Kitabı oku: «Укрощение дьявола», sayfa 3
–Поразительно, какой объем информации ты держишь в своей голове, – проговорила ошеломленная Сара.
–Но я и половины не сказал от того, что знаю про По, – ответил польщенный Вельзевул.
5. Они играли в шашки и Вельзевул, разумеется, оказывался победителем за какой-нибудь час гораздо чаще, чем Сара. Это не удивительно, ибо он был широко и глубоко мыслящим существом. Он мог сразу выполнять несколько трудных задач, тогда как Сара мыслила в узких пределах натурализма, что свойственно всем тем, кто, как говорится, блуждает во тьме. Пока взгляд Вельзевула был сосредоточен на шахматной доске, Сара не отрывала глаз от него, она вытянула ногу под столом и коснулась его ноги. Не глядя, она чувствовала, что он немного напрягся, но вида не показал. Он не отстранился от влюбленной женщины. Его сдержанность питала ее надежду. Ее надежда была посягательством на его стоицизм. Их медлительность объяснялась тем, что каждый в своих действиях был достаточно осторожен. Она не торопилась идти в наступление хотя и умирала от желания тесно прижаться к нему. Он не отвлекался от игры, понимая, что малейшее поощрение с его стороны даст чувствам Сары стремительный взлет. Сейчас она действует неуверенно, боится возбудить против себя Вельзевула, а тот понимает, что плетется амурная сеть.
Сара обратила внимание, что он часто смотрит на часы. Был уже поздний вечер, когда она спросила:
–Опять куда-то собираешься?
–Да. Ты знаешь, сколько неотложных дел у меня.
–А откуда мне их знать, эти твои дела!
–Ну, так что же? – спросил Вельзевул, заметив в тоне раздражение.
–Я все вечера провожу одна.
–У тебя есть все, что хочется; дом, деньги, красивые вещи. Чего же тебе еще?
–Я боюсь чего-то.
–К чему эти страхи? – удивился Вельзевул. – Я же обещал тебе свое покровительство.
–Что будет со мной?
–Ничего. Судьба твоя не зависит от меня.
– Вот это действительно новость! Стала ли я от этого спокойнее? Не знаю. Послушай меня. Дому нужна хозяйка, которая взяла бы на себя все заботы. Разве ты не тоскуешь о семейной жизни?
–Не с тобой же! Пойми наконец я обречен на вечные скитания. Жениться?! Уж лучше в омут головой! Я не могу быть предметом любви. Так и знай. И потом, полюбить женщину – это значит отдать ей себя. И это не только постоянная тирания, это еще и анархия!
–Ты хоть раз влюблялся?
Этот вопрос она задала ему не зря. Хоть и дьявол он сделался ей мил и как мужчина. К тому же Сара пребывала в убеждении, что она однажды получит доказательство, что Вельзевул воспринимает ее благосклонней, чем остальных женщин, а пока за отсутствием таковых она, отчасти под воздействием его очарования, отчасти из-за неуемной жажды быть любимой, отчасти из-за своей нерешительности, которую испытывают склонные к полноте женщины в возрасте, когда им приходится прибегать к разным уловкам, чтобы быть привлекательными, вдохновлялась надеждой, что скоро Вельзевул сам раздвинет границы их отношений.
–Не помню, когда я мог себе это позволить. Какое, впрочем, это имеет значение?
–Мог бы пожертвовать своей исключительностью! Так мало надо, чтобы соблазнить женщину!
–Женщины не стоят жертв.
От этих слов чувства Сары пришли в смятение.
–Не принимай это так близко к сердцу, – сказал Вельзевул, видя ее расстроенной.
–Глупо было… Я льстила себя надеждой, что небезразлична тебе.
–Ты не понимаешь ценность осознанного, но еще не осуществленного стремления. Фауст это понимал, понимаю я, а ты нет.
–Мне нужна полнота жизни, а не любование остановившимся мгновением. Вспомнил Фауста и себя тоже! Вы оба мужчины, а я женщина!
–Но это уже твое дело, а не мое, – отмахнулся Вельзевул.
–Твоя нетерпимость к женщинам просто возмутительна! Знаешь, кто ты?
