Kitabı oku: «Шестнадцать способов защиты при осаде», sayfa 3
Ну не важно. Во времена моего детства на участке земли, что когда-то был садом, при доме, давным-давно погоревшем, росла исключительно красивая яблоня. Росла сама по себе. Загвоздка была в том, что участок этот выпадал аккурат на границу между домом отца Огуза и их соседом. Сосед тот был убогий человечишка, и из-за яблок, растущих на дереве, постоянно с отцом Огуза ссорился. В итоге разрешить вопрос о принадлежности яблони попросили сельсовет – и сельсовет, будучи органом власти, принял такое решение, которое никому не понравилось и все только ухудшило: дерево должно быть срублено и сожжено, чтобы предотвратить дальнейшие разногласия. После отец Огуза и сосед снова поссорились из-за того, кто именно будет рубить яблоню, и так простояла она до самого´ плодоносного сезона. Плоды уродились кислее кислого и годились разве что для пирога, но Огуз решил их снять, а уж потом – думать, что с ними делать позже. Он спланировал тщательно скоординированную операцию, в которой, конечно же, участвовал я, несмотря на то что несколько раз твердо сказал ему: «Нет, Огуз, в последнее время у меня было достаточно неприятностей, и я не хочу вставать между твоим стариком и тем ублюдком ни в коем случае». Короче говоря, мы отправились с большой плетеной корзиной его матери грабить яблоню. Я должен был стоять на стреме, пока он лезет наверх и тырит. Мы наполовину заполнили корзину, когда появился злосчастный сосед со своими тремя жутко свирепыми собаками. Огуз мигом слетел с дерева и перемахнул три поля за считаные мгновения – ему даже не понадобилась моя отмашка. А вот я, само собой, угодил аккурат в заросли шиповника и там застрял. Когда выпутался – собаки уже окружили меня, рыча и топорща шерсть. Если б я хоть моргнул – они от меня и клочка не оставили бы. И вот подошел тот сосед, посмотрел на меня как-то странно и свистнул; собаки дали заднюю, хотя им явно хотелось довершить начатое и сделать мир чуточку лучше.
– Ты Орхан? – спросил он меня.
– Он самый.
– Все ищут тебя, сынок. Тебе лучше вернуться домой, прямо сейчас. С твоей сестрой несчастье приключилось.
Я упоминал о своей сестре? Вероятно, нет, так как она не имеет никакого значения для истории; она умерла, когда мне было шесть, – упала со стены и разбила голову, когда я воровал яблоки вместо того, чтобы за ней присматривать. Как бы то ни было, убогий сосед отца Огуза проводил меня до дома; он молчал, пока мы не оказались у самой двери, а прежде чем уйти, посмотрел мне в глаза и сказал:
– Не вини себя, сынок, такое случается.
Позже я узнал, что его младший брат провалился под лед много лет назад, когда они ловили угрей, и он ничем не смог ему помочь.
Враги и друзья, помните?
5
Мы вернулись в Какодемон после семи недель отсутствия. За это время ситуация порядком изменилась.
Я недооценил адмирала Зонараса. Никогда бы не подумал, что ему удастся найти пиратов. Но он это сделал. Он собрал достаточно амуниции, чтобы запустить три из пяти эскадрилий Третьего флота, и направился к Колоннам. Небольшая поправка: не он нашел пиратов, они нашли его. Они, должно быть, собрали все корабли на севере; даже в этом случае Зонарас превосходил их числом вдвое, и его галиоты должны были прорваться сквозь них как кулак сквозь слоеный торт. Но пираты развернулись и дали деру. Зонарас поплыл за ними прямо в узкий пролив между Колоннами; его корабли держались друг к другу так близко, что можно было безбоязненно прыгать с палубы на палубу. Как раз в тот момент пираты подожгли дюжину бесполезных старых барж, груженных хлопковыми отходами, ламповым маслом и мукой, и запустили прямо к флотилии Зонараса. Ветер дул в нужную сторону – пламя распространилось по имперским кораблям быстрее, чем бежал среднестатистический юнга. Флагманский корабль и еще трое сумели выбраться и уйти. Остальные прогорели до самой ватерлинии менее чем за полчаса. Течение в тех краях отвратительное, не самое подходящее для плавания. Пираты подобрали пару сотен выживших – и только.
