Kitabı oku: «Дэйвенпорты», sayfa 2
Глава 3
Эми-Роуз
Эми-Роуз подобрала мокрое полотенце Хелен с пола ее спальни и повесила в примыкающей к комнате ванне. Отыскав Хелен в гараже с Джоном, она поспешно препроводила младшую дочь Дэйвенпортов в ванную и помогла ей одеться к ужину. Теперь Хелен была внизу с остальными членами семьи, а Эми-Роуз прибиралась. Потом ее помощь потребуется на кухне.
Дальше по коридору была спальня Оливии. Комнаты девушек были зеркальными отражениями друг друга: большие кровати с балдахином, толстые персидские ковры, дорогие яркие обои, – но на этом сходство заканчивалось. Оливия поддерживала в своей комнате безупречный порядок: у каждой вещи было свое место. Она никогда не бросала одежду на полу. Книги выстроились ровными рядами. Несколько семейных фотографий украшали полку над камином.
В детстве Эми-Роуз часами играла здесь – с сестрами Дэйвенпорт они вместе устраивали утонченные чайные вечеринки для кукол, шептались о своих надеждах и мечтах глубокой ночью, когда их мамы уже крепко спали.
Когда ее мать была жива.
Эми-Роуз вспомнила день, когда она с матерью, Кларой Шепард, оказалась на длинной, усыпанной гравием подъездной дорожке к особняку «Порт Свободы», самому большому дому, что она видела в жизни. Здесь все было величественное, блестящее и красивое. Особенно семья, которая называла этот особняк своим домом. Семья Дэйвенпортов единственная в Чикаго согласилась взять служанку с ребенком: никто больше не хотел кормить лишний рот. В этом новом и странном месте так далеко от дома Эми-Роуз обрела подруг.
Ее мать ушла из жизни три года назад. Иногда Эми-Роуз удавалось представить, будто мама просто в другой комнате: протирает люстру, заправляет постель или поет колыбельные на французском. Часто Эми-Роуз убегала в их общую спальню и падала на колени от невыносимой боли от того, что ее больше нет. Потом боль ослабевала, и тогда ее мысли наполнялись счастливыми воспоминаниями. Самыми дорогими были мамины истории о Сент-Люсии. О разноцветных птицах, которые прилетали к их дому, о ярких манго, которые росли у них во дворе, о сладком аромате бугенвиллеи, который смешивался с соленым морским воздухом. Девушка скучала по виду на горы, Грос-Питон и Пти-Питон, тянущиеся к небу. Когда они покинули остров, Эми-Роуз было всего пять лет, так что она помнила не так много. Но воспоминания ее матери казались ей собственными.
Они редко говорили о шторме, который забрал всех остальных членов их семьи и уничтожил их дом. Их новый дом был здесь.
Коридор с ковровой дорожкой вел в маленькую гостиную, где девочки проводили почти все время. Туда практически никто не заходил, кроме маленького терьера, и сейчас развалившегося на роскошной шелковой подушке в углу. Эта комната представляла собой мешанину из упорядоченного классического стиля Оливии и самых свежих увлечений Хелен (книг о Риме и учебников об автомобильных двигателях). Здесь даже Руби оставила свой след: маленький сервировочный столик для чая был усеян образцами духов из универмага «Маршал Филдз».
Эми-Роуз вздохнула и спустилась по лестнице на внушительную кухню Дэйвенпортов.
– Хорошо, что ты пришла, – громыхнул голос из кладовой. – Возьми вот это. И это.
Главная повариха Джесси сунула в руки Эми-Роуз картонку яиц, не удосужившись посмотреть, готова ли девушка их подхватить.
Джесси с такой силой плюхнула на разделочный стол мешок с мукой, что любимый чайный сервиз миссис Дэйвенпорт на подносе звякнул. Повариха уперла кулаки в широкие бедра и медленно повернулась к Эми-Роуз:
– Неужели надо столько времени, чтобы затянуть эту девчонку в корсет?
