«Благоволительницы» kitabının incelemeleri, sayfa 5

Роман Благоволительницы по-своему уникален. Во-первых, он написан в России на французском языке американским евреем, предки которого жили на территории Белоруссии. Во-вторых, рассказ ведется от лица офицера СС, что само по себе необычно и спорно - Литтелл буквально дает слово палачу. В-третьих, автор не по наслышке знаком с манерой мышления и поведения массовых убийц и террористов, ведь он долгое время работал журналистом в горячих точках. В-четвертых, Литтелл является неплохим специалистом по культуре и истории России, что очень явно отразилось на романе. Ну и наконец, Литтеллом проведена серьезная работа над исторической достоверностью романа (действие происходит во Вторую мировую войну в Берлине, Украине, на Кавказе, в Сталинграде) - объем собранных данных поражает и не меньше поражает тот факт, что специалисты нашли в нем только совсем незначительные и единичные расхождения с действительностью.

Если перечисленные выше пункты не вызывают желания тут же приступить к чтению, то я даже не знаю, о чем можно дальше написать! Выход этого романа - серьезное литературное событие, и, прочитав его, я удивляюсь, что пока (надеюсь, что у него все впереди) он мало известен в России, хотя нам то он должен быть даже более интересен, чем другим народам, менее пострадавшим от нацизма, ведь по меньше мере треть действия проходит на территории бывшего СССР и отличается высокой степенью правдивости.

Главный герой у Литтелла тоже получился своеобразным и интересным. Он убежденный национал-социалист, но при этом интеллигентный и думающий человек, который не может не замечать неправильности творящегося вокруг него и с его прямым и непосредственным участием. Через него к нам обращается автор, пытаясь представить и рассказать о том, что творилось в головах у людей в то время, найти объяснение того, почему добропорядочные бюргеры превращались в монстров и садистов на фронте и в тылу. Массовая психология в действии. Но при этом не складывается впечатления, что автор пытается найти оправдание царившему в то время безумию. Скорее это попытка разобраться, показать все, как было, без прикрас и, тем самым, способствовать тому, чтобы подобное никогда не повторялось.

Действительно, Благоволительницы - очень тяжелый и во многом даже мерзкий роман - обилие зверств, смертей, фекалий, сексуальных извращений и прочих ужасов на страницу зашкаливает, поэтому читать очень не просто и именно поэтому (а не из-за объема) чтение занимает столько времени. Ощущаешь просто физическую необходимость отрываться от книги, переключаться на что-то другое, но еще бОльшую необходимость ощущаешь в возвращении к ней, в продолжении пути по ней в надежде отыскать для себя нечто важное, и оно непременно находится. Если бы не пугающие объемы (и обилие названий, рангов и точных данных, через которые, кстати, тоже порой не просто продраться, зато теперь я спец в устройстве рейха), я бы рекомендовала эту книгу всем и каждому.

P.S. Кстати, отдельный интерес представляет говорящее название романа в честь древнегреческих богинь мести. Можно сбежать, сменить имя и адрес, но от внутренних демонов и воспоминаний, которые будут грызть на протяжении всей последующей жизни, скрыться невозможно...

Так вот что такое война — уродливая волшебная страна, место игр невменяемого ребёнка, который, заходясь от смеха, ломает свои игрушки и веселится, выбрасывая посуду из окна?

Эта книга не столько о Второй Мировой войне, сколько о войне, которая происходит в душе каждого человека. По крайней мере, таково мое мнение. Потому что один человек, будь он хоть трижды Гитлером, ничего не решает - все решения остаются за народом, который либо поддерживает правителя, либо свергает его, выбивая трон у него из-под задницы. Правитель есть лишь олицетворением своего народа, а народ, соответственно, олицетворением своего правителя (конечно, не стоит всех под одну гребенку, но и разбираться обычно никому не хочется). И вот тут появляется главный вопрос: кто виноват? Так как книга о немцах и о войне, то и возьмем мы в пример именно их. Кто больше виноват: фюрер Адольф Гитлер, офицер СС или стрелочник, который направил поезд с евреями в концлагерь? Победителей не судят, но на проигравших отыгрываются за двоих. Во время войны ни у кого нет времени разбираться - кто прав, кто виноват, а потому головы летят у всех. Но потом, уже после того, как отгремели канонады взрывов, виноватым обычно выбирают того, кто был у руля - в нашем случае Гитлера. Но, на самом деле, виноват каждый. И в то же время не виноват никто.

«Благоволительницы» - книга, которая напоминает шкатулку с секретом. Вроде бы открываешь ее и видишь драгоценности, а потом оказывается, что есть еще и потайное дно с большими ценностями, и под конец находишь тайное отверстие, в котором спрятано что-то еще ценнее первого и второго вместе взятого. Я очень люблю такие книги, которые не открывают все свои секреты сразу. Когда начинаешь читать и когда заканчиваешь, то создается такое впечатление, словно ты читал разные по жанру произведения. Вот так и случилось с «Благоволительницами». Сначала кажется, что это чисто исторический роман (конечно, так как он военный, то и с глубокими философскими и психологическими вопросами), затем роман превращается в конкретно такую психологическую прозу в стиле Достоевского с помутнениями, убийствами при помощи топоров и кусанием Адольфа за нос. Но я говорила и о третьем секрете, тайном ящичке. Им я бы могла назвать те многочисленные аллегории, которые пронизывают повествование. Это и обращения к русской классической литературе, и к греческой мифологии. Все эти качества делают роман Джонатана Литтелла не просто военной прозой, но романом многослойным, тонким (я не про объем), психологическим, несколько абсурдным, с большими знаками вопросов и белыми пятнами на местах, где должны покоиться ответы.

Историческая составляющая прямо-таки безукоризненная. Я для себя почерпнула в этой книге очень многое. Конечно, о Второй Мировой рассказывается достаточно много на уроках в школе, но все же есть такие факты, которые просто не встретишь на страницах учебников. Вероятно, потому что многие документы долгое время были засекречены, хотя, скорее всего, потому что многие из тех фактов, которые приведены Литтеллом могут травмировать детскую психику (хотя, чтобы травмировать психику современных детей, необходимо приложить немало усилий). Но это не суть. Суть в том, что огромное множество исторических фактов удачно вписываются в художественный текст, а потому прекрасно усваиваются. Это можно назвать чем-то вроде экскурсии в прошлое. Должна отметить, что в особенности меня впечатлила экскурсия в Сталинград. На мой взгляд, самая сильная глава в книге. Конечно, все знают, что битва при Сталинграде была ужасной, но впервые мне было действительно страшно, когда я читала о ней. Хотя также могу сказать, что с прекрасной (если здесь, конечно, уместно это слово) детализацией были описаны концлагеря. Опять же, все знают, что евреев и прочих заключенных не кормили клубникой со сливками, но некоторые факты стали для меня, так скажем, открытием. И не сказать, что приятным. В общем, с исторической точки зрения мне эта книга кажется идеальной.

Психологическая же составляющая здесь пляшет на грани абсурдности. Если сначала Ауэ просто все время раздумывает над смыслом происходящего, над смыслом истребления евреев и своей ролью в этом процессе, то потом, уже после Сталинграда и ранения в роман «приходит» Достоевский. В статье о романе, которая находится в самом конце книги, очень правильно подмечено влияние Достоевского на этот роман. Конечно, там и Лермонтов проскакивает, значительно так проскакивает, но все же пальма первенства достается Федору Михайловичу. При этом я, конечно же, подразумеваю не манеру и стиль письма, а саму атмосферу, окружающую героя. Здесь вам и муки инцеста, и убийство собственной матери, и какое-то забытье, галлюцинации, навязчивые эротические образы... В общем, что-то вроде атмосфера Желтого Петербурга, только тут еще секс, война и выпивка. Конечно, и о войне много размышлений есть. Ауэ лишь исполняет приказы, даже если они ему не по нутру. Но снимает ли это ответственность с его плеч? Нет. И он сам это прекрасно знает. Да, приказы отдают другие, но те, кто жмут на курок, в ответе за содеянное ничуть не меньше тех, кто ставит подписи на документах или, зачесав волосы на левый пробор и жестикулируя, ораторствует на публике. И в итоге каждый платит. Кто-то сразу своей жизнью, а кто-то, как Максимилиан Ауэ - своей душой, преследованием которой и занимаются Эринии, Благоволительницы.

