Kitabı oku: «Почему сердце находится слева, а стрелки часов движутся вправо. Тайны асимметричности мира», sayfa 5

Однако здесь может возникнуть серьезная проблема, потому что ряд ученых, в частности ботаники, предпочли называть «правыми» спирали, напоминающие те, что получаются у правши, закручивающего проволоку, то есть подобные упомянутым выше ожерелью и браслету, которые большинство людей сочли бы как раз «левыми», то есть противоположными винту на рис. 3.2. Конечно, все это не так уж важно, если все понимают, о чем идет речь, но это не всегда так. Запутаться очень легко. Помните «Мезальянс», очаровательную песенку Майкла Флендерса и Дональда Свонна о несчастной любви жимолости, вьющейся вправо, и завивающегося влево вьюнка – настоящих Ромео и Джульетты растительного мира, полюбивших друг друга вопреки пристрастиям своих семейств («мы вьемся вправо, они вьются влево»)? Все заканчивается трагически («Нашли их на следующий день – они выдрали свои корни и засохли»). На деле, похоже, никто не знал, в какую сторону они завивались. Сначала «душистая Жимолость вилась к солнцу по часовой стрелке» (то есть, строго говоря, по ходу левого винта), но дальше мы читаем «Сказала вьющаяся вправо Жимолость завитому влево Вьюнку» (курсив наш). Но если бы одно семейство консультировал ботаник, а другое – инженер, они нашли бы, что пара будет идеальной⁷⁷.

Рис. 3.3. Простое ожерелье, найденное рядом с телом «ледяного человека» Этци. Просто завитая проволока представляет собой левую спираль, которая, вероятно, получалась, когда один конец проволоки удерживали левой рукой, а правой закручивали другой конец по часовой стрелке

Ситуация с раковинами одновременно и проще и сложнее. Конхиологи, изучающие раковины, воображают путь крошечного жучка, ползущего снизу раковины к ее вершине, и задаются вопросом, куда он сворачивает, направо или налево. Если направо, то раковину называют дексиотропной (правосторонней, то есть закрученной вправо), если налево – лейотропной (левосторонней) (рис. 3.5). Сложность в том, что у раковин, закрученных вправо (дексиотропных) – левая спираль, а у закрученных влево (лейотропных) – спираль правая. В этом можно разобраться, если представить себе муравья, ползущего по виткам винта на рис. 3.2, – с его точки зрения, он постоянно будет поворачивать влево. Такая же ситуация возникает и с винтовыми лестницами – если они левосторонние, это значит, что, поднимаясь, мы постоянно поворачиваем направо, и наша правая рука будет лежать на внутренних перилах (рис. 3.6). По счастью, конхиологи, по крайней мере, используют специальные термины, дексиотропый и лейотропный, что снижает риск возникновения путаницы⁷⁸.

Рис. 3.4. Два кельтских крученых браслета железного века из Британского музея, изготовленные, вероятно, около 500 года до н. э. Каждый представляет собой левую спираль

За этими терминологическими трудностями скрываются несколько глубоких проблем. Одна из них проста, но вызывает много путаницы. Что взять за точку отсчета – нашу правую сторону или правую сторону объекта, на который мы смотрим? Если мы с вами встанем друг против друга, то ваша левая рука окажется напротив моей правой, и наоборот. Как смотреть – с позиции наблюдателя или с позиции объекта? Разные группы людей по-разному решают эту проблему. Когда, много лет назад, я изучал, в какую сторону обращены лица на живописных портретах, я указывал, что они демонстрируют либо правую, либо левую щеку – разумеется, описывая их с точки зрения объекта. Я следовал совершенно стандартной медицинской номенклатуре, в которой «левая нога» значит «левая нога пациента», а не та нога, что находится слева от смотрящего на пациента хирурга. Тем не менее и тут остается возможность катастрофической путаницы. Даже сами врачи порой попадают впросак. Рентгеновские снимки грудной клетки всегда просматривают так, как если бы больной находился в постели перед врачом, поэтому расположенное слева сердце оказывается справа от врача. Единственная проблема в том, что после изобретения поперечного сканирования мозга врачи предпочли другой подход и стали представлять себе, что смотрят на голову пациента сверху. В результате правая сторона мозга пациента оказывается справа от врача. Снова возникает большой риск все перепутать, особенно для рентгенологов, рассматривающих снимки грудной клетки и сканы мозга одного и того же пациента. К счастью, нашлось простое эргономичное решение – большая буква «П» на одной стороне и «Л» – на другой⁷⁹.

