Kitabı oku: «Эйвели. Часть первая», sayfa 13

Звенье тридцать третье. Луана и Аниз

Éve káyeni kadérenē inírenal` káylaheni f`hélen Luánaē. Líl`en a nói emér ifhéal` i оerái оkadér.³³

С юных лет улыбкой и радостью прославлял Бога своего огненногривый Луана. С юных лет был дружен он с эу Ани́з [Aníz], что жила в Светлом Доме и чьи родители служили там. Ей же и поручил он сердце своё ещё до исполнения знанием, и обменялись они тонами как дарами сердец своих. Когда же пришёл срок, сказал Луана, что не быть Аниз женой безызвестного эу, которому нечего рассказать детям своим. И, поручив жизнь и душу свою заботе Аниз, оставил Светлый Дом и отправился на поиски приключений. Они же с первых дней полюбили его и верны ему во всяком дне и пути его и поныне. Аниз же, не покидая Светлого Дома, день и ночь соследовала возлюбленному своему и была ему верным щитом и заступницей, оттого не знал Луана ни горя, ни боли, ибо отводила их верная Аниз Любовью своей от сердца его.

Улыбкой нашей ночь полна

И солнцем к нам ещё вернётся.

Когда же вернулся Луана в Светлый Дом, были дела его громче небесного грома, и имя его знали во всех мирах и пределах их. И соединил он дорогой своей сказку и быль, и запутал следы их. Говорят же теперь многие, что не было героя такого, как Луана, ибо то, что делал он – невозможно. И говорят, что придумали его люди, чтобы утешить себя в отчаяньи. Пусть говорят! Не тешит Луану слава его – лишь Свет в улыбке жены его и смех детей их.

No atánal` oh-téme-el` izgíllil` dráiē ev el`ék el`téndere. – Anék fhr et ni íl`mhal` evmíne, – atánal` drái.³⁴ (1)

^{(1) «Luána im drái», ínge.35}

Звонким смехом своим и задором в глазах разогнал Луана тьму на дорогах своих. Высоко почитают его теперь за несломимую радость его и сердечную щедрость. Когда же спросят его, где источник его неиссякаемый – блеснёт он глазами и укажет на жену свою, что всегда рядом с ним в любой день и час. И там, где слышится смех в Светлом Доме и шум голосов – там Луана и львята его.

В назначенный же Богом срок пришёл Луана к Финиару, дабы благословил он его и разрешил обучиться бою, ибо стал эу готов к этому пути. Долго испытывал Седби Луану и признал, что он чист сердцем и крепок в молитве, а кроме того, искусен во владении мечом и блистателен в своей улыбке, а потому принял его в воинство своё, разрешив эу приходить на зов битвы, когда он сам пожелает, ибо никто не мог удержать Луану, если западный ветер и нужда смертных призывали его. Так Луана сделался воином и стал вхож в битвы, когда странствия и приключения не похищали его от них. Сердце же его, далёкое от битв, всегда влекло его прочь – к услужению смертным и вернейшей Аниз.

О славных делах Луаны умножить бы слово, но не скажет Луана, где в историях о нём сказка, а где быль, сердце же всему верит, что крепко именем его. Да будет правдой любая ложь, сколь ни была бы хитра, коль утешит сердце и направит его к Свету!

Звенье тридцать четвёртое. Илькайрат

Нет другого такого эу в светлейшей обители как Илькайрат, поющий в ней. Среди легчайшего дождя Света, проливающегося из-под сводов Светлого Дома – его путь, в окружении исполненных жизнью стен его – служение эу. Не желает Илькайрат судьбы иной и счастлив тем, что имеет, ибо имеет больше, чем многие из живущих, – мир в сердце своём и весь Свет мира с ним.

Прежде первых птиц просыпается Илькайрат в Светлом Доме и будит их, и будит народ свой песней своей. Его же молитва служит детям Светлого Дома последней колыбельной. Выбрал себе Илькайрат уделом молитву и крепок в ней. Кроме неё мало слов слышали от него за всю его жизнь, и услышат ещё вряд ли. Вся душа эу в светлейших песнях его, что звучат под сводами Дома его. Сам же Илькайрат по-прежнему тих и нежен, и лишь ближайшие из эулиен знают, где обрести его во всём Светлом Доме, ибо предпочитает он уединение в большем Свете из тех, что могут дать ему. Но всякая душа, заблудившаяся, смущённая или же нуждающаяся в верном Слове, что отправится по залам Светлого Дома, найдёт рано или поздно поддержку в песне Илькайрата, ибо сердце его, подобно птицам обители, следит за всякой нуждой в ней. Под сенью благостного дара эу находят покой и те, что не видели Светлого Дома, ибо Слово его не знает преград и расстояний – и песня его с теми, кто нуждается в ней. Таков Илькайрат, сын Иллиат и Иниргина, да пребудет его песня с нами!

