Kitabı oku: «Дом шелка», sayfa 2

Глава 3

Сейчас

Асфальт уже запестрел мокрыми точками от моросящего дождика, и Тея укрылась под притолокой, крутя в руках ключи и пытаясь решить, какой же подойдет к свежеокрашенной двери.

Особняк высился в конце длинной главной улицы, которая дальше сужалась и вилась по склону, как Тея помнила, по направлению к далеким холмам – их она видела в свой первый приезд, когда еще было светло. Остроконечная крыша квадратного трехэтажного дома красного кирпича была покрыта бурой, точно ржавчина, черепицей в пятнах лишайника, от входа виднелось четыре мансардных окна и дымоходы с торцов. Большие окна в белых рамах с квадратными стеклами по обе стороны от двери соседствовали с элегантной дощечкой с надписью: «Дом шелка». Табличка поменьше и поновее, внизу, предупреждала: «Частная собственность». Внутри было негостеприимно темно, ни единого огонька.

По дороге к особняку Тея прошла несколько пабов, куда то и дело ныряла очередная парочка, и тогда из открытых дверей доносились обрывки разговоров, запахи дымка и горького эля. Ей мучительно хотелось тоже зайти внутрь, взять пинту и что-нибудь на ужин, но она передумала, даже несмотря на накрапывающий дождь. Важнее было найти дом, где ей теперь предстояло жить.

Вновь посмотрев на ключи, она выбрала один и уже собиралась вставить в замок, но неожиданно дверь перед ней оказалась приоткрыта. Тея уставилась на нее, совершенно уверенная, что пару секунд назад та была заперта. Толкнула створку кончиками пальцев, осторожно, вдруг кто-то бы стоял за ней, и позвала:

– Ау? Есть кто-нибудь?

Неподалеку на тротуаре горел уличный фонарь, но внутри дома царила непроглядная темень. Ей никак не удавалось избавиться от ощущения, что за ней следят; она обернулась через плечо, но ничего не заметила. Решительно переступив порог, Тея принюхалась: резкий запах лекарственных трав и дыма, будто камин топили сырыми дровами. Напугать ее было не так-то легко, но от пустого дома темной ночью в незнакомом городе у нее появилось устойчивое чувство тревоги. Отмахнувшись от смутных предчувствий, Тея прошла дальше, везя за собой чемодан. Через несколько шагов она остановилась, поставила вещи и сбросила с плеча сумку с хоккейными клюшками. Обернувшись, на ощупь поискала выключатель у двери и щелкнула круглой выпуклой кнопкой. Мигнув, лампа тускло засветилась.

– Мисс Раст?

От звука голоса за спиной Тея подпрыгнула и резко развернулась.

В противоположном конце коридора стояла высокая сухопарая женщина в очках, с седыми, забранными в прическу волосами. От включенного света по холлу плясали тени, скрадывая очертания, и сама женщина сливалась с мраком вокруг.

– Да, я Тея. Тея Раст, – кивнула Тея, подавив желание вернуться в тот паб на главной улице, к свету и теплу жизни.

Женщина словно скользила по полу, пока наконец не остановилась на расстоянии вытянутой руки. Слишком большие, с затемненными линзами очки и строгая прическа не сочетались с красивой шелковой блузой, со вкусом расшитой цветочными узорами.

– На вид вы едва ли старше наших будущих учениц. Я миссис Мэри Хикс. Дом шелка находится в моем ведении, – представилась она, убрав руки за спину. Большая дымчатая кошка терлась об ее ноги, периодически залезая и выныривая из-под юбок и яростно шипя на Тею.

Теперь, когда женщина приблизилась, она уже не казалась такой устрашающей, и все же было в ней что-то, от чего Тею пробрала дрожь.

– Рада познакомиться, миссис Хикс, – изо всех сил стараясь говорить искренне, ответила Тея. – А я подумала, что здесь и нет никого, так темно…

– Ну конечно же я здесь, мисс Раст. Девушки приезжают уже завтра. У меня достаточно забот с подготовкой дома, так что времени включить свет у крыльца просто не было. Вот и все.

