Kitabı oku: «Каждый дар – это проклятие», sayfa 4

Через маленькое круглое окно ванной падает зимний солнечный свет, рассыпаясь призмой цвета по плиткам, и я вижу их во всей их яркой многогранности.

– Поздравляю, – робко добавляю я. – Может, выпьем за это?

– Да, – отвечает Ро, поднимая «Каву». – За самопринятие и самопознание.

– И за испанское шампанское.

– Да. За самопринятие, самопознание и испанское шампанское.

Мы целуемся, и это Ро, с кем я выросла, и Ро, с кем я чуть не умерла, и Ро со сцены, кто предстает перед глазами всего мира. Все они, все вместе. Все сразу.

7

ЕСЛИ БЫ ШКОЛА ПРОДОЛЖАЛА РАБОТАТЬ, последний день зимнего семестра прошел бы за просмотром фильмов, обменом глупыми маленькими подарками и сплетнями. Были бы домашние вечеринки, походы по магазинам за нарядной одеждой и горячим шоколадом в кафе. Вместо этого семестр просто заканчивается на следующий день после очередного отсутствия Лорны МакКеон и письма от мисс Харрис.

Дорогие девочки, вы настоящие герои! Вы превосходно закончили этот трудный семестр в исключительных обстоятельствах. Наслаждайтесь каникулами, увидимся в Новом году.

Я закрываю ноутбук. Со школой почти покончено. Осталось только три академических месяца с января по апрель, потом месяц подготовки, потом выпускные экзамены, а потом ничего.

В дневниках для домашних заданий на обратной стороне напечатан список с номерами телефонов класса, все они стационарные. Я легко нахожу номер МакКеон, но долго медлю, прежде чем набрать его. В конце концов, мы же не подруги. И вот я набираюсь решимости.

В трубке долго раздаются длинные гудки. Это ничего не значит, напоминаю я себе. Иногда я и сама забываю, что у нас есть городской телефон, и мне приходится искать его, когда он звонит.

– Алло?

Мужской голос. Очевидно, отец.

– Здравствуйте, а Лорна дома? – спрашиваю я как можно более естественным тоном.

– Кто ее спрашивает?

– Это… – я запинаюсь, пытаясь вспомнить газетную заметку. – Вероника Толбот.

Поверить не могу, что мой мозг выбрал именно это имя. Оно настолько очевидно фальшивое, что я едва ли не физически ощущаю недоверие мистера МакКеона.

– Это Ронни, – говорю я, пытаясь прийти в себя. – Из школы.

– Ронни? Из школы? Лорны нет, – четко говорит мистер МакКеон в полной уверенности, что я пытаюсь отнять у него время.

Затем на заднем плане слышится другой голос, женский. Что-то вроде: «Кто там? Спрашивают Лорну?» Мистер МакКеон наполовину закрывает трубку.

– Да какая-то девочка спрашивает о Лорне.

А потом добавляет:

– Может, она что-то знает?

У меня кровь стынет в жилах. Значит, Лорна отсутствовала на занятиях не по болезни. Слышен стук пластика, затем женский голос произносит:

– Алло? Вы подруга Лорны?

– Э-ммм, – тяну я. – Мы вместе учимся. Нам поручили проект, а она несколько дней не появлялась онлайн, так что я решила проверить.

Мистер МакКеон, похоже, догадывается, что я ничего не знаю, и его голос становится еще более жестким.

– Она живет у родственников. Я передам ей, что вы звонили.

И он вешает трубку. Я какое-то время сижу ошарашенная, не понимая, что разговор закончился. Потом пишу сообщение Нуале.

Лорна МакКеон. Девочка из нашей школы. Думаю, нужно добавить ее в список.

Нуала долго не отвечает. Затем приходит сообщение.

На сегодня она уже вторая из пропавших.

По коже у меня от страха и волнения пробегают мурашки. Мне кажется, что все происходит совсем не так и не в том порядке. «Дети Бригитты» дергают за ниточки так ловко, что трудно догадаться, где ниточка, а где просто чистый воздух. Я помню слова Фионы о том, что когда у тебя есть молоток, то все выглядит как гвозди.

