы и гардеробы. Спокойно, методично. Заглянули на чердак. К мальчикам тоже зашли, но не потревожили. Осмотрели садовый сарай и даже передвижные мусорные контейнеры. Я ждала на кухне у телефона. Вернувшись, они выглядели усталыми.
– Позже к вам зайдет сотрудник полиции, чтобы исключить вас из числа подозреваемых, – сказала Сью Даннинг, слегка смутившись. – Так у нас положено.
Ей не следовало смущаться. Я была согласна на все, лишь бы они поскорее начали действовать и нашли ее.
Тэд спросил, что они теперь намерены делать, и она показала ему список. Там значились посещение школы, театра, встреча с Никитой для снятия свидетельских показаний, изучение записей в Фейсбуке, проверка ее ноутбука, мобильников приятелей на предмет текстовых сообщений, беседы с учителями, обход клубов, пабов, ресторанов, авторемонтных мастерских, вокзалов, морских пристаней, аэропортов. Интерпол. И наконец, если она через сутки не вернется, придется привлечь средства массовой информации.
– Ну конечно, конечно, – проговорил Тэд, беря меня за руку.
– И последнее, – произнес Стив Уэрэм. – Нам нужна зубная щетка вашей дочери. На всякий случай.
В ее ванной комнате в желтом пластиковом стакане стояла розовая зубная щетка, показавшаяся мне на удивление детской. Сью Даннинг сунула щетку в небольшой полиэтиленовый пакет, и она теперь превратилась в предмет, содержащий ДНК пропавшего человека. На всякий случай.
– Спасибо за помощь. – Стив Уэрэм тяжело поднялся, прижимая руку к пояснице. Его лицо выглядело усталым. Я подумала, что, наверное, это нелегко – встречаться с родителями, у которых пропал ребенок, и на пару мгновений мне стало его жалко.
– Мы передадим всю информацию дневной смене, которая начнет работу в семь утра. И сообщим о происшествии в отдел уголовного розыска. Нам пока не известно, связано ли исчезновение вашей дочери с каким-то преступным умыслом, но таков порядок. – Он помолчал. – А к вам у нас настоятельная просьба: постарайтесь вспомнить события, связанные с вашей дочерью, за последние несколько недель, и особенно дней. Может быть, вы что-то не заметили, просмотрели. Все, что может показаться необычным в ее поведении, обязательно запишите и потом расскажете нам. Это может помочь. Ее ноутбук я на время забираю. – Он улыбнулся, и выражение его лица стало мягче. – Через пару часов к вам заедет Майкл Копи, детектив, занимающийся такого рода происшествиями в вашем районе.
Через пару часов. А что будет в следующие пять минут? И в следующие?
Но у них есть фотография. Это поможет.
Правда, на ней не видно, как ее волосы на солнце отливают золотом.
У нее есть маленькая родинка, под левой бровью.
Она чуть пахнет лимоном.
Она никогда не плачет.
Найдите ее.
Часть вторая
Глава 3
Дорсет, 2010
Год спустя
Небольшая утренняя суета в деревне постепенно стихает. Впереди скучный день, и на меня накатывает привычная тоска. Ее легче переносить, если не двигаться. В прошлом, посещая пациентов на дому, я иногда могла поставить диагноз, лишь взглянув на позу, в какой лежит больной. Например, при аппендиците, разрыве брюшной аорты, менингите возникает спазм гладкой мускулатуры. Человек застывает.
Я лежу неподвижно часами, особенно летом. Наблюдаю, как пляшут пылинки в лучах солнечного света, заглядывающих в окна дома по очереди. Мысли о том, как хорошо было бы умереть, конечно, меня посещают, но я их отбрасываю. Ведь тогда я не смогу увидеть ее, появившуюся в дверях. К тому же нельзя бросать мальчиков. И наконец, на кухне спит пес. Ее пес.
Как будто что-то почуяв, Берти вылезает из своей корзины, зевая и виляя хвостом. Следит за мной, когда я направляюсь к нему. Глажу теплую шею, пристегиваю поводок. В очередной раз отмечаю, что его густая шерсть с возрастом становится жесткой. Не забываю положить в карман блокнот и карандаш.
Задняя дверь кухни выходит в сад, за ним поле. Коттедж этот мне подарила мама незадолго до смерти. Теперь вот у меня есть место, где можно укрыться. Значит, мне повезло.