Она снова развернулась, широкими ладонями пихнула тарелки в раковину.
Сразу видно, что Джесси никогда не пробовала одеть Хелен Дэйвенпорт.
– Надо было еще привести в порядок ее прическу, – сказала Эми-Роуз. – Ее волосы не держат завивку столько, сколько волосы Оливии.
Из другого прохода появились Генриетта и Этель и тут же стали прибираться на кухне. Джесси на них не взглянула, даже когда Этель положила руку ей на плечо. Главная повариха таращилась на Эми-Роуз, будто знала, что мысли молодой служанки витают где-то далеко и никак не связаны с работой.
– Мне кажется, ты помогаешь этой девчонке не попасться на шалостях, в которые тебе совсем не надо впутываться. – Джесси глубоко и протяжно вздохнула, и ее грубоватый тон смягчился: – Я знаю, что ты любишь этих девочек как сестер, но послушай меня: они тебе не сестры. Тебе пора перестать мечтать о том, как было раньше, и начать думать о том, как есть сейчас. Они скоро выйдут замуж. – Джесси указала на гору кастрюль в раковине, на служанок, чистящих серебро. – Тогда ты больше не будешь нужна Дэйвенпортам.
Эми-Роуз бочком подошла к раковине, чтобы помыть руки, и сдернула с крючка фартук, стараясь не слышать горькой правды в словах Джесси. Вместо этого она позволила себе мысленно перенестись к витрине мистера Спенсера в тот недалекий день, когда она перевернет вывеску на двери с «Закрыто» на «Открыто». В тот день, когда на фасаде над входом будет уже ее имя, а очередь из клиентов будет ждать ее товаров и услуг обученных ею парикмахеров. И тогда фартук будет защищать ее одежду не от картофельных очисток и капель соуса, а от масла для волос и шампуня.
– А кто сказал, что я еще буду здесь работать, когда это произойдет? – пропыхтела Эми-Роуз. – Через несколько недель моих сбережений в банке «Бинга» хватит, чтобы арендовать помещение у мистера Спенсера.
Эми-Роуз посмотрела на повариху, которая вот уже много лет стояла у нее над душой, как слишком опекающая крестная мать. Когда она сказала о своих планах Джесси, они показались ей еще более осуществимыми. Чем-то более настоящим, чем неуловимая мечта, которой Эми-Роуз поделилась со своим другом Томми. Когда она говорила с ним на конюшне, салон был просто желанием. Томми был единственным человеком, который знал о ее намерении уйти от Дэйвенпортов и открыть собственный бизнес. Он ходил с ней в банк, чтобы подать заявку на кредит. Томми верил в нее почти так же твердо, как она сама.
– Месяца два назад, – продолжала девушка, не дождавшись ответа от Джесси, – я предложила мистеру Спенсеру продавать в его парикмахерской мои мощные кондиционеры для волос. – Эми-Роуз почувствовала, как по телу расходится тепло. – Они имели большой успех. Мистер Спенсер сказал, что они разошлись мгновенно. А потом он поехал к дочери в Джорджию. У него там внуки, и…
Джесси смахнула ладонью горку муки над краешком чашки.
– Девочка, давай уже про парикмахерскую. – Тут она повернулась, уложила ладонь на бедро и посмотрела на Эми-Роуз увлажнившимися глазами: – Ну, не тяни, – сказала повариха, прочистив горло.
Эми-Роуз зарделась:
– Мистер Спенсер согласился сдать мне в аренду свою парикмахерскую, и тогда он сможет переехать на юг, к дочери.
Эти слова она выпалила так быстро, что в легких не осталось воздуха. Она заметила, что остальные служанки замерли, забыв о работе. Сердце бешено забилось, когда Эми-Роуз увидела то, как широко раскрылись их глаза, как они медленно повернулись к Джесси. Повариха Дэйвенпортов и самопровозглашенная начальница над прислугой прижала ладони к щекам, обошла разделочный стол для мяса и обняла Эми-Роуз.