Это прозвучало снисходительно, и Тея прикусила губу, но промолчала. Ей не хотелось сразу ссориться с женщиной, так толком и не познакомившись.

– Какая милая кошечка, – в итоге произнесла она дружелюбно и наклонилась погладить питомицу, но та только юркнула обратно в убежище юбок своей хозяйки, и Тея, чувствуя себя страшно глупо, выпрямилась.

– Ее зовут Исида. Отлично ловит мышей. – Миссис Хикс смерила Тею взглядом, будто оценивая, и уголок губ у нее дернулся. – И все же будьте осторожны, она царапается.

– Поняла. – С древнегреческой мифологией Тея была знакома поверхностно, но знала, что кошку назвали в честь богини.

– Так, нам надо вас устроить. Спальня и ваш кабинет находятся на верхнем этаже, – сообщила миссис Хикс, указывая на лестницу в глубине холла. – Наверху повернете налево, предпоследняя дверь. Моя комната находится в задней части дома, здесь слева. Девушки разместятся на втором этаже, а также в комнате рядом с вашей, общие комнаты и столовая – на первом этаже. Дверь за столовой ведет в сад, в пруду разводят рыб; сам двор обнесен оградой, за ней начинается река. Выходить за ограду категорически запрещается.

Тея почувствовала, что запрет распространяется и на нее тоже.

– Также я хотела бы, чтобы в будущем вы называли меня «настоятельница» или «дама Хикс». Это традиция Оксли. – Женщина улыбнулась, но только губами: из-за очков настоящие эмоции было не угадать. – Весь дом покажу вам завтра, – добавила она. – Придется встать пораньше, чтобы успеть до приезда девушек.

– А во сколько они приезжают? – уточнила Тея.

– С трех часов дня. Достаточно времени, чтобы устроиться и распаковать вещи перед ужином.

Из многочисленных инструкций и справок, которые ей направили, Тея знала, что все четырнадцать девушек будут завтракать и ужинать у себя, а на ланч и обед оставаться в главном здании вместе с остальными учениками.

– А как же миссис Джексон? Заведующая? – Очаровательная женщина, домашняя и уютная, как пирожок, пахнущая мятными леденцами и тальком, присутствовала на собеседовании Теи. Ей пришло в голову, что, окажись там миссис Хикс или, если уж на то пошло, привратник, она вполне могла передумать по поводу этой работы. Оставалось надеяться, что миссис Джексон поможет ей освоиться.

– Боюсь, здесь небольшая загвоздка. Миссис Джексон крайне неудачно упала, играя на прошлой неделе в бадминтон. Споткнулась о воланчик. Судя по всему, повредила спину, – сообщила дама Хикс. – Разумеется, за такое короткое время школе не удалось найти никого на замену, и меня уведомили, что, пока ей не станет лучше, ее обязанности возьмете на себя вы. Как мне сказали, как минимум на несколько недель.

Тея, на секунду отвлекшаяся на мысли о припасенной шоколадке, вздрогнула. Она правильно расслышала? Ей придется отвечать за всех учениц? Даму Хикс подобная перспектива радовала ничуть не больше, и настроение Теи упало: получается, на ней будет ответственность за здоровье и благополучие девушек. Она любила преподавать историю, делиться своей страстью к предмету, но в психологической помощи ученикам или, как ее называли в таких частных школах, «пастырской заботе» опыта у нее не было никакого, да и терпения по отношению к пустяковым драмам и подростковым эмоциям не сильно больше. Она еще помнила свои шестнадцать лет, эти скачки от парализующей неуверенности в себе до безграничной веры в собственные силы, и порой все это за одну минуту. Вероятно, это расценивалось как повышение, но она представляла его совсем по-другому.

– Разумеется, я тоже буду здесь, – пояснила настоятельница. – Но моя задача – следить, чтобы все работало как положено, следить за кухней, уборкой, стиркой и тому подобнее. Следуйте за мной, – пригласила она, бросив взгляд на часы. – И багаж свой возьмите. Ни к чему терять время попусту.

Дама Хикс быстрым шагом двинулась вперед, зажигая свет по дороге, даже не оглядываясь проверить, идет ли Тея за ней.