Лорна может находиться где угодно и делать что угодно. Например, могла сбежать из дома с каким-нибудь парнем. Газетная статья может быть просто статьей о подростках с причудливыми интересами, пусть и настолько безвкусной. Рецензия на сингл группы Ро может быть просто доказательством того, что талантливые исполнители наконец-то добились признания.

В каком-то отношении это даже хуже, чем когда тебя осушают, отравляют и околдовывают. По крайней мере, тогда было очевидно, что кто-то настроен против тебя. А сейчас просто происходят какие-то события, которые кажутся относительно нормальными.

Я прошу отца отвезти меня к Фионе, чтобы мы могли собраться все вместе. Он с радостью отзывается и всю дорогу болтает со мной.

– Завтра все будут в сборе, – говорит он. – Эбби прилетает в обед, а мальчики приезжают вечером. Джо говорит, что тоже вернется завтра.

Я сжимаю палец зубами.

– У тебя все в порядке, Мэйв?

Я не знаю, что ответить. Иногда бывает полезно что-то сообщить им – то, что они смогут понять и осознать. Может, Лорна как раз одна из таких вещей.

– У нас в классе есть девочка, которая не появлялась на занятиях последние несколько дней, а когда я позвонила ее родителям, те отвечали как-то странно, – начинаю я.

Отец кивает.

– Может, она болеет и не может подойти к телефону.

– Нет, она не болеет. Ее не было дома. Они попытались расспросить меня, а когда я ничего не сообщила, повесили трубку.

– Понятно, – снова кивает он. – Ну, может, это какой-то деликатный вопрос. Кое-что, связанное только с семьей. Людям, знаешь, не всегда нравится, когда посторонние вмешиваются в их дела. Да еще эта наша ирландская привычка скрывать все от посторонних, пока дело не закончится.

Перед домом Фионы он слегка обнимает меня за плечи.

– Ты ведь понимаешь, что нужно соблюдать осторожность? Не разговаривай ни с кем странным.

– Думаешь, так люди и пропадают? Просто потому, что заговаривают с кем-то странным? – спрашиваю я.

Он озадаченно смотрит на меня, как будто я хочу поспорить с ним, как будто бросаю ему вызов. Даже мой папа, мой милый, веселый папа, до сих пор разделяет мнение о том, что пропавшие девушки в какой-то степени сами виноваты в том, что пропали. Как будто заслужили это. Или не заслужили. В общем, непонятно.

Я оглядываюсь на него сквозь моросящий дождь, и его лицо уже расплывается в дымке.

Дом Фионы – всегда лучшее место для подготовки, потому что у ее мамы самая лучшая одежда. Мари также воспринимает любую нашу попытку позаимствовать у нее что-то как комплимент ее хорошему вкусу, поэтому даже специально подбрасывает мне одежду. Запасная спальня завалена ее гастрольными нарядами, оставшимися со времен музыкальной карьеры.

– Мэйв, возьми вот это, – Мари протягивает мне розовую ковбойскую рубашку с красным кантом. – Я носила ее в восьмидесятых, но сейчас я вижу такие в магазинах. Они повсюду.

Она права, сейчас такие рубашки снова продаются, и она мне очень идет.

– Оставь себе, – говорит она.

– Нет, – изображаю я протест. – Не могу.

– Никаких возражений. Она уже твоя. Дай только поглажу.

Я снимаю рубашку и передаю ей, а затем, оставшись в лифчике, сажусь на кровать Фионы.

– А вам что дарят на Рождество? – вдруг спрашивает Лили, едва мама Фионы выходит. – В смысле родители.

– Деньги, – отвечает Фиона.

– Деньги, – повторяю я.

– Деньги, – кивает Лили. – Я вот думаю купить тату-машинку.

– Что? – удивляюсь я. – Зачем тебе она?

– Ну, на «Ebay» они стоят всего семьдесят евро. И обращаться с ними не так уж сложно. Я смотрела видеоуроки.

– Я хочу сказать, зачем тебе татуировки?

