Kitabı oku: «Домик в деревне», sayfa 10
– А у меня собачка сбежала! – резко ответил начальник. – Я что, на работу не должен был выйти? Поиском пропавших занимается полиция! У Вас несколько иная должность! И от работы Вас никто не освобождал!
– Вы что… Вы вообще человек? – Юля расширенными глазами смотрела на начальника.
– Вот и найдите себе человечного работодателя! – сверкнув глазами, Алексей Владимирович кинул ей бланк заявления на увольнение. – Пишите, Юлия Владимировна! Фирма в Ваших услугах более не нуждается!
* * *
Вернувшись домой, Юля без сил легла на диван. Лерка бесцельно болталась по дому, не зная, чем заняться.
– Мам… Мааам… – затрясла она задремавшую Юлю за руку. – Можно, я во двор пойду? Мне скучно… Ну мааам…
– Нет, Лера, – Юля села, растирая руками глаза. – Одна не пойдешь. Вместе пойдем попозже погуляем. Садись лучше позанимайся.
Лерка, надувшись, плюхнулась на диванчик перед столом и, упрямо сложив на груди ручки, исподлобья смотрела на мать, раскладывавшую перед ней прописи.
– Давай, Лер, вот эту страничку нам надо прописать, – раскрывая тетрадку перед дочерью и подавая ей ручку, сказала Юля. – Лер, хватит дуться. Надо заниматься.
– Не хочу. Я хочу с Аришкой играть! – упрямо прошептала Лера.
– Если хочешь, можешь позвать сюда Аришку, я и ей дам прописи. Вместе будете заниматься. А кто лучше напишет, той дам шоколадку! – попыталась уговорить дочь Юля.
– Не будет она твои дурацкие прописи писать! – оттолкнув от себя тетрадку, пробурчала девочка.
– Лера! Я тебя сейчас накажу! Бери сейчас же ручку! Пока не пропишем эту страничку, никуда не пойдешь, поняла? – строго сказала Юля дочери, вновь раскладывая прописи перед девочкой и протягивая ей ручку. – Ну? Лера! – прикрикнула мать, разнимая руки дочери с груди и укладывая их на стол. – Лера, пиши! – и вновь протянула девочке ручку.
Та, неожиданно схватив ручку левой рукой, с размаху стержнем вниз с силой ударила ею по второй руке, пробивая ладонь ручкой насквозь, и подняв правую руку с торчащей из нее шариковой ручкой, продемонстрировала ее матери:
– А я не могу, видишь? – спокойно сказала девочка, равнодушно глядя на кровь, стекающую по руке.
Ошалевшая Юля с минуту смотрела на руку дочери, после чего кинулась к аптечке. Побоявшись вынимать из ладошки ручку, она наскоро обмотала ее бинтами и, схватив Лерку в охапку, бросилась к машине.
В травмпункте, пока девочке обрабатывали рану, Юлю пытал врач:
– Вы уверены, что девочка сама нанесла себе травму?
– Да! Она просто схватила ручку и всадила ее себе в руку! – девушку трясло. – Я не понимаю, что происходит! Почему она это сделала?
– Успокойтесь сами прежде всего! А может, это Вы, рассердившись на капризы девочки, наказали ее? – спокойно спрашивал врач.
– Да Вы в своем уме? Я буду собственную дочь калечить? Вы с ума сошли? – возмутилась Юля.
– Ну, может, это произошло спонтанно? Вы не хотели, но девочка случайно подставила ладошку? – уговаривал врач ее признаться.
– Да Вы у нее спросите! – возмущению Юли не было предела.
– Вы могли запугать девочку, – со вселенским спокойствием выдал врач.
– Вы без меня ее спросите! Если я запугала, без меня она правду скажет! – предложила Юля.
Врач, посмотрев на Юлю, вышел в процедурный кабинет, где Лерка что-то рассказывала медсестре, обрабатывавшей ей руку. Встав, Юля отправилась за ним и замерла в дверях.
– Ну, что тут у нас? – весело спросил доктор, присаживаясь возле девочки на корточки.
– Вот! – показала ему Лерка забинтованную руку с нарисованной на ней смеющейся рожицей. – Только Васю мочить нельзя, а то он исчезнет, – сообщила врачу улыбающаяся девочка.
– Это Вася? – удивился доктор, показывая на рожицу.