Везение. Счастливый случай. Это мой счастливый день, пожелай мне удачи. Такими выражениями мы обычно описываем случающиеся в нашей жизни повороты судьбы. Ворота, которые внезапно раскрываются перед нами, а иногда закрываются прямо перед носом. До самого последнего времени Наоми не нуждалась в удаче. Она считала, что родилась счастливой. И я тоже так считала. И вообще мне казалось, что в нашей семье все счастливы. Всего год назад я думала, что у нас есть все.
Трудно определить, с какого момента начались перемены. Я снова и снова в мыслях возвращаюсь назад, в разные моменты времени, пытаясь понять, когда именно изменилась моя судьба. На это повлияло множество факторов. Если бы я не решила стать врачом, если бы тогда, много лет назад, Тэд не помог мне нести книги из библиотеки, если бы в тот злополучный день я не торопилась на работу в свой врачебный кабинет. И вообще, если бы у меня было больше времени. Время было на исходе, но я тогда этого не знала.
Я поднимаюсь по дорожке на вершину скалы, останавливаясь в ожидании, пока Берти перелезет через серые валуны. Наверху порыв ветра бросает мне в лицо брызги, словно идет дождь. На губах соленая влага, больше напоминающая слезы, чем дождь.
Я вспоминаю тот день моей врачебной жизни, когда часы начали отсчитывать время, оставшееся до расставания с Наоми. День, когда я увидела Джейд, был подобен попавшему в глаза соусу чили.
Я сажусь на скамейку, устремляю взгляд в распростершиеся передо мной небо и море и, достав из кармана блокнот, начинаю рисовать игрушечного жирафа. Испещряю шкуру пятнами, делаю одно ухо косматым. Берти устраивается рядом, кладет голову на мои ступни, приготовившись к долгому ожиданию. Время от времени он поскуливает.
Год назад, второго ноября, я понятия не имела, что оставалось всего семнадцать дней.
Бристоль, 2009
За семнадцать дней до исчезновения
Дождь шел весь день. Пациенты входили с мокрыми зонтами, впуская в помещение клиники гул улицы, в которую упирался наш тупик.
Клиника располагалась вблизи порта, втиснутая между мебельным магазином и заброшенным автопарком, заваленным всяким хламом и заросшим высокими сорняками, которые пробились сквозь трещины в асфальте. Соседние улицы были застроены тесно прижавшимися друг к другу викторианскими домами с верандами. Когда едешь в автомобиле на работу, в просветах между старыми пакгаузами изредка мелькает темная портовая вода.
Клиника, где я работала, пользовалась в этом районе популярностью, скорее всего из-за удобного местоположения. В небольшой приемной всегда толпились пациенты, и времени никогда не хватало. За отведенные на каждого семь минут невозможно было дать человеку то, в чем он нуждался. Но я, врач общего профиля, стремилась помочь каждому по мере сил. И не сомневалась: они знают, что мы на их стороне. Во всяком случае я так думала до того вечера. Я многое помню: например я помню запах.
К концу дня в кабинете устанавливался весьма неприятный запах, но тут уж ничего не поделаешь, пациенты приходили с разными болячками. Шторы на окнах были задернуты, чтобы отгородиться от улицы, поэтому вдобавок ко всему здесь было душно. На полу валялись детские игрушки. Раковина в углу была завалена грязными инструментами, мусорные урны забиты использованными бумажными салфетками и полотенцами.
В тот день я сильно устала. Миссис Бартлет меня вымотала. С большим трудом мне удалось наконец разглядеть полип на шейке матки. Я выписала ей направление в больницу и посидела пару минут, откинувшись на спинку кресла. Затем встала, навела порядок в раковине, помыла руки, посмотрела список пациентов и увидела, что следующий по очереди – молодой человек, Йошка Джонс. Странное имя. Может, поляк? Живет в этом районе временно.
Зевнув, я посмотрелась в небольшое зеркало над раковиной. Пряди волос выбились из прически, упали на лицо. Макияж немного смазался. Пришлось привести в порядок и себя. Затем я вызвала Йошку Джонса, надеясь, что недомогание у него несерьезное.
Он вошел. Над вид – лет двадцать пять, загорелый, скуластый. Мне потребовалась секунда, чтобы определить, что он ничем не болен. Такие вещи я распознаю быстро.
– Я вас слушаю.
– Болит поясница, это у меня наследственное. – Выговор уэльский. Рука, сильная и натруженная, лежит на столе близко к моей.
Я убрала руки со стола на колени.
– У вас есть предположения, чем это вызвано?