Рис. 3.5. На верхних рисунках – обычная, или лейотропная, форма Voluta vespertilio, закрученная вправо, на нижних – редкая закрученная влево дексиотропная форма Voluta vespertilio

Рис. 3.6. Дубовая лестница в церкви св. Вольфганга в Ротенбурге, Германия, в виде левой спирали, при подъеме по которой человек касается внутренних перил правой рукой

Эта проблема знакома не только врачам. Актеры сталкиваются с ней постоянно. Режиссер сидит в зале, смотрит на актеров, те смотрят на него. Фраза «Выходим с правой стороны» звучит совершенно двусмысленно. Правой с чьей стороны? Поэтому в театре говорят «выход с правой кулисы», подразумевая кулису, расположенную справа от находящегося на сцене актера, который смотрит в зал. Историки искусства используют в этом же значении термины «истинно правый и «истинно левый» («proper right» и «proper left»), чтобы избежать путаницы при интерпретации рукописей и картин. Подобные сложности есть и в геральдике: как воспринимать два края щита? Ответ – в соотношении с тем, кто держит щит, так что правая диагональ (bend dexter) направлена от правого верхнего угла к левому нижнему с точки зрения держащего щит рыцаря, а левая диагональ (bend sinister) от левого верхнего угла к правому нижнему, как на рис. 3.7. Левая диагональ обычно была знаком бастарда, правая – законного сына⁸⁰.

Однако эти проблемы – это просто вопрос соглашения – подразумеваем ли мы одно и то же, говоря о правом и левом? Более серьезные вопросы скрываются глубже. В 1830-х годах один юный студент обнаружил возможные теологические проблемы из-за неспособности различить левое и правое:

«…нет определенности, определенности, а кто может определить, кто может узнать, какая сторона правая, а какая сторона левая? <…> Ах! Напрасны все наши стремления, суетны все наши желания, пока мы не узнаем, что есть правое и что левое, ибо налево поставит он козлищ, и направо овец. А если он повернется, станет по-другому, потому что ночью ему приснился какой-то сон, так козлища окажутся направо, а благочестивые налево по нашим жалким представлениям. <…> Я смошенничаю, когда появится Мефистофель, я стану Фаустом, ибо ясно, что мы все, все являемся Фаустами, поскольку не знаем, какая сторона правая и какая левая».

Рис. 3.7. Правая и левая диагонали (bend dexter и bend sinister соответственно) в геральдике

Студентом этим, как ни удивительно, был молодой Карл Маркс, и более чем вероятно, что эту проблему он обнаружил, прочитав труд Иммануила Канта, философа XVIII века, впервые детально рассмотревшего природу правого и левого. Кант, один из величайших философов, почти всю жизнь провел в Кенигсберге в Восточной Пруссии и, как говорят, никогда не уезжал дальше 40 миль от дома. Ничего захватывающего в его жизни не было, как писал Бертран Рассел, она была «совершенно непримечательной». Просыпался в пять, работал до двенадцати, ел один раз в день (обедал в ресторане), гулял после полудня – легко вообразить, что как раз тогда он раздумывал над невозможностью разрешения знаменитой задачи о кенигсберских мостах – а затем до десяти читал и ложился спать⁸¹.