– Ага! Это я его так назвала! – гордо сообщила Лерка.
– Ну… Здорово! Лер, а почему мама так сделала? – спросил он девочку.
– Как? – удивилась Лерка.
– Ну… Ручкой тебя ударила. Тебе больно было? – поглаживая рожицу и не отрывая глаз от лица девочки, поинтересовался он.
– Нет, не больно, – замотала головой Лерка. – Это не мама, это я сделала. Я писать палочки не хотела, а Аришка сказала, что если ударить ручкой по руке, мама больше не будет с прописями приставать. Я и ударила, – весело рассказывала девочка. – Мама правда забыла про прописи, и теперь у меня есть Вася!
Юля прикрыла рукой рот, чтобы не издать ни звука.
– А как ты это сделала? – удивлённо спросил доктор.
– А вот так! – мгновенно схватив со столика лежавший на нем пинцет, девочка, уложив руку на столик, замахнулась пинцетом. Доктор среагировал очень быстро, успев перехватить опускавшуюся руку девочки и отбирая у нее пинцет.
– Я понял, спасибо. Ты посиди пока еще немного здесь, ладно? – он переглянулся с медсестрой, улыбнувшись девочке, погладил ее по голове и направился в свой кабинет. Юля, отступив, пропустила доктора и пошла за ним следом, снова опустившись на свой стул.
Доктор, усевшись за стол, обхватил голову руками. Спустя время он поднял взгляд на бледную Юлю.
– Я не хочу Вас расстраивать, но… девочку стоит показать психотерпевту, – тихо произнес он. – Сегодня это была рука. Что будет завтра?
Юля побледнела еще больше.
– Вы думаете, что она это повторит? – спросила Юля.
– Думаю, да… Мне показалось, что ей… понравилось… – с запинкой произнес врач. – Я дам Вам направление. И пожалуйста, не тяните!
Глава 16
Юля, нервничая, сидела перед кабинетом психотерапевта, сжимая ладошку дочери. Лерка явно скучала. Книжку она смотреть не хотела, слушать тоже. Мать дала ей на растерзание свой телефон, но и он очень быстро надоел девочке.
– Маам… Поехали домой… – в сотый раз заканючила Лерка. – Мне скучно…
– Хочешь, я тебе телефон дам? Мультики посмотришь или поиграешь, – предложила Юля.
– Не хочу… Я на велике кататься хочу. Поехали домой… – положив голову на колени матери, девочка снизу вверх уставилась на нее, скорчив жалобную рожицу.
– Скоро поедем, дочь. Вот с доктором поговорим, и поедем, хорошо? – уговаривала ее Юля.
Наконец, дверь в кабинет открылась, и оттуда вышли женщина с мальчиком. Юля проводила их взглядом. Дверь приоткрылась повторно, из-за нее высунулась голова молодой девушки.
– Ланевская, – позвала она, оглядывая коридор и останавливая взгляд на Юле. – Вы? Проходите.
Юля, взяв Лерку за руку, прошла в небольшой уютный кабинетик. Девушка, позвавшая их, оставила Леру там, а Юле предложила пройти в следующий кабинет, уверив ее, что присмотрит за девочкой.
В соседнем кабинете девушка увидела серьезного седовласого мужчину, который, сидя за столом, что-то писал. Когда Юля вошла, он поднял голову и, поздоровавшись, представился. Юля, заикаясь от волнения, с трудом выговорила свое имя.
– Итак, что Вас привело сюда? – с улыбкой поинтересовался Алексей Максимович, указывая Юле рукой на стул.
– Вы знаете, в последнее время моя дочь, Лера, странно себя ведет, – напряженно проговорила девушка.
– И что с ней происходит? Попробуйте рассказать, что именно Вас волнует.
– Понимаете… – Юля вспомнила о направлении с описанием, которое ей дал врач в травмпункте, и принялась искать его в сумочке. Доктор терпеливо ждал. Наконец, направление было найдено. – Вот… – протянула девушка бумагу врачу.
– Что это? – с любопытством спросил доктор, кинув беглый взгляд на предложенную бумагу. – Ааа, направление… Это не интересно.
У девушки отпала челюсть.
