Козьма Прутков – коллективный творческий псевдоним группы писателей, под которой они, наверное, сейчас известны больше, чем под своими настоящими именами. Алексея Константиновича Толстого, старшего из Толстых, оставивших след в русской литературе, мы знаем по его историческому роману «Князь Серебряный» и лирическим стихам, главным образом – «Средь шумного бала…»; музыку к одноименному романсу написал Петр Ильич Чайковский. Алексей Михайлович, Владимир Михайлович и Александр Михайлович Жемчужниковы, двоюродные братья А. К. Толстого, являлись в свое время популярными литераторами, но сейчас были бы мало известны читательской публике, если бы не слава Козьмы Пруткова.

Случаев, когда писатели творят под псевдонимом, в истории литературы немало. Коллективные псевдонимы встречаются реже. Но данный случай уникален: у Козьмы Петровича Пруткова – собственные биография и родственные связи, разумеется вымышленные. Есть произведения, написанные от лица родственников – деда, отца, сыновей, племянника. Такого творческого эксперимента русская литература ранее не знала. Нет аналогов и по сей день.

Литературная маска позволяла писать на табуированные темы – поднимать острополитические вопросы, отчасти бросать вызов общепринятым нормам этикета, эпатировать.

Конечно же, Козьма Прутков был похож на своих «родителей»: известно, что и Толстой, и Жемчужниковы были людьми жизнерадостными, склонными к озорным проделкам.

Мистификация удалась настолько хорошо, была столь убедительной, что литераторам даже пришлось доказывать свои авторские права на Козьму Пруткова. Ведь появились подражатели, в том числе и нежелательные, по вине которых полемист в глазах читающей публики становился обыкновенным шутником, если не глупцом, пишущим всякий вздор.

Главные произведения Козьмы Пруткова появились в 50–60-е годы XIX века, а в 1884 году вышло полное собрание его сочинений, благодаря которому известно, какие произведения действительно принадлежат А. К. Толстому и братьям Жемчужниковым.

Сложнее обстоит дело с определением конкретного автора того или иного произведения. Литературное наследие Козьмы Пруткова велико и разнообразно – в первую очередь вспоминаются, конечно же, афоризмы, многие из которых стали крылатыми выражениями и употребляются по сей день. Но этим творчество содружества авторов не исчерпывается: есть и стихи, и эссе, и пьесы. Основным автором произведений, подписанных именем Козьмы Пруткова, был Владимир Жемчужников. Есть произведения, однозначно приписываемые Алексею Толстому и Алексею Жемчужникову. Наверняка немало и тех, что создавались коллективно. Известно, что третий брат Жемчужников, Александр, тоже печатался под общим псевдонимом, но качество его работ не устраивало остальных. Однако в творческой биографии Козьмы Пруткова некоторые из этих произведений остались. Кроме того, многое не было опубликовано, сохранилось в рукописях – это затрудняет определение авторства.

Но для читателей эти вопросы вторичны. Важнее другое: чем интересен Козьма Прутков современному человеку? Уже понятны далеко не все политические аллюзии, остались в далеком прошлом баталии, разыгрывавшиеся в литературных кругах. Что же осталось? Вечное. Та самая житейская мудрость – тонкости взаимоотношений отцов и детей, мужчин и женщин, начальства и подчиненных, – которая неподвластна времени. Какие-то из произведений Пруткова – наверняка не одно – совпадут с вашим жизненным опытом, напомнят о чем-то личном, заставят улыбнуться, задуматься. В этом сила нестареющей классики.

Стихи и басни

Мой портрет

Когда в толпе ты встретишь человека,

Который наг

Вариант: «На коем фрак». Примечание К. Пруткова.

;

Чей лоб мрачней туманного Казбека,

Неровен шаг;

Кого власы подъяты в беспорядке;

Кто, вопия,

Всегда дрожит в нервическом припадке, —

Знай: это я!

Кого язвят со злостью вечно новой,

Из рода в род;

С кого толпа венец его лавровый

Безумно рвет;

Кто ни пред кем спины не клонит гибкой —

Знай: это я!..

В моих устах спокойная улыбка,

В груди – змея!

Честолюбие

Дайте силу мне Самсона;

Дайте мне Сократов ум;

Дайте легкие Клеона,

Оглашавшие форум;

Цицерона красноречье,

Ювеналовскую злость,

И Эзопово увечье,

И магическую трость!