Очень плохо. У нас все еще имелось в достатке судов, зато – ни парусов, ни снастей, ни якорей, ничего к ним. Величайшая морская держава из всех, когда-либо виденных миром, теперь находилась в таком положении, что не могла спустить на воду ничего крупнее плоскодонки, пока не починят маяк на Лестничных скалах и не выведут Первый флот с другой стороны пролива. Кстати, об этом: шердены нанесли на маяк повторный визит, там вырезали ремонтную бригаду в полном составе и утопили огромную кованую люльку, полную горящего масла, дающую пламя, позволяющее осветить безопасный проход через пролив. Интересное развитие событий – не хватило квалифицированных инженеров, дабы установить ее, выровнять и откалибровать из-за того, что какой-то идиот увел весь свой корпус в глушь, перекинуть дурацкий мостик.
Если что, мне и впрямь было стыдно. Мы торопились вернуться, но не осмелились идти морем – и преодолели долгий марш. Маяк находился на дальней стороне пролива. Я чувствовал себя так, будто играю в шахматы против кого-то, кто действительно знает эту игру. Против Империи орудовал недюжинный ум – не та вещь, которую ожидаешь найти, имея дело с…
Ну да. С млеколицыми. В общем, нас отправили чинить чертов маяк. Стоит ли говорить, что мы к нему так и не подобрались?
Мы одолевали длинный подъем к точке Мелиас, когда увидели всадника, мчащегося к нам по склону. Я увидел, как он покачивается в седле, и подумал, что он, должно быть, пьян. На нем была моряцкая фетровая шляпа – но такую можно купить в любом баре. Едва он подобрался поближе, я увидел, что его правая рука прижата к животу.
Моряк моряком, рукой он держал живот, чтобы серые клубки кишок не выпали у него из брюха. И лицо у него было кишкам тем под стать – пепельно-серое. Мы попытались помочь ему слезть с лошади, но он все кричал зачем-то, чтобы мы от него отошли.
– Успокойся, приятель! – сказал я ему. – Среди нас есть врачи.
– Нет времени, – мотнул всадник головой. – Слушайте!
Пришлось послушать.
Надвигался шторм, поэтому флот остановился в Рикасе. Капитаны отправили людей на берег – морскую соль те глотали уж несколько недель кряду. Сразу после восхода солнца нашего гонца разбудили громкие крики и беготня. Поднявшись с койки, он глянул на гавань – и обомлел. Шел проливной дождь, и небо было алым: его флотилия полыхала. Он понятия не имел, кто тому виной, и у него не было возможности выяснить; кто-то, чьего лица он не разглядел, рубанул его саблей и оставил умирать. Он потерял сознание, а когда пришел в себя, повсюду были мертвые тела. Каким-то образом он нашел в себе силы вскочить на ноги и двинуться вперед, и странная удача вывела его к лошадке, оседланной и взнузданной, щипавшей травку на низком пригорке. От напряжения в процессе посадки на лошадь внутренности полезли наружу, но он решил – хрен с ним, и поскакал прочь так быстро, как только получалось. Он понятия не имел, как долго ехал, а потом наткнулся на нас – и потом он умер.
Храбрый человек. Не скажу, что на его месте предпринял бы и половину того, на что сподобился он. Как можно догадаться, все мы были ошеломлены. Долгое время никто не разговаривал, потом Нико принялся болтать о горящих кораблях. Я велел ему заткнуться и вести себя так, будто ничего не случилось, – мы были на глазах у ребят, а солдат не должен слышать плохих вестей ни от кого, кроме командира.
Мы похоронили моряка под грудой камней, а затем я отправил вперед на лошадях двух своих наиболее смекалистых молодых лейтенантов.
– Выясните все, что сможете, – велел я им, – но что бы ни случилось, нельзя, чтобы вас увидели.
Остальным я приказал организовать привал и проверить боекомплекты – хоть какое-то отвлечение.
Парни вернулись среди ночи. Они выглядели испуганными до смерти. Они проехали по прибрежной дороге до… уж не упомню докуда, но суть в том, что долина им явилась как на ладони и со стороны Рикасы дым валил валом. Они попытались решить, как лучше спуститься туда, когда увидели группу всадников, проскакавших под самым горизонтом – примерно в семидесяти ярдах от них. Наскоро сойдя с дороги, они провели лошадей через заросли утесника и папоротника, прошли по дороге примерно на полмили вниз и как сумасшедшие поскакали назад к колонне. Они сказали, что не очень хорошо разглядели всадников, но сошлись в одном – это были млеколицые и они были в доспехах.