– Знаете, меня мало волнуют подобные бумажки, – он подвинул направление поближе к Юле. – Гораздо интереснее Ваши личные впечатления. Ваши, отца девочки, бабушек, дедушек – то есть людей, которые хорошо знают ребенка, и которые как никто другой могут заметить изменения в его поведении. А то, что другим кажется странным или ненормальным – это уже их личные проблемы. Но раз Вы пришли, значит, Вас действительно что-то беспокоит в поведении девочки.
– Беспокоит… – кивнула Юля. – Только мы к психологу должны были пойти… Не получилось.
– Почему? – с интересом спросил доктор.
– Лерка пропала. Она ушла в лес… и пропала… Вот только как она умудрилась уйти из детского сада, до сих пор понять не могу. Говорит, что ехали с Аришкой на автобусе, и их никто не видел. Как можно не заметить двух девочек с корзинкой! – возмущалась Юля. – И Лера уверена, что она ушла днем, а вечером ее нашли. У нее сутки пропали из памяти! Сутки! Она не помнит, чтобы ночевала в лесу… А если не там, то где? Где она была?
– А девочек вместе нашли? И подружка тоже утверждает, что они были в лесу только до вечера? – с интересом спросил врач.
– Не знаю… Леру одну нашли. Она утверждает, что Аришка тоже потерялась. Но знаете, что странно? Я так понимаю, что эта Аришка живет в нашей деревне, недалеко от нас. Но шума не было. Никто не искал пропавшего ребенка, – задумчиво сказала Юля. – То есть вообще… И я, в принципе, знакома деревенскими детьми – мы вместе гуляем на площадке. Но вот Аришки я вспомнить не могу.
– Хорошо. А саму эту Аришку Вы видели? – откидываясь на спинку кресла и задумчиво вертя в руках ручку, поинтересовался доктор.
– Не знаю… Не уверена, – пожала плечами Юля. – Я вроде видела две темных головки, мелькавших между кустами, и Лера говорит, что у Аришки черные волосы.
– Но Вы не уверены? – нахмурившись, спросил врач. – Вам показалось, что Вы видели, или все же видели?
– Не знаю! Мне кажется, видела. Но издалека. Я не разговаривала с ней, мы не знакомы, и вот чтобы их вместе, вот как Вас, видеть, я не видела. Только издалека, и между кустами.
– Хорошо… Думаю, мы спросим у девочки про ее подружку. Что-то еще беспокоит? Почему у Вас оказалось направление к психотерапевту, да еще и от врача? – опираясь на стол локтями, поинтересовался он. – Обычно врачи не часто раздают подобные направления.
Юля рассказала ему и про ручку, и про поведение Леры в травмпункте.
– Интересно… Очень интересно… – задумчиво покрутил ручку Алексей Максимович. – А раньше с ней что-то подобное происходило?
Юля замотала головой, вытерев скатившуюся слезинку.
Видимо, врач подал какой-то сигнал, потому что медсестра привела Лерку и вышла.
Лерка, несмело войдя в кабинет, подбежала и прижалась к матери. Юля обняла девочку и погладила по голове, усадив ее к себе на колени. Алексей Максимович попросил пересадить девочку на стул и начал задавать ей вопросы. Мать слушала вопросы и хмурилась – они ей совсем не нравились – доктор явно провоцировал девочку, выводя ее из равновесия. Лерке вопросы тоже не нравились, и она все более скупо отвечала на них, все чаще и чаще отделываясь просто мотанием головы.
– Лера, признайся, ты ведь просто выдумала эту Аришку, чтобы не ходить в садик, да? Тебе же не нравится в садик ходить? – доктор уставился на опустившую голову девочку.
Неожиданно Лерка подняла голову и взглянула прямо в глаза Алексею Максимовичу.
– Ты меня по себе судишь, светило психиатрии? – в голосе девочки явственно прозвучала насмешка. – Ты же заранее знаешь, что происходит в голове у детей. Они же просты и понятны, не так ли?
– Что? Что ты говоришь? – в глазах ошарашенного доктора явственно читались растерянность и непонимание.
– А дочку свою помнишь ли, светило? Сколько ей лет было? Двенадцать? Учиться она не хотела, потому и с пятнадцатого этажа прыгнула, не ошибаюсь?
Алексей Максимович, побагровев, нащупал узел галстука дрожащими руками и резко рванул его, не в силах отвести взгляд от глаз, в которых металось пламя. Юля же просто онемела, глядя на дочь и не узнавая ее. Сейчас Лерка невероятно напоминала ей ту девочку на качелях… Разговором, тоном, построением фраз, этой насмешкой, звучащей в голосе…
– Откуда… – с трудом прохрипел он.