– Ох, твоя мама так тобой гордилась бы! – воскликнула Генриетта, стоявшая у буфета с серебряной посудой.
– Гетти права. Твоя мама тобой гордилась бы. – Джесси погладила Эми-Роуз по щеке. – Но пока ты еще здесь, отдели-ка желтки от белков.
В ее указании не было обычной строгости, и Эми-Роуз послушно взяла нож.
Гетти подошла к девушке и сказала (хотя старалась, наверное, прошептать):
– А как же мистер Джон?
– Он когда-нибудь унаследует компанию отца. – Эми-Роуз прогнала от себя образ Джона, каким она увидела его в гараже: поношенные штаны, рукава засучены до локтей. Мышцы его предплечий перекатываются под кожей. – А у меня будет своя собственная.
Джесси обернулась, лицо ее скривилось (она явно намеревалась прочитать новую нотацию), но тут заметила движение за окном:
– А этому мальчишке что надо?
Эми-Роуз проследила за взглядом поварихи и увидела в саду Томми, сына Гарольда. Парень махал ей рукой. У него была кожа теплого коричневого оттенка и широкие, искрящиеся энергией глаза глубокого карего цвета – они могли расположить к себе любого. После смерти матери Эми-Роуз кормила и расчесывала лошадей вместе с Томми: на свежем воздухе ей становилось полегче. Они вместе подолгу ездили верхом по пастбищам Дэйвенпортов и в итоге стали близкими друзьями. Когда Эми-Роуз рассказала Томми о своей мечте когда-нибудь открыть парикмахерскую для темнокожих женщин, Томми поздравил ее так, будто она ее уже открыла. От воодушевления друга надежда Эми-Роуз окрепла.
– Это подождет, – недовольно сказала Джесси, но Эми-Роуз уже пошла к выходу.
Томми расхаживал взад-вперед вдоль ограды, крутя в руках шляпу. В его глазах был непривычный азарт, и во всех его движениях чувствовалась такая кипучая энергия, что сердце Эми-Роуз наполнилось одновременно радостным возбуждением и страхом. Как и Эми-Роуз, Томми вырос рядом с детьми Дэйвенпортов, но он никогда не переступал черту, разделявшую семью господ и прислугу. Он так и не стал другом Джона, своего ровесника, хотя единственный сын Дэйвенпортов проводил в мастерской и на конюшне столько же времени, сколько единственный ребенок главного кучера. Казалось, на одного только Томми не действовало обаяние Джона.
– Я уезжаю, – заявил Томми вместо приветствия.
Эми-Роуз замерла на полушаге.
Томми продолжал:
– Я договорился с проводником на железной дороге на Санта-Фе, он согласился сделать мне скидку на билет. Я еду на запад.
– На запад? – повторила Эми-Роуз.
Она не могла осмыслить слова Томми. Хотя отъезд друга не должен был стать для нее неожиданностью. Он пытался сбежать из «Порта Свободы», едва достаточно вырос, чтобы работать, «не зря есть свой хлеб», как говаривал его отец. Томми поклялся, что уедет отсюда и сам сколотит состояние.
– Я разговаривал с человеком из Чикагского отделения Национальной лиги негритянского бизнеса. Он сказал, что на западе новые города растут как грибы. Там уйма возможностей.
– И где у тебя будет больше возможностей, чем здесь?
– Мне нужно начать жизнь на новом месте, где меня не будут называть одним из слуг Дэйвенпортов. Я не собираюсь вместо уздечки брать в руки набор чистильщика обуви, когда в стране все перейдут на безлошадный транспорт. – Томми опять принялся крутить шляпу. Его в этот миг было не узнать. – Эми-Роуз, мне предложили работу в страховой компании.
Эми-Роуз растерялась:
– Ты хочешь продавать страховки?