Она вдруг теряет уверенность.

– Ну, однажды я заходила в тату-салон. Просто чтобы посмотреть образцы татуировок на стенах. Это как типа посетить художественную галерею.

Она рассказывает это так, будто татуировки уже некоторое время являются частью ее жизни и сегодня она наконец решила поделиться этой информацией. В такие моменты лучше не останавливать ее вопросами – пусть сама расскажет как можно больше.

– Однажды работник салона разрешил мне посмотреть, как он делает татуировку посетителю. Это была большая татуировка на спине. Я пододвинула табуретку и смотрела.

Я едва удерживаюсь от вопроса: «Когда именно это было?» Вместо этого я просто молча киваю.

– Понимаете, когда смотришь, как чернила проходят через иглу, а затем переносятся на кожу под жужжание машинки… бывает такое чувство… не знаю, как будто все очень хорошо и спокойно.

– Как это? – спрашивает Фиона.

– Это напоминает мне, что самое лучшее в жизни – это возможность измениться. Пусть даже перемена эта очень маленькая.

– Здорово, – вздыхаем мы с Фионой, явно испытывая облегчение оттого, что Лили хотя бы что-то нравится в том, чтобы быть живым человеком.

– И… Я сделала себе наколку.

– Что?

– Наколку. Такую маленькую. Как самодельная татуировка. С помощью одной из чистых инсулиновых игл моего отца. И чернил.

Она опускается на колени и закатывает черные кожаные легинсы, обнажая белую икру. Сначала я не понимаю, на что я должна смотреть. Затем присматриваюсь внимательнее и вижу маленькое черное пятнышко, которое сначала приняла за веснушку.

:D

И вдруг мы с Фионой заливаемся смехом. Нам почему-то кажется ужасно смешным, что Лили, этот маленький синеволосый Будда, вытатуировала себе эмодзи-улыбку. Лили, к счастью, тоже смеется.

– Я знаю, что это глупо, – говорит она с раскрасневшимися щеками. – Но, понимаете, мне и так мало что нравится, а это, типа, небольшое напоминание. О том, что… бывают и хорошие вещи.

Я обнимаю ее, мою самую старую подругу, и целую ее в макушку.

– Я знаю, дорогая, я знаю.

– Я тоже хочу такую, – говорит Фиона. – В том же месте.

– И я.

Мы говорим это в основном, чтобы поддержать ее, но Лили, озорно улыбаясь, уже тянется к своей сумке.

– У меня все с собой. Иглы и чернила, я имею в виду. Нужны только перчатки и дезинфицирующее средство.

– Ух ты! – глаза Фионы расширяются. – Погодите.

Она исчезает и возвращается с ковбойской рубахой, которой прикрывает резиновые перчатки и санитайзер.

– Мама занята обедом. Она не скоро поднимется.

Мы в восторге от нового приключения, как бы опасного, но не настолько смертельно опасного, как мы привыкли. Наш поступок как бы вписывается в схему обычного подросткового бунтарства. Всякий раз, как мы делаем вид, что ведем себя как типичные подростки, возникает впечатление какой-то театральности. Как будто мы разыгрываем спектакль про подростков.

Лили моет руки, надевает перчатки и начинает царапать нашу кожу иглами, пропитанными чернилами. Это не очень больно. Похоже на то, как будто острым ногтем сильно царапают кожу. Некомфортно, но не так уж больно.

Потом мы выстраиваемся в ряд, демонстрируя друг другу наши глуповато улыбающиеся друг другу наколки

:D

– Если бы мы были настоящими ведьмами, мы бы вытатуировали себе пентаграммы, – говорю я Фионе.

– Или символы Таро. Жезлы. Кубки.

– Но нет, какие-то дурацкие смайлики.

Увидев свою татуировку в зеркале гардероба, Фиона снова закатывается от смеха.

– Обожаю эти дурацкие смайлики!

Несмотря на все тревоги, я понимаю, что это отличное начало школьных каникул.