Инженерный корпус – полноправная часть имперской армии, но насчет собственной боеспособности мы не обманываемся. Мы носим оружие, которое в основном используем для того, чтобы вскрывать ящики и пугать гражданских, но в Корпусе все согласны, что, если имперцы хотят, чтоб мы лезли под чьи-то реальные шашки, – пусть платят нам побольше. Мы развернулись так же быстро, как и расквартировались (если не быстрее) и вернулись тем же путем, каким пришли.
У инженеров это называется не бегством, а «упорядоченным отступлением» или просто «передислокацией». Передислоцировавшись, мы двинулись, как выводок зайцев, вниз по длинной прямой и обратно к краю откоса Спендона, и в этот момент мне в голову пришла блестящая идея.
– Знаешь что, – сказал я Нико, который только что вернулся из арьергарда, – давай-ка срежем путь через лес. Сэкономим пятнадцать миль.
Он бросил на меня удивленный взгляд.
– Это незаконно.
Ну да, так оно и было. Спендонский лес был приватным охотничьим заповедником императора.
– И ладно, – сказал я, – давайте нарушим закон. Еще лучше будет, если враг за нами погонится – а мы его прищучим за незаконное вторжение в частные угодья.
Нико не нравится, когда я смеюсь над ним.
– Скорее нас прищучат, – сказал он, – кроме того, с тактической точки зрения…
Я закатил глаза. Спендонский, мать его, лес – это же практически пригород.
– Мы идем через лес – и точка. Оповести остальных.
Он сухо кивнул.
– В таком случае разрешение сформировать людей в колонну и выслать разведчиков.
«Прошу вас». Но, полагаю, когда твоя голова находится почти в двух метрах от земли, мысли формулируются так.
– Нет, – сказал я.
Нико, цыкнув зубом, отправился выполнять.
Спендонский лес больше не существует, так что вам придется поверить мне на слово; но он был прекрасен, если вы любите природу и все такое. Он покрывал пологую долину, спускающуюся к реке; тонкие старые искривленные дубы щеголяли такой густой листвой, что света сверху было не видать, и, если не считать редких зарослей толстого остролиста около упавших деревьев (отличное укрытие от диких кабанов), передвигаться получалось довольно свободно. Дорога, естественно, шла вдоль реки. Она была вымощена дорожным камнем и достаточно широка, чтобы по ней могли проехать две кареты. Отличала ее и ровность, а там, где она пересекала Спен, довольно широкий и глубокий в том месте, был настоящий мост из свай и досок, который построил один из моих предшественников, и очень хорошую работу, замечу, проделал. Мы неторопливо прогуливались по одной из аккуратно подстриженных дорожек, проложенных егерями его величества – с комфортом, в приятной прохладной тени, среди солнечных лучей, косо падающих между изогнутыми ветвями.
– Кто-то был здесь недавно, – сказал вдруг Нико.
– Надо думать, его величество преследует оленя, – заметил я.
– Тут много людей прошло.
– Ты когда-нибудь видел его охотничью свиту? Там целая кавалерия.
Я заостряю внимание на этих деталях, потому что я – честный свидетель, особенно для обвиняющей стороны. Я все еще думал тогда, что Нико дурака валяет, суетясь по пустякам. Но потом мы свернули за поворот и увидели мертвые тела.
Позже мы с Нико обсудили увиденное, и он признался, что подумал о том же, о чем и я: тут поработали разбойники. Все тела были раздеты догола – по цвету кожи сразу же стало понятно, что перед нами имперцы. Нико решил, что в засаду, не приведи господи, угодил сам император, а я поставил на купеческий караван, решивший, как и мы, срезать, и заплативший непомерно высокую цену.
– Мы должны сообщить обо всем, когда вернемся, – сказал Нико. – И похоронить их как следует, конечно… хотя, может, и не стоит нам ничего тут двигать – вдруг захотят послать следователей, и…
Мне пришла в голову третья возможность. Я положил руку ему на плечо.
– Говори потише, – полушепотом произнес я, – вот и умница.
– Думаете, тот, кто это учинил, еще здесь?
Я посмотрел на него.
– Чертовски надеюсь, что нет.