Друг рассмеялся:
– Они занимаются не только этим. Они помогают темнокожим предпринимателям брать займы и приобретать недвижимость. Благодаря этому выросла южная сторона Чикаго. – Томми вплотную подошел к Эми-Роуз и взял ее руки в свои. – Через шесть недель я сяду на Калифорнийский экспресс. – Он обнял ее за плечи. – Я хотел, чтобы ты узнала об этом сразу после отца. – Друг отстранился от Эми-Роуз и покачал головой, будто и сам был поражен своей новостью. – А еще я хотел сказать тебе спасибо.
– Мне спасибо?
– Ты меня вдохновила. Я слушал о твоих планах насчет салона, смотрел, как ты донимала каждого предпринимателя в центре вопросами до тех пор, пока тебя не выставляли за дверь. – Тут они оба улыбнулись, вспомнив, как Клайд, хозяин галантерейной лавки, именно так и сделал. – Когда ты принесла свои сбережения в банк, ты была настоящей силой, с которой хочешь не хочешь, а будешь считаться. – Друг рассмеялся. – По-моему, я тебе был без надобности. – Томми посмотрел на подругу с искренней теплотой, и у девушки от нахлынувших чувств защемило в груди. – Не за горами тот день, когда ты воплотишь все свои мечты в жизнь. И я хочу, чтобы у тебя получилось. И у меня тоже.
Эми-Роуз бросилась ему на шею. От Томми пахло сеном и лошадьми, по́том и решимостью. Томми словно пролил бальзам на ее истерзанную душу, когда ей нужен был друг. Он хороший человек, трудолюбивый и полный достоинства. Как она могла не поддержать его?
– Не беспокойся, – добавил он. – Я приеду навестить отца. И поспею как раз к торжественному открытию твоего салона.
Девушка рассмеялась, чувствуя ком в горле, и отступила на шаг. Эми-Роуз попыталась представить «Порт Свободы» и Чикаго без Томми. И мир вокруг ей показался тусклее. Как будто прочитав ее мысли, друг провел пальцем по ее щеке и поймал слезу, которая не успела упасть. Он сказал:
– Каждому когда-то приходится покидать дом.
Глава 4
Руби
Руби Тремейн любила свою подругу, правда любила, но ничто так не напоминало Руби об условиях ее собственной жизни, как момент отдыха на кровати Оливии под шелковым балдахином после долгого хождения по магазинам за вещами, которые Оливию особо и не волновали.
Жизнь Руби сводилась к строгому планированию расходов и вежливым улыбкам, при этом Маргарет, служанка, которая теперь у Руби с матерью была одна на двоих, распарывала старые платья девушки и пыталась перешить их так, чтобы они выглядели дерзкими и непохожими на прошлогодние модели и могли бы сойти за новые. К счастью, благодаря последней моде на более узкие и короткие подолы ткани для этого хватало.
Руби пыталась не обращать внимания, что отец все строже контролирует ее траты, ведь самые влиятельные лица города по-прежнему каждую неделю приезжали к ним на ужин и их семья на ипподроме всегда располагалась в особой ложе. Но вот прошлой весной Генри Тремейн усадил жену и дочь в своем кабинете и сообщил, что собирается баллотироваться в мэры. «И всем нам придется внести свою лепту», – сказал он.
«Внести свою лепту».
«Внести свою лепту» все чаще означало, что решения принимают родители, а последствия выходят боком дочери. Руби старалась сосредоточиться на выгодах, которые ждут их, когда отец станет наконец мэром. Она жила в куда лучших условиях, чем ее двоюродные братья и сестры в Джорджии, которые благодаря помощи ее отца недавно смогли получить во владение землю, которую раньше дядя арендовал под ферму. Они выращивали хлопок – сырье для тканей, которые производились на прядильной фабрике-общежитии Тремейнов. Но неурожай на Юге наложился на отток финансов из-за предвыборной кампании, и это сказалось на положении семьи.
Сначала было даже забавно. Новые красивые политики, с которыми можно было флиртовать, даже несмотря на то, что приходилось терпеть бесконечные дебаты по поводу заработной платы и переполнения фабрик.