– На этом этаже столовая: до того, как дом выкупил колледж, здесь был ресторан отеля. – Она указала на комнату справа, и Тея, заглянув в приоткрытые двойные двери, увидела два длинных стола с рядами стульев, сервировочные столики и шторы с ярким узором. Пахло свежей краской.

– Кухня вон там, – указала настоятельница на другие двойные двери в дальнем углу столовой. – А теперь пойдемте наверх.

На второй этаж вела широкая дубовая лестница, балясины отполированных временем перил украшал узор из желудей. Подхватив чемодан и сумку, Тея подняла их по неровным ступенькам, радуясь, что не поддалась искушению и взяла с собой только самое необходимое.

На втором этаже от лестницы вправо тянулся коридор с пятью дверьми, две по одну сторону, три по другую.

– Девушки поселятся по двое и по трое, – объяснила дама Хикс, показывая Тее комнату с двумя односпальными кроватями с белыми пуховыми одеялами и взбитыми подушками, где также стояли два письменных стола с удобными на вид креслами. Над каждым рабочим местом на стене висели пробковые доски, между кроватями лежал круглый коврик, а по дальней стене были расставлены шкафы. По мнению Теи, спальня выглядела слишком безличной, единственным дополнением был приплюснутый шар на одном из столов, размером и формой напоминающий гальку. Комната Теи в подростковом возрасте была примерно такого же размера, хотя и завешана от пола до потолка постерами с хоккеистами, скаковыми лошадьми и звездами тенниса. Она со стыдом вспомнила, как все те годы была влюблена в Андре Агасси и задумалась, разрешат ли девушкам украсить свои комнаты. Как она уже начала подозревать, вероятнее всего, их попросят ограничиться пробковыми досками.

Ее провожатая указала на винтовую лестницу в дальней части коридора:

– Она ведет на чердак, а также вниз. Полагаю, раньше ею пользовались слуги. Две девушки займут комнату наверху, ту, что побольше, затем будет ваша спальня и кабинет.

– Супер. Думаю, теперь я сама справлюсь, благодарю вас, – кивнула Тея, которой уже не терпелось найти свою комнату и поставить тяжелые сумки.

– Хорошо. В таком случае увидимся утром. – И дама Хикс исчезла так же бесшумно, как и появилась.

Тея перехватила чемодан другой рукой, поправила хоккейную сумку на плече и двинулась дальше по коридору. На первой двери значились имена будущих учениц: Арадия Бьянки, Морган Эддингтон-Клэй, Сабрина Фокс. Она приоткрыла дверь, чтобы посмотреть: два мансардных окна выходили на главную улицу, и несмотря на покатые стены, в просторной комнате удобно размещались три кровати, столы и большой шкаф. Осталось даже место для пары кресел с обивкой в красную клетку у низкого столика. В одном углу стояла раковина и разделочный столик с чайником, чашками и парой стеклянных банок для печенья. Другие комнаты вряд ли чем-то отличались.

Увидев все, что нужно, Тея прикрыла дверь и уже с трудом двинулась к ведущей на чердак лестнице, где и нашла отведенные ей комнаты в конце коридора, за дверью с табличкой Фенелла и Камилла. Она бы не удивилась, окажись на других дощечках такие имена, как Арабелла, Генриетта или Кларисса: в Оксли-колледж приедут девушки именно такого типа. Тут она одернула себя. Ее собственное имя, Теодора, не сильно отличалось.

Закатив чемодан в комнату, она огляделась. Односпальная кровать, заправленная, как и другие, пуховым одеялом, в ногах сложен шерстяной плед в темно-синюю клетку – слава богу, не розовый. У единственного слухового окна также стояло кресло и вместительный комод, а на нем тот же предмет в форме гальки, что и в других комнатах. С любопытством повертев его в руках, Тея обнаружила надпись «Ekko» на боку и мигающие по кругу огоньки. Похоже, одно из тех умных устройств, которые записывают разговоры и передают информацию невесть кому. В случае чего, всегда можно вытащить батарейки, а пока пусть лежит.