Дайте бочку Диогена;

Ганнибалов острый меч,

Что за славу Карфагена

Столько вый отсек от плеч!

Дайте мне ступню Психеи,

Сапфы женственный стишок,

И Аспазьины затеи,

И Венерин поясок!

Дайте череп мне Сенеки;

Дайте мне Вергильев стих —

Затряслись бы человеки

От глаголов уст моих!

Я бы, с мужеством Ликурга

Озираяся кругом,

Стогны все Санкт-Петербурга

Потрясал своим стихом!

Для значения инова

Я исхитил бы из тьмы

Имя славное

Пруткова

Имя громкое

Козьмы

Кондуктор и тарантул

Басня

В горах Гишпании тяжелый экипаж

С кондуктором отправился в вояж.

Гишпанка, севши в нем, немедленно заснула;

А муж ее меж тем, увидя тарантула,

Вскричал: «Кондуктор, стой!

Приди скорей! Ах боже мой!»

На крик кондуктор поспешает

И тут же веником скотину выгоняет,

Примолвив: «Денег ты за место не платил!» —

И тотчас же его пятою раздавил.

Читатель! Разочти вперед свои депансы,

Издержки (от

франц

. depense). –

Прим. ред

Чтоб даром не дерзать садиться в дилижансы,

И норови, чтобы отнюдь

Без денег не пускаться в путь;

Не то случится и с тобой, что с насекомым,

Тебе знакомым.

Желания поэта

Хотел бы я тюльпаном быть,

Парить орлом по поднебесью,

Из тучи ливнем воду лить

Иль волком выть по перелесью.

Хотел бы сделаться сосною,

Былинкой в воздухе летать,

Иль солнцем землю греть весною,

Иль в роще иволгой свистать.

Хотел бы я звездой теплиться,

Взирать с небес на дольний мир,

В потемках по небу скатиться,

Блистать, как яхонт иль сапфир.

Гнездо, как пташка, вить высоко,

В саду резвиться стрекозой,

Кричать совою одиноко,

Греметь в ушах ночной грозой…

Как сладко было б на свободе

Свой образ часто так менять

И, век скитаясь по природе,

То утешать, то устрашать!

Незабудки и запятки

Басня

Трясясь Пахомыч на запятках,

Пук незабудок вез с собой;

Мозоли натерев на пятках,

Лечил их дома камфарой.

Читатель! в басне сей, откинув незабудки,

Здесь помещенные для шутки,

Ты только это заключи:

Коль будут у тебя мозоли,

То, чтоб избавиться от боли,

Ты, как Пахомыч наш, их камфарой лечи.

Разница вкусов

Басня

Казалось бы, ну как не знать

Иль не слыхать

Старинного присловья,

Что спор о вкусах – пустословье.

Однако ж раз, в какой-то праздник,

Случилось так, что с дедом за столом,

В собрании гостей большом,

О вкусах начал спор его же внук, проказник.

Старик, разгорячась, сказал среди обеда:

«Щенок! Тебе ль порочить деда?

Ты молод: все тебе и редька, и свинина;

Глотаешь в день десяток дынь;

Тебе и горький хрен – малина,

А мне и бланманже – полынь!»

Читатель! в мире так устроено издавна:

Мы разнимся в судьбе,

Во вкусах и подавно;

Я это басней пояснил тебе.

С ума ты сходишь от Берлина;

Мне ж больше нравится Медынь.

Тебе, дружок, и горький хрен – малина,

А мне и бланманже – полынь.

Помещик и садовник

Басня

Помещику однажды в воскресенье

Поднес презент его сосед.

То было некое растенье,

Какого, кажется, в Европе даже нет.

Помещик посадил его в оранжерею;

Но как он сам не занимался ею

(Он делом занят был другим:

Вязал набрюшники родным),

То раз садовника к себе он призывает

И говорит ему: «Ефим!

Блюди особенно ты за растеньем сим;

Пусть хорошенько прозябает».

Зима настала между тем.

Помещик о своем растенье вспоминает

И так Ефима вопрошает:

«Что? Хорошо ль растенье прозябает?»

«Изрядно, – тот в ответ, – прозябло уж совсем!»

Пусть всяк садовника такого нанимает,

Который понимает,

Что значит слово «прозябает».

Стан и голос

Басня

Хороший стан, чем голос звучный,

Иметь приятней во сто крат.

Вам это пояснить я басней рад.

