Kitabı oku: «В этих гнилых стенах», sayfa 2
Глава 2
– Интересно, как она нас нашла? – незаметно для себя я сказал это вслух, и моей собеседнице не составило труда догадаться, о ком именно я говорю.
– Ляля говорит, ее кто‐то разбудил. Думает, что это был ты. Слишком громко хлопнул дверью.
– Да, неловко вышло.
Рише улыбнулась, и у меня потеплело на душе. Я беззаботно улыбнулся ей в ответ.
* * *
С того момента мы стали проводить намного больше времени вместе. Даже ночью. Проснувшись от очередного кошмара и переведя дыхание, я искал глазами новую подругу, садился у ее кровати и – по ее же просьбе – будил. Мы сидели так вплоть до шороха за дверями. Аврора будила Лялю и уходила за завтраком, хлопая дверью. Это был сигнал для нас: пора расходиться.
– Пора, – прошептала Рише.
– Я опять не услышу тебя ни разу за весь день? – глупо спросил я, прекрасно понимая, что так надо. Вспомнил, как она рассказывала: «Сижу у медсестры, а она говорит, что вряд ли эти дети живы. Поворачивается, смотрит на меня как на врага, а я как дура улыбаюсь». Я понимал, что ей действительно стоит играть эту роль, пока она может. Окружающие считали, что она не понимает меня, и объясняли наше сближение тем, что произошло в подвале. И это тоже было правдой – но только частью ее. Рише – лучшее, что случилось со мной за всю жизнь.
– Не задавай мне вопросов, – умоляюще произнесла она. – Я очень хочу тебе ответить. Боюсь, что могу не удержаться. Тогда стану бесполезной.
– Прекрати. – Последняя фраза мне не понравилась. – Будешь так говорить – я сам всем расскажу.
Рише широко раскрыла свои черные глаза и обиженно прошептала:
– Это… довольно грубо.
– Прости. – Я сел обратно на холодный грязный линолеум с узором, давно потерявшим все краски. – Но с твоей стороны это тоже грубо. Звучит так, словно я тебя использую.
– А это не так? – Большие черные глаза собеседницы перестали выражать наигранную тревогу. Ее сменило равнодушие, показывающее серьезность провокации.
– Скорее, это ты меня использовала. – Я был действительно обижен за ее колкий комментарий и в этот момент надеялся задеть ее не меньше. Наивный, я был уверен, что нашел друга, а друг был убежден, что я его использую.
Сжав руки в кулаки, я молча встал с пола. От обиды я даже не стал вытирать ноги от впившихся мелких камней, которые ребята принесли в спальню с грязной одежды. Улегся на кровать, укрылся с головой одеялом, а Рише так и осталась сидеть, прислонившись спиной к стене. Это стало понятно после тревожного вопроса Ляли:
– Уже не спишь?
– Кто там? – донесся недовольный голос Авроры.
– Рише. Может, кошмары замучили? Стоит еще раз вызвать психолога?
Аврора вздохнула. Она была не очень‐то ласкова и внимательна к детям, но сердце у нее все же было.
– А толку? Не понимает ведь. Страшно представить, как ей придется выживать без знания языка. Ее давно надо было бы отдать на занятия. Эти твои попытки обучать самой проку не дадут. С ней надо специалисту работать.
Ляля промолчала, отвернулась и принялась будить детей.
– Дюк, храбрый ты рыцарь, вставай. – Она не торопясь стянула с меня одеяло и коснулась холодными подушечками тонких пальцев моей щеки.
– Я не хочу. – Я все еще был задет словами Рише, вставать совершенно не хотелось. Я все анализировал: что же я сделал не так?
– Вставай, а то Аврора ругаться будет. Что у тебя случилось? – Она села рядом на кровать, запустив свои холодные пальцы в мои лохматые волосы. Я понимал, что нужно либо все рассказать, либо перестать так себя вести.
– Ты же рыцарь, а не капризная принцесса, – сказала Ляля, словно прочитав мои мысли. Я молча встал, признавая ее правоту.