– Откуда знаю? – склонив головку набок, переспросила девочка. – Я и не только то знаю. А расскажи-ка мне, гений медицины, как ты дочку свою ремнем лечил, когда она из школы в слезах прибегала? Как ты ее таблетками пичкал, когда она сквозь рыдания умоляла тебя перевести ее в другую школу? Как ты ее, упиравшуюся, на глазах всех учеников за руку в школу тянул? Не позабыл ли?
– Вон… – на выдохе прохрипел доктор, с силой рванув воротник рубашки, душивший его.
– А помнишь ли ты, врачеватель душ детских, что ты дочери своей сказал в спину, когда она на подоконнике перед окном открытым стояла, а? «Ты полное ничтожество и конченная лгунья, и не пытайся меня испугать. Садись и учи уроки. Ты не способна на столь серьезный поступок, как шаг из окна!». Так все было, а, лекарь? Помнишь ли?
– Пошла вон отсюда! – окончательно выйдя из себя, хрипло закричал доктор. – Убирайтесь! – в дверь встревоженно заглянула медсестра. – Выведи их отсюда! Немедленно! – заорал Алексей Максимович на медсестру.
Испуганная и ничего не понимающая Юля, схватив дочь за руку, потянула ее к двери. Лерка послушно пошла за ней. В дверях девочка выдернула ладошку из рук матери и, вернувшись к столу, посмотрела прямо в глаза доктору.
– Все необычное пугает, правда? Так проще навязать свою волю и выбить дурь из ребенка, чем вникнуть в его проблемы, верно? Связать его, например, привязав к стулу, или унизить при всех – тоже хороший метод воздействия. Ведь для достижения твоей цели все меры хороши, не так ли? – девочка развернулась и вышла из кабинета. Вслед ей полетела подставка для ручек, ударившаяся об дверь.
– Никого ко мне не пускать! – прохрипел Алексей Максимович, с третьей попытки попав дрожащим пальцем в кнопку селектора.
Откинувшись в кресле, он глубоко дышал, пытаясь успокоиться. С трудом открыв непослушными руками ящик стола, достал купленный вчера пузырек с сильнодействующим препаратом от давления. Взял таблетку, рассыпав его содержимое по столу, с трудом засунул в рот, и, проливая на себя воду, не в силах удерживать стакан ровно, запил ее водой. Закрыл глаза, пытаясь отогнать от себя пульсирующую красноту…
Внезапно, сорвавшись с места, он бросился вон из кабинета. Расталкивая мешавших ему людей, он словно лось, ломился к выходу из поликлиники. Наконец, выбравшись на улицу, он, на ходя стягивая с себя белый халат, толкая встречных прохожих, не успевавших увернуться от него, он настойчиво шел к машине. Швырнув на землю халат, он сел в машину и вдавил педаль газа в пол.
Примчавшись домой, Алексей ввалился в квартиру и, не разуваясь, прошел в комнату. Достав из секретера альбом с фотографиями дочери, он принялся вытаскивать из него фото и в бессильной ярости рвать их, бросая смятые клочки фотографий на пол. Разорвав все фото, и в бессильной ярости повыдергивав листы из альбома, он швырнул изувеченную обложку в стену и обессиленно опустился в кресло, закрыв глаза рукой.
– Плохо тебе, да? – раздался детский голос.
Алексей, дернувшись, открыл глаза. Перед ним стояла его дочь. Стояла и смотрела ему прямо в глаза. Молча. До тех пор, пока он не начал судорожно хватать ртом воздух, раз за разом дергая разорванный ворот многострадальной рубахи. Тогда девочка улыбнулась, глядя на него, и, повернувшись к нему спиной, растаяла.
Глядя расширенными глазами на то место, где только что была его дочь, Алексей Максимович встал, прошел в бывшую комнату дочери и, открыв окно, сделал шаг в пустоту.
* * *
Юля, вылетев из кабинета психотерапевта, потянула за собой дочь в конец коридора, и, встав перед ней на колени и вцепившись в плечики девочки, встряхнула ее.
– Лера, что это сейчас было? – бескровными губами прошептала мать.
– Когда? – Лерка смотрела на нее непонимающим взглядом.