Где мудрость, равная твоей, Илькайрат?!

Каждый ищет в песнях твоих ответ,

Прислушивается и вверяет им Надежды.

Сам Финиар склоняется перед Светом,

Сияющим в сердце твоём, о сладкогласый!

Благословенны взошедшие, как цветы,

Под песней твоей воссиявшие души!

Звенье тридцать пятое. Ильвхэ и Элу

Мироисполненным было сердце Ильвхэ. Он же его и роздал людям в сказках своих и историях. И когда пришёл срок его, испросил он разрешения отца и матери и вернулся к людям, ибо не мог жить без них.

И странствовал Ильвхэ и пел. И прекрасные миры родил он, и дал им право в песнях своих. В них многие обрели утешение. За службу его и верность послал эу Господь в помощь Э́лу [Élu], деву из эулиен, что зовут как цветок. Она же и стала женой Ильвхэ по великой Любви их. Соединили они сердца свои Светом Любви к людям и дороги разделили в мире их. И всюду следовала Элу за мужем своим и в его тяготах была ему утешением. Он же называл её своей Ирдиль. И была ночь, когда шли они по дороге. И пел Ильвхэ жене своей. И ободрял её, и разносил ветер слова его. И слушала его Элу и смотрела на мужа своего, и по нежному Слову его исполнилась Светом Элу, и так был ребёнок у неё от Ильвхэ. И родила она в срок, и дала Элу сыну имя Или́е [Ilíe]. Так был рождён Илие от отца своего Ильвхэ, сына Иллиат, дочери Эливиена Путешественника, сына Финиара, по исходу, на мирной земле, на пути в Кáллен [Kállen]. И по рождению Илие заблудилось солнце в волосах его.

Ke séwil` oh el`evtér el`háen? Ke ingéril` oh el`élta el`háen? Hi ni séwiil`, ke eár íeh únih. Mo áye éulienē – ámlah íl`madē. Ni úrahē ev nóin, ke odóral` hem kay káyē ü ül`ildarhen íeh. Ni mórē skr/dúehē, tártne i amíniо etallít víē íeh. Íl`ih im érih térlen íeh, kevh im ül`ildarhen íeh, kevh im nírten íeh, kevh im erk ítam ev el`Íi el`háen.

Íet nor kowb ónnē, amártane kárult im féort nói. Nóel` a íbhu béial` kowb ísayē – ílu íe nói. Íet éul mo éveh el`fáda ín’ni, sh`ev evhétil` Íl`ē ev el`háen, im muy nóre indál arái ü el`líhne el`il`tét nói. Im ni evkóne éulien eránenē im káyē – muy ak Íl`, ke rerítane` nílle ret Íydénē.

Erk a, ki séwil`il` «áyi» – ísil`mil`. Átu ek áyih, ig íl`mad íwral` ínehi ío ev el`féohim nói. Im ni vol` númeron arm, im ni, im ni evá áyrok el`tórn térlenē kowb evtérē móe, kél`ye ílleril` ra oékh ín’ni íoi beglásil` il`mrínn nórē ü el`kórderi el`térlen nói.³⁶ (1)

^{(1) L. I. I. V. E. 1:3—5}

Так не было в руках Ильвхэ ни меча, ни клинка, но острым было Слово его истин, крепким – щит его заботы и верным – сердечное попечение. Великим утешителем был Ильвхэ для тех, кто отчаялся и отвратился от Света. Великим врагом сделался он для Владыки Смерти, и возжелал арели погибели эу.

И был день без солнца, и пришёл Анкхали к Ильвхэ как бедный человек, и позвал его в дом свой, чтобы помог эу умирающему сыну его. И видел Ильвхэ неправду в том человеке, но в просьбе отказать не мог. Элу же и Илие пошли с Ильвхэ.