– Думаю, перенапрягся. Долго носил на руках маленькую сестренку, – слова эти он произнес, как будто оправдываясь: – Ей нравится, когда я катаю ее на спине. Но девочка растет и становится тяжелой.
– Слишком баловать ребенка таким способом не советую, – сказала я, хотя сама очень любила носить Наоми на руках, даже когда она уже начала ходить. Мне нравилось видеть ее лицо близко к своему. – Спускайте ее на пол, пусть ходит сама.
Мне показалось, что в его глазах мелькнула злость, но разбираться времени не было. Положенные семь минут истекали, а мне еще нужно было посмотреть его спину.
Она была в отличном состоянии. Хорошо развитые мышцы вдоль позвоночника были похожи на две толстые змеи, но когда я попросила Йошку перевернуться на спину и подняла его ногу, он поморщился. Все ясно. Пояснично-крестцовый радикулит, правда в начальной стадии, потому что рефлексы и ощущения были нормальные.
Я выписала ему кое-какие анальгетики и дала брошюрку с упражнениями, которые необходимо делать. Он встал и с улыбкой протянул мне руку. Если в первые моменты в его поведении был намек на какую-то враждебность, то сейчас Йошка Джонс был само обаяние. Сунув рецепт и брошюрку в карман, он направился к двери, по пути задев ногой одну из игрушек. Она отлетела к стене. Когда дверь закрылась, я ее подняла. Это был пластиковый утенок, изрядно помятый и потертый. Оранжевый клюв, одна лапа оторвана. Пришлось выбросить его в мусорную корзину.
Вернувшись на место, я вызвала следующего пациента. Это была девочка по имени Джейд, с мамой. Десять лет, но выглядела она младше. Смирно стояла, пока мама ее раздевала. На руках, ногах и даже на лице у нее были странные синяки, но на ее миловидном лице я не увидела никакого смущения по этому поводу. Она внимательно смотрела на меня, сжимая в руке игрушечного жирафа. Это был ее пятый визит ко мне с жалобами на быструю утомляемость, плохой аппетит и неопределенные боли в области живота. Недавно появился еще и кашель. До сегодняшнего дня ничто из всего этого не вызывало у меня особой тревоги, но вот синяков прежде не было.
– Ночью она не дает нам спать своим кашлем, – проговорила мать хриплым голосом, устремив на меня свои жесткие зеленые глаза.
– А откуда синяки?
– Не знаю. – Женщина пожала плечами. – Пришла вчера домой из школы вот такая, вся в синяках. Говорит, по дороге споткнулась и упала. Но я думаю, ее побили дети. Над ней в классе издеваются.
– Почему?
– Откуда мне знать?
Доставая стетоскоп, я улыбнулась девочке:
– Не возражаешь, если я тебя послушаю?
Светлая головка согласно качнулась.
Под рубашкой вся грудная клетка у нее была в синяках. Спина тоже. В груди прослушивались слабые хрипы, но не более того. Я осмотрела ее всю. Синяки обнаружились даже на внутренней стороне бедер. А вот это уже совсем никуда не годилось.
Пока мама одевала Джейд, я выписала рецепт на антибиотики и микстуру от кашля.
– Давать по столовой ложке три раза в день. Должно помочь. И приходите через два дня, я снова ее посмотрю.
Мать кивнула и направилась к двери, ведя Джейд за руку. А я зашла в смежную комнату, в кабинет нашей сестры, Линн. Рассказала о Джейд.
Линн озабоченно нахмурилась.
– Ее ни разу не приводили на вакцинацию. Прошлым летом сестра, которая меня здесь замещала, делала ей перевязку. Тоже сказала, что где-то упала и поцарапалась. Отец у девочки сильно пьющий. Несколько недель назад я накладывала ему швы – поранился в драке, – так боялась, как бы он на меня не набросился. Такой у него был вид.
Во время стажировки в отделении травматологии на ночных дежурствах я встречалась с пьяными мужчинами, которых привозили с открытыми ранами на голове. Помню, зашиваешь дрожащими руками ему рану, а он скрипит зубами и сжимает кулаки. Значит, отец Джейд из таких.
– А что у нее за мать?
Линн пожала плечами:
– Толком не знаю. – Она посмотрела на экран компьютера, порхнув пальцами по клавишам. – Анализы ни разу не сдавала. Но побывала на приеме у Фрэнка с жалобами на депрессию. Он выписал ей циталопрам. Повторно не показывалась.
В голове у меня уже сложилась примерная картина.
– Спасибо, Линн. Когда будет время, напомните, пожалуйста, матери Джейд о вакцинации.