Пытался вести себя так, будто ничего не случилось, но без Рише: не сел с ней рядом, не пододвинул стул, не помог убрать тарелку. Но сегодня, как назло, подошла наша очередь дежурства на кухне. Мы уже давно распределили свои обязанности: я собирал посуду и протирал столы, а она досуха вытирала тарелки после того, как их вымыла Аврора. Все бы ничего, она же всегда молчит, но сегодня это молчание было особенно гнетущим. Облако из обид и недосказанных извинений висело над нами, грозя большим ливнем, а мы лишь то и дело переглядывались, ничего не предпринимая. Так, в тишине, и провели все время, пока помогали Авроре.
Когда мы закончили и собрались на улицу, мокрая бледная ладонь подруги скользнула в мою. Но я был все еще обижен. Освободив руку, я отстранился от нее, просто отвернувшись. Однако что‐то заставило меня взглянуть на девочку – возможно, беспокойство. И совершенно неожиданно я увидел, что ее черные глаза вот-вот наполнятся слезами. Тяжело вздохнув, я протянул ей руку.
Ближе к обеду и без того невеселую ситуацию усугубило плохое настроение Авроры. Она то и дело начинала что‐то искать, недовольно бурча под нос нечто неразборчивое, сильно напоминающее проклятия вперемешку с угрозами.
– Сдается мне, я его не потеряла…
– Все еще не можешь найти телефон? – вздохнув, спросила Ляля, опуская глаза на грязную после полдника посуду на столах.
– Да. Наверное, поищу в спальне после сна. Так, дети, игрушки собираем и спать. Быстро! – недовольно повысила голос женщина. – Раньше уснете, раньше проснетесь…
Как я ненавидел этот момент! Будучи переполнен энергией, я должен был ложиться в кровать и валяться там целый час! Думаю, если ад все‐таки существует, то это – одна из коварнейших его пыток. Небрежно закинув одежду на изголовье кровати, я неохотно повалился на матрас и, укутавшись с головой, начал пальцем ковырять облупившуюся краску со стен. Дверь захлопнулась, и я услышал чьи‐то быстрые шаги. Я даже не успел поднять голову, как привычно монотонный недовольный голос Авроры раздался в тишине:
– Рише, на кровать!
Я почувствовал, как она вздрогнула – или это вздрогнул я, встретившись взглядом с ее испуганными глазами? Девочка стояла на полпути ко мне.
Аврора, оказывается, осталась нас караулить, а когда она остается в это время в комнате, усаживаясь на краешек моей, ближайшей к двери, кровати, то, получив по рукам за испорченную стену, засыпаю даже я.
Пока мы нехотя ужинали, потирая глаза, Аврора под видом уборки искала телефон. Через некоторое время раздался ее властный голос из комнаты:
– Все идут гулять. Дюк, ты остаешься!
Мое сердце вздрогнуло и остановилось. Ее тон не предвещал ничего хорошего.
– Хорошо! – твердо ответил я. В конце концов, может, ей просто нужна помощь?
Нет. Авроре не нужна была помощь. Она, размахивая маленьким корабликом с порванной ниткой, то и дело переходя на крик, спрашивала:
– Где телефон? Это было у тебя под кроватью! Это брелок с моего телефона!
– Я… Я не знаю, я не трогал его…
– Аврора, тебя даже на улице слышно! Дети перепугались! – вмешалась Ляля. За руку она держала Рише. – Остановись! Он говорит правду…
– А кто тогда? – с иронией спросила Аврора, приняв свою любимую позу – уперев руки в широкие бока, прикрытые синим фартуком.
– Расскажи, Рише.
И хоть глаза мои были широко раскрыты, они казались узкими щелочками в сравнении с глазами Авроры спустя пару мгновений.
– М… Марк взял ваш телефон, оторвал кораблик и положил под подушку Дюка… Я сама видела это.
Стоило женщине услышать этот детский тонкий голосок, свободно говорящий по-нашему, как она тут же рухнула на стул, утирая фартуком пот со лба.
– Он прячет его в шкафу… Под бумагами. Ночью берет и играет. М… можете поймать его на этом…
Аврора недоверчиво нахмурила брови, тем не менее не сумев спрятать улыбку.
– Вот это событие, кто заговорил…
Она направилась в комнату и зашелестела бумагами. Когда женщина вернулась с пустыми руками, мне показалось, что сердце снова остановилось. Теперь наказание ждало и Рише! Услышав тяжелый вздох Авроры, я успокоился.
– Она права. Заберу ночью. – Вдруг она рассмеялась. – Она все это время нас понимала, да?