Пожалуй, я сказала почти все, что хотела сказать. Хотя об этом романе говорить очень сложно, уж больно много в нем всего скрыто и невозможно все это одним махом осветить в рецензии. Но добавлю несколько последних штрихов. Некоторым, как я поняла, не нравится насилие, показанное в книге. Здесь я не хочу осуждать чьи-либо мнения, ибо их я всегда уважаю, я хочу просто выразить свое. Мне кажется, что насилие в романе очень даже «в тему». Это книга о войне, а не о плетении венков из ромашек. Есть романы, в которых все ужасы войны показаны без такой детализации и они пробирают не меньше, но, по-моему, такой авторский ход, как наличие чернухи является вполне обоснованным. Это позволяет более глубоко понять и осознать все те ужасы, бесчеловечные ужасы, что творились во время войны. Потому что иногда людей нужно ткнуть носом в дерьмо, чтобы они его наконец заметили.

Напоследок могу сказать, что это очень сильная книга, прочтение которой дает массу пищи для размышлений. Но при этом я бы не решилась кому-либо эту книгу рекомендовать, к ней нужно прийти самостоятельно с правильным настроем.

Про эту книгу можно твердо сказать, что я прожил ее вместе с главным героем. Почти месяц реального времени, ни одной страницы по диагонали. Речь о «Благоволительницах» Джонатана Литтела. Разумеется, мой читательский опыт не является универсальным, кого-то эта книга отпугнет своим объемом, кого-то монотонностью повествования, вниманием автора к мелочам, кому-то она покажется этически неприемлемой. Но никто не сможет отрицать, что эта книга – литературное явление и событие. Хотя бы потому, что в наш век твиттера мало кто пишет такие толстые книги, равные по дерзновению замысла толстовской «Войне и миру» (хотя сам Литтел находит это неизбежное сравнение пошлым).

Литтел оказывается в гораздо более сложной ситуации чем Толстой, который писал о в общем-то однозначно трактуемых событиях, никто ведь не стремился к пересмотру войны 1812, завершившейся для всех консенсусно, даже для проигравшего все и вся Бонапарта. Дерзкий американец взялся писать о социуме, упоминание которого является табу в современном мире. О раздавленном во 2-й мировой войне Третьем Рейхе. О сумерках богов, наступивших для Германии. И неизбежном Холокосте. Его лирический герой, от лица которого ведется повествование – эсесовец Макс Ауэ, участвует во всех мыслимых военных преступлениях. Вместе с ним мы оказываемся у первых расстрельных рвов в Галичине, в гекатомбе Бабьего Яра, где герр Ауэ добивает раненых евреев, на Северном Кавказе, где рафинированные интеллектуалы из СС часами спорят о том, подлежат ли уничтожению горские евреи, прогуливаемся тенистыми аллеями Аушвица, бесстрастно наблюдаем самоубийственное крушение Рейха. Мы смотрим на мир глазами утонченного, хорошо образованного, рефлексирующего убийцы. Толстой с его наивными психологическими этюдами на этом фоне кажется золотушным ребенком. Так, что да, Литтел прав, сравнение пошлое.

В «Благоволительницах» есть два слоя (это очень грубо, в рамках беглой рецензии). Первый – это бесстрастное документальное письмо, основанное на тщательно выверенных исторических фактах и тонких деталях, мгновенно раскрывают ситуацию. Солдатам расстрельной команды в Бабьем Яре, отдыхающим от расстрелов, привозят на обед кровяную колбасу, и палачей начинает рвать. Сын коменданта Аушвица щеголяет в обновках: «Папа принес из лагеря». Офицер карательной команды обнаруживает в русской деревне умирающую беременную бабу, делает ей кесарево сечение, а его командир разбивает голову новорожденному: «Зачем плодить унтерменшей?». Зло обыденно, буднично, естественно. Это монотонное описание беспрестанного кошмара, в который превратилась жизнь миллионов людей в течении нескольких лет мировой бойни, выгодно отличается от всякого рода гуманистического антивоенного и антифашистского бреда, которым нас всех перекормили «чтобы это больше не повторилось». Литтел, я убежден, не ставил перед собою ни одной позитивной и гуманитарной задачи, и потому у него получилось попасть в цель. Привычные штампы про ужасы войны неприложимы к этому удивительному тексту, когда постоянно ловишь себя на мысли, что ты начинаешь проникаться сложностями быта айнзацкоманд, бесконечными заседаниями комиссий, где до хрипоты спорят об оптимизации процесса массовых убийств. Эсесовцы интригуют, подсиживают друг друга, выпивают после работы, говорят о музыке и философии. Словом, человеческое, слишком человеческое.

Второй слой – не менее важный – галлюцинозно-декадентский. После того как пуля попадает в голову Ауэ в Сталинграде, он совершает трип, возрождающий в памяти «Мифогенную любовь каст», в преддверии падения Берлина он уединяется в доме своей сестры-близнеца, чтобы провести несколько дней в горячем эротоманском бреду. С детства Ауэ, этот цветок зла, испытывает влечение к сестре, по сути, влюблен в свое отражение. Он предается запрещенным в Рейхе гомосексуальным утехам, его любовников убивают или он их сам убивает. Весь этот старый, добрый либертинаж в духе де Сада на фоне рационального, устроенного по науке, конвейера смерти, выглядит практически умильно и трогательно. И здесь играя на провокации, отказываясь от какой бы то ни было попытки выстроить нравственное алиби («зато в душе он человек хороший») Литтел попадает в точку. Впрочем, герр Ауэ и не нуждается ни в каких алиби и оправданиях, он такой, какой он есть, не хороший и не плохой. Герой своего времени. «Если Германия пошла за человеком, который всеми силами стремился приблизить сумерки богов, то она должна пройти этот путь до конца».

Роман Джонатана Литтела - книга из тех, которые способны свести с ума, вынести за пределы добра и зла, туда, где вам приветливо помашет рукой Фридрих Ницше, и вернуть обратно, в пустыню холодного человеческого одиночества, в персональный ад. И вот тогда по вашему следу пойдут Благоволительницы.

Начну с конца. Вернее, с итога: Я не уверена, что лично мне нужна была такая книга о Второй мировой. Я не уверена, что этот роман нужно (и можно) читать всем. Я не уверена, что эта книга должна нравиться — для другого она написана. Я точно знаю, что равнодушным она не оставит никого. Я точно знаю, чтобы увидеть и услышать то, о чём кричит в "Благоволительницах" Литтелл, просто необходимо продраться через эти горы дерьма и нечистот. Нельзя остаться чистеньким, даже если ты только читатель. Я точно знаю, что эту книгу я не буду перечитывать никогда. Я и так её запомнила очень хорошо...