8

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ВЕЧЕРИНКА ПРОХОДИТ В ДОМЕ Холли Макшейн, очень красивой девочки, которая живет по соседству со мной, но с которой мы почти никогда не разговаривали. Может, я делала для нее расклад в феврале – точно не помню. Если и делала, то, наверное, расклад был благоприятным, а потому незапоминающимся. Мне кажется, что я даже помню карты, которые тогда вынимала перед ней из колоды: много младших кубков – туз, двойки, тройки – может, даже Солнце из старших арканов в придачу. В общем, сплошные дружба, романтика и позитив.

Холли открывает дверь и не сразу узнает Лили.

– Ого, какая прическа! – хлопает она в ладоши. – Мне очень нравится. А мама не была против?

– Я ее не спрашивала, – отвечает Лили своим обычным спокойным голосом, но в данном контексте это прозвучало довольно вызывающе и даже круто.

– Ого, – говорит Холли, искренне впечатленная. – Ну, проходите. Привет, Фиона! Как дела?

Она берет Фиону за руку, и та легко снова вживается в роль, которую долго играла до нашего с ней знакомства: роль девочки, которая всем нравится. Которая, на мой взгляд, отличается от роли «популярной девочки». Популярная девочка – это каста. А «нравиться» нужно всем каждый день. Такая девочка задает вопросы, много улыбается, часто шутит, не переступая границ безопасного. Я даже восхищаюсь тем, как у Фионы это получается. Жаль, что я так не умею.

– Погодите-ка, – говорит Фи, глядя на свой телефон. – Пропущенные звонки с какого-то странного номера.

– От кого? – спрашиваю я.

И тут ее телефон снова звонит.

– Алло? – отвечает Фиона, а потом хмурится. – Извините, я вас не слышу. Минутку, я сейчас…

Фиона смотрит на Холли, которая показывает на лестницу в комнату, где она может ответить на звонок. Фи исчезает, а у меня остается смутное чувство тревоги, ощущение того, что этот звонок связан с чем-то плохим.

– Все на улице или в уголке для бесед, – Холли указывает на диваны.

– В уголке… для бесед, – повторяет Лили.

– Можете оставить свои напитки на столе или в холодильнике, – говорит она, махнув рукой в сторону кухни.

На столе стоят бутылки водки, банки «Булмерса» и бутылка «Южного комфорта», похожие на ожидающих приглашения на танец девушек. Среди них несколько банок алкогольных коктейлей, хотя я удивляюсь, увидев их, ведь считается, что алкококтейли – это, типа, «для четырнадцатилеток», а следовательно, ниже нашего достоинства. Весь стол похож на святилище, где от нас с Лили ждут подношений.

Я достаю из сумки бутылку «Малибу», которую Джо согласилась купить для меня, потому что «от нее и блоха не опьянеет», и наливаю себе стакан с колой и льдом. Лили ничего не принесла. Наверное, мне следовало бы предупредить ее, но я так давно не бывала на домашних вечеринках, что забыла некоторые правила. Я не очень хорошо в них разбиралась, даже когда ходила на вечеринки.

Долго в покое нас не оставляют. Со стороны «уголка для бесед» раздаются возгласы:

– Мэйв! Лили!

Это кричит Бекки Фогарти, еще одна девушка, слишком красивая, чтобы я осмелилась с ней заговорить первой. Она сидит в компании Холли, ее парня и друзей. Среди них я узнаю парня из класса Ро. Должно быть, он сейчас учится в колледже. Мы проходим и садимся.

– Это Фионн, – представляет Холли своего парня, поглаживая его по спине. – А это Дес, Марк и Финтан. Это Мэйв и…

– Так это ты та самая «заводила»? – смеется Дес, цитируя газетную заметку.

– Да, мы все видели, – кивает Холли. – Дурацкая статья. Как будто кто-то боится этих колдовских штучек. Понятно же, что это просто лажа. И никто из нас с газетчиками не говорил.

– Конечно, – говорит Бекки. – Я бы не стала давать интервью для бесплатной газеты.

Я даже не уверена, что это шутка.

– Мой отец занимается недвижимостью, – говорит Фионн, – и по его оценкам это здание можно продать за три-четыре миллиона. Легко.

