Kitabı oku: «Моно логи. Том 6», sayfa 5
Когда все разошлись, я подошел к тренеру…
– Слушай, Артем… Можно короткий спарринг?
– А тебе зачем? – осторожно спросил тот.
– Ну, просто… Попробовать. Интересно, чего я стою против профессионального боксера.
– Ты же уже знаешь ответ.
– Знаю. Но хочу попробовать. На практике, так сказать. Ну так что? Короткий спарринг?
– Ты же понимаешь, что спарринг будет реально коротким?
– Ага.
– Ну, тогда… Очки – снимай. Перчатки – надевай. В стойку!
Дальнейшее помню смутно. Кажется, удар в лицо я заблокировать успел, а вот стремительный удар в солнечное сплетение я не успел даже заметить. Зато успел почувствовать… Дышать резко стало нечем, перед глазами поплыли оранжевые круги, а ноги решили, что раз тело погибло, то нет больше смысла держать его в вертикальном положении.
Один из оранжевых кругов медленно трансформировался в лицо склонившегося надо мной тренера.
– Два. Три. Четыре… – считало лицо.
– Я еще здесь! – сказал я, хотя сам в этом уверен не был.
На счет "девять" ко мне протянулась рука.
– Доволен? – спросил тренер, ставя меня на ноги.
– Нет, – сказал я, и, подумав, добавил: – Да!
– Тогда до новых встреч!
18. Еврейское молоко
Больше, чем знакомиться с культурой других наций я люблю знакомиться только с кухнями других наций. Проще говоря, я очень люблю пожрать. Жена, правда, часто мстительно добавляет, что больше, чем знакомиться с кухнями других наций я люблю знакомиться с девушками, вне зависимости от национальности. Но это уже поклеп. Пожрать я люблю больше, чем женщин.
С недавних пор, случайно забредя в синагогу в Томске, я очень заинтересовался еврейской культурой. До сих пор меня в этой жизни интересовал только один еврей. См. мою историю про этого самого еврея. И интересовал он меня только в те моменты, когда приходил к нам в офис. И только в контексте: "Когда он уже уйдет-то, а?"
А тут, гуляя по Томску, мы с Настей решили зайти в синагогу. Нет, я понимаю, что синагога, в отличие от христианских храмов и мусульманских мечетей, не священна. Синагога – не храм. Единственный иудейский храм был разрушен вскоре после распятия Христа, и заново пока не отстроен. Синагога – место для молитв, и центр религиозной жизни общины. Этим и объясняется то, что на заднем дворе синагоги стоял мангал, а в ней самой обнаружился спортзал, компьютерный класс, настольный теннис и кикер. Но мы тогда, не зная всех тонкостей статуса синагоги, порядком обалдели от объявления: "КАФЕ НЕ РАБОТАЕТ!"
Нас ошарашило не то, что оно не работает, а то, что оно в принципе есть! Кафе! При религиозном учреждении! Представить себе православный храм, в подвале которого есть кафе, мы не могли.
Как выяснилось, почитав про еврейскую культуру и отличия синагоги от храма, я узнал далеко не все тонкости иудейской культуры… А зря…
Гуляя по Москве мы с моими спутниками порядком оголодали. Гена привычно предложил поесть в "Бургер Кинге". Юля привычно стала ворчать, что есть эту дрянь она уже не может. Я, прислушавшись к желудку, пришел к выводу, что пора бы действительно немного разнообразить наше меню, состоявшее из бургеров, картошки фри и пицц, и предложил:
– А пойдемте в синагогу? Тут, неподалеку.
– А пожрать? – спросил практичный Гена.
– Вот там и пожрем.
– В синагоге?!!
– Именно! В кафе при синагоге подают строго кошерные блюда. Вот заодно и познакомимся с еврейской кухней… Потому что дегустационный опыт – что? Превыше всего!
Гена тут же позвонил знакомому еврею с вопросом: "Где в Москве поесть кошерно?" И, о чудо, еврей посоветовал как раз ту синагогу, в которую я хотел вести друзей.
Мы пошли.
Мы пришли.
Московская хоральная синагога расположена в уютном старом квартале, неподалеку от Китай-города. Внушительное здание с колоннами, на ступенях которого курил одинокий еврей.
– Простите, а где здесь кафе? – спросили мы.