–Скажи.
–Ты сексуальный расист!
Во время этой тирады Вельзевул, против обыкновения, развеселился.
–Ого. Никто еще не говорил мне, что я погряз в сексуальном расизме. А что! Это мне до известной степени льстит. Почему объясню позже. Женщина – первопричина всех бед. Даже ураганы называют женскими именами.
– Значит, тебе плевать на меня? Пусть я не молода, но у меня есть здоровье и идеалы. Я могу бороться.
–Если ты мне позволишь выразиться образно, то я скажу так: тут ты в заблуждении. Еще немного терпения, прошу тебя. Таких дел, о которых приходится думать очень много. И с каждым днем прибавляется все больше. Я выполняю свою работу, из сил выбиваюсь, полагаюсь только на себя самого. Я все вижу, все знаю…
–И руки у тебя длинные, – прибавила Сара.
–Отсюда выходит, что я могу одновременно интриговать тут, путать следы там. Словом, я всегда чем-то занят. Лет сорок тому назад я позвал Господа чтобы решить дилемму. Он отказался от участия в моем деле. Помню, он, как пророк Неемия, когда его, когда он уже взобрался на лестницу, позвали вниз, сказал: «Не могу спуститься. Делаю великое дело».
–Ты действительно могущественный?
–Я уже говорил тебе, что могу раздуть такой пожар, что его не погасить всей водой океана. Я шлю болезни, голод, разорения, раздоры, катастрофы, внушаю ненависть, зависть, что еще? Я олицетворяю деструктивную крайность этого мира. Но так уж я и жесток. Зло есть в ничтожном малом. Возьми кишечную бактерию. Это невидимое глазу существо вызвало эпидемию холеры, которая унесла миллионы жизней.
–Ты гордишься тем, что распространяешь зло, людей мучаешь.
Этот упрек, в котором эмоций было больше, чем логики, понравился Вельзевулу.
–Полагаю, ты найдешь вполне понятным то обстоятельство, что одна лишь боль заставляет человека думать. Боль смиряет его, обуздывает, поглощает самодовольство. Люди не знают всего, чем они мне обязаны. Никто не ценит мою игру. На время человек испытывает чувство бессилия, он потрясен, беда всегда обрушивается внезапно. Он не освободится от него пока не исчерпает свою боль до дна. Потом только к нему приходит простое и ясное понимание каких-то вещей. Страдание одухотворяет его, чувства становятся ярче и вот он уже более чувствителен, чем был раньше. Вот почему, когда я вижу страдания людей, я мало о том беспокоюсь.
–Что бы ты там не говорил, людей ты все равно не любишь!
–А есть за что их любить? В мире нет ни одного безупречного человека. Богатые погрязли в сытом благополучии и деградируют. В одной лишь России двести семей имеют состояния, приобретенные без труда. Бедные заняты только тем, что обманывают друг друга. Современный человек утратил способность рассуждать, делать выводы и доказывать с помощью силлогизмов и индукции. Он спутал все свои представления о добре и зле. Он знает свои права, придает большое значение своей персоне: самоуважение сочетается в нем с сомнительными и ничем не оправданными личными притязаниями. Смотреть противно, как он носится со своим достоинством. Большое зло в том, что материальные блага стали многочисленны и доступны, а человек всегда хочет больше, чем у него есть. Там, где был человек труда сейчас потребитель, никчемный бездельник, паразит, биржевой маклер. Они составляют девять десятых человечества. Раньше человек видел смысл в труде, вере, его вдохновлял поиск истины. Чтобы обеспечить жизнь, нужно работать, как работали раньше; пахать, сеять, убирать урожай, строить, ткать, прясть, плотничать. Сейчас же труд обесценен, а истину повсеместно искажают. Для здоровья телу нужны движения, но люди пассивны, ленивы. Не в наркотиках, развлечениях и алкоголе находил человек прошлого удовольствие, а в отдыхе от дневного труда, но коль скоро физический труд упрощен, нет уже и радости от отдыха. На смену работникам, ремесленникам, творцам и людям непоколебимых убеждений пришли воры и паразиты. Они ничего не производят, но присвоили себе право пользоваться плодами чужих трудов. Вот в чем главная проблема! Я привел эти рассуждения не как свидетельство того, что мне чужда всякая мизантропия, а как доказательство того, что я достаточно разбираюсь не только в людях, но и в оценке времени. И вообще, наблюдая тысячи лет, трудно не испытывать презрения к роду людскому, алчность и нетерпимость которого уводит их за пределы всяких естественных границ.
