Думаю, что история о том, как мы искали в тайге кошелёк, достойна отдельного рассказа. Может, когда – нибудь напишу.
Поднимаю выводок рябчиков – уже с левой стороны. Так же шумно вспорхнули с земли и тут же расселись по деревьям. На молодой берёзке тревожно залопотала курочка – мать. Её хорошо видно, она не прячется и ни на секунду не прерывает свои тревожные сигналы. Беспечная, легкомысленная молодёжь, всё – таки начинает соображать, что не станет матушка так отчаянно, так тревожно голосить по пустякам – значит существует реальная опасность, и надо прятаться. И послушные детки принялись исполнять команду матушки. Кто – то лёг на ветку и замер, кто – то спрятался за ствол, кто – то забрался повыше и затаился в густых ветвях.
Только один молодой петушок на сосне не пожелал прятаться, он сидит на ветке и что есть мочи тянет голову в мою сторону – пытается высмотреть, понять – что же это за зверь такой двуногий, которого матушка так испугалась? Сам – то он, судя по всему, меня не боится. Ещё бы! Сидит он высоко на сосне, я – где – то там внизу. Он уверен, что я его не достану, и ему боятся нечего. Я решил наказать неслуха. Поднимаю ружьё, но стрелять мешает рябина, которая разрослась у самой дороги в несколько стволов, и теперь оказалась между мной и рябчиком. Надо обходить деревце, сходить с дороги, заходить в лес.
Конечно, лишние хождения не помогают охоте. Петушок может в любой момент улететь. Лёгкая, верная мишень – курочка, которая, не смолкая, подаёт тревожные сигналы: пть, пть, пть, пть, пть; пть, пть,пть, пть, пть! Она совсем не таится, она вся на виду, но я не могу себе позволить выстрелить по ней. Молодые, судя по всему, не готовы ещё к самостоятельной жизни. Без матери пропадут. Я обхожу рябину, аккуратно вхожу в лес, не спуская глаз с любопытного нахального петушка. Тот заметил мой манёвр – уже не тянет шею в мою сторону, любопытства поубавилось. Больше того: встревожился, напрягся, постоянно приседает, готовясь к взлёту.
Я понимаю – дальше идти нельзя, улетит. Стараюсь не делать резких движений, останавливаюсь, замираю. И в этот момент у меня прямо из – под ног с громким шумом, с паническим тютюрканьем срывается рябчик. Где он там на земле прятался, я не понял. Я увидел его, когда он уже взлетел. Тут же снялся со своей сосны мой неслух – петушок и полетел в ельник, призывно зеленеющий в низинке неподалёку. Сразу за петушком снялась со своей берёзки и курочка – мать, она тоже направилась в ельник. Вслед за матушкой, друг за дружкой, улетело все семейство.
Я видел куда рябчики улетели, но искать их там не стал. Себе дороже. В ельнике найти, высмотреть рябчика – уж такая морока… Жалко времени. Я иду дальше по дороге, нарочно ухожу с места, где меня видели рябчики, достаю манок. Свищу курочкой в надежде, что кто – то из молодых подлетит на зов. Жду, слышу ответ – неумелый свист молодого рябчика. Я продолжаю манить, но лететь ко мне он не хочет. Хотя отвечает со своего ельника он охотно. Видать, решил потренироваться. Я отправляюсь дальше. А рябчики? Что ж, мы рябчиков не видели?! Добудем. Домой пустой не приду – я в этом уверен.
Встреча с рябчиками добавила настроения, и я неспешно, в состоянии тихой безмятежной радости шагаю по своей дороге. Не убил ни рябчика, ни косача, который меня перехитрил – переждал в траве на обочине и снялся буквально за спиной. Но меня это не огорчает. Сам факт встречи с выводком рябчиков, с тетеревами – уже радость. Радует и сама дорога – что ни говори, а приятно встретить после разлуки знакомое, чем – то примечательное место.