Однако и года не миновало, как Руби начала сомневаться, подошел ли ее отец хоть на шаг ближе к тому, чтобы сделаться первым темнокожим мэром Чикаго (как бы ни был неприятен ей этот укол сомнения). Наверняка она знала только то, что поездка в Париж на лето становится все маловероятней.
Естественно, Руби уже несколько раз собиралась поделиться всем этим с лучшей подругой, но слова застревали где-то в груди. Каждая новая покупка Оливии ранила гордость Руби и заставляла подавлять ядовитую горечь, клокочущую внутри. Девушка пряталась между витринами магазина и любовалась товарами, убеждая себя, что даже легче, когда не чувствуешь давления от необходимости что-то купить. По крайней мере, это позволяло Руби уединиться, когда она была в плохом настроении, которого она не показывала подруге.
Оливия зашла в спальню со стороны их с Хелен общей гостиной.
– Что ты слышала о Джейкобе Лоренсе? – спросила она и посмотрела в окно. Глаза ее светились.
Руби пожала плечами:
– А ты?
Оливия покачала головой.
– Но он – это что-то, правда? Я бы хотела больше о нем узнать, но боюсь, если я проявлю к нему слишком сильный интерес, мама от меня не отстанет. – Оливия улыбнулась. – Как ты думаешь, существует тайный каталог, по которому родители выбирают дочкам подходящих мужей?
– Я бы на него подписалась, – вздохнула Руби. В груди у нее защемило от мысли о Джоне.
Оливия нахмурила изящные брови. Она, видимо, почувствовала тревогу Руби, потому что сказала:
– Мы скоро станем настоящими сестрами. Я уверена, что, как только Джон успокоится и бросит попытки произвести впечатление на папу, он сделает тебе предложение.
Руби машинально протянула руку, чтобы потеребить кулон, но слишком поздно вспомнила, что он больше не украшает ее шею. Вместо этого она стиснула лежавшую на коленях подушку и так же цепко ухватилась за ободряющие слова подруги:
– Надеюсь.
Когда Джон был рядом с ней, у Руби пересыхало во рту и крутило живот. Она любила его, сколько себя помнила. И несмотря на легкий флирт, несколько поцелуев украдкой и явное одобрение родителей с обеих сторон, Джон еще не сделал предложения.
Это беспокоило девушку.
Как и Оливия, Руби достигла брачного возраста. Ей пора было вить гнездо и выходить замуж. А с учетом того, что материальное положение ее семьи становилось все более шатким, ей требовалось срочно найти хорошую партию – такую, которая обеспечит Руби богатство и место в обществе. Все это мог бы дать ей Джон, но что важнее, Руби никогда не хотела быть ни с кем другим.
Она опустила глаза и вдруг поняла, что распустила шнур, окаймлявший подушку. Девушка отбросила ее, и рука опять невольно потянулась к шее, туда, где во впадине меж ключиц еще недавно сверкал драгоценный камень, созвучный ее имени. Ее внезапно наполнило жгучее желание увидеть Джона. Напомнить ему, почему быть вместе – их судьба.
– Пойдем вниз, – предложила Руби. – Мы опоздали на чай, так, может, мы искупим свою вину, если на ужин придем раньше?
Руби шла впереди. «Порт Свободы» она знала как собственный дом, который находился недалеко отсюда. Девушки спустились по парадной лестнице и пошли на звук голосов через холл в гостиную, где уже собрались все члены семьи. Эта гостиная была выдержана в бордовых и золотых цветах. Здесь Дэйвенпорты обычно принимали гостей. Человек, которого Руби так хотела увидеть, стоял один у камина, покачивая в ладони бокал янтарного напитка.
«Это мой шанс», – подумала Руби.
Она подошла к огню. При виде Джона ее кожу начало покалывать. Она сложила губы в мягкую улыбку и коснулась его плеча.
– Добрый вечер, – сказала она, пряча волнение за небрежной интонацией.