И привёл арели их в дом, и закрылись за ними двери его. И сотворил магию арели, и тут же путы сковали Ильвхэ, и не мог он ни крикнуть, ни пошевелиться. И принял Владыка Смерти привычное обличие своё и схватил Элу и Илие. И мучал их, и истязал их на глазах Ильвхэ, и крики их слышали в Эйдене. Ильвхэ же не мог и вздохнуть. Когда же закончил арели чёрное дело своё – убил он Элу и сына её, и тотчас же ослабли путы Ильвхэ, и исчезли и арели, и дом, и всё вокруг с ним. Остался лишь Ильвхэ подле жены и сына своего. И увидел эу, что ещё жив сын его, но оставляет жизнь прежнюю обитель свою. И бросился к нему Ильвхэ, и поднял голову его, и обнял его, и видел, что далёк уже сын его, и не видит его, и не слышит его, ибо залиты глаза и уши его кровью. И охватило эу великое горе, ибо ничего не мог он сделать для сына своего. Тогда скрепил он сердце своё и взял за руку сына своего. И пел ему, ибо не мог сделать ничего другого для смерти его:

Éie-é me,

Oh, híe-é me…³⁷

Так по песне Ильвхэ оставил Свет глаза Илие и прежнюю обитель свою. И видел это отец его, и проследил, как Свет покидает сына его. Тогда же почернели глаза у Ильвхэ, ибо видели гибель возлюбленного сына своего, и ушёл прежний Свет из глаз его, видевших муки и смерть любимых – и так сделались глаза его чёрными от горя, и стал он единственным из эулиен с тёмными глазами.

И вернулся в Светлый Дом Ильвхэ один, но видели все, что проводил он вместе с сыном и душу свою, и Свет свой. И надел Ильвхэ бéтамран [béthamran] (2), ушёл в башню на севере Светлого Дома и поселился там. И не притрагивался более ни к чернилам, ни к бумаге. И не выходил он оттуда ни в дни праздников, ни в дни скорби. Знал лишь Финиар, что жив он, ибо горела свеча Ильвхэ. Но скудно и болезненно было пламя её, будто грозилось погаснуть от одного лишь взгляда. Те же из эулиен, что жили в северном пределе Светлого Дома, говорили, что слышали, как порой пел Ильвхэ к возлюбленной своей и сыну, будто живы они и слышат. Но песни его лишены были прежнего Света и полны печали. В остальное же время – лишь крики птиц были слышны над северной башней.

^{(2) когда случается эу обессилеть без меры, быть раненым или недужным, смотреть в глаза смерти или скорбеть жестоко – всегда на запястье его браслет, что делают эулиен из тонкой ветки берёзы, сняв листья, и оборачивают вокруг запястья, и носят его до тех пор, пока сам он, засохнув, не спадёт с руки. Тогда же считается дар берёзы исполненным, и называют эулиен обычай этот и браслет béthamran.}

Так лишился Светлый Дом одного из детей своих, светлейшего Ильвхэ, и попечения сказок его. И лишился нежной Элу и юного Илие, которому было лишь двенадцать его лет, когда по мукам тела своего возвратился он в Эйден к ожидающим его вместе с матерью своей.

Foht kée isít erkéi ísē – ni atreíevril` íefe. O ni olellíriai dérgiē, kél`e káylah, ke evá finín íl`ten ev tivh páter. Im evá ílen, efér ítamil` íl`t nói líl`enē tóe kevh arm. Ek Íl`i úrushur.³⁸