–Ты говоришь об основной массе людей, которые ничего собой не представляют, но ведь есть люди сильные умом и волей?
–Да, отдельные личности, которые постоянно учатся. Это интеллектуальное меньшинство создает прогресс. Только у творческих людей, да и то не у всех, есть представление о совершенстве и только им дано к нему приблизиться. Возьми старинную шотландскую поэму. Кто сейчас может сочинить поэму равную ей по силе? Можешь сказать почему в наше время с его высокими технологическими достижениями невозможно построить готический собор, который превзошел бы в красоте, соразмерности всех его частей, в величественности, в безупречности стиля, в изощренном мастерстве деталей украшений любой из тех, что были построены в феодальные времена. Никто сейчас не соткет гобелен равный по искусству сочетания тонов и оттенков тем старым гобеленам, которые в музеях вызывают у нас восхищение? Как могли люди в те отдаленные, мрачные и суеверные времена, отмеченные главенством духа, делать поразительно точные математические вычисления – и это действительно говорит о многом. Какое вообще нужно иметь воображение, чтобы последовательно вводить декоративные детали в завершение, допустим, фронтона; знать систему контрфорсов и аркбутанов; представлять все элементы вертикального членения церковных и монастырских фасадов, находить подходящие фигуры для оформления стоков, желобов, фиалов, наружных и внутренних лестниц, ворот. Те, кто проектировал замки, дворцы и церкви должны были держать в голове массу информации состоящую из ступенчатых фронтонов, аркад, арочных фризов, кровельного, венчающего, междуэтажного карниза, проемов окон, колонн, карниза апсиды и пояса карниза, цоколя, галерей, башен, конусообразных, ромбовидных крыш, куполов, нефа, лоджий, пилястр, скульптурных композиций, ажурных решеток, вимпергов, медальонов, столбов, венков, капелл. И наконец, изумляет то, как размеры и контуры пролетов, связанные один с другим, и все вместе, сочетаются с общим рельефом! Конечно, мотивы античности и римские архитектурные формы служили для архитекторов романского периода источником вдохновения, но это не делает объяснение полным и исчерпывающим, ведь так? На этот вопрос нет однозначного ответа.
–По-моему совершенство архитектурных форм более естественно гармонирует с феодальными обычаями и нравами, нежели с нашим информационным веком, который согласуется с простыми и плоскими формами.
–Ты права. Если исходить из того, что все великое рождается из противодействия, становится понятным… ты упустила, что ваши предки могли работать до изнеможения в крайне тяжелых условиях, так вот, становится понятным, что мрачный дух средних веков более согласуется с величием олицетворяющих его пластических форм.
–Я вижу у тебя есть литературные способности. Мог бы написать книгу…
–Очень давно я был увлечен космологией, – оживился Вельзевул. – В большом воодушевлении я начал писать книгу под названием «Преадамиты».
–Что это такое?
–Она о первых людях Земли, которые обитали на ныне затопленном острове в Северном полушарии, но мне не хватало антропологических, этнографических и других свидетельств в доказательство того, что колыбель человечества изначально находилась в пределах Арктического круга.
–Возможно ли, чтобы там было место зарождения человеческой расы?
–Я только хотел показать возможность приемлемости существующей гипотезы.
–А почему тот остров оказался под водой?
–Первые люди жили очень обособленно. Что-то должно было послужить причиной их эмиграции в сторону юга. Этой причиной был потоп. Разрушение естественной среды способствовало повышению активности антропоида, которому для его развития необходимо было потрясение, в данном случае, геологическое. Условия в Рае были идеальными и люди, жившие там, не знали вины, ибо не было разниц между добром и злом. Их тело не подвергалось дифференции, а сознание было вялым и ограниченным, ведь в Эдеме удовлетворялись все его потребности.
–Они оставили Рай по собственной воле?