Внешне непримечательная жизнь Канта была схваткой с рядом глубочайших и наисложнейших проблем, к которым пытались подступиться наука и философия, в том числе с вопросом о том, является ли пространство в некотором смысле абсолютом или оно относительно. Философы бились над этой проблемой давно. Новый виток в ее изучении возник благодаря сэру Исааку Ньютону, который сделал ее не только вопросом метафизики, но и связал с эмпирической наукой. С тех пор, как пишет Лоренц Склэр, «перечень имен тех, кто пытался ее разрешить, напоминает список научных гениев Запада – Ньютон, Лейбниц, Гюйгенс, Беркли, Мах, Эйнштейн и Рейхенбах – лишь некоторые из них». Проблема звучит довольно просто: можно ли определить положение в пространстве в некотором абсолютном смысле, или же мы можем знать лишь положение любого конкретного объекта относительно других? Так, в данный момент я могу сказать, что нахожусь в одном метре от стены прямо передо мной, в одном метре от стены справа и в четырех метрах от стены слева – и так далее; можно определять положение этих стен относительно других объектов до тех пор, пока в конце концов не будет обозначено положение всех объектов во Вселенной. Эти обозначения, однако, лишь относительны. Если бы каким-то образом вся Вселенная сместилась на метр влево, возможно ли было бы это заметить? Изменилось ли бы что-нибудь?

Начало современному интересу к проблеме положил Исаак Ньютон, выступивший против Готфрида Вильгельма Лейбница, с которым у него также был яростный и долгий спор за приоритет в изобретении математического анализа. Ньютон строго придерживался идеи абсолютности пространства, Лейбниц отстаивал прямо противоположный взгляд: «Я считаю пространство, так же как и время, чем-то чисто относительным: пространство – порядком сосуществований, а время – порядком последовательностей». Уловить общий дух спора можно, ознакомившись с мысленным экспериментом, предложенным Ньютоном. Представьте, что во всей Вселенной есть только два тела, соединенных нитью. Если тела неподвижно покоятся в пространстве, нить между ними не будет натянута. Однако если тела вращаются относительно точки на середине нити, то нить начнет натягиваться по мере того, как под действием центробежной силы тела будут отдаляться друг от друга. Вопрос состоит в том, как в этой ограниченной вселенной узнать, что тела вращаются? Ведь вокруг нет ничего, что помогло бы заметить вращение. Тем не менее придется считать, что пространство абсолютно, а не определяется только исходя из положения одного тела относительно другого, которое осталось бы неизменным. Здесь нет возможности углубляться в аргументы, которые уже известны по множеству книг. Достаточно сказать, что эта проблема очень занимала Канта, которому возможное ее решение подсказали правая и левая руки⁸².

Эссе Канта 1768 года с туманным названием «О первом основании различия сторон в пространстве» очень кратко, особенно в сравнении с пространными и насыщенными трудами «Критика чистого разума» и «Критика практического разума». Оно занимает лишь около восьми страниц из более чем трех тысяч, составляющих полное собрание его сочинений. И все же это заявка на решение крупной философской проблемы, а именно на то, чтобы найти «очевидное доказательство» реальности абсолютного пространства. «Всем известно, сколь тщетны были усилия философов раз и навсегда решить этот вопрос посредством отвлеченнейших суждений», – замечает Кант. Любопытно тем не менее, что большая часть эссе не касается непосредственно проблемы абсолютного пространства. При этом Кант начинает эссе с той же проблемы, какой открывается эта глава – как отличить север от юга, не определив предварительно различие между левым и правым. Особенно интересны его попутные замечания о правом и левом. Даже тогда, в 1768 году, он был поражен всеобщей праворукостью («повсюду пишут правой рукой и ею же делают все, что требует ловкости и силы»), хотя и отмечал отдельные случаи леворукости: «все народы земли всегда пользуются преимущественно правой рукой» («если не говорить об отдельных исключениях, которые… не могут опровергнуть всеобщность правила, согласного с естественным порядком вещей… повсюду пишут правой рукой»). Хотя универсальность праворукости отмечалась и ранее, но, кажется, это был первый случай в Новое время, когда на эту проблему обратил внимание крупный философ⁸³.