Звенье тридцать шестое. Рождение Элигрен. Деяния Виэльлине

Если и есть слова, которыми было бы возможно достойно описать Любовь Виэльлине и Фиэльли, – то я их не знаю, лишь они двое владеют ими. Я знаю о двух сердцах, что обрели друг друга и сами не могли поверить в то, как легко и просто сам Эйден открылся им двоим, невидимый, неузнаваемый другими. Бесконечным было уважение Фиэльли к своему мужу, и Любовь самого эу была равна восторженному поклонению, святыней любящих была их Любовь, к которой припадали они как к единственному роднику жизни, у которой учились, под покровительством которой искали защиты. Без Виэльлине не могла дышать Фиэльли, запрещая себе, не мысля и самого вздоха без взгляда на мужа, без его Света, который открылся ей и только ей был известен в полной мере, сама же Фиэльли сделалась жизнью странного эу, его миром, вселенной, и других Виэльлине не знал и не видел. Ничего не было для него во всём мироздании, кроме Фиэльли, ибо она и была всем, но эу совершенно не знал, как признаться ей в этом, и потому лишь мог улыбаться супруге и отчаянно долго смотреть на неё, ибо вся крепость Слова, данная ему, запечатывала его уста неизреченной нежностью и восторгом, едва он осмеливался поднять взгляд на возлюбленную свою. Глядя на Фиэльли, нередко плакал юный эу, но лишь она могла понять его слёзы, которые не единожды были благословлены ей и сняты со светлого лица мужа. Много историй Любви нежной, преданной и светлой знает обитель, но такой, как эта – нет среди них, и я не знаю других сердец, что совершили бы равный подвиг в служении друг другу, как посмели это сделать Фиэльли и Виэльлине, не ведая, не желая знать никаких законов, кроме Любви, что позволила им обрести друг друга.

И была над мирной землёй гроза, и громы гремели, и молнии сверкали так, что дрожали стены Светлого Дома, небо же само пылало багровым заревом, и в ужасе никто не смел взирать на него, и даже свечи в зале Финиара искрили, и не спал никто в его Доме. Отрешившись же от трудов своих, вернулись в покои Виэльлине и Фиэльли и в светлых и нежных беседах, по обычаю своему, забыли о грозе. И так пришла ночь, тогда же случилось так, что трепетный восторг коснулся сердец любящих, и светлейшими крыльями нежности были они объяты, а потому легли вместе, как муж с женою, ибо долг Любви повелевал ими, и как никому другому – о долге всё было известно этим влюблённым. В то же время трепетали сердца эулиен Светлого Дома, лишь сердца Виэльлине и Фиэльли были спокойны, ибо разделили они на двоих одну Любовь, истину её и одно знание её. В Любви обрели они покой и силу, какую Господь от Слова определил им. И гроза успокоилась вскоре, и светила ночи просияли среди небес и уподобили ночь дню, ибо голубое небо проступило в тени, и золотой свет сиял в нём, торопя день. Тогда же сказал Виэльлине светлейшей возлюбленной своей: – Мир будто бы сошёл с ума. И ответила Фиэльли: – Это от Любви. И пришёл рассвет посреди ночи, ибо весь мрак её обратился в свет.

Вскоре же был праздник в двадцать второй день рождения Виэльлине, созванный отцом его, желавшим порадовать и приблизить сына, которого он всей душой любил и чаял понять, но был бессилен, как и все, кто был рядом, кроме самой Фиэльли, читавшей мужа, как драгоценную книгу. В тот день и праздник веселились все, лишь сам Виэльлине был невесел. Далеко ушёл разум его в мечтах, и своё безумие в них увидел эу, и не танцевал он, не пел он, и вскоре празднующих оставил и вернулся в покои, к жене своей. Она же, видящая печали его и тяготы, утешала его как могла. И опустилась рядом с ним, и сказала ему, что уже ждёт своего срока дитя во чреве её. И счастливейшим из живущих сотворился Виэльлине по словам жены своей, и растревожен был, как улей, Дом его от радостных криков эу. И оттого не мог заснуть ещё долго.

Тогда же отправилась Фиэльли к Иону, ибо знала убежище его, и нашла его, и поклонились они друг другу до самой земли. И сказала ангелу Фиэльли, что пришло его время и надлежит ему открыться и вернуться в Светлый Дом, ибо скоро участливый взгляд его и терпеливое попечение понадобится одной душе. И по словам госпожи своей оставил Ион остров свой и многие убежища на мирной земле, и вернулся в Светлый Дом и остался рядом с Фиэльли до срока её. И наполнился Светлый Дом радостью великой от обретения Иона, возлюбленного друга детей Финиара и его самого.

Пока же была Фиэльли с чадом во чреве, с первого дня и до срока – был Виэльлине с ней неотлучно. И беседовал с ней и с дитя во чреве её. И спала ли Фиэльли или бодрствовала – читал книги, пел песни и поучал младенца рассказами о великой Любви, что ожидает его в этом мире, и улыбках родителей его, и объятиях, приготовленных для него с Любовью. Когда же, бывало, спешило дитя, то вставал Виэльлине перед женой своей на колени и говорил дитя, рвущемуся в бой, что не ещё время, и должно ему прежде всего учиться терпению, ибо оно одна из твердынь Любви, той, что уже ожидает его. И так успокаивалось дитя, и спокойна была Фиэльли, Виэльлине же не делал и вздоха не подле возлюбленной своей и ребёнка, которого ждал он с полносердечной Любовью и трепетом.