– Что ты наговорила врачу про его дочь? – в ужасе шептала Юля.
– Какую дочь? – сморщила лобик Лера, явно собираясь заплакать. – Мам, ты чего?
– Что ты говорила в кабинете? – с трудом выговорила побелевшая девушка, ощутимо встряхнув дочь. – Лера, что ты говорила?
– Что спрашивал, то и говорила… Как меня зовут, сколько мне лет, про Аришку, что мы играем, что меня в лесу дедушка нашел… – наморщив лобик, пыталась вспомнить Лерка. – Маам, он мне не понравился… Давай больше к нему не пойдем, ладно?
Отпустив плечи дочери, Юля села на ноги. В ее голове билась одна мысль: «Я сошла с ума?» Закрыв руками лицо, девушка, делая глубокие вдохи, пыталась успокоиться.
– Мам… Мааам! – звала плачущим голосом Лерка, дергая мать за руку. – Маам! Ну ты чего? Мам! Я домой хочу!
– Сейчас поедем, Лер… Сейчас…
Юля, поднявшись, с трудом доковыляла до банкетки, стоявшей у стены. Откинув голову, девушка закрыла глаза в попытке унять головокружение. Лерка уселась рядом, положив голову матери на колени.
– Лерчик, принеси мне воды, пожалуйста, – слабым голосом попросила Юля.
Лерка, сбегав к кулеру, принесла матери стаканчик с водой. С трудом достав из сумки прописанные доктором лекарства, Юля выпила таблетки. Почувствовав себя лучше, девушка, крепко взяв дочь за руку, пошла к машине.
Глава 17
Ночью Юля проснулась от топота детских ног и приглушенного смеха. Еще не отойдя от сна, подумала, что ей приснилось. Комнату заливал голубоватый свет полной луны, струившийся из открытого окна. Легкий ветерок шевелил занавески. Девушка легла поудобнее и вновь закрыла глаза.
По лестнице пробежал ребенок, и почти сразу раздался громкий шепот:
– Я тебя нашла! Теперь ты вОда! Считай! – и снова под аккомпанемент громкого шепота, начавшего отсчет, легкий топот бегущих ног.
Юля села в постели и протерла глаза. Ей вдруг стало отчаянно страшно. Даже если предположить, что это Лерка не спит, то с кем она играет? Переборов животный ужас, завладевший всем ее существом, Юля встала и на цыпочках подошла к двери. Замерла, взявшись за ручку и прислушавшись.
Снова быстрые шаги, которые метались по второму этажу, словно двигавшийся совершал хаотичные передвижения, временами замирая на месте. Наконец, донеслось радостное:
– Вот ты где! Вылезай! Твоя очередь искать! – шевеление, шаги и снова торопливый бег под аккомпанемент счета.
Юля тихо-тихо приоткрыла дверь. Прямо перед ней стояла Лерка лицом к стене и считала шепотом. Больше Юля никого не увидела. Девочка, медленно досчитав до десяти и скороговоркой произнеся сакральную фразу: «Все! Раз, два, три, четыре, пять, я иду тебя искать!», развернулась и увидела мать, смотрящую на нее с ужасом в глазах. Улыбка сползла с лица ребенка.
– Мам? А… ты зачем встала? – первой отошла от неожиданной встречи дочь, прижимаясь спиной к стене.
– Ты с кем играла? – стараясь не напугать ребенка, поинтересовалась Юля у девочки, изо всех сил сдерживая панику в голосе.
– А… я это… – забегала глазами Лерка по холлу второго этажа, – я… с мишкой играла! – обнаружив валявшегося в углу игрушечного медведя, быстро проговорила Лерка.
– Мишка научился разговаривать? – все еще тревожно оглядывая холл и протягивая руку к выключателю, поинтересовалась мать.
– Ну маам!!! – закрывая руками глаза от вспыхнувшего света, пропищала девочка. – Зачем ты свет включила?
Юля, сама морщась и щуря глаза от яркого света, внимательно осмотрела холл, заглянув в две оставшиеся комнаты. Никого там не обнаружив, она направилась к лестнице.
– Лера! Я жду ответа. Мишка научился разговаривать? – повторила Юля свой вопрос, спускаясь вниз.
– Нет… Он прятался, а я его искала… – мрачно проговорила девочка, теревшая глаза кулачками.