Джон вздрогнул от неожиданности и повернулся к девушке.
Руби положила ладонь на его запястье.
– Я не хотела тебя напугать.
– Я просто задумался, – улыбнулся Джон, направив на нее всю мощь своего взгляда.
В один момент Руби мысленно перенеслась под белые дубы, высаженные по периметру угодий Дэйвенпортов. Хелен позвала Руби и Оливию на гонку верхом. Лошадь сбросила Руби с седла и скрылась за деревьями. Хелен и Оливия были где-то далеко впереди и не видели, что случилось, но их брат примчался на помощь.
Пока Джон осматривал ее щиколотку, Руби думала только о том, какой же он красивый. И о том, как ей хочется его поцеловать. И в тот момент, пока решимость не растаяла, Руби потянулась к нему.
Все тело Джона напряглось, одна его ладонь обхватывала ее щиколотку. Потом он расслабился и ответил на мягкое прикосновение ее губ. Грудь девушки так и затрепетала. Руби приподнялась на колени и прижалась к нему. Она задрожала, когда ладони Джона легко скользнули по ее плечам, спине и замерли на затылке, делая поцелуй глубже.
Когда они наконец оторвались друг от друга, жадно хватая воздух, Руби чуть не упала ему на колени. Его сердце мощно билось под ладонью девушки. Джон улыбался ей. Он молча помог Руби встать и проводил ее в дом. Это был их первый поцелуй – и, естественно, не последний.
Джон и сейчас смотрел на ее губы, как будто его пленило то же самое воспоминание.
Лицо Руби вспыхнуло, и она сделала еще шаг к нему.
– Ты сейчас ездишь верхом? – спросил Джон, практически читая ее мысли.
– Не так часто, как хотелось бы, – ответила Руби с улыбкой.
Она не стала добавлять, что родители оставили только двух лошадей, а остальных продали.
Джон пригубил свой напиток.
– Если погода будет хорошая, надо будет нам прокатиться на следующей неделе после обеда.
Руби смогла сохранить на лице сдержанную улыбку.
– Если солнце будет печь, мы сможем спрятаться в тени дуба.
Глаза Джона широко распахнулись, но как раз в тот момент, когда Руби наконец полностью завладела его вниманием, появилась Эми-Роуз с полной бутылкой напитка, который был в бокале Джона.
– Спасибо, Эми-Роуз. – Джон протянул свой бокал служанке, и чары воспоминания мгновенно испарились. – И спасибо, что помогла сегодня сестре. Я знаю, с Хелен бывает непросто.
– О, это ерунда, – ответила Эми-Роуз, опуская глаза.
Она по-прежнему была непростительно красива для служанки. Руби не видела другой девушки, черты которой казались бы ей такими безупречными вблизи, притом без всяких бриллиантов, блеска и румян.
Руби шагнула к Джону. Из-за близости к нему, из-за жара от камина и из-за того, как Джон смотрел на Эми-Роуз, Руби ощутила каплю пота, сбегающую по спине.
– Давай найдем более уединенное место, – предложила она Джону, желая вернуться к прерванному разговору. Девушка зыркнула на Эми-Роуз, та кивнула и отошла.
Теперь надо было напомнить Джону о том, что их некогда связывало и что может связать их в будущем. Но из этого ничего не выйдет, если ее избранник будет так смотреть на служанку.
* * *
С улицы кирпичный дом Руби казался пустым, заброшенным. Особняк Тремейнов располагался ближе к полному суеты центру Чикаго. Руби вышла из экипажа у парадного входа. Она невольно подумала, что по сравнению с «Портом Свободы» их особняк казался домом с привидениями. В нем не было тепла, как в доме Дэйвенпортов, и семьи, которая вдохнула бы в него жизнь.
Посреди пустого холла Руби чувствовала себя привидением, духом, беззвучно скользящим то в дом, то из него. Она даже рада была царящему здесь мраку. Этот мрак скрывал перемены, из-за которых в душе ее поселилась грусть: то тут, то там была пустота на месте картин и сувениров – милых ее сердцу бесценных безделушек. Их было не сосчитать.