В дальней части комнаты, где наклонные стены соединялись так, что Тея чуть не стукалась головой, была еще одна дверь, ведущая в крошечную ванную. Пол недовольно скрипел под ногами, точно старичок, с оханьем выбирающийся из кресла. Не особенно ровный, пол, казалось, шел под уклоном, создавая ощущение каюты на корабле, а не стоящего на земле дома. Что ж, особняк старый, этого и следовало ожидать. Как историка, возможность жить здесь приводила Тею в восторг, так как здание, судя по внешнему виду и кривым полам, явно было построено не позже восемнадцатого века.

Сбросив с плеча спортивную сумку, Тея вытащила из бокового кармана яблоко и шоколадку – оба после долго путешествия выглядели не лучшим образом. В конце коридора она заметила еще одну дверь, вероятно, в ее кабинет, но туда она успеет и потом. А пока она скинула ботинки, упала на кровать, вгрызлась в яблоко и задумалась.

Каждая клеточка ее тела болела, а от долгого перелета вкупе с двумя днями в Лондоне, где она бегала по музеям и выбирала, куда можно будет сводить учеников, ее обычно спокойное настроение упало вместе с уровнем сахара в крови. Может, именно поэтому она засомневалась, правильно ли поступила, приехав сюда. Школа эта с призраками прошлого, привилегированные ученики (а теперь и ученицы), другие учителя, стопроцентно из того же теста, что и привратник мистер Баттл – что у нее может быть общего хоть с кем-то из них?

Иногда она правда себя не понимала.

Нервно дожевав яблоко, она бросила огрызок в корзину для бумаг в дальнем углу комнаты и чуть улыбнулась прямому попаданию. Поднявшись, кинула очки на кровать и отправилась в ванную умываться. Встав на цыпочки, всмотрелась в отражение, добросовестно показавшее глубокие тени под глазами и длинные, сейчас слипшиеся в отдельные пряди прямые волосы. За спиной отражения промелькнула тень, и Тея резко обернулась: ничего. Она даже не успела разглядеть, что это было.

Только ветер стучал ставнями.

От усталости и отнюдь не теплого приема она превратилась в параноика.

«Ну-ка, Раст, соберись».

Вытерев руки, она надела очки и направилась в свой рабочий кабинет. Маленький, хотя и с окном в сад, он больше походил на каморку. Раздвинув шторы, в темноте она все равно ничего не увидела; только какое-то пятно на стекле, оказавшееся отпечатком руки с растопыренными пальцами. Тея потерла его рукавом, но ничего не произошло: наверное, он был снаружи, но как можно было забраться так высоко? До чердака не достала бы и самая длинная лестница.

Отвернувшись от окна, она прошлась туда-обратно, разглядывая обстановку. Почти весь пол занимал разноцветный ковер, в стену были вкручены крючки для одежды – и, судя по щепоткам пыли на полу, совсем недавно.

На столе ее ждала стопка бежевых папок с именами новых учениц Оксли, которые она с любопытством пролистала и решила забрать с собой в комнату. Главной задачей сейчас было распаковать вещи, с чем Тея справилась быстро, разложив одежду в комоде, а туалетные принадлежности – в ванной. Со дна сумки Тея достала металлический цилиндр, небольшую фотографию в деревянной рамке и пару книг: все уместилось на книжной полке у стола. На форзаце верхней книги значилось: «ГАР, сентябрь 1965 года, Милл-хауз, Оксли-колледж».

Она знала эту надпись наизусть, «ГАР» – Генри Адам Раст. Вот почему она сначала открыла веб-сайт Оксли-колледжа и не раздумывая приняла решение.

Воспоминание всплыло в памяти непрошеной картинкой. Они сидели вместе на заднем крыльце их загородного дома в Мельбурне, и отец терпеливо чистил отбеливателем фирменные белые кеды в ожидании традиционной воскресной партии (и хотя для всех это было просто развлечением, отец всегда боролся с самоотверженностью игрока Уимблдона). Рядом всегда ждала наготове тлеющая сигарета и запотевший бокал пива. Как он всегда хотел победить! Тея нахмурилась, вспоминая: они с младшей сестрой Пип никак не могли его обойти. «Пленных не брать!» – был его любимый клич, когда бы они ни оказывались по разные стороны поля. Нуждаясь в его одобрении и внимании, они терпели поражение за поражением: Тея сомневалась, что одной из них удалось хоть раз его обыграть, будь то теннис, карты, шахматы или вообще что угодно. И хорошо, потому что проигрывать он терпеть не мог и несколько дней потом ходил мрачнее тучи.