Ляля по-доброму усмехнулась:
– Похоже на то…
– Топайте на диван, Рише. Ляля, гуляй дальше. Как ни в чем не бывало.
– Зачем заговорила? Сами не разобрались бы, что ли? – недовольно шепнул я, вместо того чтобы сказать «спасибо». Рише только молча опустила голову, перебирая в пальцах подол юбки ее любимой куклы. Я ведь знал зачем. Упертая. И она молчала. Молчать у нее выходило лучше всего.
– Спасибо, – все‐таки буркнул я.
Тут раздался звонкий голос Авроры, он был весел до неузнаваемости.
– Эй, шпионы, помогите-ка на стол накрыть! – засмеялась она. Аврору определенно позабавила ситуация с Рише и нахождение телефона.
* * *
Ночью я не мог уснуть. Ведь Марк мог и не пойти за телефоном, мог уснуть и проспать, а мог подкинуть его мне… Опять эта пытка. Лежать на кровати, не шевелиться, делать вид, что спишь. Я был слишком взволнован, даже впасть в очередной кошмарный приступ не мог.
Полил дождь, наигрывая на металлическом подоконнике заунывную мелодию, раздражающую каждым своим звуком. Запускать дождь стали чаще и раньше. Солнце нагревало купол сильней, возможно, снаружи было лето. А вот под куполом время года не менялось.
Шорох. Марк побрел к шкафу. «Дурак!» – подумал я, и мне стало невероятно жаль его. Ведь теперь ему влетит. Он не был мне другом, но я весь вечер молился, чтобы он не брал телефон. Чтобы Аврора просто отпустила всю эту ситуацию. Может, она уснула и я смогу его предупредить…
– Ага! – Широкий силуэт зашевелился. Аврора прекратила делать вид, что спит, села, поскрипывая старым диваном, и рукой дотянулась до переключателя. После звонкого щелчка комнату озарил свет. – Я так и знала.
Марк побледнел, руки его затряслись, и телефон выпал. На него уставились во все глаза те, кто еще не спал.
– Я… я…
– Дюк, пойдем с нами! – Аврора с трудом встала с кровати, выключила свет и повелительно прочеканила: – Остальные – спать!
– Я… Я хотел поиграть… – всхлипывая, проговорил Марк, сжимая и разжимая руки под столом. Кожа у нас покрылась мурашками, ведь сидеть в одних трусах на холодных деревянных стульях было не очень‐то приятно.
– А Дюка зачем подставил? – неловкое молчание прервал прекрасный голос Ляли.
– П… просто… Я не хотел…
– Ну как не хотел? – всерьез удивилась Аврора. – Марк, ты парень, так что умей отвечать за свои поступки! Имей мужество.
– Извините…
– Марк, это чужая вещь. Аврора не один месяц долго откладывала деньги на этот телефон. К тому же… ты подставил Дюка. – Ангельский взгляд Ляли всего на секунду упал на меня, но я ощутил невероятное тепло. Меня переполняло чувство значимости. Она с особой нежностью отстаивала мою невиновность. – Марк, пойми же, вы… мы все в одной лодке плывем. Мы – те дети, которым всего придется добиваться самим. Если у тебя не будет денег на еду, на тот же хлеб, то кроме нас тебе некому будет позвонить и попросить помощи. Мы никому не нужны. Мы здесь – одна большая семья. Только мы сможем друг другу помочь. А ты уже подставляешь других, так подло… Следующее воровство не обойдется обычным разговором. Неужели ты не понимаешь этого?
По щекам Марка покатились безутешные слезы, он заревел навзрыд и протянул руки к Ляле. Девушка быстро обогнула парту и, присев, обняла рыдающего парня.
– Мы – твоя семья. Хорошо?
Я видел, как он кивнул. Судорожно сглатывая, я сам едва сдерживался, чтобы не заплакать от осознания того, что мы действительно остались одни.
– Извинись перед Дюком, ладно?
– Прости, – прошептал он.
– Ничего. – Я выдавил улыбку. Злости на него не было, скорее, я сопереживал ему.
– Пойду принесу полотенце. – Ляля, словно вспорхнув в своем белом летнем платье, поднялась и пошла в ванную. Аврора же направилась к двери, оставив свой телефон на зарядке.