Главная тема эссе Канта – природа различия между левым и правым. Кант рассматривает разные асимметричные объекты, такие как левый и правый винт, но затем приходит к выводу, что «самый простой и ясный пример – конечности человеческого тела, расположенные симметрично по отношению к вертикальной плоскости». Левая и правая руки схожи практически во всем, и все же фундаментально отличаются в главном. То есть, по словам Канта, «перчатка с одной руки для другой не годится». И вот главный вопрос: в чем природа различия наших рук? Говоря научным языком, наши руки – неконгруэнтные подобия. Что это означает?⁸⁴

Со времен Евклида, жившего в III веке до н. э., математики изучали конгруэнтность геометрических фигур. В школе нас учили простым правилам: «Если у двух треугольников равны углы и длины сторон, то треугольники конгруэнтны». Поэтому на рис. 3.8 треугольник A конгруэнтен треугольнику B: если сдвинуть треугольник B со страницы и наложить его на треугольник A, то их контуры в точности совпадут, как видно на рис. 3.9. Но как насчет треугольников C и D на рис. 3.10? Углы и длины сторон одинаковы, но при этом треугольники представляют собой зеркальное отражение друг друга. Так конгруэнтны ли они? Можно ли треугольник D сдвинуть таким образом, чтобы он совпал с треугольником C? Нет, сколько ни пытайся, ничего не получится. Поэтому треугольники C и D считаются различными и называются поэтому «неконгруэнтными подобиями», в отличие от A и B, которые «точно конгруэнтны».

Хотя треугольник D нельзя сдвинуть таким образом, чтобы наложить его на треугольник C, все же есть способ сделать C и D в точности конгруэнтными. Все, что нужно – взять треугольник D, перевернуть его в воздухе, а потом наложить на треугольник C, как на рис. 3.11. Задача решается известной уловкой: сами треугольники и бумага, на которой они напечатаны, двумерны. Взяв треугольник, мы вращаем его в третьем измерении, над страницей. Неконгруэнтные подобия всегда можно сделать в точности конгруэнтными, перемещая их в более высоком измерении. Это видно из более простого одномерного случая.

Рис. 3.8. Конгруэнтные треугольники

Рис. 3.10. Неконгруэнтные подобные треугольники

Рис. 3.9. Конгруэнтные треугольники, один накладывается на другой

Рис. 3.11. Неконгруэнтные подобные треугольники поворачиваются друг над другом при перемещении в третьем измерении

Витгенштейн, философ XX века, в своем единственном замечании относительно правого и левого, указывал, что аргумент Канта верен даже в отношении одномерного пространства. Вообразите очень простую игрушечную железную дорогу с поездом на одной прямой линии. С геометрической точки зрения система одномерна, так как представляет собой линию, а поскольку поезд может перемещаться лишь с одного конца на другой, его положение может быть обозначено единственным числом, указывающим расстояние от начала линии. Возможно ли повернуть поезд слева так, чтобы он смотрел в ту же сторону, как тот, что на рис. 3.12 справа? Всякий, у кого была игрушечная железная дорога, знает, что это невозможно. Во всяком случае, если необходимо, чтобы поезд оставался на рельсах, как настоящий поезд. Однако, если бы мы могли забрать поезд с пути, в пространство более высокой размерности, его можно было повернуть и снова поставить на рельсы. Те, кто лучше знаком с моделями железных дорог, могли бы предложить еще два способа повернуть поезд. Например, использовать поворотный круг. Более элегантное решение – проложить путь так, как показано на рис. 3.13. Сделав петлю, поезд вернется на главную линию, но будет смотреть уже в другую сторону. Эти способы работают, потому что железная дорога из одномерной становится двумерной: положение поезда уже невозможно обозначить одним числом, требуется не менее двух – например, расстояние в направлениях на север и на восток от точки отсчета⁸⁵.