Вот слева у дороги стоит хорошо мне знакомое стройное дерево. Это пихта. Стоит она несколько особняком, и этим привлекает к себе внимание. А ещё у неё нижние ветки располагаются очень высоко, что тоже бросается в глаза. Не характерно это для пихты. Но главное, прямо с дороги можно заметить, что её стройный аккуратный ствол сильно покарябан. Если подойти поближе, то можно понять, что ствол изодран когтями зверя. Полосы от когтей – где – то поверхностные, слегка поцарапавшие кору, а где – то – глубокие, продравшие и кору, и луб, до белой древесины. Здесь и старые потемневшие полосы, и новые, видать, недавно оставленные. Медведь метил границы участка. Следы от когтей высоко, значит медведь рослый, серьёзный.
Миную меченную пихту, прохожу метров 300 – и так же с левой стороны, вижу две нешуточные свежевырытые в земле норы. Это уже новости. Мишкина работа. Когда рыл, бросал землю себе за спину, и комья летела на несколько метров. А дернины, так метров на 5-6. Раскапывал норы бурундука. Мне доводилось встречать такие раскопки косолапого, но, всё равно, интересно. Останавливаюсь, рассматриваю. На промысловом участке, где я охотился, мы с мишкой были соседями. Жили мирно, не сорились. Мне нравилось узнавать его повадки, привычки, гастрономические предпочтения. Так, весной по выходу из берлоги он отыскивает на пригреве проснувшиеся муравейники, и охотно поедает муравьёв вместе с личинками и яйцами. В это же время в гнилых, лежащих на земле брёвнах или под корой старых трухлявых пней, выискивает мясистых личинок жуков – вредителей. С появлением растительности, медведь становится травоядным, как корова. Очень любит черемшу. Затем наступает время таёжной ягоды, затем – кедровых орехов. Не брезгует он и полёвкой, если та случайно подвернётся. А ещё меня удивило то, что летом он караулил молодых, не умеющих толком летать, рябчиков. Устраивал охоту на них.
Конечно, всё это наблюдать я мог до тех пор, пока косолапый сосед не ложился на зиму в берлогу. Правда примерно в это же время выпадал снег, и начинался пушной промысел, так что мне было уже не до наблюдений за медведем.
Совсем недалеко успел отойти я от медвежьих раскопок, как услышал сзади голоса. Вот это сюрприз! Никак не ожидал. Привык, что я один здесь хожу. И вот те здрасьте: гости явились, а может, хозяева? Я не оглядываюсь, но шаг нарочно замедляю. Жду, что догонят меня попутчики, и я узнаю: кто такие, откуда, часто ли здесь бывают? На этой дороге я впервые встречаю людей. С интересом прислушиваюсь, пытаюсь уловить разговор. Голоса мужские.
– Ну, ни хрена себе!.. Здоровый видать! – доносится до меня ломкий, судя по тембру, молодой голос.
– Ты это о чём? – слышу уже другой голос.
– Ну, как о чём, Серёга, ты что, не видишь? Медведь окопы рыл. Вона, куда земля летела! Это ж какая силища?!
– А ты с чего взял, что это медведь рыл? – ставит вопрос Серёга. По манере разговора, по его интонации, можно предположить, что он постарше своего напарника, что он человек серьёзный и знающий себе цену.
– Ну, а кто ещё? Если не медведь? – горячится молодой.
– Да мало ли кто? Зверья в тайге много ? – рассудительно и толково возражает Серёга. – А медведю чего здесь рыться, возле самой дороги? Что ему делать больше нечего?
– Как, зачем рыться!? Он бурундучьи норы раскопал! – всё так же, горячась, объясняет напарник.
– Димон, ты бурундука видел когда – нибудь? – Он, в отличие от молодого напарника, не горячится, говорит спокойно и немного покровительственно, как старший товарищ. Я даже представляю, что он при этом снисходительно улыбается.