– Я не буду тебя больше обижать, – тихонько сказал Марк, когда мы остались вдвоем.
– Хорошо. И Рише тоже не трогай, ладно?
– Почему это? – возмутился Марк. – Может, я хочу!
– Зачем? – Меня слегка напугала эта перемена в его поведении.
– Может, она мне… нравится!
– Так скажи ей об этом.
– Она же не понимает. – Он забавно развел руками.
– Тогда веди себя так, чтобы понимала.
– Но она обиделась на меня… Игнорирует – и все.
– Ну конечно, ты же ее обижал!
Спор прервала идущая к нам Ляля. Она старательно протерла мокрым кончиком полотенца зареванное лицо Марка и сказала, одарив нас своей доброй улыбкой:
– Так, малыши, спать!
* * *
Под утро, когда все еще спали, я хотел разбудить Рише, но она уже уселась на своей кровати в позе лотоса и поглядывала на меня. Вздохнув, я сел рядом и стал рассказывать ей о вчерашнем вечере, чтобы нарушить неловкое молчание. На фразе о том, что мы остались одни, она тоже заметно поникла. Возможно, где‐то в глубине души мы все еще ждали своих родителей. Ждали, когда они откроют дверь, позовут с порога по имени или воскликнут, как делала моя мама, забирая меня из сада: «Где мое солнышко?»
Я видел смерть матери. Видел ее публичную казнь: как от тела отлетает голова, оставляя кровавый след, а затем вокруг нее расползается густая красная лужа. Но я все еще ждал ее. До сегодняшнего дня, когда осознание утраты наконец пришло ко мне во всей своей полноте. В сегодняшнем сне она не тянула ко мне руки, не звала по имени. Во всех последующих снах она просто прощалась. Просто махала рукой и уходила.
– Рише, ты ждешь своих родителей?
Она подняла на меня глаза, отрываясь от своих мыслей.
– Нет, – последовал короткий ответ. – У меня была только мама. Посол Франции, приехала на мирные переговоры. И ее убили, – голос Рише был полон холода, в нем я не слышал ни сожаления, ни горечи.
– Ты скучаешь по ней?
– Конечно скучаю, Дюк! – И тут она вдруг зарыдала. Какой же я дурак!
Тут же подскочил к ней и стал обнимать, гладить по голове, а когда она немного затихла, решил попробовать разрядить обстановку.
– А ты Марку нравишься, – прошептал я, вновь запустив ладонь в ее волосы.
Она усмехнулась, вытирая слезы. Так, коротко и быстро, но усмехнулась.
Зато утром, когда Марк отодвинул ей стул, она выразила ему благодарность, с милой улыбкой оголив белые клычки и присев в изящном реверансе – насколько вообще возможно сделать реверанс изящно в тонком летнем платье.
Глава 3
Я не помню тот день, когда мы последний раз выходили провести беззаботные часы вместе. Слишком быстро на нас рухнула рутина взрослой жизни.
Каждый из нас занял свою маленькую квартиру в сиротском муравейнике, и наши пути окончательно разошлись. Тринадцатиэтажный дом у самых окраин купола, чьи десять корпусов были слиты в один длинный, словно бесконечный, ряд, насчитывал более двух тысяч квартир. Хотя квартирами эти тесные комнатушки в двадцать метров назвать было сложно. Каждому выпускнику сиротского дома выдавалась одна такая комната. Помимо того что они зачастую были либо пусты, либо с минимальным набором мебели, обязательным условием проживания была оплата счетов, и совсем неважно, работаешь ты или нет: задолженность в три месяца – и ты живешь на улице.
Да, нам давали образование: двухнедельное обучение – и корочка, которую тоже надо было оплатить. Но самой большой проблемой для живущих в этих корпусах оставался поиск работы. Нас выпускали из детского дома целыми партиями каждый год, и мы составляли огромную конкуренцию тем, кто еще не стремился уйти на пенсию. Рабочих мест никогда не хватало, чем и пользовались недобросовестные работодатели. Они сразу искали себе ребят, которые согласны работать сутками за копейки, и находили – ведь эти дети не знали цену труду, не знали, какие деньги зарабатывают люди на нормальной работе с девяти до шести с обеденным перерывом. И становились легкой добычей для мошенников.