– А вам мясное или молочное?
Меня ничего не насторожило. Вот вообще ничего. Ну есть кафе мясное, а есть – молочное. Нормально. В молочном, наверное, коктейли подают?
Моих спутников тоже не насторожило ничего. Потому что они, блин, ЗНАЛИ про разделение мясной и молочной кухни! Но мне не сказали, потому что "ЭТО ЖЕ, БЛИН, ОЧЕВИДНО! ЭТО ВСЕ ЗНАЮТ!"
Я – не знал.
Естественно, мы пошли в мясное кафе.
Кафе больше походило на ресторан. Просторный зал, высокий потолок, штуки три посетителя, естественно все – евреи, столы с уже разложенными столовыми приборами. Мы пришли, сели. Чувствовали мы себя, как Слава из "О чем говорят мужчины", пришедший в ресторан, где подают дефлопе с крутоном! Посетители провожали нас хмурыми взглядами, в воздухе висел какой-то незнакомый запах, и ощущение, что есть здесь будем не мы. Что есть здесь будут нас.
Спустя минут пять ожидания, из ниоткуда нарисовался официант. Естественно, тоже еврей. Русскими в этом кафе были только мы.
– В меню – только курица, – вместо приветствия сказал он.
– Хорошо, курица нас устроит. В каком она у вас виде?
Задав этот вопрос, я испугался, что официант сейчас сверкнет на меня глазами, и ответит: "В мертвом!"
– Могу предложить шашлык из курицы.
– Отлично, – обменявшись с друзьями взглядами, я заказал три шашлыка, – только курица? Больше совсем ничего? Может у вас есть форшмак?
– Конечно у нас есть форшмак!
Я подавил в себе желание спросить: "А как это укладывается в ваше "Только курица"?", и форшмак мы тоже заказали.
– А пить что будете?
И вот тут я совершил ошибку. Нет, я не попросил в синагоге водки. Я даже пива не попросил. Я не алкоголик, как многие думают.
– Чаю, пожалуйста. Черного. С молоком.
Судя по звуку, Гена попытался пнуть меня под столом ногой. Но не попал. Или, может, попал, но в официанта? Возможно, лицо у официанта вытянулось именно от Гениного пинка. Впрочем, более вероятно, что у Гены, который еще до прихода официанта предлагал отсюда валить, пока нас самих тут кошерно не порезали, от страха начались судороги.
Я же ничего не боялся. Я же не понимал, что я несу… На случай, если вы, дорогие мои читатели, также "хорошо" знакомы с еврейской кухней как я, поясню: мясная и молочная кухня разделены не зря. Употреблять в одной трапезе мясные и молочные продукты – не кошерно. Нельзя! Табу! После того, как вы ели мясо, молочные продукты можно употреблять только спустя несколько часов!
Хмурое лицо официанта, не разжимая губ, ответило мне:
– Хорошо. Но вы же понимаете, что молоко будет соевым?
– Не, соевое молоко – это фу! – беззаботно продолжил я, – А с нормальным – можно?
На столе зазвенели ножи. Это или дрожал от страха скорой смерти Гена, или ненависть официанта грозила выплеснуться в виде телекинеза.
– Это кафе мясной кухни! – сказал официант. С таким выражением лица, как у него, скандинавские берсерки бросались в атаку.
– Да это мы поняли, но почему у вас молока-то нет?
Что-то скрипнуло. Возможно – ножки стула Гены, который в этот момент уже раздумывал, не будет ли безопаснее выпрыгнуть в окно, раньше, чем вся синагога сбежится нас бить. Возможно – зубы официанта.
Справа от меня что-то сказала Юля. Тоже не разжимая губ. Сказала что-то на паруселтанге… И откуда она его знает вообще? Ничего из ее шипения я не понял, но понял, что чай с молоком мне не светит. Фиг знает, почему, но не светит. Еврейская кухня – она странная.
– Хорошо, значит просто черного чая, – сказал я.
– Извините! – сказал Гена.
Это было не то "Извините", с которого обычно начинают "Извините, но мне бы тоже хотелось с молоком". Это было другое "Извините", которое мне довелось слышать всего раз.