–Были вынуждены. Вместе с людьми в сторону Юга мигрировали животные и растения. Предоставленный себе самому человек сразу же увидел вокруг себя большие возможности и все свои силы направил на борьбу за власть над другими людьми и природой.
–Расскажи о Рае.
–О Рае я ничего не могу сказать – я там не был.
–А где он находится на Земле или на Небесах?
–Не найдя Рая на Земле люди предположили, что он на небесах. Карта мира Херфорда созданная в 18 веке доказывает, что земной Рай расположен на острове к востоку от Индии. В том же веке появилась поэма Готье де Метца, в которой он описывает земной рай, как уединенное место в Азии. Он окружен огнем и его ворота охраняет вооруженный ангел. Самое подробное описание путешествия в сторону Рая дал сэр Джон де Мондевиль. Он отправился в паломничество на Восток в 1322 году. Если верить его словам, то Земной Рай есть высочайшая точка Земли, такая высокая, что почти касается Луны. Колумб также искал Эдем, он считал местом его расположения остров к Востоку от Индии. В его время было принято бездоказательное мнение, что Рай находится в Венесуэле, а еще раньше некоторые помещали его в Эфиопии, на истоках Нила. Христианские легенды долго указывали на Цейлон, как на место Земли Бессмертия, описанной в книге Бытия. Скандинавская сага XIV в. Повествует о принце Эйрике, который вместе с другом принял обет исследовать Землю с тем, чтобы найти Рай. Их путь лежал на остров Цейлон. Буддисты Цейлона считали священной центральную гору острова Дэва-куту, что значит вершина Богов, а четыре потока стекающие с нее, соответствовали рекам Рая. В древности верили, что Бог создал земной Рай и посадил в нем дерево Жизни и оттуда бьет фонтан, из которого проистекают все четыре великих реки: Ганг, Тигр, Ефрат и Нил. В древней повести Плутарха говорится о каком-то благословенном острове, но она лишена указаний о его географическом месте. Теперь вспомним кельтов, для них остров Авалон, который они никогда не видели, был земным Раем. Дэвид Ливингстон искал Рай в Центральной Африке. За пятьсот лет до Христа, древнегреческий поэт Пиндер сказал: «Ни при помощи корабля, ни ночами идя, не найдете вы волшебного пути». Христианские теологи и иудеи расходились во мнениях не только по вопросу о местонахождении Эдема, они высказывали много противоречивых мнений по разным поводам. Те, кто не верил в Рай следовали за аллегориями Филона, они полагали, что повествование в книге Бытия не имеет исторической ценности, поскольку сама книга излагает духовные мотивы.
Сара рассудила, что именно поэтому они не далеко ушли. И к тому, что сказала, прибавила:
–Даже не имея точных сведений о Рае, я могу сказать одно – Рай не может находиться на Земле. Жизнь здесь так стремительна!
5. Был десятый день их знакомства. Притягательная личность Вельзевула будоражила сознание Сары, она тянулась к нему, желала его, в сладких мечтах ему отдавалась и, как это обычно бывает, боготворила мужчину, которому хотела принадлежать. Для самого Вельзевула она была всего лишь любопытным экземпляром, стало быть, наблюдать за ней доставляло ему удовольствие. В этом свете их отношения были еще чистыми, не замутненными похотью и уловками. За редким исключением они проводили вечера дома за беседой, которая тем была романтична, что проходила у камина. Вот и в этот раз она состоялась после ужина: перед камином были так расставлены два удобных кресла, что между ними помещался низкий столик, на котором, если они не пили чай, были бутылка виски, Вельзевул отдавал предпочтение “Single Barel”, два стакана, лед и кола. Полная впечатлений от вчерашней беседы Сара невольно дала ей продолжение.
–Что ты еще можешь рассказать о Рае? – спросила она, отпив виски с колой из круглого гладкого стакана с тяжелым дном. Сара старалась держать стакан так, чтобы постоянно видеть бренд: Palph Lauren.
–Ты полагаешь, что представление о нем сложилось у меня в памяти? Нет. Скажи, почему человека манит дорога?
–Наверное, потому что он надеется увидеть что-то новое и интересное для себя.