– Значит, он научился бегать? – отозвалась Юля с первого этажа, проверяя входную дверь. Дверь была заперта, и озадаченная девушка, выключив свет, вернулась на второй этаж.
– Лера! Я с кем разговариваю? Мишка бегать научился, да, дочь? – поднявшаяся девушка присела перед ребенком на корточки. – С каких пор игрушечные медведи так топают? – нахмурившаяся мать смотрела на девочку.
– Это я топала… Когда мишку искала… – ответила Лера, упрямо глядя на мать исподлобья.
– А как же он тогда прятался? – прищурившись, поинтересовалась она у дочери.
– А вот так! – обойдя ее и взяв игрушку, Лерка бросила медведя через голову назад. – Все! Видишь, спрятался! А я искала. Только тогда темно было, и его совсем не видно, – с упреком проговорила девочка. – А ты все испортила! – надула губки Лерка. – Я спать пойду.
– Со мной, – непререкаемым тоном сказала мать.
– Ну почему? – вскинулась девочка, глядя на вставшую Юлю снизу вверх. – Я хочу в своей комнате спать!
– Я вижу, как хорошо ты спишь в своей комнате. Просто прекрасно спишь. Седьмой сон досматриваешь. Марш в мою комнату! – сердито прикрикнула она на насупившуюся дочь.
Уже совсем рассвело, а Юля все ворочалась возле сладко сопящей дочери, не в силах уснуть. В голове крутилось одно и то же: с кем все-таки играла Лерка? Уж точно не с медведем… Девушка явственно слышала два голоса, хоть и шепотом, и было полное ощущение, что дочь была не одна… А с кем? С кем? Поняв, что уже не уснет, Юля встала и отправилась готовить завтрак.
* * *
Устав бродить по дорожкам парка за катавшейся на велосипеде дочерью, Юля присела на скамейке возле памятника павшим воинам, и погрузилась в свои мысли. У нее не шла из головы ночная игра Лерки. Да и вообще странные игры дочери вызывали сильное беспокойство.
Задумавшись, она не заметила, что на скамейку рядом с ней опустился Иван Васильевич, и вздрогнула от окликнувшего ее голоса:
– Чего задумалась-то так? Здравствуй, чтоль? – ворчливо проговорил старик, державший в руках букет красных гвоздик.
– Ой, простите… Задумалась… Здравствуйте, – торопливо проговорила Юля, поворачиваясь к деду. – Мы с Леркой погулять вышли. Вон она, на велосипеде катается, а я присматриваю.
– Хорошо присматриваешь, молодец… – проворчал старик. – А я вот деду цветочки принес, да свечку зажечь надоть… Аккурат в сегодняшний день он на мине-то подорвался в сорок третьем, – вздохнул Иван Васильевич, – даж хоронить, почитай, нечего стало. Гляжу, а тут ты сидишь… Погодь, девк, схожу, деда помяну…
Юля смотрела, как Иван Васильевич подошел к памятнику, поклонился низко, аккуратно поставил в одну из вазочек, что всегда там стояли с живыми цветами, водой наполненные, свои гвоздички, зажег свечу… Постоял перед мемориалом, низко опустив крупную, седую голову, погладил табличку с именами, и, смахнув скупую слезу, вернулся на скамейку.
– Да, девк… Вот так-то… – вздохнув, проговорил старик, погруженный в свои мысли.
– Дед Вань… А расскажите про деда? Каким он был? – вдруг, неожиданно для самой себя, попросила Юля.
– Дед-то? Ооо… Дед мой уважаемым человеком был… Кузнец он был знатный. Ну, а коль кузнец, значит, сильный был очень. Бабка сказывала, большой он был, высокий, плечистый. Сила у него была могутная, медвежья. Подковы руками гнул. Красиивый! Волос темно русый, густой, курчавый, такой, что ни один гребешок не брал. А глаза синие были. Но добрый был, очень. Тихий такой. Стихи он писал, да… Дома письма его бабке лежат, берегла она их очень, любила его. Да его все любили, хорошим он человеком был. Всегда всем помогал. Веселый, шутковал то и дело. Да так складно у него все всегда получалось! А стихи хорошие были. Читал я. Да и бабка, и отец рассказывали. В каждом письме у него стихи бабке… Не знаю уж, почему? Может, легче ему так было? Не знаю… – Иван Васильевич покачал головой. – Бабка говорит, он и говорил-то то и дело стихами. Вечно у него шутки да прибаутки были, а как рассказывать чего начнет, ежели увлеченно так, то обязательно стихами говорить станет. Не мог он иначе. Стеснялся сильно того, потому молчал часто, говорил мало.