Мне было 12 лет. Моему другу детства Олегу – 10. Мы гуляли по нашему гетто, бежали вприпрыжку, и, выбежав из-за угла дома, пошли на обгон женщины с пакетом в руке и пятилетней дочкой поодаль. Олег несся по внешнему радиусу. Я – по внутреннему. И так получилось, что я проскакивал как раз между женщиной и девочкой.
Зимой.
По гололеду.
Меня занесло так, что Вин Дизель в "Форсаже" остановился бы и нервно закурил. Пытаясь сохранить равновесие, я выбросил в сторону руку, но… В общем, "но" – было, а равновесия – не было. С боевым кличем "Гребаный гололед" я подсек девочку, одновременно выбив рукой пакет из рук женщины. Я грохнулся на лед, девочка – на меня, а пакет, совершив пару кульбитов в воздухе, раскидал вокруг все, что в нем было.
Картина маслом: лежу я, лежит девочка, стоит абсолютно охреневшая ее мама, а вокруг – колбаса, апельсины, яблоки и помидоры! Натюрморт, блин! Полцарства за мольберт и краски! И за шипованную подошву.
И вот тогда Олег сказал:
– Извините!
Вот точно такое же "Извините", какое Гена произнес в синагоге.
Как вы понимаете, раз я сейчас пишу эти строки, нас все-таки накормили, и убивать не стали. Причем накормили очень вкусно. Форшмак в синагоге – это прекрасно. Зайду еще, пожалуй… Кто со мной в Новосибирскую синагогу? Я обещаю не требовать там молока.
Ну а едва выйдя из синагоги, мы вкусили еще и вина, которое помогли открыть пяти красивым девушкам, с которыми я познакомился у местной стены плача. Но это уже совсем другая история…
19. Медицинские прогулы
Быть сыном медика – проклятье. Чихнул – грипп. Кашлянул – бронхит. Чихнул, кашлянул и температура поднялась до 37,2 – пневмония.
Говорят, медиков учат в институте сразу подозревать худшее, видимо, чтобы потом обрадоваться и приписать себе заслуги в лечении. Поэтому в детстве я всячески старался скрыть любое недомогание, чтобы меня не объявили умирающим медленной и мучительной смертью.
Много лет спустя мне, уже тридцатилетнему лосю, мама напророчила не только причину, но и дату смерти. 23 декабря 2013 года. Причем напророчила она это во время обеда, от чего я чуть не испортил ей пророчество, подавившись и едва не умерев прямо там.
– Чего это? – откашлявшись, сумел спросить я.
– Ну, 23-го же у вас корпоратив?
– Ну?
– В бане!
– И?
– Ты нажрешься!
– Всенепременно!
– Пойдешь париться!
– Естественно!
– А потом нырнешь в купель с ледяной водой!
– Разумеется! Ради этого все и затевалось!
– Ну и вот.
– Что "вот"?
– Сердце остановится!
Утром 24-го декабря я торжественно известил маму о том, что я живой. Хотя сам я себя живым не ощущал, ибо остальные ее пророчества сбылись полностью. Была и парилка, и купель, и приличная доза алкоголя.
– Это все благодаря мне! – заявила мама.
Снова кое-как откашлявшись, я поинтересовался, каким тут боком она-то замешана?
– Ну так я тебя предупредила, и ты был осторожен!
Пару дней спустя к маме в гости заехал Максим. В моем детстве Максим был классическим сыном маминой подруги. Максим все делал лучше меня! Лучше меня учился, играл в шахматы, занимался спортом, и даже раньше меня поступил в ВУЗ. Может быть, все дело было в том, что Максим был старше меня на год? Я в детстве об этом как-то не задумывался, ну а маму такие мелочи не интересовали.
Максим заехал не просто так, а за консультацией врача. Не в поликлинику же идти, в очередях стоять и драться с бабками за право войти к терапевту по талончику, потому что бабки устроили тут живую очередь?
– Татьяна Васильевна, я тут кашляю немного, но зато уже неделю. Температура поднималась до 37,5, ну и просто недомогание какое-то…
– ПНЕВМОНИЯ! – объявила мама.
Максим посерел.
– Какая пневмония? Откуда? У меня же просто легкий кашель… Даже температура держалась всего два дня…
Кажется, мне удалось его немного успокоить, рассказав про свою несостоявшуюся смерть.