Одним из таких ребят стал мой одногруппник Марк. Он хватался за любую работу, изматывая себя. Со временем я даже перестал узнавать его. Этот озорной парень, который вроде и был мне другом, но не раз становился зачинщиком наших драк, быстро потух. Свет в его глазах поблек, тело истончалось с каждой неделей, лицо все больше бледнело. Причиной тому была двоюродная младшая сестра. Он и его двойняшка Рита из кожи вон лезли, пытаясь облегчить малышке жизнь. Таисии не повезло. Ее тяжелая форма бронхита разрушала легкие, и без правильного лечения медицинская сестра (ведь для детдомовских детей нет врача, что злило меня больше всего!) гарантировала ей скорую и мучительную гибель. Лекарство не могло вылечить Таю, но хотя бы прекращало приступы и заглушало боль.
Они считали себя настоящей семьей. В детстве Марк без умолку рассказывал о сестрах, часто расспрашивал Лялю о них и познакомил с Ритой на одной из прогулок. Несмотря на то, что они был двойняшками, Рита с Марком не были похожи. Марк темный, худой, с острыми скулами и таким же острым носом, неровным после перелома – наказание отца. Рита же была с двумя светлыми косами, большими радостными глазами, ямочками на щеках и более аккуратным острым носиком. Но и это все исчезло. Ямочки и щеки как‐то резко перешли в выразительные скулы, а спортивная, подтянутая фигура превратилась в очень худенькую. Будние дни она проводила за работой в парикмахерской, ночи тратила на тренировки, а в выходные уезжала в третий купол – на съемки.
Я узнал это случайно. Как‐то она торопилась к Марку, но не дошла. Понурая и уставшая, не нашла в себе сил подняться по ступеням, и я, идя следом, поймал ее в воздухе, совсем бледную, невесомую… и без сознания. Бережно отнес в свою комнату, уложил на единственную койку и укрыл одеялом, а когда она пришла в себя – выслушал рассказ о том, как она устала и что ей даже не приходится сидеть на диете, потому что есть попросту нечего. Одни лекарства для сестры стоят ее месячной зарплаты парикмахера, а заканчиваются раз в две недели. Зарплату Марка, как обычно, задерживают, а Тая может задохнуться в любой момент.
Я заметил, как при упоминании о Марке руки ее неожиданно затряслись, и едва успел поймать чашку, выскользнувшую из тонких пальцев.
– Дюк, я не могу так больше… – Из глаз ее побежали слезы, оставляя след на ярко накрашенных щеках.
Я не знал, как ей помочь. Я вообще мало что понимал в помощи и поддержке. Единственной девушкой в моем окружении была Рише.
Видимо, поняв, что ничего от меня не дождется, Марго перевела дыхание и начала успокаиваться. Я видел, как опускается и поднимается ее грудь, обтянутая тренировочной майкой. Надеюсь, до спортивного зала она еще не добралась. А то как бы Марку не пришлось нести ее оттуда на руках.
– П… прости.
Она попыталась улыбнуться, и у меня отлегло от сердца. Но стоило ей увидеть сообщение на телефоне, как она вновь готова была разрыдаться.
– Что такое? Что случилось?
– Марк задерживается на работе. Я думала подремать у него немного, чтобы потом он проводил меня на поезд. Я просто правда не могу уже нормально двигаться. Я очень хочу есть…
Раздумывая над тем, что же я могу ей предложить, я понял, что, в общем‐то, ничего. Мой старенький крошечный холодильник, напоминавший скорее коробку, в которых довоенные автомобилисты хранили пиво или лимонад, подавляющую часть времени был совершенно пуст. А тут еще Рише вытащила шнур из розетки, мотивируя это экономией энергии, а значит, и моих скудных средств.
Быстро перебрав в голове возможные варианты, я вспомнил, к кому можно обратиться. Попросив девушку подождать несколько минут, я нацепил свои истрепанные тапки, оставшиеся со времен сиротского приюта, вышел из квартиры и направился вправо по коридору. Через три двери от меня жил мой товарищ, имеющий приличный заработок и, как следствие, полный еды холодильник. Зная о моей нелегкой жизненной ситуации, он уже не раз звал меня к себе – подкрепиться «чем бог послал». Он всегда говорил это с легкой улыбкой, не желая смущать меня своими доходами, но я‐то знал, что бог тут совсем ни при чем.