Если такая уловка, как вращение в более высоком измерении, срабатывает в одном и в двух измерениях, не сработает ли она и в отношении двух наших рук? Можно ли правую и левую руки в точности совместить посредством вращения в более высоком измерении? Несомненно, да. Если бы кто-то взял вашу правую руку, поместил ее в четвертое измерение, повернул и снова возвратил на место, то она сделалась бы левой. Пожалуй, в некотором смысле именно так работает зеркало⁸⁶.

Какое отношение все это имеет к Канту и спору об абсолютном пространстве? Самое важное не в том, что различия правой и левой рук, несомненно, указывают на абсолютность пространства, а в том, что это порождает очень серьезные проблемы для тех, кто, подобно Лейбницу, полагает, что пространство относительно – иными словами, что пространство может быть описано с точки зрения взаимосвязей между самими объектами. Однако если точка зрения сторонников относительности опровергается, то, в отсутствие очевидной альтернативы, идея абсолютности с большей вероятностью верна.

Рис. 3.12. Поезд слева на единственном пути невозможно развернуть таким образом, чтобы он принял положение, показанное справа

Рис. 3.13. С помощью возвратной петли поезд можно развернуть – фактически переместив его в другое измерение

Если пространство можно адекватно описать только с точки зрения взаимосвязей между объектами, как утверждал Лейбниц и сторонники его позиции, тогда разные объекты могут отличаться взаимосвязями своих составляющих. Моя правая рука отличается от правой руки ребенка, скажем, тем, что кончик указательного пальца расположен дальше от сустава и так далее. Это, однако, совсем не то же самое, что отличия между правой и левой рукой. Все углы и расстояния в обеих руках одинаковы, но все же руки, бесспорно, отличаются. Я не могу надеть правую перчатку на левую руку или правый ботинок на левую ногу – как сказал Форд Мэдокс Форд в романе «Солдат всегда солдат», они просто не будут «сидеть так легко и свободно, и при этом так же плотно, как правая перчатка на правой руке». Кант пришел к неизбежному выводу: должно существовать что-то еще, с чем можно было бы сравнить правую и левую руки – и это могло быть только само пространство. «Отсюда ясно, что не определения пространства суть следствия положений материи относительно друг друга, а, наоборот, эти положения суть следствия определений пространства и, следовательно, тела могут иметь различия в свойстве, и притом подлинные различия, которые относятся лишь к абсолютному и первоначальному пространству». Даже пустое пространство должно обладать какой-то абсолютной структурой, относительно которой можно было бы сказать, что наша правая рука не тождественна нашей левой руке⁸⁷.

Интересный вопрос, вытекающий из утверждения Канта, – это возможность взять мою трехмерную левую руку, повернуть ее в четвертом измерении, а затем вернуть ее в наш трехмерный мир в качестве правой. Если бы это можно было сделать, тогда кантовский аргумент в пользу абсолютного пространства мог бы столкнуться с проблемами. Но это только теоретическая возможность. Пространство мира, в котором мы живем, трехмерно, и нет никаких эмпирических свидетельств наличия четвертого пространственного измерения. Более того, мы можем быть совершенно уверены, что до сих пор ни одного человека не проворачивали в четвертом измерении. Если бы такие были, их бы сразу заметили. Ведь тогда бы не только правая и левая рука поменялись местами, а сердце оказалось справа – но и все их аминокислоты оказались правосторонними, а углеводы – левосторонними, что тут же сделалось бы очевидным из-за полной несовместимости с жизнью на Земле⁸⁸.