Думаю, вы понимаете, почему в детстве я старался маме ни о чем, связанном со здоровьем не рассказывать? Шишка на затылке обязательно была переломом основания черепа, простуда – пневмонией, а больное горло – ангиной с заглоточным абсцессом.
Но вот классу к восьмому, превратившись из старательного отличника в злостного раздолбая, я понял, что из этого можно извлечь и выгоду. Начать прогуливать школу официально, со справкой.
Чуть-чуть подогрел термометр на батарее, пока мама не видит – все, в школу можно не идти. Казалось бы, мама – она только мама, справку-то дает врач в поликлинике, а там украдкой уже термометр не подогреешь, но… После нескольких вызовов на дом наша участковая педиатр познакомилась с моей мамой, осознала ее напористость и непробиваемость, и решила просто не связываться. Потому что все визиты врача выглядели одинаково:
– У моего сына бронхит.
– Я вас умоляю, какой бронхит? Легкая простуда. Через пару дней будет как новенький! Щас выпишу лекарство…
– Нет! Бронхит! Не утруждайте себя, лечить сына все равно буду я. Я – врач. Поэтому просто выпишите справку для школы, а дальше – я разберусь.
Схема была простой: пожаловаться маме на недомогание, дождаться вызова врача на дом, получить официальное освобождение от уроков, и радоваться жизни. По факту мне далее симулировать перед врачом не приходилось. Подогрев термометра не требовался.
– Горло… Легкое покраснение.
– У него хронический фарингит!
– Температура – нормальная.
– Утром была 37,5.
– Ну ладно, допустим, она самопроизвольно упала…
– Это грипп!
– Помилуйте, какой грипп? Фарингит на стадии "Он сам сейчас пройдет!"
– А я сказала ГРИПП! Вы справку выпишите, и идите дальше, к тем, кому нужна ваша помощь. А тут я сама разберусь.
Вот только у этой схемы был один очевидный минус. Мама бросалась меня лечить. А лечиться от бронхита или пневмонии, пачками пожирая лекарства, мне не хотелось. Будучи типичным трудным подростком, выросшим в гетто, я попробовал алкоголь в 13 лет, и понимал, что печень мне еще потребуется, а бесконтрольно употребляемые лекарства могли посадить ее раньше времени.
И тогда я просто исключил маму из схемы.
Я вставал утром, завтракал, собирался в школу, и… И поднимался на этаж выше, где и ждал, пока мама не уйдет на работу. После чего шел в поликлинику.
– Апчхи! – говорил я, едва перешагнув порог кабинета педиатра, – Здрасте, МарьВанна, простыл я, кажись. С утра температура была 37,5. Вы мне справку выпишите, пожалуйста, а выпиской лекарств даже не заморачивайтесь. Все равно мама свои назначит…
– Эх, да… – говорила доктор, – в самом деле назначит. Иди сюда, послушаю тебя хоть…
– Мама уже послушала. Хрипы в легких…
– Ох, бедный ты бедный… – кажется, она имела в виду не мое состояние здоровья, – Вот тебе освобождение от школы. Через две недели приходи, закрою.
И я уходил. Валяться дома, смотреть телевизор, шарахаться с друзьями по улицам и делать много чего еще. Нужно было только каждое утро сделать вид, что я ухожу в школу, проводить маму на работу, и все! Я предоставлен сам себе.
Так я и проучился почти три четверти 9 класса. Две недели – в школе, две недели – на больничном. Схема работала как часы. Стоит ли удивляться тому, что девятый класс я закончил всего с одной четверкой? По труду! Все остальные оценки за год были тройками…
Но все хорошее когда-нибудь кончается. Было начало марта, а начало марта в Сибири – это не весна, это всего лишь чуточку более теплая зима. Сугробы – по пояс, есть где поваляться, поиграть в снежки, побороться… Что мы частенько и делали, приходя домой и сами похожими на сугробы.
И вот после очередной недели "болезни" пошел я показаться к педиатру, дабы еще на недельку продлить больничный.