Тея закрыла книжку и уже собиралась ложиться, как вдруг везде погас свет. Повисла гнетущая тишина, и волоски на шее встали дыбом. А затем, откуда-то из глубин дома, раздался пронзительный необъяснимый скрип.

Глава 4

Сентябрь, 1768 год, Оксли

В отличие от сумрака и тишины остальных помещений в пропахшей дымом кухне ярко горел огонь, в громадном камине шипел на вертеле окорок. Несомненно, самая теплая и гостеприимная из всех комнат, через которые Роуэн провел новый хозяин.

– Господь всемогущий, кто тут у нас? – удивилась стоящая у огня низенькая пухлая женщина, чьи пышные бедра обтягивал засаленный передник, а руки размером с уилтширский рулет крутили вертел. Из-под чепца выбивались пряди медных, точно новый пенни, волос, кожа загрубела, а щеки напоминали переспелые осенние яблоки, чуть увядшие, но еще румяные.

– Пруденс, у нас новая горничная, – сообщил Патрик. – Будет выполнять любые поручения и прислуживать мне, а Элис – госпоже Холландер.

– Очень хорошо, сэр. – Кухарка смахнула пот со лба, разглядывая Роуэн. – Такая тощая! Хотя кажется вполне сильной. Что с твоим глазом, девочка?

– Зацепилась за мясной крюк, госпожа, – робко ответила Роуэн. На самом деле правда была мрачнее, так как Роуэн родилась такой. Она так и не узнала, была ли это травма из-за тяжелых, по словам матушки, родов, или она потом стала такой безобразной. Простое объяснение всегда лучше, этот урок она усвоила, так как к родившимся с уродством часто относились с подозрением. А Роуэн и так сильно отличалась от остальных.

Кухарка поморщилась.

– Госпожа Холландер велела ее отмыть. После ужина – вполне приемлемо, – закончил Патрик и вышел.

– Ну садись, девочка. – Пруденс указала Роуэн место за большим столом, занимавшим большую часть кухни. – Тебя что, прошлые хозяева не кормили? Уличный оборвыш и то не такой костлявый. – Она поставила перед ней миску с ячменной кашей с морковью, в которой темнели кусочки мяса, и передала ломоть хлеба от каравая на буфете.

Роуэн не нужно было упрашивать.

– Я могу вам чем-то помочь? – с набитым ртом спросила она, стараясь сразу же быть чем-то полезной.

– Скоро у тебя будет забот полон рот. Я справлялась на кухне одна вот уже семь лет, еще один день погоды не сделает. Сначала с хозяином, пока он жил в Лондоне, а теперь здесь.

– Он жил в Лондоне? – проглотив очередную ложку, спросила Роуэн. Она слышала множество историй о столице, этом городе воров и карманников, гулящих девок и нищих, шайках вербовщиков и похитителей трупов, жуткие рассказы о распущенных нравах и алчности. У нее Лондон вызывал откровенный ужас. Даже Оксли, многолюдный и оживленный, вымотал ее, привыкшую к тишине и спокойствию, и у нее никак не выходило представить такой же, только в двадцать раз больше.

– Да, до женитьбы, – вдруг резким тоном отрезала кухарка. – Ну, довольно, нечего болтать попусту.

Роуэн доела кашу, выскребя из миски все до зернышка. Она и не помнила, когда прежде получала столько еды; грубая ткань платья даже начала давить на живот.

Закончив, она завороженно наблюдала, как Пруденс суетится на кухне, меняя сковороды и кастрюли, сливая кипящую воду и расставляя сервировочные блюда с поразительной быстротой. На столе готовился целый пир, и всего лишь на двоих – Роуэн никогда не видела столько еды сразу. Ей повезло найти место в состоятельном доме.