А теперь о моих впечатлениях, о книге, о войне... Я готова была к взрыву мозга, к неприятию, к брезгливому отторжению. Но этого совершенно не было. Меня почему-то абсолютно не тронули горы говна, тошнотворные сны главного героя, запретная половая жизнь его же (хотя, а как же чистота истиных арийцев?!), какой-то неприглядный натурализм бытовых сценок (к примеру, рука, подтирающая Ауэ в туалете или о потоках вшей, бегущих с трупов). А не было этого потому, что другие сцены заставляли вздрагивать и трястись в ознобе. Я даже была благодарна автору, что он позволяет вынырнуть из настоящего ужаса и взглянуть на похоть и неприглядность. Офицер элитных войск СС Максимилиан Ауэ — один из исполнителей нацистской программы «Окончательного решения еврейского вопроса». Действие романа охватывает Украину, Крым, Северный Кавказ, Сталинград, Германию, Польшу, Францию. Начинается всё с массовых расстрелов евреев, в которых Ауэ не принимает сначала личного участия. Нашего эстета и интеллектуала коробит эта грязная сторона жизни. Он много рассуждает о смерти, о необходимости этого шага, о неправедной роли евреев в истории. Он брезгливо морщится, когда от выстрелов в голову мозг, кровь и осколки костей попадают на лица палачей, он жалеет еврейскую девочку, мать которой лежит в яме мёртвой, и передаёт ребёнка солдатам с нелепой просьбой — "быть к ней добрее..." Но спираль войны закручивается всё туже. Ауэ попадает на Кавказ, затем в осажденный Сталинград. Война забросит его и в Берлин, в Министерство внутренних дел, и в страшный Освенцим. Но на самом деле совершенно неважно где и когда окажется очередной винтик или шестерёнка страшной Машины Войны — она запущена и делает своё дело без отдыха, без сожаления, без оглядки на то, чтобы "посчитать и прослезиться"... И вот тут-то и стоит озвучить (на мой взгляд) самую важную мысль романа: нам повезло, что нас там не было. Нам повезло, что всё это происходило не с нами и не на наших глазах. И это, действительно, так. Можно сколько угодно рассуждать об идее, героизме, патриотизме и истине. Но, желательно, в мирное время и на любимом диване. Не поймите меня неправильно: для меня подвиг нашего народа не подлежит никакому сомнению и образы героев войны для меня святы. Да и мысль о неучастии не настолько свежая и новая, но вот пронзила она меня по ходу этого романа и не отпускала до самого конца. Ведь противостоять государству практически невозможно. А если ты ещё и веришь во все идеи? А если для тебя ещё не открылась другая правда? А если... Наблюдай. Иди и смотри. Захочешь — увидишь, а нет — ...

И главный герой здесь потрясающий. Не в том смысле, что очень понравился или достоин подражания. Как раз наоборот. С одной стороны — умён, воспитан, эрудирован, образован. С другой — готовый пациент психиатра — тут и убийство матери, и инцест (отношения с сестрой-близнецом), и какая-то нереальная любовь к отцу, который оказался негодяем, и другие расстройства психики. Нет к нему ни жалости, ни симпатии, а вот какой-то животный интерес (рассмотреть, распробовать, надкусить, узнать, почувствовать..) присутствует. И это тоже гадко как-то...

Да ещё безобразные злобные старухи со змеями в волосах, с бичами (факелами) в руках, преследующие преступника. Вы же их видели, правда? Благоволительницы, которые взяли след...

Ужасно. И просто здорово!

Desine sperare qui hic intras

Lansciate ogni asperanza voi ch’entrate

Вы пройдете все семь кругов ада. Почему семь – спросите вы? Потому что вам придется протанцевать все семь тактов Максимилиана Ауэ по количеству глав, отмеренных Литтеллом для своего героя, прослушать всю музыку человеческой траедии 20 - го века: от Токатты до Жиги. Вы пройдете все круги ада Второй Мировой войны и не надейтесь, что хоть на одной страничке у вас получится отдышаться или сделать небольшую передышку. Вам предстоит погрузиться в непрекращающийся кошмар, кошмар, продолжающийся на всех семистах страницах романа. Не надейтесь, что вам предоставят глотнуть воздуха или дадут передышку. Lansciate ogni asperanza voi ch’entrate.

В истории литературы я не знаю ни одной подобной книги. То, что эта книга гениальна, у меня нет никаких сомнений. Гениальна она не формой, ни языком, ни образами, ни задумкой, хотя все это в романе на высоком литературном уровне: форма и содержание выверены, сбалансированы и дополняют друг друга; образы яркие, выпуклые, сочные, психологически достоверные и реальные настолько, что удивляешься и думаешь – где подсмотрел Литтелл эти характеры, где увидел или услышал стон русского раненого солдатика в Сталинграде, шепчущего: мама, мама, я хочу домой; задумка не нова, конечно же, есть достаточное количество книг, написанных от лица немецких офицеров, но здесь задумка глобальна – глазами немецкого офицера мы увидим всю войну, начиная с вторжения немцев на Украину, и в данном случае поражает размах задумки и объем проделанной работы, не только архивной, но и внутренней, психологической работы. Так вот гениальность романа в другом. Для меня, во всяком случае. У меня очень часто возникает вопрос: как целая нация могла принимать участие во всех тех чудовищных деяниях, которые обрушились на мир 1 сентября 1939 года и продолжались шесть лет. Как могла нация, культурная нация сотворить все то, что она сотворила? Как могла произойти трагедия Бабьего Яра, как можно было спокойно стрелять в детей, стариков и женщин, сваливать их в ямы и добивать, ступая по трупам и умирающим. Один из ответов предлагает Литтелл в своем романе: сначала ты читая все то, что творили немцы, читая о расстрелянных НКВД, о зверствах ОУН, ты ужасаешься, но по мере чтения, абсолютно лишенного авторского текста и авторского мнения (на первый взгляд, конечно же), ты начинаешь привыкать. Привыкание – вот одна из важных составляющих этой книги. Вот так и привыкали расстреливать одни люди других людей. Смерть становится ремеслом, калеча психику навсегда. И когда начинается филологическая часть книги об исследованиях кавказских языков, ты словно включаешься в это исследование, тебе интересно, тебе увлекательно, только потом приходит осознание, что они выясняют евреи ли Bergjuden или нет, и от этого зависит поведут ли их в газовые грузовики или нет – как ушат холодной воды. Чудовищные вещи становятся обыденностью и интересным интеллектуальным развлечением. Это удивительный эффект. Эффект, которого нет в наших книгах о войне, которые эмоционально окрашены всегда. Да, пожалуй, это единственная книга в которой есть этот эффект. Повествование Ауэ интеллектуально, очень образно, в какой-то степени кокетливо – он порой словно заигрывает с читателем: посмотрите, как мне все это не нравится; посмотрите, как меня тошнит, как мне плохо в этом находиться; посмотрите, мне нравится, как играет еврейский мальчик, я несчастен из-за любви (это ты потом узнаешь из-за какой любви несчастен Ауэ), мое детство было кошмаром. Естественно возникает сочувствие – обычный человек, юрист, попал в эту мясорубку. И многие ловятся на этот момент, относя Ауэ к ''обычному'' немцу, ''как обычный человек становится винтиком нацистской машины''. Но тут все не так. Если вы хотите про обычных людей, становящихся винтиками, то лучше почитать книги Ганса Фаллады или Генриха Бёлля. С Ауэ история совсем иная. Теперь немного вернемся к Литтеллу и одному из мнений, что авторской позиции почти нет в тексте, он как бы симпатизирует Ауэ. На минуточку задумайтесь о том, кто такой Ауэ. Извращенец, с психологической проблемой. Инцест. Убийство. Сексуальные извращения. Вот таким рисует Литтелл чистоту нации. Вот таким голосом говорит герой его романа. Голосом извращения. И меняет его не война и не все те ужасы, свидетелем которых был Ауэ, вдруг будят в нем психологические извращения. Нет. Возможно, война послужила катализатром. Но главное, что это у него наследственное – папочка тот еще был извращенец. Возможно лишь, что третий глаз, открывшийся у Ауэ под Сталинградом, послужил той дверцей из которой все и полилось. И вот тут у Литтелла очень интересно понаблюдать за возможным отношением к происходящему: да, обычный человек мог быть винтиком в чудовищной машине нацизма, но руководящие должности, то есть все те, у кого была власть в руках – нормальными человеческими качествами, такими, как сострадание и милосердие, не обладали. И уж совсем авторским стебом видится вся эта программа ''по улучшению питания'' заключенных в концлагерях, какая составляющая важнее: политическая или экономическая. Вы только задумайтесь, что ни у одного из этих исследователей не возникло даже мысли: что же мы творим? Как мы можем уничтожать людей, таких же, как и мы? Да, у них вызывали омерзение истощенные люди, да, морщились, когда узнавали, что нерентабельных работников, то есть детей, женщин и стариков просто сразу отправляли в печи – не культурно. Эстетически было неприятно смотреть на испражняющихся под себя истощенных и забиваемых до смерти людей. Но милосердия ни в одном из исследователей нет. Или это привыкание? Своеобразная психологическая защита. Задумайтесь. Еще одна великолепная вещь есть в романе Литтелла – это цикличность истории. Цикличность человека. Все в этом мире повторяется из века в век. Войны, пытки, извращения, психологические травмы – вся наша жизнь почти древнегреческая трагедия. Человек остается все таким же, несмотря на все достижения цивилизации, человек все равно тот же. Древние греки нам уже рассказали о человеке почти все. И так ли уж отличаются Максимилиан Ауэ и его мать от Ореста и Клитемнестры? Уна от Электры? А Эринии от двух полицейских? Все внутри человека. Мерзость ли, милосердие ли – все внутри. А у каждого свои Эринии. Но милосердия к читателю в этой книге не будет. Иногда так нужно. Иногда нужны такие книги. Чтобы хоть что-то понять, хоть в чем-то разобраться. Это мерзкая и гениальная книга.