– Апчхи! – Здрасте, МарьВанна, – Кхе-кхе… Что-то знаете… Как-то паршиво мне… Вроде неделю дома провалялся, лекарства пил, ингаляции делал… Кхе-кхе… А толку нет. Температура вчера аж до 38,2 поднималась… Голова болит. Кхе-кхе! Кашель вот, зараза…
– Раздевайся! Давай-ка я тебя послушаю…
И, приложив фонендоскоп к моей спине, она принялась рассказывать медсестре историю…
– Знаешь, Дарья Васильевна, иду я вчера на вызов вечером, на Курчатова, 7/6. Дом такой, кирпичный, свечка. Там еще пустырь небольшой рядом, заснеженный такой, там подростки часто играют. Помнишь, мы там видели, как ребята снежную крепость строили? Ну так вот, темно уже, иду я на вызов, и вижу, в снегу на пустыре трое бесятся. Боролись они там, что ли… Двое поменьше, против одного покрупнее. Все в снегу, по самые уши! Разгоряченные настолько, что аж пар от них поднимается. Я остановилась посмотреть, может всерьез дерутся? Но вроде нет, просто бесятся… Ну и в общем, те двое, что помладше, товарища своего завалили все-таки. Один в ноги ему бросился, а второй – на шее повис. Завалили! Прям лицом в снег. Хохочут все, довольные… Я уж дальше хотела идти, и тут вижу, упавший встает, да как гаркнет зычно, на весь массив: "Эй вы, козлы, куда пошли? Я с вами еще не закончил!"
Я аж дышать перестал, настолько красочно она описала мой вчерашний вечер. В "Бушидо" мы в сугробах играли. Мишка с Олегом в самом деле меня завалить никак не могли, сказывалась разница в весовых категориях, потому и боролись мы двое на одного. Кто упал – минус очко…
– Кирилл, ты дыши, дыши. Глубже. Я все пытаюсь хрипы у тебя в легких услышать, да все никак не получается. И знаешь, Дарья Васильевна, что самое интересное? Голос-то знакомый! Очень знакомый. Мы с тобой его каждые две недели слышим, только слабенький такой голосок, болезный, кашлем иногда прерывающийся. А тут – рык такой, на всю улицу… И снова в бой! Так что ты там, Кирилл, про температуру-то говорил? Поднималась она у тебя вчера? Сильно поднималась? Может и давление выросло, а?
– Намек понял, МарьВанна.
– Вот и хорошо, что понял. Выписываю я тебя. Завтра – в школу! Свободен!
Уже у двери меня догнал последний ее комментарий:
– А знаешь, ты самый хитрый симулянт в моей практике. Далеко пойдешь… Только смотри, дорожки не перепутай.
Так с громким треском рухнула самая хитрожопая схема в моей жизни. Остаток девятого класса в школу пришлось ходить.
20. Хрень на сетчатке
Я особенный. Я уникальный. Я удивительный.
Нет, не потому, что я такой обаятельный, талантливый и чудесный. Хотя, смею надеяться, эти факторы тоже присутствуют. Я особенный, потому что я – обладатель удивительного диагноза, которого нет ни у кого. По крайней мере в Новосибирске. Потому что уже с десяток врачей сказали мне, что не видели такого никогда.
Все началось лет в 18. Я лежал тогда в отделении неврологии. Мои сокамерники, то есть, простите сопалатники, заслуживают отдельной главы.
Дедушка лет 70-ти, который на старости лет решил получить высшее образование и стал ходить на пары в НГТУ вместе со студентами. Просто так, слушать лекции! И все у него было хорошо, пока не наступила зима, а вместе с зимой не пришел гололед. Дедушка упал со ступенек и ударился головой. Сотрясение. Неврология. Дедушка шутил, что к нам в палату его привела тяга к знаниям!
Мужчина лет 35, который в начале 90-х заработал бабла и уехал в германию, где и прожил 10 лет, тоскуя по Родине. В начале нулевых тоска достигла своего пика, и он приехал в родной Новосибирск. Думаете, он скучал по березам и снегу? По гололеду, который помешал дедушке тянуться к знаниям? Нет, просто в Германии нет таких красивых женщин! В Сибирь он приехал склеить себе какую-нибудь красотку. Первый же вечер: клуб, алкоголь, девушка, легкий флирт, двухметровый муж, удар, сотрясение. Неврология.
Водитель-марковод. Тут история покороче: понты, дрифт, столб, вылет через лобовое стекло, сотрясение.