От тепла кухни и сытной еды ее разморило, и она, опустив голову на руки, решила всего минуточку отдохнуть.

– Поднимайся, соня. – Кто-то легонько подергал ее за рукав, и Роуэн через силу подняла голову. Поморгав, она заметила, что на кухне почти не осталось следов бурной подготовки к ужину. – Сейчас тебя отмоем. – Кухарка исчезла в проходе позади кухни, но ее не было так долго, что Роуэн слегка забеспокоилась. Наконец Пруденс вернулась, неся хлопковую сорочку, сложенный кусок ткани, щетку и кусочек светло-коричневого мыла.

– Слева по коридору, в прачечной, есть корыто, я натаскала туда воды из колодца, – сообщила Пруденс, вручая Роуэн вещи. – Горячая вода только всякие болячки приносит.

– Да, мэм, – согласилась Роуэн. Ее мать считала так же.

– Тогда поторопись, рассиживаться тут некогда.

– Да, Пруденс. – Роуэн поспешила в направлении прачечной.

Когда она наконец отмылась дочиста, вытерлась и отжала волосы, зубы у нее стучали от холода. Переданная ей сорочка когда-то явно была господской, и теперь, несмотря на заштопанные рукава и слишком длинный подол, приятно и мягко касалась кожи. Подхватив подол одной рукой и собрав грязные вещи другой, Роуэн вернулась в кухню.

– Ой! – Она чуть не выронила свой сверток. За столом сидел юноша, тот рассыльный из мясной лавки, которого она заметила днем в городе. – Прошу прощения. – Пунцовый румянец залил щеки, ее перестала бить дрожь, сменившаясь столь же неприятным жаром. Она не привыкла, чтобы ее видели незнакомцы, особенно в ночной рубашке.

Мальчик уставился на нее, точно на привидение.

– Ты кто? – придя в себя, спросил он.

– Роуэн Кэзвелл. Служу здесь, – произнесла она, с удовольствием услышав, как это звучит.

– Томми Дин, а ты что здесь делаешь? – Вошедшая в кухню Пруденс плюхнулась за стол с пузатой бутылкой в руке и плеснула себе в стакан прозрачной жидкости.

Даже с такого расстояния Роуэн безошибочно узнала запах джина: ее тетка тоже любила выпить стаканчик-другой.

Тут Пруденс заметила Роуэн и ахнула.

– Твои волосы…

Роуэн машинально коснулась головы. До этого на ней был чепец, и она поняла, почему остальные так отреагировали: волосы у нее были редкого оттенка, светлые до белизны и мягкие на ощупь, точно осенняя паутинка. Сейчас они закрывали поврежденный глаз, спадая волной почти до талии. Братишки часто дразнили ее: «Королева снега, где твоя телега!» – приговаривали они без конца, а потом удирали от нее, хохоча и падая, налетая друг на друга. Вечерами мама сажала ее перед камином и расчесывала спутавшиеся пряди, а когда на них падал отблеск огня, даже отец не мог отвести взгляд.

Пруденс смотрела на нее с опаской, потому как все знали, с такими волосами ничего хорошего не жди, а другие прямо говорили: «к несчастью». Прикусив губу, она только сказала:

– Лучше поднимайся-ка наверх, да чтоб не увидел никто. Держи. – Она протянула Роуэн мужской халат, который, как она тут же подумала, когда-то мог принадлежать мистеру Холландеру. Тонкое мягкое сукно, и только потрепанные краешки манжет выдавали, что его вообще носили. – Набрось сперва. Сорочку и приличной-то едва назовешь.

Придерживая накинутый халат, Роуэн уже повернулась, чтобы выйти, но остановилась. Юноша за столом будто едва терпел боль. Выражение его лица оставалось спокойным, но Роуэн чувствовала исходящее от него невыносимое страдание столь же ясно, как тепло от огня.

Такое случалось с ней прежде. Как-то летом, когда ей исполнилось десять, она была на лугу с братьями, и вдруг ее словно что-то толкнуло: «Беги домой». Она бросилась по тропинке к дому, а вбежав на кухню, увидела маму с перекошенным от боли лицом и залитой кровью рукой.