Из сада в гостиную заходят несколько девушек; от них пахнет дымом и холодом.

– Четыре миллиона чего? – спрашивает кто-то.

– Евро, – отвечает Холли. – Что бы ты с ними сделала?

– Я бы купила остров, – тут же отвечает Бекки. – На Карибах.

– Не думаю, что четырех миллионов хватит для острова, – говорит Марк. – Даже на архипелаг не хватит.

Марк – это один из более терпимых парней, которые крутились вокруг Нив и Мишель, когда я была в их группе. Ребята называли его «Шреком» – довольно несправедливо, на мой взгляд.

– Ну, тогда хороший дом на Карибах, – говорит Бекки. – И конечно, часть отдала бы на благотворительность.

– Сколько?

– Тысяч десять? – задумчиво предполагает она.

– Всего десять штук? Из четырех миллионов?

Формально в этом разговоре нет ничего плохого, но он одновременно скучный и немного оскорбительный. В конце концов, это не выигрыш в лотерею. Да и сумма взята с потолка. При этом обсуждаемый дом принадлежал женщине, которую все мы знали по крайней мере с тринадцати лет и которая теперь мертва.

– А Лорна здесь? – спрашиваю я, оглядываясь по сторонам.

– Лорна МакКеон?

Пришедшие с перекура девочки расселись по спинкам диванов и прислонились к мальчикам, словно ангелочки на картине эпохи Возрождения.

– Я же не всех подряд сюда приглашала, – слегка высокомерно говорит Холли.

– Но нас-то ты пригласила? – озадаченно спрашивает Лили.

– Да эта Лорна какая-то поехавшая, – пренебрежительно говорит Бекки.

– В каком смысле? – спрашиваю я.

– А в прошлом семестре она вдруг подсела на всю эту чушь, – машет рукой Бекки в сторону кухни, как будто там находится прошлое. – Ну, помните, когда объявились эти чудилы-девственники.

– «Братья Целомудрия», – говорим мы с Лили хором.

– Ну да, все довольно быстро поняли, что они, типа, католические сектанты, но она начала встречаться с одним из них.

В первый раз за долгое время о «Братьях целомудрия» вспомнил кто-то не из нашего круга. Мы полагали, что о них все уже забыли – отчасти из-за магии «Детей Бригитты», затуманившей воспоминания и чувства.

Бекки заметно оживляется оттого, что ей уделяют внимание. Причем не только с нашей с Лили стороны, но и со стороны других девочек. Похоже, она считала, что Лорна МакКеон настолько скучна, что никому не будет интересна. Но теперь, когда оказалось, что это не так, плечи Бекки расправляются, голос становится ниже.

– Мы с ней ездили на одном автобусе, – начинает она обстоятельно. – У нее было две сим-карты, и она сразу меняла их, когда садилась в автобус, и начинала усердно печатать сообщения. Я как-то спросила ее, в чем дело, а она призналась, что у нее есть бойфренд, но родители его не одобряют, потому что он старше. Я спросила, на сколько старше, и она ответила, что на четыре года. Я сказала, типа, «Ого, Лорна, а ты не промах» и спросила, где они познакомились, а она сказала, что в школе.

Раздается нестройный гул: «Ого», «Не может быть», «Это который из них?», «Который красавчик?» и «А который из них красавчик?».

– Наверное, это ее заводило, потому что ее родители были строгими и религиозными, – продолжает Бекки. – И наверное, она считала, что нормально врать родителям, если твой парень еще более религиозный. Хотя и сама она стала более строгой с тех пор, как начала встречаться с ним.

– И что с ней теперь? Она пропала? – спрашивает Холли.

– Я не говорила, что она пропала. Кто сказал, что она пропала?

– На этой неделе она не подключалась к занятиям, – отвечаю я. – Я звонила ей домой, а родители вели себя как-то подозрительно.

Бекки пожимает плечами.

– Может, она сбежала с ним?

Разговор переходит на сплетни, различные наблюдения о характере Лорны МакКеон и о предположениях о том, занимались ли они с тем религиозным парнем сексом.