Угадайте, кто из всех троих сказал: "Больше никогда!"? Никто! Дедушка сказал, что будет учиться и дальше (молодец), марковод сказал, что научится дрифтовать так, что все бабы будут его, а герой-любовник сказал, что когда он выйдет из больницы, у него будет еще две недели отпуска, и он склеит себе пару женщин!
Так вот: невлорогия, плановые обследования, окулист, острота зрения ("Какую строчку вы видите?" – "А вы где вообще?"), глазное дно.
Вам смотрели когда-нибудь глазное дно?
В глаз закапывается какая-то дрянь, которая блокирует зрачку возможность сужаться. Глаз перестает фокусироваться, и вы превращаетесь в китайский фотоаппарат-мыльницу, у которой фокусное расстояние всегда одно и то же. Ближе 50 сантиметров все начинает расплываться. И вот в таком состоянии вам в глаз светят ярким светом, и внимательно разглядывают через линзу сетчатку. Нет ли дефектов, отслоений и прочего сифилиса.
И вот, сижу я, положив подбородок на подставку, в глаз мне светит яркая лампа, а врач тщательно разглядывает мою сетчатку. Левый глаз у него вопросов не вызвал, а вот правый…
– Опаньки… А это что такое?
– А что это такое? – живо интересуюсь я. Меня это волнует куда больше доктора, это ж мой глаз. У меня и так зрение -5.
– Не пойму… Щас. Погодите-ка… Ну-ка… Хм… Странно… Никогда такого не видел! Иван Иваныч, можно вас?
Подходит Иван Иваныч.
– Что там у вас, Семен Семеныч?
– Вот!
– Ну-ка… Опа… Хм… Любопытно. Необычно…
– Уважаемые! – снова не выдерживаю я, – Да что там у меня такое?
– Что-то на сетчатке. Никогда такого не видел! Но вы не волнуйтесь! Любовь Владимировна! Подойдите, пожалуйста!
Мне в глаз заглядывает Любовь Владимировна. Свет уже начинает причинять вполне ощутимую физическую боль, зрачок-то не сужается. У меня перед глазами прыгают яркие пятна, в душе нарастает волнение, а врачи поочередно разглядывают что-то у меня на сетчатке, хмыкая и недоумевая.
– Необычно, однако…
– Очень необычно.
– Никогда такого не видел! Щас я Петра Петровича позову, ему тоже интересно будет!
– Да что там у меня такое?
– Не волнуйтесь, молодой человек, не волнуйтесь! Это не опасно.
– А что это?
– Эм… Мы не знаем. Хрень какая-то. Никогда такого не видел!
Приходит Петр Петрович. Череда хмыканий и аханий повторяется. Петр Петрович, с которым все общаются почтительно, как со светилом науки, тоже признает, что видит нечто подобное моему глазу впервые в жизни.
– Ну хоть опишите это! – прошу я.
– У вас инородное тело на сетчатке.
"Рак!" – проносится в моей голове приговор.
– Но вы не волнуйтесь, это не похоже на опухоль. Скорее это похоже на родимое пятно. Но я видел родимые пятна на сетчатке, они выглядят иначе. У вас, простите мне мой французский, какая-то хрень. Что-нибудь необычное в работе глаз замечали?
– Кроме того, что из-за своего плохого зрения я однажды гнался за бензовозом, перепутав его с троллейбусом – нет.
– Ну, наверное, и не заметите. Оно маленькое.
– Оно?
– Она. Штуковина эта… Дайте я еще разок гляну, а? Никогда такого не видел.
Необычное началось лет через пять. У меня стало иногда пропадать зрение.
Сначала на правом глазу появляется маленькое слепое пятно. За долгие годы, что я живу с этим, я привык к особенности моих глаз, и при появлении слепого пятна начинаю искать тихое место, где смогу переждать приступ.
Минут через 5 слепое пятно разрастается и начинает сиять, превращаясь в яркое пятнище, занимающее примерно 80% поля зрения. Я вижу что-то только по краям, так что в принципе, если тихое место мне найти не удалось, я могу даже дойти до дома или работы. Некоторые друзья с этой моей особенность сталкивались, и одной подруге даже довелось вести меня под ручку несколько кварталов, пока меня не отпустило.