–Но как бы долго не шел человек дальше видимого, он никогда не приблизиться к месту, которое остановит его. Для тебя лично, подлинный Рай – это мир, который ты потеряла. Волшебный мир детства.
–А тот, другой Рай, он существует?
–Ты узнаешь это в день Суда. Этот день откровения я называю исходом.
–Как это?
–Это не событие в твоем понимании, а следствие работы смерти. Каждый миг она приводит в движение великое множество неприкаянных душ. Однажды и ты разделишь их страх!
–Перед чем?
–Перед Судом. Кто знает, что тебя ждет – зеленые поля Рая или смоляные и серные круги Ада.
–Но все же есть разница между земным раем и небесным?
–Разница только в средствах и предметах обстановки.
–Хорошо. Чем больше я задаю вопросов, тем меньше понимаю, что и как. Знаешь, если не можешь сказать прямо, моргни хотя бы, а вопрос такой: я увижу после смерти свою маму? И вообще, я хочу знать, жизнь состоит из случайностей или в ней все заранее определено.
– Есть ли случайность в том, что в родовом гербе Россини был изображен соловей, сидящий на розе. Мало того великий композитор родился в семье музыкантов, которая вела бродячую театральную жизнь: его отец был трубач, а мать хорошо пела. Незаурядные люди, как правило, знают о событиях, которые еще только должны произойти. Давай я расскажу тебе одну чрезвычайно странную, но правдивую историю, а вывод ты сделаешь сама. Началом своим эта история уходит в 1951 год и напрямую связана со вторым Прадским фестивалем памяти Баха. Он проходил в Перпиньяке, в старинном дворце королей Майорки. Вдохновителем, а позднее и руководителем этого фестиваля был американский скрипач А. Шнейдер. Он не только распоряжался всеми приготовлениями, но и взял на себя обязанности концертмейстера, однако официальным лицом ежегодного прадского фестиваля был выдающийся виолончелист Пабло Казальс. И вот ему сообщают, что с Пуэрто-Рико приехал в Прад какой-то писатель с племянницей, юной виолончелисткой, он хочет встретиться с ним. Но Казальс был слишком занят и попытался уклониться от встречи, он отказывался до тех пор, пока не узнал, что этот писатель близкий друг родных его матери – семейства Дефильо с Пуэрто-Рико, только после этого он согласился принять их. Когда писатель и его племянница вошли, Казальс с большим любопытством посмотрел на девочку, ей было всего 14 лет в то время и сказал себе: «Это не чужая ко мне пришла». У него возникло ощущение, словно он с ней в родстве. Очаровательная девочка с темными глазами и длинными черными волосами пленила его – глядя на нее, он вспомнил свою мать и подумал, что она точно так же выглядела в ее возрасте. Мартита с дядей пришли к нему под вечер. Он пригласил их остаться поужинать. Когда они уходили была уже ночь. Они провели за разговором почти семь часов. Все это время Казальс томился чувством, которому не мог найти объяснения. Прошло три года. Зимой 1954 года дядя Мартиты написал ему, что девочка учится в нью-йоркской школе Манса у профессора Льва Розанова и спрашивал, нельзя ли ей приехать в Прад и брать уроки у него. Казальс согласился взять ее к себе в ученики. С первых уроков его поразило в ней редкая восприимчивость – она усваивала материал легко и быстро. К тому же у нее были необыкновенные способности к языкам. Со временем она научилась говорить по-французски, по-итальянски, по-испански и выучила кастильский, благодаря последнему она стала помогать ему писать письма. Шли месяцы, они привязались друг к другу. Казалсьс не скрывал, что любит ее, но его смущала большая разница в возрасте – Мартите было 18, а ему 76. Несмотря ни на что, Мартита согласилась стать его женой. Следует сказать, что Казальс боготворил ее, прежде всего потому, что видел в ней свою мать. Зимой 1955 года они с Мартитой приехали в г. Маячус на Пуэрто-Рико, где родилась мать Казальса. Там они сделали невероятное открытие. Оказалось, что в том самом доме, где в 1856 году родилась его мать, через шестьдесят лет родилась мать Мартиты. Мало того, ее мать и мать Казальса родились в один и тот же день и месяц – 13 ноября.
