Я сел на табуретку, закурил и раскрыл одну из трех коробок.
Пыль поднялась в воздухе, заклубилась и вертелась в струйках сигаретного дыма. Я взглянул в окно. Утро было солнечным, на улице был плюс и все, что вчера намело, начинало таять. Сверху лежали какие-то ткани, та одежда матери, что была более-менее цела, внизу в коробке лежали книги – медицинские исследования, которые читали родители. Я отодвинул первую коробку и принялся за следующую.
Сверху второй коробки лежала старая газета. На первой странице была большая фотография, на ней стоял мой отец, снизу его халата виднелось какое-то пятно. Рядом на больничной койке лежала еще совсем маленькая Катя. Ей тогда было лет пять. В статье писали об открытии в нашем городе первого хирургического отделения и первой спасенной жизни. Катя тогда быстро пошла на поправку и очень прониклась моими родителями и часто заходила к нам домой, просто так, поболтать. Так мы с ней и подружились.
Я стал вспоминать то время.
Мы часто играли с Катей на площадке, неподалеку от моего дома, а потом, измазавшись в песке и грязи мы бежали ко мне домой, где мама, пришедшая с работы пораньше готовила нам ужин. Отец приходил поздно, но Катя никогда не уходила, пока не дожидалась его возвращения. Встретив его, она быстро одевалась и бежала домой.
Отец тогда говорил мне:
– Проводи её, как мужчина.
И я нехотя одевался и бежал за Катей.
Потом время побежало незаметно. Уже не помню как так вышло, что мы с Катей впервые поцеловались. Затем, нам наверное было по четырнадцать лет. Дождавшись, когда родители уйдут на ночную смену мы заперлись у меня в комнате и медленно, неловко и неуклюже, познавали друг друга.
А сейчас у Кати есть ребенок от непойми кого. Она стала матерью. Странно. Наверное, многие люди жалеют её, но все же мне кажется, что она ушла от меня так далеко. Слишком далеко.
В сознание стал проникать яд. «А если бы я остался тогда с ней…».
Отринув эти мысли я открыл последнюю коробку. В ней лежали мои грамоты и медали, которые я получал в школе и на соревнованиях по плаванию. Приходя домой с очередной грамотой, я обычно бросал её в мусорку. Меня не сильно волновали все эти вещи, к тому же я не испытывал никакой гордости за победы. Наверное, высокомерно это говорить, но они давались мне слишком легко, поэтому я чувствовал, что не заслуживаю наград, ведь я почти не прилагал усилий для их получения. Однако мама сохраняла все мои грамоты и вот они пережили тот пожар, а мама – нет.
Мама… Ни одна из её фотографий не сохранилась. Я попытался вызвать её образ в памяти, но появлялись лишь очертания, цельный портрет не выходил.
Вздохнув, я перестал шарить в коробках и закурил сигарету.
Внутри меня неистовствовала боль, которую я сдерживал все пять лет. Как легко оказалось разрушить броню, что я так старательно выстраивал. Вернее, мне казалось, что выстраивал.
Нестерпимо хотелось выпить, поэтому я оделся и вышел на улицу.
Людей было довольно много, должно быть суббота. Всюду была вода. Снег таял буквально на глазах. Повсюду образовались огромные лужи, а кое-где текли шустрые ручейки.
Проходя мимо детской площадки, находившейся прямо напротив нужного мне магазина, я заметил маленькую мисс Муссолини, прыгавшую по лужам.
«Вот ведь странно, три года я ни разу с Катей не пересекался, а теперь вот второй день подряд вижу её дочь»
Я было хотел пройти мимо, но вдруг услышал:
– Бабушка, вон там тот бомж, о котором я говорила.
«О, нет» – подумал я, но на самом деле был искренне рад вновь повидаться с этой маленькой грубиянкой.
– Коля! – Воскликнула Машина бабушка
–Здравствуйте… – Я попытался вспомнить её имя, но совсем забыл.
Машина бабушка, то есть Катина мать, была все такой же энергичной, какой я её помнил с детства, разве что морщин на её лице прибавилось. Я подошел ближе.
– Сколько лет о тебе ни слуху ни духу – говорит бабушка – а тут вдруг заявляется пьяный, грубит моей дочери и убегает, поганец такой.
Я покосился на Машу. Ей явно нельзя доверять пересказ таких вещей.
– Там было немного не так- сказал я, но осекся.
«А ведь, в сущности, так и было» – подумал я
– Ты мне тут не мудри. Пойди лучше к Кате да извинись. Она бедная уж извелась там – бабушка махнула рукой, в сторону Катиного дома. Маша при этом очень усердно кивала, мол, верно все говорит.
– Да я вот в магазин шел, вообще-то… – говорю я
– Бегом! – сказала бабушка
– Бегом! – повторила маленькая мисс Муссолини
Делать нечего, пришлось идти. Все же по дороге был один табачный и я хоть сигарет купил.
Подойдя к подъезду я замялся.
«Откроет ли она мне дверь? Да и вообще, что я тут делаю?». Снова захотелось бежать, но какой в этом толк? Жить мне осталось недолго, так может хоть раз мне стоит встретиться лицом к лицу со своими проблемами?
Руки были уверенней головы и пока я размышлял над этими вопросами запиликал домофон. «Вот черт» – подумал я.
Дверь открылась. Катя даже не спросила кто идет.
Я медленно поднялся на пятый этаж, памятуя о прошлом разе, когда сердце выскакивало из груди. Дверь в квартиру тоже была открыта. Переступив порог я почуял очень слабый, но до боли знакомый запах. Спирт.
– Мам, – прокричала с кухни Катя, пока суетливо что-то мыла в раковине – помой Маше руки, пожалуйста. Я посуду мою, не могу пока выйти.
–Мама в отпуске, я за неё – сказал я.
Катя перекрыла воду и вышла в коридор с рюмкой в руках.
– Фу, черт. Не пугай меня так – сказала Катя
Я рассмеялся.
– Заходи – она махнула рукой, приглашая меня на кухню.
– Пьешь спозаранку? – спросил я, садясь за стол
Катя достала рюмку для меня и налила коньяк.
– Кое-кто подал мне подобный пример
Мы выпили. Катя сморщилась, на глазах у неё выступили слезы. Видно пьет она нечасто.
– Как ты вообще пьешь эту дрянь? – спросила она.
– Обычно ртом, хорошо бы еще и с закуской.
Она достала из холодильника огурцы, колбасу и хлеб.
– Расскажи – сказал я
– О чем? – Катя покосилась на меня
Я задумался. «А о чем ей вообще нужно мне рассказывать?»
– Ну, скажем, – почему-то слова было очень трудно подобрать – как ты жила все эти годы? Откуда взялась Маша и почему ты живешь в этом городе?
Катя налила еще коньяку и мы снова выпили.
– Нет, не моё это,– сказала она, жуя огурец и убрала свою рюмку.
Я не отрываясь смотрел на неё. Боль внутри меня не утихла, но теперь я хотя бы мог быть уверен в том, что она не вырвется наружу.
– Странно, – сказала она – странно я жила. Она встала и вскипятила чайник. – После того как мы расстались… Знаешь, я ведь любила твоих родителей как своих. Как никак они спасли мне жизнь. Когда ты ушел, я перестала понимать что к чему, словно земля из-под ног выскочила. Ты понимаешь о чем я?