По сроку же своему исполнилась Фиэльли радостью и родила дитя. Тогда же узнал Финиар об этом по свечам Виэльлине и Фиэльли, что заискрили, осветив залу, и так зажгли новую, что была под ними. И воск со свечей любящих стекал так, что короной украсил зажегшуюся свечу, и так ярко было пламя её, что одна она могла осветить весь Зал Белых Свечей. И, увидев это, поспешил Финиар к Виэльлине и Фиэльли. С великим трепетом и радостью передал Виэльлине Финиару дочь свою, и лишь заглянул в глаза её Всеспрашиваемый – жар коснулся его сердца, и просияли глаза его. Не знал Финиар прежде такой красоты, и сердце его восславило Бога за безмерную щедрость Его. Тогда же коснулся Финиар дитя, и схватил младенец господина своего за палец с такой силой, с какой воин бьёт противника своего насмерть, и обжёгся Финиар, потому как показалось ему, что коснулся он пламени, но руки своей высвободить так и не смог. И улыбнулся он той, что лежала у него на руках, и она улыбнулась в ответ ему – и поднялось солнце за стенами Светлого Дома, и пришёл Свет, и нарёк Финиар дочь Виэльлине – Э́лигрен [Éligren]. И вернул Финиар дочь в руки отца её и оставил их в великой радости, преисполненный Любви и Света от улыбки дитя их. И увидел тогда Ион дитя на руках любимого друга своего, и вошла Любовь в сердце его поступью королевской и властной, но скрыл он её ото всех, но Света в глазах своих скрыть не мог, и по отчаянному велению вселюбящего сердца своего следовал за Элигрен тайно и явно во всех путях её во все времена с самого рождения её.

С того же дня не отходил Виэльлине от дочери своей и все заботы о ней взял на себя, и радости иной не знал более. Никому из эулиен не доверял он сокровище своё, и все дни проводил с Элигрен на руках, беседуя с ней, будто с другом, и рассказывая ей странные истории свои о мире, полном улыбок и Света, о подвигах и долге любящего сердца. И слушала его Элигрен и смотрела на него своими глазами, в которых был тот же жар, что и в его сердце, и всякий, взглянувший в них хоть раз, узнавал Свет, и очищалась душа его по Любви к Элигрен. И так возвращала Элигрен в Свет всякого, взглянувшего на неё. И во всём была Фиэльли рядом с мужем своим, и оградила его заботой своей от вопрошающих взглядов и ропота эулиен, и Светом улыбки своей и мудростью Слова своего защищала возлюбленного своего и дитя.

Но вот иссяк год, как не было его, и понял Виэльлине в сердце своём, что исполнился час его. И, так и не остановив время по знанию своему, и тона не имея – восславил он в сердце Любовь свою. И ночью, пока все спали, оставил он жену и дочь свою и покинул Светлый Дом, не взяв с собой ничего, кроме Любви своей и Света её. И так, облачившись в белое, направился к людям той дорогой, что знал, и той, что выбрал.

Тогда же отдал он все силы свои и всё умение своё и верного сердца своего попечение в помощь тем, кто отчаялся обрести её. И так ходил по земле, повинуясь указанию сердца, и был там, где обнаруживалась нужда в верной помощи, какой бы ни была она и какой бы цены ни требовала, и так служил людям в каждодневных делах их. И минуло так пять лет, но никто не знал о делах Виэльлине, ибо, подобно Иону, пожелал он оставаться в тени дел своих, и уходил прежде, чем благодарность настигала его. И запечатал уста свои улыбкой, и так о делах его никто не знал. Говорят лишь, что помог он многим, и светлы были дела его, и мог быть прославлен он в людях, как никогда в народе своём, ибо совершил то, что одной лишь Любви под силу, и никому более.