Он в ответ выпучил глаза, затем кивнул и направился обратно, чтобы передать остальным: держимся вместе, тише воды ниже травы. Я подумал – может быть, будет разумнее сойти с этой дурацкой дороги. Но у нас большие повозки, вьючные животные и все это тяжелое оборудование. В конце концов, на тех ребят взаправду могли напасть простые бандиты.
Я цеплялся за эту мысль, и с великой жалостью расстался с нею, когда мы выбрались на длинный прямой участок дороги – ведущий к мосту, которого там больше не было. Именно там, полагаю, прошла основная атака; спрятавшись в густых зарослях остролиста по обе стороны дороги, недруг захватил колонну с флангов и тыла. Пара залпов стрелами – практически в упор, – потом дротики, в ближнем бою в дело пошли копья и топоры… По крайней мере, кое-кто из шагавших впереди колонны пытался переплыть реку – много тел при полном вооружении мы нашли запутавшимися в тростниковых зарослях и корнях мангровых деревьев. Остальные завязли в бою – думаю, так оно и было, но, даже если и ошибаюсь, ни малейшего значения это уже не имеет. Все тела были раздеты догола. Мы не стали их считать – на это ушел бы весь день, – но, по моим прикидкам, их там было от шести до семи тысяч. Мы не нашли ни одного млеколицего в грудах мертвецов, так что своих павших недруг убрал и похоронил где-то еще. Не думаю, что задачка отняла у него много времени.
Настоящие солдаты к подобным зрелищам привычны. Я – не солдат, я строю мосты. Поэтому, когда Нико потерял меня из виду, я ускользнул куда-то в сторонку, чтобы проблеваться в скромном уединении. Увидев заросли остролиста под сенью высоких ясеней, я направился прямо к ним – и там столкнулся лицом к лицу с генералом Приском и с большинством его старших офицеров.
Буквально – лицом к лицу. Наши враги содрали с черепов лица убитых солдат и приколотили их к ясеням на высоте человеческого роста – как беличьи шкурки на просушку. Храбрость – не моя отличительная черта. А вот Нико ее не занимать, и, когда он со всех ног рванул выяснить, чего это я кричу, это зрелище ударило его точно молотом, у него подогнулись колени, и он с глухим ударом сел прямо на свою аристократскую задницу, что заставило меня почувствовать себя немного лучше – некоторое время спустя.
В то время, однако, я был так напуган, что даже не мог блевать. Казалось, что в моем теле не осталось ни единой косточки. Я схватил Нико за руку, поднял его на ноги и потащил обратно на дорогу.
– Ни слова, – прошипел я ему на ухо, – никому.
Он только кивнул – увиденное лишило его дара речи. Впервые за все время его корежило прямо у меня на глазах, и уж точно не мне было его винить.
Каким-то образом я заставил колонну двигаться. Двойная защита, разведчики – всё по учебнику воинского дела. Но мы, конечно, никуда не спешили, ибо мост был уничтожен. Излишне говорить, что нам по плечу было поправить ситуацию – мы же спецы по мостам, – но мне такой маневр и в голову не пришел. Зато один младший лейтенант, чей котелок в этих кошмарных обстоятельствах каким-то чудом варил получше, указал след, по коему в явной спешке ушло большое количество людей.
Мой разум намертво встал, но я кое-как заставил его снова работать. Я велел парням по максимуму разгрузить повозки и отпустить вьючных мулов. Так десятки тысяч единиц хорошего военного снаряжения остались на условно вражеской (а какой иначе ее считать теперь?) территории, но, честно говоря, мне было плевать. Налегке мы двинулись по этой проторенной тропе, надеясь и молясь, чтобы люди, проложившие ее, оказались нашими – и все еще живыми. Хватило бы, в принципе, и одного условия из этих двух.
Дорога вела вверх по склону примерно на милю, затем вниз в небольшой провал, и именно там остатки армии, около шести тысяч человек, приняли свой последний бой. Они вновь угодили в крайне неблагоприятные условия – провал был окаймлен остролистом, из зарослей которого было чрезвычайно удобно пускать стрелы и дротики. Имперцы угодили в «котел», и их судьба решилась в очень короткий срок. Я сразу понял, что это, верно, был последний бой, потому что, как только он закончился, враги нашли время отпраздновать, выпустить пар. Они отрезали мертвецам головы, руки и члены, сложили их в три высокие аккуратные стопки. Около дюжины несчастных душ – пленников, полагаю, – прибили гвоздями к деревьям: их тела стали мишенями для соревнований в метании копий. Как и прежде, тела раздели, с некоторых содрали кожу; на одну из пик насадили голову молочно-белой лошади. Видимо, каждый развлекается, как может. Должен признать, они заслужили это право.
