До рассвета поднявшись, перо очинил Нечестивый Брамбеус барон. И чернил не щадил, _сих_ и _оных_ бранил До полудня без отдыха он; Улыбаясь, привстал и тетрадь отослал В типографию к Працу барон. В ней он Греча ругал, но под видом похвал, Рассмотрев с _тех_ и _этих_ сторон.
Фантастический бес в кацавейке своей, Потирая руками, гулял. Слышен стук у дверей, и на зов «Ну, скорей!» В кабинет Тимофеев вбежал. "Подойди, мой урод, ты мой виршник плохой! Ты три года мне друг и родня. Будь мне предан душой, а не то – черт с тобой! Пропадешь ты как пес без меня.
Я в отлучке был день. Кто у Смирдина был? На меня не точили ль ножи? И к кому он ходил, и хлеб-соль с кем водил? Что заметил – мне всё расскажи". – "Без тебя, мой барон! непогода была; Целый день наш купец хлопотал — И реформа пошла – Смирдина все дела Полевой обрабатывать стал.
Тихомолком пробрался я к ним в кабинет И вникал в их преступную речь. Передать силы нет Полевого совет!.. Вдруг дверь настежь – и входит к ним Греч. И, ему поклонившись почти до земли, Наш Филиппыч осклабил уста… Тут беседы пошли, и – поверишь – нашли, Что твой ум и ученость – мечта!
Что ты Смирдина скоро в банкротство введешь, Что его ты Султан Багадур, Что ему ты всё врешь, празднословишь и лжешь, Что богат он и глуп чересчур, Что бесстыдным нахальством ты всех оттолкнул, Что откармливал только себя, Что ты сих обманул и что оных надул, Что надежда плоха на тебя…
И спасенья у них умолял наш Смирдин. Призадумался Греч с Полевым. «Ты наш друг, ты наш сын», – возглашает один, И другой повторяет за ним: "Пусть от злости зачахнет ехидный барон, Но ты честен, желаешь добра, И теперь ты спасен, и не страшен нам он, Обличить самозванца пора!"
Тут взялися за трости, за шляпы они И домой поспешили бежать. Вспомня старые дни, со мной стены одни О суетности стали мечтать".