Длится приступ порядка получаса. Сияющее пятно плавно уползает влево, и я постепенно начинаю снова видеть, пока зрение не нормализуется полностью. Я живу с этим. Я к этому привык. Я уже не обращаю на это внимание. Да и случается подобное довольно редко, раз в несколько месяцев, причем без какой-либо закономерности. Невыспавшийся я, или отдохнувший, на нервах, или абсолютно спокойный. Приступ приходит, оставляет меня на полчаса почти слепым, и спокойно уходит.
Не идти же с этим к врачу? Русский мужик вообще идет к врачу только если копье в спине мешает спать. Ну, или попадает в неврологию если ему дал в морду двухметровый муж понравившейся девушки.
Однажды приступ накрыл меня, когда у нас гостила Маша. Маша – медик. Я готовил нам всем обед, и вдруг понял, что мне проблематично готовить жареную картошку, не видя этой самой картошки. Я убавил огонь до минимума, попросил Машу иногда его помешивать, а сам сел в уголок пережидать приступ.
Естественно, Маша спросила, что со мной. Естественно, Маша всполошилась. Естественно, Маша всполошила и супругу.
– И часто это у тебя? И давно? Как это "последние лет 15"??? К врачу! К врачу срочно!
Особенно свирепствовала моя супруга, хронический гипертоник, которая стабильно раз в месяц на фоне резкого скачка давления, превращается в зомби, способного передвигаться только ползком, да и то от спальни до туалета. Я лет пять гнал ее к врачу, обследоваться, на что Света всегда отвечала: "Да нормально все, щас пройдет!" Зато я, видите ли, о здоровье не забочусь, хочу ее одну с ребенком на руках оставить!
Сама она пошла к врачу только после того, как я заявил ей, что сажусь на диету и иду в тренажерный зал.
– Чего это ты? – насторожилась супруга.
– Хочу быть красивым и подтянутым. Чтобы женщинам нравиться.
– Не поняла…
– Ну смотри: ты за здоровьем не следишь, давление у тебя скачет, ты по этому поводу ничего не предпринимаешь. Значит, помрешь скоро. А я что, один останусь? Нет уж, я себе новую женщину найду.
Подействовало. Пошла.
Ну а мои-то заморочки со зрением мне никак не угрожают. К тому же я был уверен, что связаны они исключительно с хренью на сетчатке. И если уж Петр Петрович, светило науки, понятие не имеет, что с этим делать – чего ждать от остальных?
Но под давлением жены и подруги – сдался, и записался к окулисту в поликлинику.
Вот почему если я иду к врачу, мне так везет на странных личностей вокруг?
Моя очередь приближалась. Собственно, еще минут пять, и в кабинет врача войду я. Но тут рядом материализовалась дама примерно моего возраста.
– Вы к окулисту? Можно я вперед вас пройду?
– Нет! У вас на сколько талон?
– У меня нет талона, мне срочно надо. Я глаз ножом порезала!
И она наклонилась ко мне, чтобы я в деталях мог рассмотреть рассеченную пополам роговицу. Сквозь разрез на меня таращился бегающий в панике зрачок, который, кажется, подумывал о том, а не совершить ли ему побег через этот разрез.
– Идите! – в ужасе замахал руками я, – Только глаз свой мне больше не показывайте!
– Спасибо!
Через минуту ожидания я не выдержал.
– Простите, а можно вопрос? Маленький такой вопрос… КАК??? Как, в рот мне ноги, можно порезать ножом глаз?
– Взмахнула… – ответила девушка.
Наконец я дождался своей очереди. Описал окулисту проблему. Та покивала, и привычно капнула мне в глаз расширяющий зрачок препарат.
– Ну-с, посмотрим глазное дно… Хм… Действительно, вот оно. Любопытно… Необычно…
И снова уже знакомый мне набор хмыканий и удивленных возгласов.
Закончив осмотр, окулист задумчиво пожевала губу и сказала:
– Знаете, никогда такого не видела.
Был ли я удивлен? Да нифига.
– Оно маленькое, и сидит у вас на сетчатке. Похоже на родинку, но структура другая. Похоже на кисту, но на кисты я в своей жизни насмотрелась, у вас не киста.
– Так что это, доктор? – взмолился я.
– Хрень какая-то! – пожала плечами доктор.
– То есть ваш официальный диагноз – "хрень на сетчатке"?