Ауэ... Почти что мультяшный дядюшка Ау. Как бы не так!..

Обычно каждый год в дни празднования Победы советского народа над фашистской Германией я читаю какую-то военную книгу. В ознаменование и в память. Мои деды воевали на той войне, и даже мой отец хватил её полной мерой — 1927 года рождения, он сначала был на оккупированной немецкими войсками территории СССР, а затем в марте 1945 года был призван на действительную и даже успел повоевать, получив контузию да 2 боевых медали. Так что память о той войне я свято чту, я и вся моя отнюдь не малочисленная семья. И потому, узнав, что бонусная игровая книга как раз на военную тему, я искренне обрадовался — не нужно будет читать что-то отдельное. Рано радовался...

Дальше много мыслечувств по поводу прочитанного

Взвесить бы эту книгу на весах. И начать с взвешивания по шкале эмоциональной. Думаю, что у многих, у большинства читателей стрелка весов дойдёт до ограничителя шкалы, а у некоторых, возможно, начнёт гнуться под весом переживаний, страхов и ужасов, горя и страданий уже не самого читателя этой книги, а тех людей, которые так или иначе в ней упомянуты — всех тех миллионных жертв политики расового геноцида, проводимой идеологами Третьего тысячелетнего Рейха. Впрочем, разве идеологи фашизма и антисемитизма претворяли эту политику в конкретные действия? Дело идеологов — мыслить и оперировать высшими категориями — народ, раса, «окончательное решение еврейского вопроса» в Германии и во всей Европе... А придумывать конкретные механизмы — как собрать в определённом месте сотни тысяч евреев, как их транспортировать в нужное место (если пеший переход в любых погодных условиях под дулами автоматов, под истошный лай надрессированных собак, да в сопровождении истошного ора солдат и треска автоматов можно назвать транспортировкой?), как сделать так, чтобы эти тысячи людей были умерщвлены наиболее рациональным способом — это задача уже не идеологов. Но если не их, то кого?

Немцы славятся своей исполнительностью и правопослушностью, своими педантизмом и последовательностью. И потому бонзам наци можно особо не ломать голову, как решать непростые задачи по ликвидации миллионов европейских евреев — больших трудностей в подборе кадров для выполнения этих функций не предвидится. Просто нужно взять необходимое количество немцев, неважно, с каким образованием и культурным уровнем, и назначить их на службу в айнзатцкоманду, зондеркоманду, в другое спецподразделение. И дело будет в шляпе. Да, многих будет тошнить и выворачивать во время этих акций; да, некоторые будут находиться в состоянии сильнейшего стресса и стрелять с выкаченными глазами и бессвязным ором сквозь ощеренный рот — всё это неважно, важно, что всё равно будут стрелять, и стрелять, и стрелять. А самые воспитанные и благородные собственноручно подведут к эсэсовцу-исполнителю потерявшуюся еврейскую девочку и заботливо скажут при этом с глубоким чувством собственного милосердия «Будьте к ней добры».

Казалось бы, что тут ещё можно написать, всё сказано — стрелки эти фашистские — явно отпетые патологические негодяи, со свихнувшейся совестью и искалеченной нравственностью и моралью, а многие из них просто полубезумные полулюди. Но не всё так просто. Хотя бы потому, что многие из нацистов и фашистов разных уровней и степеней на самом деле в обыденной жизни были довольно обыкновенными людьми (я говорю сейчас не об Эльзе Кох). И к участию в акциях относились как к тяжёлой, грязной, кровавой, но необходимой работе — так же, как относится к своей работе мясник, забойщик, боец, убойщик, резчик — синонимов у этой профессии много, но суть одна. Впрочем, откуда мне знать, как относится к своей работе тот, кто работает на бойне? Да и тем более, что те, кого он забивает — всего только коровы, лошади, свиньи и прочие животные, идущие тысячеголовыми мычащими стадами и квохчущими стаями на бойню и переработку. Чего тут переживать, да и тем более, что привыкаешь — ведь это первую забитую свинью помнишь, но когда они сливаются в сотни и тысячи голов, то уже никак к этому и не относишься... Но ведь, наверное, и многие члены всех этих зондеркоманд и айнзатцкоманд тоже просто относились к убиваемым уже и не как к людям, а так же, как мы относимся, например, к тараканам и клопам, или к крысам? Разве мы как-то скорбим или переживаем, когда человеческие спецслужбы проводят акции по дератизации или дезинсекции наших городов, квартир и подвалов? А когда ты искренне убеждён в необходимости расовой зачистки населения целого континента, или завоёванной страны, или взятого чужого города, или небольшой польской, украинской или белорусской деревушки — тогда уже просто выполняешь трудную работу мясника... нет, даже не мясника, но чистильщика, того, кто в грязной своей работе возможно видит уже нечто едва ли не благородное (по отношению к людям своей высшей арийской расы)...

Личность нашего дядюшки АУ господина Ауэ довольно примечательна. Ну, понятное дело, что у человека своеобразная психика (мягко сказано!). Его плотское любовное чувство и самцовское влечение/отношение к своей не то что просто родной — к сестре-двойняшке — уже довольно выразительно характеризует этого человека. Но помимо этого наш герой ещё и пассивный гомосексуалист (в данном случае термин пассивный обозначает пассивную, т.е. женскую роль герра Ауэ в гомосексуальных отношениях с партнёрами) с активным отношением к этим своим особенностям — он всегда сам ищет себе партнёров. И вот эта психологическая двойственность личности не может не сказываться на психическом статусе господина Ауэ (впрочем, здесь уже тема для разговора с сексопатологом или психиатром, коими я не являюсь). Тем более, что над ним постоянно висит дамокловым мечом страх разоблачения и немедленного суда и, возможно, казни — СС не терпела гомосексуалов в своих рядах... и в никаких других рядах тоже. И конечно же, эти нюансы не могли не сказаться на особенностях его поведения. И потому не вызывает ни тени сомнения, кто является убийцей матери Ауэ — просто для нас остаётся нераскрытой тайной, был ли этот поступок Ауэ осмысленным и осознанным, или же он совершил это двойное убийство в помрачении и аффективно, а память милосердно спрятала трагические события в своих тайниках...

Ауэ является убеждённым сторонником национал-социализма. Он вступает в партию ещё до прихода Гитлера к власти, и потом последовательно поступает на службу в СД. И, будучи последовательным национал-социалистом, он совершенно некритично воспринимает все партийные идеологические тезисы как безусловные и подлежащие неукоснительному выполнению. Даже если эти тезисы гласят о необходимости умерщвления миллионов других людей. Впрочем, я клевещу на Третий Рейх. Потому что сначала они предложили программу переселения всех евреев из Германии в другие страны Европы, и только потом уже стали искать, находить и проводить более радикальные шаги по решению еврейского вопроса. Но в данном случае это уточнение неважно, а важно, что Ауэ, будучи законопослушным исполнительным немцем, не подвергает ни грану сомнения необходимость проведения акций и спецопераций, и участвует практически во всех фазах их проведения. Да, поначалу он чурается грязной и кровавой работы и уклоняется от прямого участия в расстрелах женщин, стариков и детей сколько может, однако, когда ему напрямую было предложено идти в ров Бабьего Яра и стрелять, то он идёт и стреляет. А потом вешает девушку-партизанку — да, не он выбивает табурет из-под её ног, но он вместе с другими эсэсовскими офицерами надругался над ней, глумливо чувственно целуя перед казнью.