Забрали-то его на войну в сорок первом, в самом начале июля. Стал он сапером. Два года отвоевал, все надеялся, что войне конец скоро, а она никак не кончалась. В каждом письме мечтал, как домой воротится, обратно в кузню свою пойдет, вновь за молот свой любимый возьмется. Скучал он по железу своему… Сильно скучал… Любил он энто дело. Все про искры писал, что из-под молота его вылетать станут, а бабка будет рядом стоять с ковшом ледяной воды да рушником, и вот как устанет он, вспотеет сильно, так она ему тот ковш на голову да шею и выльет, умыться даст да рушник его любимый, васильками вышитый, ему утереться поднесет… Так и лежит его рушник отдельно, его дожидается до сих пор.
А как немца-то от Москвы повернули, так в каждом письме все писал, что войне конец скоро, вот еще неделя, две – и домой воротится, жену, сына обнимет. Боялся он очень, что отца тоже на фронт заберут. Не хотел он того для сына-то… А того, что жена да сын в оккупации почти год пробыли, он то ли не знал, то ли не верил, что их заденет… Не знаю. Но в письмах-то об оккупации ни слова не было. А в сорок третьем, вот аккурат в сегодняшний день, они с товарищем поле разминировали, чтоб танки пройти смогли. А мины большие, противотанковые, сильные. И вот достал его товарищ мину одну. А мина-то новая, непривычная. Он и позвал деда. Что уж они не так сделали, теперь и не разберешь, да только рванула та мина у них в руках прямо. Так оба и погибли в одночасье. То уж командир бабке расписал. Да… – задумался Иван Васильевич, упираясь в лавку обеими руками и сильно вперед наклонившись. Помолчал, будто с мыслями собираясь, а потом и продолжил:
– А отец тож повоевал у меня… Тоже досталося пороху нюхнуть. Правда, недолго – его уж в ноябре сорок четвертого забрали только, как восемнадцать ему исполнилось. Ну, пока учебка, пока доехал – войне-то уж и конец скоро. А после победы его еще служить оставили. Так он еще два года на границе служил. Вот, девк… – задумчиво проговорил Иван Васильевич.
Юля поднялась с лавки и пошла к памятнику. На небольшой гранитной плите, расположенной на уровне ее глаз, были выбиты сорок семь имен героев, не вернувшихся с той войны. Неслышно подошедший сзади Иван Васильевич из-за ее плеча ткнул заскорузлым пальцем в строчку с именем.
– Вот мой дед, Тимофеев Иван Федорович. Меня Иваном-то в его честь назвали. А вот, погляди, отец и сын, Лаптевы Матвей и Иван. Матвея вместе с дедом забрали на фронт, тока погиб он тут же… Еще в июле сорок первого его и убили. И не повоевал почти… Похоронка на него аккурат перед оккупацией пришла. А Ванька не смирился, не… Не мог он простить, что отца его убили. И как наши отходить стали, вместе с ними на фронт и сбежал. Четырнадцать годков тогда ему было… – Иван Васильевич горестно вздохнул. – Всю войну прошел мальчишка. Погиб в самое обидное время – восьмого мая, в Берлине. Тока плакать о нем было уж некому – мать его немцы застрелили, когда за дочерей да мать заступаться стала, а бабку с сестрами вон там, в овраге, в братской могиле и схоронили…
Юля провела пальцем по выбитым в граните строчкам.
– Как странно… Почему-то никогда не видела за этими строчками людей… Живых людей. Ну, имена и имена… Да, были люди, воевали… Погибли… Но вот так… Понимая, что за строчкой на камне стоит не одна судьба… И какой был человек… О чем он думал, о чем мечтал… Этому нас не учили, – Юля обернулась к старику. – Спасибо, дед Вань. Жаль, что этому не учат в школах… А надо, – вздохнула Юля, возвращаясь к скамейке и попутно выискивая глазами Лерку.
– Ну а ты чего задумалась крепко, ась? – присаживаясь рядом, спросил Иван Васильевич. – Ты расскажи, девк. И тебе, глядишь, полегче станет, да и я мож чего умного подсказать смогу? В себе-то тяжко все держать, а расскажешь – глядишь, и легче становится.