Айзек был компьютерным гением – с самой большой буквы. Я сам, конечно, не был бездарем и кое-что соображал в этом, но, глядя на то, как пальцы друга пляшут по клавиатуре с такой скоростью, что сливаются в одно размытое пятно, понимал, что до его уровня мне дальше, чем гусенице от нашего муравейника до пика здания Правительства в пятом секторе. У него всегда хватало заказов на программирование всех видов и вариантов: от написания простейших алгоритмов по расчету затрат домохозяек на корм для кошек до ремонта операционных баз и систем безопасности на весьма серьезных предприятиях.
Подойдя к нужной двери, я прислушался и решительно постучал в нее кулаком.
– Айзек, открывай! Я знаю, что ты дома! – крикнул я и, вдобавок пнув дверь ногой, уперся кулаком в бок, ожидая нерасторопного приятеля. Конечно, это было лишнее, но у нас с ним с первого дня знакомства завязалась традиция ломиться друг к другу в гости.
– Ну, дверь сломаешь! Ну, Дюк! – послышался его высокий, почти женский голос. Спустя несколько секунд дверь отворилась. Невысокий парнишка в спортивных штанах, мятой рубашке и небольших очках, как всегда, чуть кривовато сидевших на его переносице, неторопливо провел ладонью по голове, запуская тонкие длинные пальцы в густые волосы, коротко зевнул и уставился на меня непонимающим взглядом. Я вопросительно глянул на него, и он, спохватившись, отступил в сторону, впуская меня в квартиру.
Стоило мне переступить порог, как я погрузился во мрак. Айзек работал в основном дома, давно привыкнув к полутьме, когда ничего не отвлекает от монитора и клавиатуры. Единственное окно его муравьиной комнатушки было постоянно прикрыто, настенные и настольные светильники отсутствовали или были сброшены в один из ящиков большого шкафа у стены, а одинокая лампа под потолком включалась чуть чаще, чем никогда. Уловив запах подпорченной пиццы, я не решился пройти дальше коридора. Айзек усмехнулся, но, поймав мой встревоженный взгляд, подобрался и посерьезнел.
– С чем пожаловал?
– Ты не поверишь, Айзек. Мне нужна помощь. Твоя и… твоих запасов.
Эти слова дались мне непросто. Никогда не понимал людей, которые, будучи целыми и здоровыми, с двумя руками и ногами, попрошайничают у прохожих. Я бы, наверное, сгорел со стыда при первой же попытке и скорее предпочел бы сдохнуть от голода.
Он даже глаза вытаращил, не веря своим ушам. Я столько раз отказывался от его предложений поделиться, что он давно махнул на свои попытки рукой, повторяя их просто из вежливости. И сейчас выглядел так, будто услышал голос с небес. Кивнув, развернулся и едва ли не побежал к холодильнику, словно боясь, что я передумаю.
– У тебя важный гость?
– Рита, – коротко ответил я, стараясь не схохмить, хоть и очень хотелось.
Все дело в том, что Айзек был самым стеснительным парнем из всех, кого я только знал. Даже когда просто стоял рядом с любой девчонкой, он моментально краснел и опускал глаза, сильно заикался и путался в словах. Короче, выглядел полнейшим идиотом. А уж если у него что‐то спрашивали, невзначай касаясь руки, бедный парень рисковал получить сердечный приступ, начиная усиленно глотать воздух так, будто это последние вздохи в его жизни. Зная все это, я не обходил стороной возможность лишний раз его подколоть, посмеиваясь над бурной ответной реакцией. И в этот раз она меня позабавила.
Услышав имя, парень резко вздрогнул, и до меня донесся звонкий стук. Разглядев в полумраке, как он усиленно чешет голову, я понял, что Айзек треснулся макушкой о ручку холодильника.
– Р…Рита? Дюк, можно…
– Можно, – улыбнулся я.
* * *
А началось все с того, что еще в детском доме, в своей группе, несколько девочек знатно загнобили его, и теперь он замкнулся в себе и в своей комнате – в том месте, где ему не нужно разговаривать ни с кем.