И страшно как раз не это, а страшно то, что наш ГГ довольно образованный и воспитанный человек, не бесчувственная машина для убийства, а сознательно относящийся ко всему служащий государства. И потому, пренебрегая и брезгуя непосредственным участием в убийствах невоенных людей, он охотно и рационально выстраивает механизмы для решения всех этих задач. И когда перед Рейхом во весь рост встают уже далеко не призрачные варианты поражения в войне и начинаются операции по перемещению спецконтингента Аушвица и других лагерей вглубь территории Германии (боятся всё-таки нацисты и всемирного обнародования своих действий, и ответных справедливых реакций мирового сообщества), то наш насквозь гуманный Ауэ заботится о снабжении заключённых минимально необходимым (высчитанным буквально по калориям) количеством продуктов питания и кое-какими тёплыми вещами на время следования — но заботится не в силу гуманных соображений, а просто потому, что так будет выгодно самой Германии для продолжения войны, потому что более здоровые заключённые смогут продуктивнее работать на заводах Рейха и выпускать какое-то количество военно необходимой продукции. Конечно, эти заключённые всё равно потом умрут — цинично рассуждает Ауэ, — но они хотя бы принесут какую-то пользу, нежели будучи просто убитыми, замученными или умершими в пути следования. Да и немногим ранее, когда война ещё кроваво топчется на территории СССР, Ауэ постоянно спорит со сторонниками тотального уничтожения евреев в лагерях смерти — спорит потому, что считает, что эти заключённые должны отрабатывает своё содержание в 5 рейхсмарок, потому что так диктуют экономические и финансовые расчёты. И ни о какой гуманности тут даже речи нет. Голый рационализм и прагматичная цифирь.

Довольно большое место и по смыслу и по объёму книги занимают картины и картинки сексуальных развлечений, оргий или перверзий, как с участием нашего героя, так и без него, но невольным свидетелем которых он является. Поскольку в послесловии русского переводчика говорится, что сам автор никак это не обсуждает, то нам остаётся только догадываться, для чего всё это включено в книгу — то ли чтобы ярче оттенить нюансы личности главного героя книги и нарисовать более полную (в его, автора, понимании) картину германского общества тех времён, то ли прорываются уже особенности личности самого Джонатана Литтелла. В любом случае, картинки эти добавляют довольно сильно к тому и так существующему в силу высокой эмоциональной напряжённости книги дискомфорту — многие места так и хочется просто перелистнуть, а пальцы руки, перелистнувшей мерзкие страницы, тщательно вытереть... Но читательская и игровая добросовестность таки заставили прочитать книгу от корки до корки, оставив брезгливый осадок.

Нужна ли эта книга? — этот вопрос поневоле возник ещё в самом её начале и продержался до самого конца чтения, перекочевав затем уже сюда, на эти страницы. Каким бы странным это не показалось, но книга эта, по моему разумению, вполне заслуживает той литературной премии, которой она отмечена. Потому что — а как иначе вызовешь разумное критическое отношение у современного человека к тем событиям, которые были в Германии, в Европе и на территории СССР, оккупированной германской армией? Потому что более старые книги о фашизме, о Нюрнбергском процессе, или о доктрине Розенберга, о расстрелах в Бабьем Яре, о Собиборе, Маутхаузене, Освенциме и Майданеке, Саласпилсе, Дахау и прочих лагерях смерти, или документальные книги о сути СС и идеологии нацизма, вряд ли кто-то захочет читать в поиске литературного интереса или развлечения... Потому что на волне нынешнего обеливания немецких нацистов и их пособников происходит реинкарнация их взглядов и убеждений, происходит их героизация, и в конце-концов угроза реваншизма нацистов и фашистов всех мастей становится всё более явной и открытой. Мир вновь встаёт на порог открытого противопоставления разных воинствующих идеологий и вооружённых противостояний различных социальных систем. И над всем этим зловеще развевается саван старухи с кроваво-ржавой косой в костлявой руке. Вновь Эринии-Благоволительницы берут след...

PS С днём Победы, друзья! 9 мая 2014 года

Когда я произношу слово «благоволительницы», то представляю себе не богинь мести, а этаких дам среднего возраста - что-то среднее между надзирательницами морали на лавке у подъезда и хищными благотворительницами Чарльза Диккенса в «Холодном доме». Благоволительницы, наверное, должны благоволить своему объекту, и о да, они ему благоволили, да еще как! Офицер СС Макс Ауэ обладает почти что суперсилой, он - очень везучий гаденыш, хотя во многом его везение заключалось в том, что Томас Хаузер считал его своим другом. Ауэ, как бы он ни кичился своей образованностью, все-таки часто проявляет себя человеком недальновидным и даже наивным. Он предпочитает в работе ясные формулировки и четкие приказы, в то время как внутренняя структура Рейха устроена таким образом, что приказы порой надо понимать с точностью до наоборот. 

На Медузе написали, что Максимилиан Ауэ прошел путь от отрицания плебейской нацисткой идеологии до ее принятия и оправдания, но честно сказать, я увидела в его пути нечто иное. Я увидела, скорее долгий путь от оправдания своих действий вроде бы как к осуждению, но после к скатыванию обратно к оправданиям. 

И, однако, как мило, что он начинает свой рассказ с обращения «люди-братья» и как бы сразу отвечает на возражения читателя, который несомненно воскликнет: не брат я тебе, гнида нацистская. Он отвечает: постойте, постойте-ка, а вы бы что делали на моем месте? 

И с ним сложно не согласиться, когда он произносит свое кодовое «что это в сущности вопрос случая, с какой стороны расстрельного рва ты окажешься, вот он, мол, оказался с той, убивающей стороны, но мог бы лежать и на его дне». Или что там, где виноваты все, не виноват никто. Но он ошибается: там, где не виноват кто-то конкретный, виноваты все. Еще точнее сказать, что там, где не виноват никто, ответственность понесут все.

Несмотря на то, что я признаю его точку зрения, излагаемую в первой главе, мне было очень неприятно ее читать. Как будто там, где он готовит благоприятную почву для своего долгого рассказа, мне заранее становится тошно от его старческой философии «что было, то прошло». Свой  цинизм он выдает за мудрость, но если бы он действительно постиг мудрость, то наверное бы не испытывал проблем с тем чтобы нормально посрать.

Расскажу про посрать. Посрать в этой книге любят. Учитывая, что и немецкий, и французский языки принадлежат  к анально-экскрементальной группе по типу бранной лексики, частое упоминание фекалий и испражнения носит весьма пикантный оттенок.

Его герой меняет локации и должности, и хотя по большей части он выполняет не грязную работу, однако, видит он достаточно. Я ознакомилась с «Благоволительницами» в формате аудиокниги и довольно быстро поняла, что не стоит ее слушать в вечернее время. Вторая глава длиной в 8 часов (а может и больше) описывает события на Украине, которые вкупе с событиями сегодняшнего дня предстают совершенно чудовищными. 

Потом локации меняются, Ауэ работает то над одним, то на другим, переезжает туда-сюда, даже попадает в Сталинград, и вроде бы накал страстей спадает, и вот под конец книги я вновь теряю бдительность и решаю добить книгу побыстрее и слушать ее и по вечерам (все-таки месяц уже прошел). Конечно, я об этом тут же пожалела, блуждания Ауэ по Германии, в которую уже вошли русские войска, и встреча с одичавшими сиротками совершенно выбила меня из колеи, и я снова не могла спать ночью, думая, зачем я  родила ребёнка в этот жестокий мир.