– Если сбежать с парнем постарше и не трахаться с ним, то это как бы впустую. Какой в этом смысл? – спрашивает Холли.

Я обдумываю все это, ловя взгляд Лили. Похоже, мы приходим к одному и тому же выводу. Теперь мне ясно, что Лорна находится в Ложе. Возможно, родители даже отпустили ее, если отношения между ними настолько испортились.

Беседа постепенно переходит в другое русло. Кто-то спрашивает, чем мы планируем заниматься после школы, и Лили впервые за этот вечер выдает информацию.

– Я хочу научиться делать татуировки, – говорит она.

Все тут же одобрительно кивают и тепло поддерживают ее, как будто бы Лили оправдала их лучшие ожидания.

Ну да, – думаю я, – синие волосы, странная одежда – еще бы ей было не вписаться. «И ты же всегда хорошо рисовала, правда?» Ну что ж, бедняжка Лили О’Каллахан, пусть немного раскроется, благослови ее господь.

Мы каким-то образом становимся центром «уголка для бесед». Лили закатывает легинсы, демонстрируя всем свою наколку.

– Да какая это татуировка! Так, ерунда какая-то, – говорит Дес.

– А у тебя есть татуировки? – Лили спрашивает мягко, но снова так, будто ей наплевать на все, и складывается впечатление, что Дес остался в дураках, бросив ей вызов. Все говорят «О-о-о», а я ощущаю, как социальный рейтинг Лили растет на глазах.

– Больно было? – спрашивает Холли.

– Да, – отвечает Лили. – Но оно того стоит.

Все с сомнением глядят на нее, и она объясняет:

– Ну, мало ли от чего бывает больно, но, если ты не готова к боли, от этого только хуже. А так поболит пару минут, зато потом у тебя крутой рисунок на теле… Не знаю, мне нравится.

Все кивают и переглядываются, а кто-то смеется и говорит: «Глубокая мысль». Но с интонацией, говорящей о том, что это действительно глубокая мысль. Или, по крайней мере, необычная. Лили очаровывает людей. Я размышляю, достигли ли все нового уровня зрелости сейчас, приблизившись к окончанию школы. Никто больше не хочет играть в глупые игры, ни у кого нет сил на издевательства. Они просто интересуются ею.

– А что, я тоже хочу татуировку! – Холли с силой ставит свой бокал на стеклянный столик, не замечая разлетающихся брызг.

Все смеются, но Холли потирает руки, делая вид, что настроена решительно.

– Нет, я серьезно! Лили, давай сделаем тату.

Я подталкиваю Лили локтем.

– Тебе необязательно это делать, ты же понимаешь.

Лили пожимает плечами и слегка, почти нервно, улыбается.

– Да нет, я не против. Практика только пойдет на пользу. И… мне это нравится.

– Делать татуировки?

– Да. И вообще обладать какой-то «фишкой».

Меня пронзает тревога, как будто я коснулась электрического забора. Я прекрасно знаю, насколько соблазнительным бывает желание отличаться какой-то «фишкой». Именно из-за этого я превратилась в своего рода дрессированную обезьянку, раскладывающую карты Таро. Но Лили выглядит довольной и как будто не воспринимает все это слишком серьезно, поэтому я решаю не перечить своей подруге. Пусть делает, как считает нужным.

Холли хочет татуировку на ноге.

– Наколи число тринадцать. Это мое счастливое число.

– Тринадцать – это счастливое число Тейлор Свифт, – не оставляет ее в покое Бекки. – Это ее фишка.

– Но оно же не принадлежит ей, – с вызовом говорит Холли.

– Типа принадлежит.

– Бекки, – резко обрывает ее Марк.

– И что? – говорит Холли. – А мне хочется.

Лили надевает перчатки и протирает ногу Холли Макшейн детской салфеткой и антисептиком. Что, на мой взгляд, представляет собой весьма странную сцену. Я понимаю, что так нужно, что это часть процесса, но чтобы бывший изгой мыла ноги самой популярной девочке школы Святой Бернадетты… Похоже на что-то из Библии.