– Я то? Да не знаю… – пожала плечами Юля. – Дед Вань, мне в последнее время все больше кажется, что я с ума схожу. Страшно мне…
– Чегой-то ты с ума-то сходишь? – посмотрел на нее дед так внимательно. = С чего взяла-то?
– Да чудится мне в последнее время всякое… Уже и не знаю, что привиделось, а что и в самом деле было… Боюсь Лерку когда-нибудь сильно напугать, – Юля вновь задумалась, потом все же продолжила. – Вот вчера, к примеру. Пошли с Леркой в больницу. А она там такого врачу наговорила… Она говорит, а мне чудится, что то и не она вовсе. А как вышли, спрашиваю – что ты наговорила? А она смотрит на меня большими глазами и твердит, что ничего не было… – Юля обняла себя за плечи руками. – Или ночью вот… Ну слышала я, что она не одна была! Понимаете, слышала! Кто-то еще был! А она говорит, что с медведем игрушечным играла… Я все двери проверила, все комнаты – никого нет. Или вот не так давно… Проснулась, а дуб старый пылает. И дом уже занимается, горит. Я Лерку схватила, выскочила, ее в машину, а потом смотрю – и дуб, и дом целехоньки. Не было никакого пожара. И с лесом тоже – Лерка говорит, что она в лесу несколько часов провела, но я же знаю, что больше суток! – Юля повернулась к деду и взглянула ему в глаза: – Дядь Вань, совсем я с ума сошла, да? Страшно мне… Очень страшно…
– Да не сошла ты с ума… Аринка то балует… – вздохнув, сказал Иван Васильевич. – И девку в лес она завела, а Леший убаюкал ее, проспала она все время, потому и не помнит. Сохранить так ее ему было, видать, проще, вот и убаюкал. А остальное все – то Аринка. Да и девка твоя сама говорит – с Аринкой она ходит.
– С Аришкой… – тихо поправила девушка.
– А разница в чем? Аринка, Аришка… Она энто, огневочка наша…
– Погодите… Какая? Та, что утонула больше ста лет назад? – нахмурилась Юля. – Дядь Вань! Ну Вы-то?
– А где ж ты в деревне еще Аринку видала? С тех самых пор ни одной Аринки в деревне нету. Никто так дите не назовет, да никто и не женится никогда на девке с именем-то таким. Так что одна тут Аринушка. Больше нету, – развел дед руками.
– Ага… А та есть. Дядь Вань, вот признайтесь: вы все сговорились? – обиженно откинулась Юля на скамейку. – Неужели так хочется, чтобы мы уехали?
– Раньше уезжать надо было. Теперь уж она не отстанет, – вздохнул дед. – Ты пойми – Аринка – она ни живая, ни мертвая. Не человек она, огневка. Сущность, богами дарованная людям, загубившим и ее, и себя.
– Да утонула же она! А Вы о ней, как о живой говорите! Ну не может умерший человек обратно вернуться! Умерла она давно. Забудьте вы уже о своей огневке! Просто массовый психоз какой-то… – возмутилась девушка.
– Психоз, говоришь, массовый? – прищурился Иван Васильевич. – А вот и отец мой, и бабка моя ее своими глазами, вот как тебя, видали. И говорили с ней, как с тобой. Перед войной самой то было.
* * *
Аринку то в деревне боялись. Прежде она с Игнатовского участка не выходила, но все знали – как покажется кому – беде быть. Потому туда уж и не ходили вовсе от греха подальше. Боялись – а ну как пойдешь мимо, а она и покажется? А в деревне она и вовсе не появлялась.
А в сорок первом, как деревья распускаться стали, начала по дворам ходить.
К первому к Игнату пришла. Он за два года до того обженился, так у него сын родился, да вторым дитем жена на сносях была. Вышел Игнат утром на порог, да чуть не упал – стоит у него перед порогом девчушка, ручки на груди сложила, ножкой притопывает нетерпеливо, головку набок наклонила да на дверь глядит – ждет, значит. Ну, Игнат сразу понял, что за гостья к нему пожаловала, испугался. Стоит белее мела, шевельнуться боится, слова вымолвить не может – язык со страху отнялся.
А Аринка увидала его, усмехнулась.