– Ну, примерно так, – сказала она, выводя в карточке "Образование неизвестной этимологии". Хотя почерк у нее, как и у всего медика, был такой, что возможно она написала: "Симулянт, алкоголик, но глаза красивые!" Я не уверен.
Полученным диагнозом я поделился с женой. Та не удовлетворилась.
– Сходи в платный медицинский центр! Пусть тебя просканируют полностью!
Ладно, платный так платный. Записываюсь. Прохожу полную диагностику. Внутриглазое глазное давление – в норме, зрение – паршивое, но стабильно паршивое, ухудшения нет. Смотрим глазное дно!
За прошедшие 15 лет технологии шагнули далеко вперед. Ну, или просто у частного офтальмологического центра оборудование в разы лучше того, на котором осматривали меня в неврологии горбольницы. Принцип, правда, все тот же: расширить зрачок, и светить мне в глаз ярким фонариком, пока я не окосею.
И снова: "Хм… Надо же… Необычно…"
Пятнадцать минут меня вертели так и сяк. 15 минут офтальмолог вглядывалась в мой глаз, что точно также, как и все предыдущие, развести руками и сказать: "У вас какая-то хрень на сетчатке! Никогда такого не видела!"
– Доктор, скажите хотя бы, это может быть как-то связано с моими приступами слепоты?
– Понятия не имею. Теоретически – да. Но почему оно у вас периодами – не знаю. Я ж говорю, никогда такого не видела!
Так и живу. С какой-то хренью на сетчатке. Интересно, где у меня еще есть хрень? Ну, кроме как в жизни. В жизни у меня хрени много…
21. Причуды памяти
Я помню многое. Я в деталях помню старые советские комедии, с коллегой Аней мы разговариваем цитатами из "Ширли-Мырли". Я помню свой первый поцелуй, помню, как в 3 года разбил любимую мамину вазу. В памяти периодически всплывают яркие и подробные воспоминания из детства, куски фильмов, куски институтских конспектов. Но зато я не помню, что жена просила купить сегодня в магазине, и как зовут сына племянницы. Черт, имя сына вспомнил, а вот как зовут ее мужа?
Как звали актера, сыгравшего в 1995-м году императора Турхана в "Вавилоне 5"? Эпизодическая роль, на одну серию, но зато какая яркая… Помню отчетливо! Помню актрису из серии "Моль бледная" в "Улицах разбитых фонарей". Помню, в каком году Хелен Хант получила "Оскар", и помню ее роль в сериале "Швейцарские Робинзоны"… Помню, что Джон Ховард играл Серебряного Шипа в подростковом сериале "Девочка из завтра", хотя больше нигде этот Джон Ховард не сыграл, и в знаменитости так и не выбился.
Зачем я помню всю эту совершенно не нужную мне хрень, и почему я не могу запомнить, какое лекарство выписал мне терапевт? А запомнить было жизненно необходимо, потому что почерк у доктора такой, что разобрать рецепт не можем ни я, ни фармацевт.
У меня прекрасная память на всякую ерунду, которая совершенно не нужна мне в сторонке, если речь заходит о Наташе.
Наташа обладает всеми теми же характеристиками памяти, что и я, но умноженными на два. Наташа помнит кучу совершенно ненужной ей ерунды, в частности она, готов поспорить, до сих пор помнит имена самых ярких борцов федерации UWFI!
А теперь – подробности.
В конце 90-х бои UWFI крутили по телевидению под названием "Бушидо, путь воина". Комментировал все это дело незабвенный Николай Фоменко, который, после того, как у канала закончились права на показ "Бушидо", переключился на рестлинг.
UWFI была уникальной спортивной федерацией, в которой на ринге могли сойтись представители разных спортивных стилей и разной комплекции. Боксер против борца, мастер греко-римской борьбы против каратиста, сумоист против дзюдосита и так далее. Противники были минимально стеснены в правилах, поэтому поединки были весьма зрелищными, и главное, они были реальными, а не постановочными, как в рестлинге.
Это был первый вид спорта, трансляции которого я смотрел, и во время которых яростно и увлеченно болел за своих любимцев. Особенно за могучего Гарри Олбрайта! Ох, как я переживал, когда в бою за чемпионский пояс этот гигант уступил-таки Набухико Токаде… Уступил в тяжелом и честном бою, но все равно, Токаду я в тот момент просто ненавидел.