– Руби, милая, это ты?
Голос матери донесся из тускло освещенной комнаты дальше по коридору, когда девушка уже почти дошла до лестницы. Плечи ее поникли.
– Да, – тихо ответила Руби.
Внутри у нее все сжалось, и она еле шагала по холлу, который прежде был выстлан теплым обюссонским ковром.
Мистер и миссис Тремейн сидели по обе стороны от медленно затухающего в камине огня и пили херес. Руби остановилась перед ними, будто ее вызвали, чтобы отчитать за провинность.
– Как прошел твой вечер? – спросила мать.
Руби уставилась на алеющие угли.
– Замечательно.
Она старалась сдержать нервные движения, потому что мать их терпеть не могла.
– У Дэйвенпортов все в порядке? – не отставала мать.
Руби посмотрела на нее и увидела себя через двадцать лет. Даже в тусклом свете можно было разглядеть царственные очертания носа и чувственные губы. Хотя у миссис Тремейн фигура была объемнее, ее легко можно было принять за старшую сестру Руби.
– Да.
Мистер Тремейн резко поставил свой хрустальный бокал на стол для закусок.
– Хватит любезностей. Ты говорила с Джоном?
Отец, высокий мужчина с круглым животом, повернулся в кресле и хмуро уставился на Руби. Он был на десять лет старше жены, на висках его была заметна легкая проседь, но острый, пронизывающий взгляд его глаз ничуть не потускнел с годами.
– После ужина мы с Джоном ненадолго остались наедине, – начала она. – Вспомнили детские приключения, посмеялись…
– Руби, – сказала мать, – это не касается дела.
Миссис Тремейн не повысила голоса, но было в ее спокойном, сдержанном тоне что-то такое, отчего волоски у Руби на предплечьях приподнялись.
– Он пригласил меня на конную прогулку, – сказала девушка, шагнув ближе.
– Когда? – Голос мистера Тремейна слишком резко прозвучал в тишине, и его жена и дочь вздрогнули.
Руби посмотрела на родителей, поняв, что неверно подала новости. Надо было сказать, что она все еще готовит Джона к тому, чтобы он задал тот самый вопрос, который им так хотелось услышать.
– Мы… не назначили точную дату.
Губы матери сжались в тугой узелок.
Мистер Тремейн ударил ладонью по колену и вскочил со своего кресла.
– Я рассчитывал объявить о твоей помолвке с Джоном Дэйвенпортом на вечеринке в эту пятницу.
Руби втянула воздух сквозь зубы. Как он может планировать объявление до того, как Джон сделал предложение?
– Милая. – Мать встала и взяла руку Руби. Лицо женщины едва заметно смягчилось. – Джон – хороший человек, притом из замечательной семьи. Твой брак с ним мог бы спасти нашу семью. Вместе Тремейны и Дэйвенпорты могут стать примером того, чего возможно добиться в нашем городе. Я надеюсь, что ты прилагаешь все усилия.
В голосе матери звучала поддержка, но при этом пальцы ее цепко держали руку Руби.
– Я стараюсь, мама, – сказала Руби сдержанным тоном и отошла от нее на несколько шагов.
Как она вообще смеет такое спрашивать у Руби? Девушка пустила в ход все свои скромные улыбки, вовремя заливалась мелодичным смехом, выгибала бровь и «случайно» натыкалась на Джона в садах Дэйвенпортов. Как объяснить родителям, что, несмотря на все ее старания, возможно, все пойдет вразрез с их планами? Никто не спрашивал Руби, хочет ли она быть лицом прогресса темнокожих. Родители поставили на кон все, что у них было – и ее будущее, и свое, – чтобы убедить целый город, будто успех семьи Тремейнов можно легко повторить.
С тяжелым сердцем Руби вышла из комнаты, гадая, кто из них больше мечтает о ее помолвке.