На исходе же двадцать седьмого своего года пришёл Виэльлине в земли Неоглашаемого по нужде страдавших в них, и заступничеством своим ненасильственным восстал против зла Изосара. Тогда же навлёк на себя гнев его, и был им пойман и в темнице его заключён. И распростёртыми руками, готовый к безоружному бою, встретил эу зло человека, но не желал Неоглашаемый боя справедливого, и заковал Виэльлине в цепи, и истязал его долго и безжалостно до тех пор, пока силы не покидали эу. Когда же, обессилев, падал он, оставлял его Неоглашаемый и возвращался снова, стоило Свету в глазах эу окрепнуть и проясниться. Так был лишаем сна Виэльлине, выдержал дыбу и колесо, огонь и воду, Эохайд Изосара, и поругание его, и побои против немощной плоти своей, но если крепость и кровь оставляли тело его, то Свет оставался верен глазам эу, как и молитвы его в темноте узилища. И так истязал Неоглашаемый Виэльлине день за днём до скончания года, дабы наказать его и узнать от него дорогу к Светлому Дому, но и звука от эу не выпытал. Лишь однажды ночью, оставшись за дверью, услышал Неоглашаемый имена, поминаемые эу в молитве, и понял по ним, в чём слабость этого эу. И вошёл к нему и сказал, что знает теперь имена семьи его, и придёт к нему, и осквернит жену его, и сына (1) его убьёт, и так истребит всех, кто дорог ему. Но снова ничего не сказал ему Виэльлине, видел лишь Неоглашаемый боль и страх в глазах его, каких не видел за все эти месяцы ни разу. И сказал тогда человек эу, что узнал дорогу до Светлого Дома, и обещание своё поклялся исполнить, и, видя отчаянье и ужас в глазах Виэльлине – доволен был.

^{(1) имя Элигрен, действительно, согласно традиции эулиен, скорее соответствует мужчине, чем женщине, поэтому нет ничего странного в том, что человек решил, что у пленника сын, а не дочь.}

И так, на исходе Золотого колеса, когда оставалось ему совсем немного, взял Неоглашаемый самых свирепых из людей своих, обученных пыткам, и с ними спустился в темницу к эу, лежащему в крови и оборвках плоти своей обездвиженным, дабы сломить его, и, подходя, слышал имя своё в его молитвах: I, ímantil` móe filáiē (2), тогда же накинулся он на Виэльлине, и схватил его, и наступил на разбитые кости его, и поднял кожу в кровоточащих ранах его, но был в глазах эу – тихий Свет, и был он нестерпим для человека, тогда и выдавил Неоглашаемый глаза Виэльлине руками своими, дабы не смотрел он на него светло и без страха, ибо велика была Любовь Виэльлине и крепко знание его. И испугался Неоглашаемый, и тьма злобы поглотила его, и весь ум свой и ненависть свою применил он к тому, чтобы подарить непокорному эу смерть страшнейшую из тех, что смог придумать. И так склонился над ним и смотрел, как жизнь оставляет эу и как лютые муки рождают крик его, который слушал он как песню, услаждавшую слух его. Когда же пробил королевский час Виэльлине, сказал он Неоглашаемому: – Eynár ti. Íyenal` míen éah. Béiil` I im tíoeel` híe éligren ámran Líē, ke íhetil` nói! Et hi íma.³⁹ – после чего жизнь покинула его. Тогда разъединил Неоглашаемый всё тело эу, и отделил плоть от кости, кожу от плоти, мышцу от мышцы и сустав от сустава и велел отдать оставшееся псам и свиньям, голову же его бросил он людям своим, и служила она им как мяч в играх, и пинали её ногами, и катали в пыли и грязи, пока не пошёл от неё смрад, тогда же раздавил её Неоглашаемый и, разломав, скинул в яму, где нечистоты. Так умер Виэльлине из рода Ирдильле, внук Финиара.

^{(2) «Господи, помилуй моего родного!» Так говорил Виэльлине, ибо «филáи» [filái] – родной, называют эулиен друзей своих и тех, с кем разделили они долгий путь, служение, приключение или мечту, также называют «филаи» всякого благодетеля и благородного господина, чина и звания которого не знают. «Filái» для эу и тот, с кем скреплён он итрем или кому поручён ифхёлье, тот, кто охраняется Светом сердца, ибо восходит слово это к идиоме «защищаемый сердцем дар».}

Не знаю я горя в глаза, смотри, – не знаю!

Живу я в мире, где улыбок мирный Свет.

Вы тень мою лишь за меня не принимайте.

Меня в печальном мире больше нет!