– Готова? – спрашивает Лили. – Будет немного больно.

– Я готова, – говорит Холли, и все девочки затаивают дыхание.

Лили царапает кожу Холли, и та вскрикивает.

– Остановиться? – спрашивает Лили.

– Нет, – отвечает Холли, собравшись с духом. – Она ведь маленькая и не займет много времени, правда?

В комнате стоит озабоченный гул. С одной стороны, собравшиеся нервно наблюдают за происходящим, с другой, отчаянно желают подражать Холли. Фионн говорит, что сделает такую же татуировку, только не с числом 13, а с числом 31.

– Потому что я ее противоположность, – говорит он, обнимая Холли за талию и опуская голову на плечо подруги.

– Ты имеешь в виду, ее отражение? – спрашиваю я.

– Да, это одно и то же.

Пока я наблюдаю за работой Лили, рядом со мной появляется Фиона. Она выглядит потрясенной и взволнованной, как будто под действием наркотика, что для этой вечеринки не исключено.

– Что случилось? – спрашиваю я, хватая ее за плечо и пристально вглядываясь в сверкающие глаза.

– Можно поговорить с тобой? – шепчет она, и, когда мы выходим из комнаты, она небрежно хватает бутылку водки, пряча ее под юбкой.

Все спальни заняты, и мы устраиваемся на лестничной площадке.

– Кто это был? – спрашиваю я. – Кто звонил?

– Это…

Я не знаю, что я ожидаю от нее услышать. Что звонили из полиции, чтобы сказать, что ее семья убита? Из Ирландской лотереи, чтобы сообщить о выигрыше?

– Это был продюсер. Телевизионный продюсер. Они в «Нетфликс» проводят кастинг на роль ведьмы и увидели мою фотографию в газете.

Я моргаю, с трудом осознавая ее слова.

– «Нетфликс»? Это типа документального фильма?

– Нет, художественного сериала. Под названием «Шабаш».

– Э-ээ… прости. «Шабаш»?

– Да, о семействе ведьм, и они ищут кого-то на роль подопечной, Литы.

– Подопечной?

– Ну, типа того, кто живет у них, но не родственницы. Кого они опекают.

Я в замешательстве.

– Значит, они увидели твою фотографию в газете с заметкой про ведьм, – медленно произношу я, – и захотели, чтобы ты сыграла роль ведьмы?

Лицо ее покрывается краской.

– Ну, они после этого поискали сведения обо мне в Сети. Прочитали, что я хочу стать актрисой, посмотрели видео из «Отелло» на YouTube, ну и подумали, что я, наверное, подойду на эту роль.

– Я хочу сказать, ты замечательно играешь. И что теперь?

– Мне назначили встречу. На завтра. В час дня.

– Завтра?

– Мы договорились встретиться в кафе. Ты должна пойти со мной.

– Я? Зачем?

– Потому что если это какая-то безумная ловушка со стороны «Детей», чтобы заманить меня в Ложу или что еще, то было бы полезно иметь под рукой телепата. На всякий случай, – Фиона делает паузу. – Странно как-то. Я всю жизнь мечтала о таком повороте судьбы, а теперь мне кажется, что уж слишком удачно все получается.

От подозрительности Фионы я испытываю огромное чувство облегчения; если бы я сама предложила пойти с ней для страховки, она бы смертельно обиделась.

– Хорошо, я пойду, – отвечаю я. – Я обязательно скажу, если будет что-то подозрительное.

– Отлично. Спасибо.

– И еще, Фи…

– Что?

– Поздравляю, ты такая талантливая!

– Это ведь не на самом деле, – внезапно загорается Фиона.

– Вполне возможно, вполне возможно, – я делаю паузу и повторяю: – «Шабаш», значит.

– Ага, «Шабаш»!

Мы испускаем радостные вопли, откидываемся спиной назад на лестничную площадку и хихикаем, глядя на потолок. Потом передаем друг другу бутылку водки и даже пускаем слезы от того, как все обернулось: Фиона, настоящая ведьма, будет играть на телевидении ненастоящую ведьму. Мы строим предположения о том, разрешат ли ей взять с собой Паоло и будет ли у Паоло отдельный маленький трейлер, подходящий по размерам для птицы. Через несколько минут мы утихаем, и Фиона задумывается.