До камина каких-нибудь два метра, Сара кожей лица чувствует жар огня, в легком и приятном контрасте с ним холодный стакан, она держит его в правой руке, которую положила поверх левой, дно стакана краем касается бедра, так как между ними мизинец: ее пятки упираются в мягкий бархат шерстяного ковра, за спиной подушка – это кресло теплое и удобное гнездо. Сара умиротворена, это чувство не просто сентиментальная привязанность к домашнему уюту – это еще и заключающий ее в свои объятия теплый покой в зимнюю ночь. Из головы не выходят последние слова, в них не мистические переживания другого человека, а ее собственная, личная правда и Сара, в эти минуты такая вялая и отстраненная от всего, молчит. Что ей еще остается делать? Жизнь и смерть – две крайности, как оказалось теперь, между ними есть не только страх, но и надежда, которая примиряет нас с неизбежностью. Она посмотрела на притихшего Вельзевула, который черпал свое вдохновение из глубочайших источников и сказала про себя: «Совершенно спокойно поручаю свою жизнь твоим заботам».
6. Однажды они беседовали в полумраке, при свечах, Сара слушала Вельзевула и невольно подумала, что, когда разговор ведется в темноте, слова воспринимаются совсем не так, как при свете. Об этом она сказала ему.
–Замечательно! Вот это мысль! По мне нет ничего лучше, чем чтение в уютном полумраке вечером. Да знаешь ли ты, что влияние тьмы на силу воображения было не раз доказано уже тем, что творческие способности проявляются как раз тогда, когда они менее очевидны. Темнота делает и музыку более выразительной.
–Даже ты обретаешься в темноте.
–Ну и что такого?
–А то, что ты человек с большими странностями. Притом в голове не укладывается, что ты имеешь душу, которая чернее египетской ночи. Сколько же в тебе противоречий!
–В человеке их мало?
–Что мне до людей, когда ты – моя забота, – заявила она, довольная тем, что назвавшись покровителем, Вельзевул принял ее у себя и позволил ей войти в его интересы. Но коль скоро поведение ее было молчаливо одобрено, она вознамерилась взять все домашние дела в свои руки. Вообще же она не боялась трудностей, справедливо полагая, что они неодолимы для слабодушных.
–Я лишь хочу сказать, что дьявол менее склонен впадать в крайности. Все очень обычно: в злобе человек сжигает себя, а в радости наполняется энергией.
–В чем твое величие?
–В моем уме и красоте, – ответил Вельзевул и воздел руки к потолку, где коричневым по белому был написан его девиз.
– Еще бы! Умен, красив, благороден. Выходит, что зря тебя ругают. Разве ты того заслуживаешь? – сказала Сара, готовая ради него взойти на костер мученичества.
–О, да, – сказал Вельзевул. – Все поносят, чернят, ругают меня сверх всякой меры, даже не пытаясь найти причину для оправдания, – не без возмущения говорил он. – Вот плоды моих стараний! Я вхожу в человеческое тело не потому, что в человеке только и может дьявол обрести свое величие, а для того, чтобы пережить все его чувства. Не в последнюю очередь я хочу возвести в добродетель соблазн.
–Зачем тебе это? – спросила Сара, удивляясь оригинальности его ума.
–Что есть невинность, как не воплощение добродетели! Но как нельзя отвратить дождь зонтом, так и нельзя лишить невинность соблазна.
–Дорогой мой, скажи, а ты можешь сделать так, чтобы Китай исчез с карты мира?
–Вопрос сводится к следующему, угодно ли тебе, чтобы китайцы исчезли с лица Земли?
–Да. Терпеть их не могу. Там, где они все меняется к худшему. Стоит одному из них увидеть щель, как эти тараканы тут же расползаются во все стороны. Это ужас что такое! Почему русские допускают их в свою страну?
–Там никто не думает о стране.
–Почему Бог не благословил Россию? Хотя бы ты ее защитил от китайцев!