– Нужна ткань, – сквозь зубы выдавила она. Роуэн вернулась с холщовой блузой – первое, что попалось под руку, – и помогла перевязать рану. – Нож соскользнул, – объяснила тогда матушка.

Чуть позже она спросила:

– Как ты узнала?

Роуэн пожала плечами.

– Почувствовала, будто что-то острое пронзило меня насквозь, и не успела опомниться, как ноги сами понесли сюда.

– Так ты видишь, – задумчиво произнесла мама. – У тебя есть дар.

– Что? – непонимающе переспросила Роуэн.

– У твоей бабушки он тоже был. Тебе придется всегда быть настороже. Ни слова об этом, ни единой живой душе – ни братьям, ни отцу, ты поняла? С такими волосами все вокруг непременно решат, что ты ведьма.

Это слово вселяло страх; Роуэн хорошо знала, что случалось с теми, кого обвиняли в колдовстве. Их сторонились, винили за неурожай или падеж скота, за любое несчастье или болезнь. Не нужно было доказательств, их выгоняли из собственного дома, из деревень или того хуже, бросали в ближайшую темницу. В мгновение ока слухи становились сплетнями, а те – фактами.

Не так давно, рассказывала матушка, ведьм топили или сжигали на костре на глазах у всей благоговейно наблюдающей деревни. Самое меньшее – пытали, дробили кости в тисках, пока они не сознавались в преступлениях, настоящих или надуманных при первом же подозрении. Даже просто за открытые и смелые высказывания могли надеть маску позора с железным кляпом, чтобы заставить замолчать. Менее двух поколений назад в городке Малмсбери милях в сорока от Оксли жители обвинили трех женщин в колдовстве за наведение хворей, их заклеймили как ведьм и повесили за изготовление зелий и якобы ворожбу. А матушка Роуэн была еще совсем девочкой, когда сестер Хандсель из Дании, живших неподалеку от Флоктона в деревушке Уилтон, обвинили в том, что они наслали на деревню оспу, и забили камнями в ближайшем лесу, даже судебного слушания не было.

С упразднением законов о колдовстве уничтожили далеко не все позорные стулья: на них сажали гулящих девок, падших женщин и ведьм. Их прятали в коровниках и хлевах, на чердаках и в прачечных. Роуэн никогда их не видела, но содрогалась при воспоминании о рассказах матушки о том, как обвиняемых привязывали к таким стульям толстыми кожаными ремнями и опускали в воду, представляла тот ужас, который им приходилось пережить, обездвиженным, лишенным воздуха. Она всегда боялась воды: стремительных рек, извилистых потоков, подхватывающих камни и палки, и глубоких заводей от упавших во время грозы деревьев.

Матушка уже показывала Роуэн, как приготовить простые снадобья из целебных трав, растущих на холмах и опушках, но после того случая с ножом стала учить ее и некоторым чарам, и Роуэн не нужно было объяснять, что говорить об этом вне дома или с кем-то кроме матушки нельзя, даже с Уиллом, ее любимым братом.

Юноша неловко шевельнулся на лавке, и Роуэн вновь ощутила исходящие от него волны боли. Случилось что-то очень плохое.

– Сестрица небось гадает, что там с тобой, – укорила Пруденс мальчика. – Надеялся получить что-то с ужина?

– Нет, тетя Прю, смотри. – Он осторожно подвинулся, показывая левую ногу из-под стола.

Кухарка, только что сделавшая глоток из стакана, поперхнулась и раскашлялась.

– Боже всемогущий! – вскричала она. – Как, скажи на милость, это могло случиться?

На голени вздулся рубец круглой формы, ниже из глубокой раны сочилась кровь, и кожа вокруг уже побелела.

– Лошадь лягнула, – ответил юноша, скрипя зубами от боли.

Едва лишь заметив рану, Роуэн нашла узелок со своими вещами и вытащила горшочек с целебным бальзамом.

– Вот, – нерешительно сказала она, протягивая мазь Пруденс. – Может помочь. И нужно перевязать, держать рану в чистоте. Есть что-нибудь? – Еще бы, в доме торговца шелком.