Конечно, философы даже самый простой аргумент разберут на части, рассмотрев все возможные допущения, следствия и выводы – и будут правы, такая у них работа. На первый взгляд философы заняты выявлением сложности в простом виде. Это не обязательно служит подспорьем обычному мыслителю: Сэмюэл Батлер называл это занятие «напусканием тумана». Рассуждение Канта о правом и левом стало предметом множества научных статей и, по крайней мере, одной книги, и эта тема остается столь же живой и все так же смущает умы, как и в 1768 году. Сам Кант здесь нам не поможет. Спустя несколько лет он отказался от идеи абсолютного пространства, а также отклонил все аргументы в пользу относительного пространства и вместо этого постулировал «третий путь», трансцендентальный подход, с точки зрения которого пространство конструируется человеческим разумом, а не наблюдается пассивно. Поэтому пространство могло бы принимать любую форму, но наш разум создает его трехмерным. У нас нет возможности детально обсуждать огромный массив специальной философской литературы, посвященной идее Канта. Нам нужно лишь рассмотреть, как в свете этой теории выглядит наша проблема – почему левая и правая стороны нашего тела отличаются столь разительно?⁸⁹

Хотя это может показаться очередным отступлением, ряд проблем, касающихся правого и левого, можно понять, задумавшись над туманной и умозрительной задачей общения с инопланетянами. Если с ними удастся связаться, как объяснить им разницу между правым и левым? Вполне естественно, что Кант не рассматривал эту проблему напрямую, но из его работы 1768 года следует, что всякий, кто попытается побеседовать с инопланетянами о руках и перчатках, столкнется с большими трудностями. Мартин Гарднер, который много лет вел колонку «Математические игры» в журнале Scientific American, назвал это «Проблемой Озма», рассуждая об общении по радио с далеким от нас разумом где-то на далекой планете:

Есть ли какой-либо способ передать смысл понятия «левое» языком, передаваемым посредством кодируемых импульсных сигналов? По условиям задачи мы можем что угодно говорить нашим слушателям, просить их выполнить любой эксперимент, но с одним обязательным условием: не должно быть никаких асимметричных объектов или структур, которые мы и они могли бы наблюдать совместно (курсив автора).

Проблема станет более очевидной, если вообразить космический корабль с марсианином, связь с которым возможна только по радио. Следуя нашему устному описанию, марсианин сделал пару симметричных перчаток. Теперь попросим марсианина выбрать перчатку для правой руки. Можно ли это сделать? Общепринятый ответ – нет (или, по крайней мере, так было до 1957 года – и к этому мы вернемся в главе 6). Причина этой невозможности восходит к Канту, который говорил, что различие между правой и левой рукой не может быть выражено «в доступной для разума форме посредством словесного описания». Слова, будь они в форме сообщения по радио, книги, азбуки Морзе или двоичного кода, по сути, представляют собой одномерные сообщения, а потому их невозможно использовать, чтобы описать разницу между двумя перчатками. Задачу, однако, можно решить, воспользовавшись некой аналогией. На Земле, говоря с кем-то по телефону, мы могли бы сказать: «Положи перчатки перед собой ладонями вниз и пальцами от себя. Перчатка, большой палец которой направлен в сторону твоего сердца, – правая». Но это нарушает условие Озма, так как указывает на сердце, асимметричный объект, известный и отправителю, и получателю. Поскольку нам неизвестно, находится ли у марсиан сердце слева и есть ли оно у них вообще, из-за проблемы Озма метод оказывается совершенно неудачным, как и все прочие изобретательные попытки, о которых подробно рассказывает Гарднер, – хитрые способы с использованием полюсов магнита, электромагнитной индукции в проводах, поляризации света в кристаллах, стереоизомеров аминокислот, вращения планет и тому подобного. Каждый из них на каком-то этапе предполагает изначальное представление о правом и левом. Сам Кант выразил это ясно: «Мы не можем объяснить различие подобных и равных, но тем не менее неконгруэнтных вещей (например, раковин улиток с противоположными по направлению извилинами) никаким одним понятием. Философ Джонатан Беннет не менее ясно подчеркивает границы возможного и невозможного, отмечая, что «объяснить смысл [правого и левого] можно лишь с помощью некой демонстрации – но не словами». А по условиям Задачи Озма в нашем распоряжении только слова. Демонстрация просто технически невозможна⁹⁰.

