«Хозяйка Серых земель. Люди и нелюди» kitabından alıntılar, sayfa 2

Выходит, своевременный пинок имеет куда большую волшебную силу, нежели поцелуй… правда, не сказочно это.

Эржбета с трудом поборола в себе желание взять печатную машинку и опустить на макушку панны Арцумейко, и то лишь потому, что не сомневалась: пострадает от этого столкновения именно машинка. Панну Арцумейко защитят что толстый шиньон, что собственная ее твердолобость.

Боги любят покорность.

И люди тоже.

Им кажется, что если кто-то покорен, то он и безопасен... ничтожество не способно ударить...

-Женщины редко решаются на подобное. Они слабы. Трусливы. Склонны к манипулированию, и только... а чтобы отнять жизнь иного существа, разумного существа, нужна смелость.

Гавриил промолчал.

Он видел, как отнимают жизнь. И мужчины. И женщины.

И смелости не нужно... может, если только в самый первый раз. А дальше - привычка одна.

Мойте руки перед едой! Есть немытые руки вредно.

Физдамокл глядел с упреком.

Мир взывал о спасении, а огроменный меч, чем-то смутно напоминавший дрын, явно свидетельствовал, что спасение грядет вне зависимости, что думают о том спасаемые...

Организм этакая близость к обрезу нервировала. Организм был против членовредительства, особенно когда вредить собирались ему, а потому желал немедля защититься.

- Дуся! - этот голос пробился сквозь полог боли.

Невыносимой.

Но она, Евдокия, как-то эту боль выносит... и значит, не столь уж хрупка. Не ничтожна.

- Дуся, дыши ртом... давай, умница... воды... будешь водичку?

Ее подняли рывком.

Усадили.

Кукла. Правильно, люди для него, того, кто остался в межмирье, куклы... и она, Евдокия, фарфоровая. Литые руки. Литые ноги. И голова тоже литая, из фарфора первого классу, да расписанная поверху. Волосы приклеены. Глаза распахнуты глупо.

А тело вот тканное, набитое конским волосом.

- Пей, давай, по глоточку... за маму твою... тещеньку нашую драгоценную... она же ж, Дусенька, не постесняется самолично заявиться, коль узнает, что с тобою неладно.

Вода холодная.

Пожалуй, это было самое первое безболезненное чувство. Или не чувство, но мысли?

Вода холодная.

Сладкая.

- Сделает мне усекновение хвоста аль иных каких важных частей тела... про братца моего вообще молчу...

Бес.

У него вода.

Во фляге. Фляга старая, битая. Где взял? Лучше не спрашивать, а пить, пока вода еще есть... и Евдокия глотает, глотает, силясь наполинить пустоту внутри. И флягу не держит - держится за нее.

- Он у нас ныне в рассудке своем... поглянь, как скалится... ага... недоволен...

Голос есть, а Себастьяна нет. Точнее он присутствует, но где-то вовне, отдельно от фляги, в которую Евдокия вцепилась.

Не человек - тень расплывчатая.

И еще одна рядом, но эта тоже - нелюдь.

Евдокия рассмеялась, до того замечательною показалась ей собственная шутка. И смех этот длился и длился.

- Ну ты что... Дуся... уже все, почитай... осталось только в повозку эту загрузится и домой... мы же ж и дошли, и нашли... и подвигов совершили столько, что и внукам рассказывать хватит, и правнукам...

Глупости говорит.

Но пускай, покуда говорит, а Евдокия слышит, то и в теле собственном удержится. А оно, подведшее, оживало. Странно так, тянущей болью в руках и ногах, тяжестью в животе, будто туда не воду -камень подкинули.

Жизнь переменчива. В какие-то моменты ты на коне, в какие-то ты конь.

Мужчина, не стакан муки, у соседки не займешь...