Среди многочисленных талантов Нико имеется и способность к быстрым подсчетам.
– Тринадцать тысяч, – промолвил он. – Какова численность городского гарнизона?
Я смолчал, потому что он знал ответ так же хорошо, как и я. Каким-то образом этим ублюдкам удалось заманить генерала Приска со всей армией на эту бойню. Значит, город остался без должной защиты.
6
По дороге в Город никто не говорил много, что меня вполне устраивало. Мне нужно было подумать.
Мало того, что они избавились от всей имперской армии на имперских же владениях – так еще и обзавелись тринадцатью тысячами комплектов пластинчатых доспехов – само собой, лучших в мире. Шлемы, щиты, что-то около четверти миллиона стрел, сделанных по науке, с очень тщательным контролем качества, тринадцать тысяч пар отменных сапог, столько же туник из чистой шерсти, плащи, брюки, рюкзаки, круглые фетровые шляпы и хлопчатобумажные шарфы – такие, что препятствуют натиранию шеи кирасой, – всё это перешло к врагу. Ну и еще не следует забывать о кастрюлях для готовки пищи, подвесах для этих чертовых кастрюль, плотницких, кузнечных, медицинских, ткацких и оружейных инструментах. Храбрым парням на службе у Империи – все самое лучшее; да, на дальних рубежах этот лозунг порой звучит издевкой, но только не здесь, в самом сердце, где всё – именно так, как на словах. Избалованные – не слишком сильное слово. Готов биться об заклад, что новые владельцы этого набора столько вещей никогда в жизни не видели в таком объеме и в одном месте. И никакого хлама – таким качеством – только гордиться.
В такой час – думать о материальных объектах? Стыдись, Орхан. Ну да, только все эти объекты будут иметь прямое отношение к тому, что произойдет дальше. Это уже не просто орда устремленных к победе варваров, а орда варваров с лучшим оружием и снаряжением, какое только за деньги купишь. Если со всем этим добром они уже не ринулись к Городу – у них что-то с головами не в порядке. А мы как раз направляемся в Город. Есть над чем подумать.
И мы думали.
– Нет никаких гарантий, – изрек один из моих капитанов, на которого у меня никогда не было много времени, – что Город все еще стоит. Если армию они разбили играючи…
– Не городи глупостей, – перебил его Менас, снабженец. – Им нипочем не миновать нашу стену. Уж не первую тысячу лет стоит. Нужны таранные составы, минеры…
– Кто сказал, что у них нет? – огрызнулся капитан. – Как же вы не понимаете? Мы о нем ничего не знаем. Да и потом…
– Думаю, Менас все же прав, – тихо сказал Нико. – Стена остановила эхменов семдесят лет назад, а у тех была вся артиллерия мира. С той поры не изобрели ничего, что могло бы оставить в ней хотя бы вмятину.
– Отлично, – бросил один лейтенант, специалист по глинокопням. Он был сильнее прочих потрясен тем, что увидел. – Вот они сидят у стены, следят, чтобы никто не вошел и не вышел. И тут появляемся мы. Как думаете, сколько мы продержимся?
Я прочистил горло. Обычно я молчу, пока не приму решение, и позволяю им всем выговориться.
– Мы должны вернуться в Город.
Капитан яростно сверкнул очами в мою сторону.
– Со всем уважением…
Я поднял руку.
– Возможно, он прав. Может быть, слишком поздно. Пока никаких причин закрывать ворота не было. Если они пошлют вперед отряд, одетый как гражданские, – смогут легко миновать часовых. И да, – я посмотрел на испуганного лейтенанта, – если они окопались у стены, мы никак не сможем пройти мимо них и попасть в Город. Тем не менее нам нужно вернуться. Больше нас нигде не ждут.
– А что насчет флота? Экипажи военных кораблей – хоть кто-то должен уцелеть!
Я качнул головой.
– Их единственная забота сейчас – поражение в море. У них нет причин думать, что на суше дела тоже плохи. На их месте я бы не спешил возвращаться в Город. И к тому времени, когда новости дойдут до них, все, вероятно, так или иначе закончится.