Итак, все это интересно и занимательно, это прекрасный способ провести время для тех, кто любит пофилософствовать, но может ли это дать какой-то ответ на занимавший доктора Томаса Уотсона вопрос: почему сердце находится с левой стороны тела? Суть в том, что с точки зрения информации растущий эмбрион – все равно что марсианин в космическом корабле. Форма сообщений, которые он может получать, очень ограниченна, но в какой-то момент ему потребуется узнать, какая сторона правая, а какая левая. У большинства людей сердце расположено слева, и есть достаточные основания полагать, что такое положение сердца в некотором смысле контролируют гены. Если это так, тогда гены должны сообщить развивающемуся организму, где разместить сердце – то есть слева, а не справа. У вращающегося в материнской утробе космического корабля «Эмбрион» способы общения с внешним миром очень ограниченны. Большая часть сообщений, касающихся построения тела, заложены в генетическом материале, в ДНК, но сообщения эти подобны азбуке Морзе, языку или любой другой последовательности информации – они одномерны. Таким образом, не существует способа, которым содержащаяся в ДНК информация сама по себе могла бы сообщить эмбриону, где следует расположить сердце. Это не эмпирический вопрос, но логическая необходимость, и в этом и состоит суть работы Канта 1768 года.

Логическая необходимость и невозможность – тонкие предметы, но, конечно же, у большинства из нас сердце и в самом деле расположено слева, и каким-то образом будущему сердцу было указано находиться именно там. Так каким именно? Ответ – не посредством одной лишь ДНК (и вот почему я осторожно написал «в каком-то смысле под контролем генов»). «В каком-то смысле» значит, что хотя ДНК и имеет к этому отношение, должен существовать и еще какой-то механизм. И по своей природе механизм этот в конечном счете должен не столько рассказывать, сколько показывать.

Сказанное выше нелегко будет принять тем, кто полагает, что все важное для организма закодировано в генах, и только в генах. Гены сами по себе не могут обеспечить формирование сердца именно слева. Помимо генов, в процессе должна участвовать и дополнительная информация, поступающая из того, что мы можем назвать окружающей средой. Проблему наглядно демонстрируют предпринимаемые ныне попытки возродить мамонтов и других вымерших животных с помощью сохранившейся ДНК, а также клонировать виды, находящиеся на грани вымирания. Если исходить строго из последовательностей ДНК – возможно, с виртуальной компьютерной реконструкцией работы всех генов, – то шансы на то, что сердце у мамонта окажется либо слева, либо справа, составят пятьдесят на пятьдесят. Конечно, зоологи не воссоздают животных только на основе ДНК, так сказать в пробирке, ДНК может развиться в организм только в соответствующей окружающей среде, а именно в оплодотворенной яйцеклетке, находящейся в утробе матери, а это очень сложная среда. Поэтому те, кто пытается воссоздать мамонта, должны аккуратно поместить полученную ДНК в яйцеклетку достаточно близкого вида, например слона, в надежде, что где-то в сложной смеси биохимических веществ и внутриклеточных органелл содержится информация о том, что сердце мамонта должно быть слева⁹¹.

То, как именно организму удается сформировать сердце слева – сложный вопрос, и мы вернемся к нему в главе 5. Прежде, однако, мы должны задуматься над словами «правое» и «левое» и о том, почему столь многие люди в них путаются. Что же делает эти обыденные понятия одними из самых неясных и сбивающих с толку?