–Русские сами себя разоряют. Воровство для них отправная точка. Власть там крепко держится за испытанные способы мошенничества. Единственный надежный источник обогащения русские видят в воровстве. Знаешь, в прошлый раз я жил неподалеку от Колумбийского университета, в красивом доме, построенным в неоклассическом стиле. Однажды я увидел из окна, что мой сосед- китайский профессор косит свой газон. Тогда я смотрел на него и подумал, что никогда не приглашу его к себе.
–Вот видишь, а я что тебе говорю! Ты должен положить конец их убогим и жалким притязаниям! Они воруют наши технологии, – ненавижу их за это, они многим нам обязаны, но признать этого не хотят.
–Что же ты предлагаешь?
–Уничтожь их! Я так хочу!
Вельзевул удивленно посмотрел на нее.
–Сара, как ты кровожадна, я думал, что ты добрее, – сказал он в заключение.
6. Это был уже второй музыкальный вечер. Сара любила музыку, но сама играть не умела, предпочтение она отдавала пианино, брала даже уроки, но бросила занятия по какой-то маловажной причине. Выслушав ее, Вельзевул сказал:
–Я музыке учился для того, чтобы ее наслаждаться. Я пианист, развлекаю себя игрой. Раньше я хотел превзойти Шопена, Тальберга, учился у Адольфа Гензельта, подражая его манере, преодолел технические и музыкальные трудности, но затмить его не смог. Буду тебе благодарен, если ты найдешь для меня учителя или школу, где бы я мог научиться танцевать свинг. Это самый прекрасный танец из всех.
–Это парный танец. Я буду твоей партнершей и тоже пойду с тобой учиться.
–Но сейчас мы пойдем гулять. Давай в Тайм-сквер, а оттуда по 42 улице. Жаль, что Рождество прошло. Меня всегда манит и увлекает вся эта возня вокруг праздника. Нет в мире другого города, сказочное великолепие которого в Рождество пробуждало бы такой отклик в душе людей. Сколько я себя помню, на Рождество я всегда приезжал в Нью-Йорк. Американцы с большим искусством и мастерством украшают свои города. Повсюду звучит музыка, горят свечи, висят на дверях рождественские венки.
–Помнишь потрясающую рекламу Кока-колы: мальчик слышит знакомую мелодию, подходит к окну и видит светящийся трейлер, который едет мимо его дома? Сколько в ней волшебства и магии! Каждый раз, когда я вижу это, меня охватывает трепет. Ну, разве не лучше было бы чаще показывать эту рекламу, чтобы в душах царила радость!
–Мне нравится в Рождество не торопливо гулять по красиво украшенным улицам, видеть с какой изобретательностью оформлены магазины, уже просто идти в толпе и чувствовать возбуждение доставляет мне эстетическое удовольствие. В это время и в самом деле поток человеческого восторга остановить невозможно: люди опьянены своими чувствами, они забывают об окружающем мире и о том, каким жестоким он может быть.
–А я обожаю Сочельник – это время активной деятельности, приятные приготовления к празднику выступают на первый план: подарки, украшение дома, гости, друзья, дети, которые изнывают от нетерпения… Что и говорить, все проникаются атмосферой праздника, все ходят в церковь, готовят разную еду и все такое. Не знаю, как еще объяснить мое восхищение этим праздником?
–В Европе тоже стараются красивыми композициями украшать города. Но пытаться подражать американцам, не обладая их духом, – это значит, подражать внешним приемам без поэтизации того, к чему они относятся.
6. В разговоре, который Сара направила в сторону их взаимоотношений, она не без упрека сказала, что между ними нет искренности. И Вельзевул на это так ответил:
–Я живу вне времени в этом и в том мире и я, пожалуй, единственный там и здесь, кто отказывается обманывать себя самого. Моя роль, роль дьявола в том, чтобы обманывать других.
–Твоя злоба и презрение выродились в садизм. Даже одно маленькое доброе дело облегчит бремя твоей совести.
–А разве этим делом не стала ты? И вообще, совесть это что-то вроде монгольской филологии.
–Ты легкомыслен? Нет. Жестокий? Да. Подозрительный? Очень может быть. Упрямый? Очевидно.
–Твоей мишенью для анализа я быть не хочу, – сказал Вельзевул, собираясь уйти.
–Анализ имеет характер свидетельства, – бросила ему Сара.