Нико посмотрел на меня.
– Если генерал Приск мобилизовал всю стражу, то за Городом следит сейчас только стража.
– Верно, – согласился я. – Шесть сотен продажных полицаев. Вот почему мы уходим, как только рассветет.
Я встал ровно и огляделся, давая понять, что больше ни от кого ничего не намерен слышать.
– Поэтому предлагаю напрячь воображение и представить, что все мы тут – солдаты, а не кучка инженеров.
Никто ничего не ответил. Парни начали расходиться. Видит бог, я не мог винить их за отсутствие духа. С их перспективы мир грозил рухнуть. Не мой, конечно, потому что я не робур, с Городом связан довольно-таки поверхностно, и, вообще, я без труда могу себе вообразить мир, где Города нет и в помине. Мужчины и женщины на небольших фермах в местах, которые не найдешь ни на одной карте, но где солнце встает и садится, лето следует за зимой, пшеница и ячмень каким-то образом умудряются расти, коровы дают молоко и телятся, – и все это – без помощи или разрешения императора. Нико и его соотечественникам такое попросту недоступно; они не могли представить мир без Города так же, как я не могу представить мир без солнца. Нет, честь по чести, могу – темно, холодно, тихо, все равно что в могиле, ведь все хорошее, что есть в жизни, навеки отнято.
Мне хотелось хорошенько выспаться в ожидании долгого и трудного дня, но сделать это мне было не суждено. Около полуночи, когда я наконец закончил все планирование и выяснение того, что нужно сделать, и уже собирался лечь и закрыть глаза, кто-то вдруг негромко постучал по стойке полога моей палатки.
– Кто там? – со вздохом спросил я.
Вошел Нико, а с ним – еще три офицера. Думаю, эти щедрые по натуре ребята, имея за душой жирную такую бессонницу, решили поделиться ею и со мной. Я повернул на еще теплой лампе рычажок подачи фитиля.
– Ну что там у вас?
Они посмотрели друг на друга. Затем Стилико – капитан, очень хороший инженер, двадцать лет службы, но никаких шансов на повышение, – кашлянул как-то влажно, как умирающая овца.
– Мы не хотели говорить при других, – сказал он.
– Понимаю. Так что у вас на уме?
– Если серьезно, – он посмотрел на меня, – как вы думаете, насколько все плохо? На самом деле.
– Честно? – Я закрыл усталые глаза и потер веки. – Честно – не знаю. Может, Приск был не настолько глуп, чтобы оставить Город без защиты, пока армия искала ветра в поле. Может быть, ему удалось вызвать другое подразделение, и когда мы доберемся туда, то обнаружим, что стены ощетинились остриями копий, а амбары полны до отказа. А может, и нет. Может быть, все, что мы там найдем, – пепелище, камня на камне не осталось. Или, возможно, станем единственными из имперского войска, кто сможет проникнуть за стену, прежде чем осадные лестницы будут подняты. Кстати, – добавил я, – кто-то еще понял, что мы оставили все наши инструменты и оборудование? Всё то, что нужно, если хочешь построить катапульту, осадную башню, таран…
У Нико отвисла челюсть. Я простил его. Обычно-то ума ему не занимать.
– Сто тридцать бочек гвоздей, – сказал я. – Двадцать семь пятитонных лебедок. Если каким-то чудом выберусь отсюда живым – напомни мне казнить себя за халатность.
Поняв, что делу мой треп не помогает, я умолк. Повисло неприятное молчание. Тут Артавасдус (ему всего девятнадцать, отец подмазал нужные колеса, чтобы парень попал именно в инженерные, но ум остер как лезвие) отчеканил:
– А давайте вот что прикинем. Гипотетически. Если не в Город – то куда?
После этих слов я сразу понял, зачем эти трое собрались у меня.