– Есть муслин, соусы процеживать, – с сомнением в голосе протянула Пруденс.

– Если чистый, принесите, пожалуйста, – попросила Роуэн уже увереннее.

– Откуда ты это взяла? – Пруденс указала на мазь.

– Это мое. То есть я сама сделала, – ответила Роуэн. Когда минувшее лето было в самом разгаре, Роуэн измельчила сальный корень, тысячелистник, мелиссу и календулу, добавив ланолин из овечьей шерсти, собранной с живых изгородей. Матушка хорошо ее обучила; она умела готовить лечебные и болеутоляющие мази и примочки из трав, которые находила на лугу и по обочинам, пчелиного воска и меда, размоченных отрубей и хлеба. Она не забыла и рецепты других, более сложных составов, хотя тетя Уин, забрав ее с братьями к себе, настаивала, чтобы под ее крышей «никакой волшбы и в помине не было». И Роуэн оставалось готовить только что-то самое простое.

Кухарка недоверчиво подняла бровь.

– Матушка научила меня. Она была… она многое умела, – ответила Роуэн как можно невиннее, надеясь рассеять мелькнувшее в глазах женщины подозрение.

– Выкладывай, – подозрительно прищурившись, потребовала Пруденс. – Ты знахарка?

Роуэн затаила дыхание. Знахарками называли тех, кто готовил травяные настои и лечебные отвары, не совсем магия, но даже в таком она боялась признаться: и малейшего намека на нечто предосудительное было достаточно, чтобы разрушить чью-то жизнь. Тем более что она была чужаком, только-только появившись в доме, и ей еще предстояло показать, на что она способна.

– Это самое обычное снадобье, – тихо ответила она.

Мгновение помедлив, кухарка протянула руку:

– Хорошо. Что ж, тогда давай его сюда. И тебе пора ложиться, завтра долгий день.

Роуэн передала женщине заветный горшочек и повернулась к двери.

– Спасибо, Роуэн Кэзвелл, – произнес Томми.

Она обернулась с благодарной улыбкой: он так напоминал ей Уилла. Та же копна светлых как лен волос и глаза орехово-карие – он не мог не вызывать симпатию.

– Не стоит, – смущенно ответила она и бросилась вверх по черной лестнице.

Добравшись до последнего этажа, Роуэн в этот раз самостоятельно нашла отведенную ей комнатку на чердаке – небольшую и темную, с наклонным потолком и слуховым окном, выходящим на улицу. Загадочная Элис так и не появилась. Кровать была одна, с железным каркасом, заправленная узорчатым стеганым покрывалом, с льняными простынями и парой тонких подушек. Еще из мебели был бельевой шкаф и шифоньер, на котором стоял умывальник и кружка. Для Роуэн, в доме дяди и тети спавшей на соломенном тюфяке в кухне, а до этого – вместе с двумя братиками, когда они были маленькими, комната казалась роскошной.

Положив свои скудные пожитки у кровати, Роуэн устроилась на стороне подальше от двери. И хотя матрас и подушка были совсем тонкими, после ночи в рощице по пути в Оксли они казались гусиным пухом. Она лежала, наслаждаясь ощущением, события прошедшего дня крутились бесконечной бурной чередой. Вдруг вспомнив, Роуэн потянулась к своему узелку и вытащила небольшой крест из двух прутиков, перевязанных в центре шерстяной ниточкой, красной – вымоченной в растворе коры дикой яблони. Веточки были из рябины – дерева, в честь которого ее назвали²: отец сделал ей этот крестик в детстве и для каждого из братьев тоже. Пальцы коснулись знакомой поверхности, и в голове раздался голос матери: «Он тебя защитит». Роуэн надеялась, что эти чары не потеряли своей силы, что они действительно защитят ее в этом странном новом месте. Ей вдруг очень захотелось оказаться снова во Флоктоне, свернуться у мерцающих углей, и чтобы рядом, точно сбившиеся в клубок щенята, лежали братья. Но не успела она глубже погрузиться в эти мысли, как крепко заснула, прижимая крестик к груди, и даже не почувствовала, как много часов спустя с другой стороны кровати осторожно легла молодая девушка.