–Люди, люди… Тысячи лет я извожу их ревностью, завистью, алчностью. Я презираю их не столько из-за того, что сделаться лучше они не могут, сколько из-за того, что устал от них сверх всякой меры, – сказал он на середине комнаты.
–Ты не знаешь боли, поэтому не можешь сострадать – да и откуда ей взяться! Я могу показать тебе путь. В сущности, твоему бесконечному сердцу не хватает потрясения.
–Ты так стремительна, что я не успеваю следить за всеми извивами твоего ума. Говоришь слова, которые мне не понятны. Какой путь? Куда ты меня ведешь?
–Я веду тебя за собой!
–Да, ну! А куда?
–К чистому источнику. Там ты утолишь жажду нежности.
Эти слова Сара говорила уже тогда, когда сидела на диване, причем сидела так близко, что локтем упиралась в бок Вельзевула.
–Пей из него сама, – бросил он и встал, чтобы подойти к окну.
Сара глубоко вздохнула, внимательно посмотрела на Вельзевула и сказала:
–Займись разбором своей души.
–Ага, значит ты допускаешь наличие души у меня.
–Нет. Просто, к слову, пришлось. Душа у тебя? Глупость. Какая же может быть у тебя душа!
–Я может быть терплю тебя, прощаю твои выходки от величия души, – ответил он ей на это.
–Ты плохо ко мне относишься.
–Что! Я заставляю тебя работать? Разве в плохую погоду я гнал тебя на улицу?
–Ты так много говоришь о каких-то людях, которых ты пожалел, что сочувствие заставляет тебя быть непоследовательным, бла-бла-бла. И каждый раз это исключительный случай! Людей он пожалел! Не говори мне о них больше ни слова! Ты не обязан считаться с ними. Твой долг – относится ко мне с уважением!
–Чем ты недовольна? Что за беда?
–А неужели я не должна проявлять раздражение, когда вижу, что с другими ты считаешься больше, чем со мной. Это становится невозможным. Как ты платишь мне за привязанность! Скажи, чего ты хочешь от меня.
–Могу сказать тебе только одно – что я хочу, чтобы ты служила мне с тем видом скромности и неуверенности в себе, какой был у тебя раньше, – сказал Вельзевул, оставив без внимания другие слова. – Тогда на скамье у тебя было все, из чего складывается несчастная душа, – одиночество, бедность, уязвимость, беспомощность.
–Что же во мне тебе не нравится теперь? За что я заслужила твои нападки?
–Ты установила в моем доме свои порядки.
–Я лишь стараюсь угодить тебе. И ты это ставишь мне в вину! Боже мой!
–Да что ты! Пусть все будет так, как мне хочется.
–Так и будет.
–Я не хочу изменений, – сказал Вельзевул, сопроводив эти слова жестом отрицания.
–Понимаю.
Сара согласилась с мнением Вельзевула без всякого сомнения в своей правоте и не задумываясь: она считала его соображения и доводы обоснованными, но исходить из них в своем поведении не была расположена. К тому же не представилась возможность ему противодействовать пока, но, когда такая возможность наконец представится, а в тот момент Вельзевул перестанет следить за ее маневрами, Сара осмелится, конечно же из добрых побуждений, руководить его жизнью и тем самым, не желая того, обратится против него. Но, по сути дела, она вознамерилась спасти дьявола от него самого. Эгоизм, очевидно, говорил в ней громче, чем добрая воля. Зная его как дьявола, она не могла перенести свое восхищение красивым мужчиной на его деструктивную силу. Впрочем, могущество его никак не вязалось с элегантностью и мягкой спокойной натурой Вельзевула – так она по крайней мере думала. В остальных отношениях у нее не было о нем сложившегося мнения. Так вот: Вельзевул сказал, что не хочет никаких изменений и это он сказал ей так настоятельно и в таком резком тоне как раз тогда, когда, сделав мало, она воодушевилась мыслью, что может сделать больше. По мере своих сил она старалась наполнить жизнь его довольством и уютом, но Вельзевул лишил ее полномочий. Вот что ее удручало. Очевидно, его раздражали, собственно, не сами изменения, а их последствия в его жизни.