– Хорошо.
Вернувшись к себе, я позвонила социальному работнику, оставила сообщение. Школьной медсестры на месте не оказалось, но мне дали номер ее мобильного телефона. Она ответила в ту же секунду.
– Джейд Прайс? Да, я ее знаю. Тихая, спокойная девочка. Но живет не особенно счастливо.
– А в чем дело?
– Одинока. Дети ее сторонятся. Во-первых, необщительная тихоня, а во-вторых, папаша. Часто забирает ее из школы сильно на взводе.
Это еще больше укрепило мое мнение относительно происхождения у девочки синяков. Однако надо было продолжать прием, так что звонок социальному педиатру я отложила на потом. Завтра надо будет сообщить об этом и руководителю клиники, Фрэнку Дрейкотту. Он должен знать.
В кармане завибрировал мобильник. Я вытащила, посмотрела на дисплей. Эд. Сколько раз я просила детей не звонить мне во время работы. Убрав телефон, я вызвала следующего пациента.
Найджел Аркрайт, сорокалетний страховой агент, жаловался на повышенное артериальное давление. Я обернула манжету прибора вокруг его белой творожистой руки. Глянула на пальцы, похожие на бледно-розовые сосиски – дешевые, с тонкой кожицей, которую легко распороть легким касанием ножа. Давление было повышенным, но не слишком. Я вручила ему буклет с рекомендациями по здоровому образу жизни, направления на анализы и назначила дату следующего приема. Он ушел, что-то бормоча себе под нос.
Духота в кабинете уже начала меня изводить, и я обрадовалась, когда в перерыве между пациентами наша секретарша Джо принесла мне чашку чая. Ее волосы были распущены, локоны обрамляли лицо. Джо осторожно поставила фарфоровую чашку на стол между бумагами.
Сделав пару глотков, я обвела глазами фотографии на стене. Пора бы их уже заменить. Широко улыбающаяся пятилетняя Наоми с глазами, сузившимися до щелочек, прижимала к себе Берти и новую куклу. Рядом смеющиеся мальчики. А вот фотография с празднования прошлого Нового года. Тэд обнимает нас всех. Должно быть, он говорил в этот момент что-то забавное, потому что все смеялись. Только Наоми почему-то угрюмо смотрела в объектив. Я допила чай и вызвала следующего пациента.
Пасмурный день клонился к вечеру. Пациент следовал за пациентом, казалось, им нет конца. А тут еще Джо заглянула в кабинет с тревожно расширенными глазами и сказала, что только что привезли маленького Тома с приступом астмы. Его мама, симпатичная молодая женщина не старше девятнадцати, с дредами, испуганно молчала. Том потел, и дыхание у него было опасно слабым. Я подключила мальчика к ингалятору, и он, вдыхая смесь вентолина и кислорода, начал покачивать головой, а потом крепко заснул. Минут через десять его с мамой отвезли на машине «Скорой помощи» в больницу. Думаю, к утру состояние Тома будет стабильным.
После их ухода в кабинете стало неожиданно тихо. Наконец я сообразила, что пациентов сегодня больше не будет. Глянула на стол, где поверх бумаг лежал стетоскоп. На полу валялся шпатель для языка. Когда я его уронила?
Теперь следовало сделать то, что положено в конце каждого рабочего дня, – привести в порядок бумаги, надиктовать сообщения для педиатра и социальных работников.
Вызовов на дом не было. Джо заглянула ко мне попрощаться перед уходом. Я набросала список того, что надо сделать утром, прилепила к стойке у компьютера и наконец вышла на опустевшую улицу, где в подернутых маслянистой пленкой лужах мерцали оранжевые огни.
В мебельном магазине окна уже были закрыты ставнями. Из паба неподалеку доносились взрывы смеха. Направляясь к своему отнюдь не новому «Пежо», оставшемуся на стоянке в одиночестве, я шарила в сумке, пытаясь нащупать ключи. На мгновение почувствовала укол страха: вдруг потеряла? Но нет, вот они, на месте.
В салоне меня встретили знакомые домашние запахи, среди которых превалировали собачий и морской, от гидрокостюма. Нашу семью нельзя назвать преуспевающей, но, несомненно, ее жизнь была наполненной и счастливой. Так, по крайней мере, мне тогда казалось.
Поставив ноги на потрепанный коврик кустарной работы, я достала из оставленного на пассажирском сиденье целлофанового пакетика желейную конфету. Сунула в рот, включила зажигание и поехала.