Какой-то становой

Полицейский чиновник, возглавляющий так называемый стан – полицейские органы на территории нескольких волостей. –

Прим. ред.

, собой довольно тучный,

Надевши ваточный халат,

Присел к открытому окошку

И молча начал гладить кошку.

Вдруг голос горлицы внезапно услыхал…

«Ах, если б голосом твоим я обладал, —

Так молвил пристав, – я б у тещи

Приятно пел в тенистой роще

И сродников своих пленял и услаждал!»

А горлица на то головкой покачала

И становому так, воркуя, отвечала:

«А я твоей завидую судьбе:

Мне голос дан, а стан тебе».

Доблестные студиозусы

Как будто из Гейне

Фриц Вагнер, студьозус из Иены,

Из Бонна Иерóнимус Кох

Вошли в кабинет мой с азартом,

Вошли, не очистив сапог.

«Здорóво, наш старый товарищ!

Реши поскорее наш спор:

Кто доблестней: Кох или Вагнер?» —

Спросили с бряцанием шпор.

«Друзья! вас и в Иене, и в Бонне

Давно уже я оценил.

Кох логике славно учился,

А Вагнер искусно чертил».

Ответом моим недовольны:

«Решай поскорее наш спор!» —

Они повторили с азартом

И с тем же бряцанием шпор.

Я комнату взглядом окинул

И, будто узором прельщен,

«Мне нравятся очень… обои!» —

Сказал им и выбежал вон.

Понять моего каламбура

Из них ни единый не мог,

И долго стояли в раздумье

Студьозусы Вагнер и Кох.

Чиновник и курица

Басня

Чиновник толстенький, не очень молодой,

По улице с бумагами под мышкой,

Потея и пыхтя и мучимый одышкой,

Бежал рысцой.

На встречных он глядел заботливо и странно,

Хотя не видел никого.

И колыхалася на шее у него,

Как маятник, с короной Анна.

На службу он спешил, твердя себе: «Беги,

Скорей беги! Ты знаешь,

Что экзекутор наш с той и другой ноги

Твои в чулан упрячет сапоги,

Коль ты хотя немножко опоздаешь!»

Он все бежал. Но вот

Вдруг слышит голос из ворот:

«Чиновник! окажи мне дружбу,

Скажи, куда несешься ты?» – «На службу!»

«Зачем не следуешь примеру моему —

Сидеть в спокойствии? Признайся напоследок!»

Чиновник, курицу узревши, этак

Сидящую в лукошке, как в дому,

Ей отвечал: «Тебя увидя,

Завидовать тебе не стану я никак;

Несусь я точно так,

Но двигаюсь вперед; а ты несешься сидя!»

Разумный человек, коль баснь сию прочтет,

То, верно, и мораль из оной извлечет.

В альбом N.N.

Желанья вашего всегда покорный раб,

Из книги дней моих я вырву полстраницы

И в ваш альбом вклею… Вы знаете, я слаб

Пред волей женщины, тем более девицы.

Вклею!.. Но вижу я, уж вас объемлет страх!

Змеей тоски моей пришлось мне поделиться;

Не целая змея теперь во мне, но – ах! —

Зато по ползмеи в обоих шевелится.

Осень

С персидского, из Ибн-Фета

Осень. Скучно. Ветер воет.

Мелкий дождь по окнам льет.

Ум тоскует, сердце ноет

И душа чего-то ждет.

И в бездейственном покое

Нечем скуку мне отвесть…

Я не знаю, что такое.

Хоть бы книжку мне прочесть!

Выдержки из моего дневника в деревне

Село Хвостокурово

28 июля. Очень жарко. В тени – должно быть, много градусов…

На горе под березкой лежу,

На березку я молча гляжу,

Но при виде плакучей березки

На глазах навернулися слезки.

А меж тем все молчанье вокруг,

Лишь порою мне слышится вдруг,

Да и то очень близко, на елке,

Как трещат иль свистят перепелки.

Вплоть до вечера там я лежал,

Трескотне той иль свисту внимал,

И девятого лишь в половине

Я без чаю заснул в мезонине.

29 июля. Жар по-прежнему…

Желтеет лист на дер�

Ücretsiz bölüm sona erdi. Daha fazlasını okumak ister misiniz?

Козьма Прутков. Писатель, которого не было

Bu kitabı okuyanlar şunları da okudu

Yazarın Diğer Kitapları