Книга изобилует трансгрессией, но не хогвартской, а литературной, когда автор стремится преодолеть установки и нормы  с использованием радикальных шоковых методов. Литтел достигает этого через радикально натуралистичное описание смерти, насилия, секса, испражнения. Похожим приемом пользовался Ремарк в «Западном фронте», где он максимально реалистично описывал дизентерию, голод, вши, от которых одежда его героев ходила ходуном, пока просто лежала кучей на земле. Он был мастером убивания любой военной романтики. В этом преуспевает и Литтел. И в отличие от Ремарка не стесняется употреблять слова вроде «просраться». Говно зовет фекалиями, испражнениями, каловыми массами, но поверьте, меньше вонять они не начинают.

Крайне любопытно, как проявляются психосоматические расстройства у Ауэ и других героев книги с таким тяжелым бэкграундом, как работа в Айнзатц-группе во времена Третьего Рейха. Так, после массового расстрела в Бабьем Яру 

«когда вскрыли консервы и солдаты обнаружили в банках кровяную колбасу, они пришли в бешенство и подняли ужасный крик. Гефнер, весь последний час приканчивавший раненых, вопил и швырял открытые банки на землю: «Что за бордель здесь устроили?»; за моей спиной громко рвало солдата ваффен-СС. Я тоже побелел, от вида колбасы меня мутило»

 Наш герой, по его словам, ни в чем не виноват (а вы бы что на его месте делали, а?), ему не приходилось особо кого-то убивать, кроме одного раза; он даже не искал эффективный решений, просто составлял исторические и этнологические справки, анализировал обстановку, состояние офицеров и солдатов, писал какие-то отчеты, которые возможно никто и не читал, свое повышение получил за то, что составил красивый альбом с фотографиями. Ничего такого страшного не сделал, говорит нам герой, но вот гаденький сверчок все свербит и свербит в жопе, ни посрать нормально не получается, ни переварить ужин в желудке, чтобы не выблевать его. Пока сам Ауэ доказывает, что все нормально, все по плану, организм упрямо дает понять своему офицеру, что все идет не так, что мир глубоко болен.

В «Напевах» происходит настоящая феерия трансгрессии и полная рванина. У Ауэ едет кукуха и он уже не контролирует ни свой разум, ни время. Я подозреваю, что он местами сильно привирает и недоговаривает, или опять-таки из-за того, что у него едет чердак, он утрачивает некие воспоминания. В частности, я думаю, что он прочитал не только те письма Уны, которые он озвучил, но и те, которые позже вывезли полицейские. Возможно, некоторые письма он сам уничтожил. Как мы выясняем, в отношении семейных вопросов его память очень избирательна.

Было любопытно почитать послесловие Сергея Зенкина и захотелось побольше узнать о коллаборационизме на Украине, Кавказе и в Крыму. Об этом упоминается на уроках истории, но как-то вскользь; полагаю, там есть о чем поговорить. Прочитала также, что книгу планировали издавать на Украине, но непременно с комментариями украинского историка, с чем Литтелл не согласился. Интересная история также произошла с русским изданием, из которого редактор выбросила около 20 стр текста: «Внутрифразовые сокращения, сокращения повторов и стилистически неудачных абзацев», к которым, например, причислили сон Ауэ, в котором Рудольф Хёсс пришел к нему в комнату и начал дрочить.

Это не удивительно, книга может шокировать и травмировать. Я сама, когда слушала ее вечером, потом долго не могла уснуть из-за навязчивых трансгрессивных образов, преследовавших меня. Конечно, я не рискну рекомендовать эту книгу всем подряд, я сама пришла к ней только вот сейчас по некому внутреннему зову. Но если какая-то из тем в вас отзывается, то не стоит проходить мимо.

Его след взяли Благоволительницы, а наш удел - идти за ними

- Начала читать новую книгу. - Ты хочешь, чтобы я спросил, о чем она. Хорошо, я спрашиваю, так о чем? - Пока непонятно. Что-то о Второй Мировой и Холокосте, об офицере СС, этакий взгляд с немецкой стороны. Вот только автор - не немец, а американец еврейского происхождения, написал от руки на Чистых прудах. Бывает же такое! *** Знаете, я не читаю книг на военную тематику. Я прямо вижу как Ремарк, Васильев и многие другие с укоризной взирают на меня с книжной полки, пусть и электронной, покрывшись толстым слоем пиксельной пыли, видимой лишь мне, ожидая своего часа. А он все не наступает и не наступает, моя рука тянется к чему-то другому, а в голове при этом, который год проносится "Ну вот скоро дойдет черед и до вас". Почему же он все-таки не доходит? Кажется, это происходит полубессознательно, отчасти это так и есть, но только отчасти. Читать о войне грустно, печально, горестно и больно, мучительно, наконец, просто неприятно, потому что ты знаешь, что все это было. Все описанное автором не пройдет бесследно, аукнется у тебя внутри. Война вообще неприятная штука. Я знаю, что вполне осознанно "задвигаю" книги о ней, меняя их на сюжеты более позитивные или те, которые пусть и сопряжены с переживаниями, но не столь тяжкими и болезненными для любого ныне живущего человека. Воспоминания о войне уходят вместе с людьми, но есть всеобщая Память, которая выше и глубже, чем отдельно взятые воспоминания. Она будет жить, если и не вечно, то, по крайней мере, еще долгие годы. *** - Так это основано на реальных событиях? - Нет, конечно, но оттого не менее реально, пожалуй. Не думаю, что нашелся бы эсэсовец, который не просто хотел, а осмелился бы рассказать такое во всеуслышание. - Неинтересно, ведь написать можно все, что угодно. *** Да, действительно можно. Но это "что" всегда идет об руку с "как". Написать можно по-разному, всем нам, книгоманьякам, это прекрасно известно. Можно, деликатно и тактично подходя к вопросу, сплетать из слов ажурные паутинки, можно рубить правду, ставя во главу угла лишь честность, не страдая сантиментами и не боясь иногда попасть топором по плоти. А можно, как Литтелл, сочетать первый и второй способы - плести кружева, при этом довольно проворно орудуя топором. Его полотно соткано из истории и мифов, аллюзий, кошмарных снов, еще более кошмарной реальности и лоскутков Памяти. Но "Благоволительницы" - не ткань, не картина, это музыка, и названия глав - тому подтверждением. Каждая из них звучит неподражаемо и мелодично, а общая тональность - лишь чудовищность происходящего. Это не исповедь, не покаяние. Это история исчезнувшего человека, поведению и жизненному пути которого по-настоящему сложно давать оценку, боюсь, и цели он преследует совсем иные, посвящая нас в то, что лучше было бы вообще никому не знать и не помнить. Оберштурбаннфюрер Ауэ такой же, как вы и я, он сам уверяет читателя в этом в самом начале книги. Он создан по образу и подобию, он - человек, не чуждый пороков и добродетелей, ответственный служащий, при этом еще и прекрасно образованный, утонченный эстет. Он мыслит, он существует, он действует. Я не могу оправдывать его деяний, легко списав их на хаос и безумство, творящееся вокруг, однако, как бы то ни было, а окружающая действительность неизменно ставит свой штамп на каждого из нас, будь то клеймо, выжженное каленым железом на лбу, или нежнейший поцелуй, запечатленный ангелом на вашей щеке - диктует Время и веяния Эпохи. Это просто нужно понимать и принимать, а делать на это скидку едва ли справедливо. Да и сам Ауэ себе оправданий не ищет. *** - Как там твой фашистик поживает? - Не смешно. Шлепает по грязи и трупам, добивает евреев, выживших после расстрела, и медленно сходит с ума. Надо бы что-нибудь научно-документальное о Второй Мировой почитать. - Да уж конечно! Давно пора, а то ты постоянно какую-то ерунду читаешь. *** Прошло уже почти полгода, а ничего документального я так и не почитала, этого нет даже в ближайших планах. Об этой книге и ее герое можно рассказать еще многое, но я не буду этого делать. Я хочу, чтоб вы раскрывали их сами и постепенно, если уж решитесь погрузиться в этот кровавый водоворот, кишащий вшами. А о своем погружении я совершенно не жалею. *** - Если бы ты мог выбирать сторону - фашистов или коммунистов - чью бы ты выбрал? - Конечно коммунистов, они же победили. - Нет, без учета исхода войны, рассматривая только лишь саму идею, а не ее воплощение в жизнь, кто тебе ближе? - Не знаю... но точно не фашисты. Зато я точно знаю, чью сторону выбрала бы ты.