– Только есть еще кое-что, – говорит она, в очередной раз хлебнув из бутылки.

– Давай, колись.

– О, Мэйв. Да ладно, ты знаешь. Я знаю, что ты знаешь.

– Манон?

Она торжественно кивает.

– Манон.

На мгновение Фиона замолкает, а затем будто вспыхивает.

– Она такая классная! Оххххх! А что, если я уеду на съемки сериала и, пока меня не будет, она тоже уедет? Не может же она остаться в Ирландии навсегда.

– Так ты собираешься ей сказать? О своих чувствах?

– А что толку? Я не знаю, чувствует ли она то же самое. Не знаю, нравятся ли ей девочки, или мальчики, или кто угодно.

– Мне кажется, вы самые сексуальные люди, которых я знаю. И кажется, что пол здесь не имеет значения. Это просто подходящие друг другу виды сексуальности, – отвечаю я. – И она не такая уж старая. Она ровесница Аарона.

Фиона выгибает бровь.

– Так-так. Быстро же речь зашла об этом.

– О чем?

– О тебе с Аароном.

– В каком смысле «обо мне с Аароном»?

– Просто… не знаю. Вы же два сенситива. Наверное, между вами должны быть какие-то вибрации. Если хочешь что-нибудь сказать о нем, говори. Я никому не скажу. Даже Ро. Если не хочешь, вообще больше не буду упоминать эту тему.

Я понимаю, что она немного пьяна, потому что она продолжает настаивать на том, что никому не скажет. Пока она говорит, я думаю об этом и спрашиваю себя, что я чувствую на самом деле. Потому что она права. Какие-то вибрации действительно имеются. И хотя я не писала той записки, Аарон явно считал ее настоящей. Я думаю о физической тяге, которую я испытываю к Ро, о жажде прикосновений, о разочаровании оттого, что меня не целуют.

Всего этого я не чувствую по отношению к Аарону. Но я определенно испытываю некое очарование. Очарование, граничащее с отвращением и странным восхищением. Он единственный из всех, кого я знаю, кто беспокоится о своих доброй и злой сторонах, точно так же, как я беспокоюсь о своих.

Снаружи доносятся гулкие хлопки, развеивающие мою сосредоточенность.

– О Боже! – восклицает Фиона, вставая. – Это же фейерверк.

Я встаю и тут же чувствую, что мне нужно отойти.

– Встретимся в саду. Я быстро.

Когда я через несколько минут выхожу из туалета, гостиная пуста. Все вышли на задний дворик и пытаются запечатлеть фейерверк на камеры своих телефонов. И тут я слышу тихое хихиканье со стороны «уголка для бесед». Оказывается, там до сих пор сидит Лили. С кем-то. Я прижимаюсь к книжному шкафу, инстинктивно понимая, что не стоит им мешать.

Она сосредоточенно склонила голову и царапает иголкой по плечу Марка. От этой сцены исходит совсем другая энергия, чем от тех случав, когда она делала татуировку мне или Холли. Я пытаюсь найти выход во дворик, чтобы меня не заметили и чтобы не испортить ей этот момент.

– Хорошо, что ты знаешь, как выглядит символ Скорпиона, – говорит Марк.

– Я их все знаю, – отвечает Лили, окуная иголку в чернила.

– Символ Скорпиона хорош тем, что походит на букву «М», – продолжает Марк. – Как и первая буква имени Марк. Правда, удачное совпадение?

– Ну, наверное. Ты же Скорпион, и тебя зовут Марк. Так что да, очень удачно получилось.

Он медленно поворачивает голову.

– Ты что, смеешься надо мной? – тихо спрашивает он.

Она отвечает не сразу.

– А ты против? Если бы и посмеялась?

Наступает тишина. Но это вовсе не отсутствие всяких звуков. Это звук чего-то очень грандиозного, но невыразимого словами.

Звук первого поцелуя Лили.