– Если не в Город, – ответил я, – тогда – назад к побережью, ну а там, я думаю, – каждый своей дорогой. У нас есть изумительное преимущество: мы все – люди опытные. Мы плотники, каменщики, кузнецы, мир любит таких ребят, и нас всегда где-то не хватает. Взять хотя б меня. Даже когда я сам себе не принадлежал – я был ценен. Это наш настоящий философский камень. Способность отпиливать прямые доски превратила меня в чистое серебро в чьем-то кармане, и именно так я стал полковником гребаного полка. Так что у побережья мы пожмем друг другу руки, пойдем туда, куда позовет нас сердце, и у нас будет долгая счастливая жизнь, полная осознания собственной полезности. Уж поверьте мне – для таких, как мы, главное – договориться, а там уж что угодно с рук сойдет. И всем будет плевать на цвет кожи – так что даже ребята вроде вас, синешкурых, будут востребованы, когда все прочие представители вашего вида будут кормить ворон. – Я улыбнулся Артавасдусу. Удивительно, что он не вцепился мне в горло – так сильно он меня в тот момент ненавидел. – Или мы можем вернуться и попытаться спасти ваш город, ваш народ, вашу расу. Всё в ваших руках. Я соглашусь с тем, чего хотите все вы, парни.
Нико дышал через нос как бык. Стилико выглядел так, словно я только что засунул руку ему в штаны. Оставался Гензерик. Его кровь голубее черничного сока, но он проштрафился по-крупному восемь лет назад, и его списали в инженеры. Вообще-то мне он нравится, нормальный парень. Сейчас он выглядел, как будто в зыбучий песок наступил.
– Ну так что? – спросил я его.
– На самом деле, – сказал Гензерик, – мы уже поговорили и решили, что все, что вы решите, нас устроит.
Я кивнул.
– Хотите переложить бремя вины на меня. Разумное решение. В конце концов, для этого я здесь. Что ж, я возвращаюсь. А вы все можете делать то, что считаете нужным.
– И зачем ты туда рвешься? – выпалил Артавасдус, все еще пылая гневом. – Ты же сам только что сказал – это не твой город, не твой народ. Такие, как ты, будут как раз по другую сторону стены. В этом нет смысла.
Я поднял руку.
– Артавасдус, прости, что назвал тебя синешкурым. Я сделал это только для того, чтобы убедиться, что ты слушаешь. Я возвращаюсь, потому что это мой долг. Вам не нужно идти со мной, потому что долг – самая дрянная причина для самоубийства. Более того, я предполагаю, что четыре тысячи перепуганных парней снаружи ведут один и тот же разговор сейчас. Что бы мы ни решили, мы должны их убедить, поэтому предлагаю без отлагательств принять решение, а затем прояснить ход мысли. – Я опустил руку. – Ваше слово.
Нико оглянулся; теперь он говорил от лица робуров.
– Все наши хотят держаться вместе, – сказал он. – Считают, что, если разделимся, – пропадем поодиночке. Варвары просто перебьют нас, без шансов. В конце концов, глупо отрицать, мы и впрямь выделяемся в толпе.
Я сделал вид, что на мгновение задумался.
– Хорошо. В таком случае, если мы будем держаться вместе, куда бы мы ни пошли, мы окажемся в осаде. Так что имеет смысл отправиться туда, где стены повыше. Можете так всем и передать – от моего лица, – добавил я.
– Мы скажем им, что вы идете домой.
Я пожал плечами.
– Если хотите.
– Наши последуют за вами куда угодно. Сами знаете.
На самом деле я не знал, пока он не сказал это, и у меня на мгновение перехватило дыхание. Одно мне кажется бессмысленным – любовь. Она не приносит никому ничего хорошего. Тот, кого любишь, или подводит тебя, или умирает. В любом случае ты мучаешься. Какой, черт побери, в этом смысл? Как я уже говорил – в моей жизни враги помогали, а друзья – источник бед.
Но с моими подопечными я говорил честно. Сама суть моего верховенства над ними в том, чтобы вина, в случае чего, легла на меня. И если они последуют за мной из любви – называйте как хотите, верностью, доверием, но все сводится к любви – и умрут, я буду виноват. Я буду держать ответ. Вот почему Империя платит мне большие деньги – чуть меньше, правда, чем флейтисту из придворного оркестра.
– Если ты думаешь, что это поможет, скажи им все, что захочешь, – сказал я. – Ну а я, пожалуй, пойду спать.
Все четверо ушли, преисполненные мрачной торжественности, как надо, и я остался со своим чувством вины. Почему? Да потому, что у меня в рукаве была припрятана одна карта – и я про нее не рассказал им. Не шибко сильная карта – валет, если не десятка. Но если бы я о ней упомянул – они взлелеяли бы надежды, а надежда, по моему мнению, тоже находится в списке вредного – пункта на два ниже любви. Так что я позволил себе обольститься надеждой, чтобы им не пришлось.