ДАНЬ МОДЕ?

Ребята, Лёва уехал в Германию! Да-да! Нынче там действует программа поддержки молодых евреев, которые могут едва ли не со всего мира туда приехать, жить и учиться за государственный счёт, а потом и работу получить, если повезёт. Это типа Германия так искупает свою вину за урон еврейской нации, нанесённой ей при «окончательном решении еврейского вопроса». Лёва узнал об этом, сел в самолёт, и приземлился в чуждой ему Немеции. Правда, это было три года назад, но не в этом суть. Когда в конторе узнали, что самый молодой и неопытный работник, а по меркам некоторых – так и вообще сопляк, уезжает, то выпали в осадок. Нет, большинство, конечно, за него порадовалось – парню не место было в нашей газете, журналист из него слабоватый выходил. А тут может ехать в Европу и получить любое образование на свой вкус и по своим способностям! Ну а некоторые всё-таки намекнули – повезло же Лёве родиться евреем. Лёва посмеивался в свои еврейские скулы, а им не отвечал. Хотя бы и мог сказать. А что бы он сказал, кстати? Ну да! Повезло! Повезло родиться евреем именно в то время, когда он родился. А живи он в сороковых, а? В какой-нибудь Германии там, Польше, Украине, Румынии, Венгрии? Так что если Лёве и повезло, так это в том, что до его предка с очень известной фамилией еврейских магнатов свинцовые клещи не дотянулись. Это была очень длинная преамбула к книге «Благоволительницы», боюсь, что и амбула короткой не будет. Но краткость – сестра таланта, а не Максимилиана Ауэ, а про него (и про неё) речь поведём далее.

*************

Дальше...

Ты ни черта не знаешь ни обо мне, ни о том, чем я занимаюсь, ни о том, как я устал, три года подряд убивая людей! Да, вот что мы делаем - убиваем. Евреев, цыган, русских, украинцев, поляков, больных, стариков, женщин, девушек, таких же молоденьких, как ты, детей!... А тех, кого не убиваем, отправляем, как рабов, на наши заводы, тут уже, понимаешь ли, экономический вопрос. А твой муж в Югославии, по-твоему, чем он занимался? В ваффен-СС? Воевал с партизанами? А ты знаешь, что такое борьба с партизанами? Самих партизан мы видим редко, зато в районе, где они действуют, уничтожаем все подряд. Ты понимаешь, о чем речь? Представь своего Ганса, убивающего женщин, детей на глазах матерей и сжигающего дома с их телами!..

Я просто желаю вам выжить на войне, а после и через двадцать лет с криками просыпаться каждую ночь. Надеюсь, что вы не сможете смотреть на своих детей, не вспоминая наших, убитых вами

Длинная исповедь Максимилиана Ауэ, офицера СС и нациста не по принуждению, а по совести, отнюдь не бессистемна, хотя я даже не представляю, как её можно систематизировать. В толстенную книжку, разделённую на несколько условных частей и совершенно не разбитую на главы, уместилась и история нацизма, и история второй мировой войны (во всяком случае, её немецкой части), и личная драма самого Ауэ, подверженного сексуальным извращениям и психическим отклонениям, и фронт, и немецкий тыл, и лагеря...

Чего в этой книге через меру? Я вам отвечу – дерьма. В прямом смысле слова. Литтелл Джонатан так его смакует, что дерьмо встречается и в сценах убийств, и при описании нечеловеческих условий содержания заключённых, и, более всего пожалуй, в снах главного героя. Апофеоз – видение, в котором они вдвоём с сестрой поедают собственные экскременты. Подавляя тошноту от едва ли не физическое ощущение тех запахов, которых можно учуять только в уличных привокзальных сортирах провинциальных городов, продолжал читать о гомосексуальных сценах и моментах разврата (команда «Знак четырёх» не даст соврать - когда дошёл до извращений, которые пришлось пережить Ауэ в пансионе, я впервые заявил, что у меня появилось желание выйти из «Долгой прогулки». Но читал дальше, и привык. Человек ко всему привыкает).

На этом месте могла быть цитата из книги. Но я решил её не ставить руководствуясь моральными соображениями. Дерьма вполне хватило и в книге.

Задумка автора понятна – он создает скорее собирательный, а не конкретный образ эсэсовца, да ещё и с покалеченной психикой. И всё-таки сильно желание упрекнуть мистера Джонатана на французском языке в слепом следовании то ли непонятной моде XXI века, то ли излишней (на мой взгляд) толерантности к гомосексуалистам. Мои знакомые кинокритики ещё восемь лет назад шутили – ради соблюдения политкорректности героями фильмов должны чаще становиться темнокожие (расовая толерантность) женщины (борьба с феминизмом) лесбиянки (борьба с сексуальной дискриминацией) мусульманки (борьба за свободу вероисповедания). Уф! Видимо, невозможность сделать из Ауэ негра Джонатан заменил психопатией и инцестом. А также обилием дерьмища, уж простите пожалуйста.

В самом деле, что такое исповедь Ауэ? Такое ощущение что он (не будем здесь путать лирического героя и автора произведения) пытается оправдаться. Мол, я мало в чём виноват, это система нас такими уродами сделала, а в целом все мы если и не белые и пушистые, то хотя бы светло-серые со сбившемся пухом. Ага, хочется добавить – и насквозь гнилым духом. Потому что если бы я и поверил, что герр Максимилиан лично ничего против людей в целом и евреев в частности не имел, то кричат живыми голосами эпизоды о добивании Максом Ауэ красивой молодой еврейки, и о групповом целовании партизанки (в образе которой легко угадывается Зоя Космодемьянская) перед повешением (интересно, почему Джонатану не пришла в этом месте идя о групповом изнасиловании? Или понял всё-таки, что это будет перебор?). Многое другое тоже взывает, но вот эти два эпизода – словно кровь убитого к отмщению убийце.

Я уж помалкиваю про инцест с сестрой, ставший пожизненной навязчивой идеей Ауэ, и не упоминаю про убийство собственной матери, которое он не помнит, и делает всё, чтобы не поверить в это. Забудем про убийство шваброй педераста-Михая (нет, не таким образом, как подумали вы, не прочитавшие книгу) и хладнокровное убийство Томаса, главного доброжелателя Ауэ. После последнего и вся исповедь героя становится какой-то хладнокровной.

Но зато теперь, прочитав «Благоволительниц», я больше не задаю себе совершенно наивный вопрос, почему люди, то бишь обычные немцы сороковых годов, стали такими… такими… даже слова не подобрать. Короче, совершенно чуждыми всякой гуманности. Людьми, для которых убийство людей стало обыденностью, работой, как для каждого из нас всё то, что мы делаем каждый день и за что получаем зарплату. Все ответы Литтелл Джонатан дал. Всё потому, что когда всеобще обожаемый фюрер так сказал, то все решили, что так и надо. Потому что когда всё началось, все решили, что это нормально. Потому что, когда система набрала обороты, никто не смог остановиться. Ну а потом просто наступило всеобщее обозление, и ситуация вышла из-под контроля.

И вот вам, уважаемые, риторический вопрос по мотивам «Благоволительниц» – а вы уверены, что если завтра дадут официальную директиву в том, что виноваты эти… ну вот эта нация, не очень любимая нашим народом только за то, что люди совершенно не такие по культуре и менталитету, да ещё за каждую голову официально станут платить по золотому червонцу – уверены, спрашиваю, что нас, вроде бы как бы условно гуманных, не охватит эпидемия убийств? А что каждый из нас не отрежет однажды эту самую чужую голову – есть уверенность?

- НЕТ! НЕТ! НЕ БЫВАТЬ ТАКОМУ! ПОШЁЛ ТЫ В АУЭ! – слышу в ответ. Хорошо, хорошо, ухожу в указанном направлении и отвечаю - ну-ну! Все мы люди, как и те, кто резал и стрелял в Варфоломеевскую ночь, кто строчил доносы в СССР и в Германии, и кто охотился за коммунистами в США в середине века (хорошо хоть, что их ещё не отстреливали, как бешеных собак. А ну как бы дали команду?). И ведь все СВЯТО ВЕРИЛИ, что так и должно быть!

Но я вернусь к книге, чтобы резюмировать. Похоже, когда автор дошёл до 1945 года, ему надоело писать. Ибо если сюжет до этого лениво тянулся, то тут он помчался вскачь. Правда, был небольшой перерыв на совершенно сумасшедшую нарциссическую оргию (я бы не удивился, если бы в сюжете всё-таки появилась сестра Максимилиана, и он с ней не устроил что-нибудь достойное извращеннейшего порнофильма, который постесняются снимать даже мировые порнорежиссёры), но потом события опять помчались как кони. Ну и правильно, а то можно было уже с ума сойти от обилия дерьма, блевотины, спермы и кровищи. Извиняюсь, но про что книга, о том и упоминаю.

Дамы и господа! Сим отзывом я вовсе не пытаюсь вас отговорить читать «Благоволительниц». Моё дело вас предупредить, что эта книга – про дерьмо. Ну в смысле про нацизм, про евреский вопрос и про Максимилиана Ауэ, которому часто снится то, что он сам из себя представляет

P.S.

А Лёва живёт в Германии. В России он успел стать историком. А там он получил сначала общее образование, теперь учится в университете. За эту возможность его предки, возможно даже и с его фамилией, заплатили… лучше не представлять чем, а если хотите – почитайте «Благоволительниц». Но Лёва, конечно, ни в чём не виноват, и тем более не заслуживает зависти. Мы с ним по-прежнему дружим и переписываемся. Вконтакт велик. Вот, кстати, выдержка из переписки с ним, специально затеянной в день после прочтения "Благоволительниц". - Лёва, а почему именно евреи истреблялись нацистами? Только мне нужна твоя позиция не как еврея, а как историка – с причинно-следственными связями. - Ох. По этому поводу не один десяток книжек написан был. Если в двух словах, то евреи были "образом" внутреннего врага, из-за которого в Германии все плохо. Просрав первую мировую многие немцы остались без дома, без работы, без еды и пр. Евреи же, живя "кланами" и помогая друг другу, внешне выглядели так, словно им не только хуже не стало, но они еще и нагрелись на бедствах простых немцев. Поэтому взялись за них. Плакаты, желтые звезды и прочая агитация, направленная на унижение людей. Впрочем, изначально речь про уничтожение не шла. Только депортация и отъем имущества, потом принудительные работы, а потом уже уничтожение. Про причинно-следственную связь - Гитлеру нужен был " внутренний враг" чтобы сплотить людей. Вариантов было два - евреи и цыгане. Первых больше и они богаче. Значит, каждый немец "пострадал" от евреев и если у них все отнять, то в государство вернутся украденные деньги, без которых так плохо живется.

P.P.S. История про Лёву абсолютно не выдуманная, подписываюсь за каждое слово.

Вот что такое война - уродливая волшебная страна, место игр невменяемого ребенка, который, задыхаясь от смеха, ломает свои игрушки и веселится, выбрасывая посуду из окна.

Говоря о подобном произведении, как-то неловко восторгаться, да и даже просто писать, что мне, мол, очень-очень понравилось, читалось запоем и так далее. Почему? Потому что пусть все это и так, вещь безусловно замечательная, всю неделю меня было не оторвать от этой книги, она стала одним из немногих произведений, способных глубоко меня впечатлить, но… Но все дело в том, что под черно-красной обложкой скрывается такая жесть, иначе не скажешь, что все благие отзывы поневоле связываются с описанными событиями, и начинаешь чувствовать себя заправским маньяком. Казалось бы, так можно сказать о любой книге о войне, но на самом деле нет.

Главный герой этого романа – Максимилиан Ауэ, офицер СС, успевший за время действия романа и послужить в айнзацгруппе, так называемом эскадроне смерти, основной задачей которого было массовое уничтожение людей, преимущественно, понятно, евреев, и побывать в Сталинграде, и заняться более скрупулезной, бумажной работой, и проинспектировать концлагеря, а попутно сделать много других разных вещей, весьма скверно согласующихся с нормами нравственности и морали. То есть, вообще не согласующихся, особенно если припомнить убийства вне фронта. А еще, возвращаясь к началу рецензии, замечу, что дело не только в ужасных событиях войны, но и в том, что наш доблестный герой тот еще извращенец. Извращенность его, правда, имеет глубокие корни, пущенные еще до войны, и никак не связана с садизмом, но факта это не отменяет, поэтому читателю, возжелавшему ознакомиться с этим романом, следует принять сие на заметку.

Максимилиан Ауэ показывает нам Вторую Мировую почти всем известными событиями, но подчас с неожиданных сторон, потому как художественная литература все ж таки имеет некоторые ограничения, а тут Джонатан Литтелл мало того, что без стеснения описал самые черные стороны человеческой натуры и описываемых событий в целом, так еще и щедро снабдил философией. Философия у Ауэ, по правде сказать, циничная и часто жестокая, но есть в ней неотвратимая истина, и во многих моментах с ним не поспоришь – нужно только холодно взглянуть на ситуацию, как это делает он, а не бездумно захлебываться возмущением (хотя, эмоциональные личности вряд ли смогут прочесть хотя бы половину книги – провокаций здесь хватает!).

Национал-социализм как раз добивался, чтобы в будущем каждый немец имел скромную долю благ и наслаждался жизнью; однако оказалось, что в пределах Рейха достичь этой цели невозможно; теперь мы отнимали блага у других. Справедливо ли это? Да, коль скоро мы обладали силой и властью, ведь что касается справедливости, то абсолютного критерия не существует, у каждого народа своя правда и своя справедливость. Но если когда-нибудь наша сила ослабнет, наша власть дрогнет, то и нам придется подчиниться чужой справедливости. Таков закон.

Интересно и то, как он, извечный наблюдатель жесточайших расправ, и его товарищи-исполнители воспринимают случившееся. Въевшийся в разум образ безжалостных садистов плавно превращается в людей со сломавшейся психикой, вызывающий… Нет, не сочувствие, но болезненно-жалостливое отвращение.

Во многих случаях, как я осознавал теперь, безнаказанный садизм и неслыханная жестокость, с которой перед казнью наши люди обращались с осужденными, были всего лишь следствием чудовищной жалости, не нашедшей другого способа выражения и превратившейся в ярость, бессильную, беспредметную, почти неизбежно направленную на того, кто стал ее первопричиной.

Многих карателей было бы милосерднее пристрелить, и некоторые жертвы это понимали.

«Я просто желаю вам выжить на войне, а после и через двадцать лет с криками просыпаться каждую ночь».

Несмотря на циничный подход Ауэ, фашизм не оправдывается, но Литтелл дает нам взглянуть на творившийся беспредел с другого ракурса, более жизненного, потому как черного и белого, как мы знаем, не бывает, особенно на войне. Есть много серого – мерзкого, смешанного с кровью серого самых разных оттенков.

Книга, как я уже упоминала, читалась запоем, и оставила после себя очень глубокое впечатление. Исторические события, неприкрытая жестокость, темнота человеческой натуры, хрупкое, легко ломающееся человеческое сознание – все это и многое другое описано с большим мастерством, повествование захватывает и не отпускает.

Я бы с удовольствием порекомендовала роман всем и вся, что, пожалуй, и сделаю, но нельзя не предупредить: слабонервным и излишне чувствительным все же лучше обойти эту замечательную вещь стороной. Эта книга – настоящее торжество жизненного безумия.