Я и познакомился‐то с ним случайно. Во время одного из ночных распитий чая у Рише в руке лопнул стакан с кипятком, и я начал стучать в соседние двери в надежде попросить у кого‐нибудь медикаменты. Но все крепко спали после тяжелых будней, а кто‐то был на ночной смене. Только Айзек открыл. У него я и одолжил пену от ожогов. Я сразу обратил внимание на то, что она довольно дорогая. Зная нравы и нелегкую нищенскую жизнь сирот, я ждал, чего же он потребует взамен. Однако Айзек, коротко взглянув на меня поверх очков, просто попросил вернуть ее, когда смогу, и закрыл передо мной дверь. Я так ошалел, что еще несколько секунд стоял у его квартиры с вытянутой вперед рукой, в которой покоился заветный флакончик, и очнулся лишь от звона разбитой где‐то вдалеке бутылки.
А когда я возвращал ему флакон, уже вместе с Рише, которая хотела лично поблагодарить парня, я спросил, что должен за услугу. Поморщившись, он молча впился глазами в тонкие перебинтованные пальцы моей подруги и закрыл дверь.
– Он что, не умеет разговаривать? Или ты уже что‐то натворил?
Я растерянно помотал головой:
– Он разговаривал со мной, честное слово.
– Но он же…
– Может, не в духе?
Немного обсудив эту тему, мы даже заключили с ней пари.
Через пару дней Рише захотела повторить попытку. Не жалея своей скромной зарплаты, купила в знак благодарности для него пончик. Но ей не открыли, наверное, Айзека не было дома, и девушка оставила подарок возле его двери.
Еще через неделю я обратился к нему с просьбой помочь передвинуть мебель. Он не обладал атлетической фигурой, но и худым, как других мастеров клавиатуры в наше время, его было трудно назвать. Айзек был вполне нормального телосложения, всего на полголовы ниже меня. Его длинные, закрывающие лицо волосы выбивались из неряшливого светлого хвоста, но уже после первых нескольких минут работы он небрежно зачесал их назад, и я наконец разглядел его лицо: высокие острые скулы, прямой короткий нос, большие темно-зеленые глаза и тонкие поджатые губы – все это в совокупности делало его немного похожим на хорька.
– Так ты не разговариваешь с девушками?
Сделав глоток пива, я понял, что ответа не будет.
– И о девушках, да?
Улыбка не сходила с моего лица, а пальцы быстро набирали сообщение Рише. В нем я подтвердил, что проиграл спор.
* * *
Он быстро схватил палку колбасы, буханку хлеба, подцепил на палец дорогущий термос – и поспешил в мою квартирку.
– Давай помогу! – крикнул я вслед, но он даже не обернулся. Подбежав к нужной двери, рывком отворил ее и застыл на пороге, медленно опустив руки. Заглянув внутрь, я увидел, что Рита уснула, свернувшись клубочком на моей кровати.
– Видимо, очень устала, – удивленно прошептал я, но что‐то внутри подсказывало, что так и должно было случиться.
Мы почти час пили с ним чай, закусывая его бутербродами. Не знаю, на кого работал Айзек, но такую вкусную колбасу, да еще и в таком количестве, я ел впервые. Он сбегал к себе за синим ланч-боксом с динозавром, аккуратно сложил туда четыре больших бутерброда и оставил его вместе с термосом в пакете возле вещей Риты. Еще раз с умилением и грустью взглянув на спящую девушку, Айзек повернулся, уже собираясь прощаться.
Но едва он открыл рот, как раздался стук в дверь – очень тихий, робкий и неуверенный. Я подумал, что за дверью стоит незнакомец, но, отворив ее, замер, а спустя секунду меня остро кольнула жалость. На пороге стоял очень бледный худой парень, и, хотя его грязные неряшливые волосы скрывали лицо, я видел, как он отводит глаза.
– Рита написала, чтобы я забрал ее отсюда.
Я молча отошел, чтобы он увидел спящую сестру. Марк, слегка прихрамывая, протопал в комнату. На Айзека он даже не взглянул. Если вообще его заметил.
– Марго, – прошептал он и тут же закашлялся. – Вставай.
– Слушай, Марк, я могу и сам ее проводить, – вклинился я. Поезд был поздний, а Рита всегда боялась ходить одна вечерами. Она очень следила за собой и своим имиджем фотомодели и заслуженно считалась первой красавицей на весь муравейник. Марк, еще до того, как бесконечная тяжелая работа стала полностью забирать его время, оставляя лишь небольшой кусочек на сон, не раз ввязывался в драки на улице из-за грубых приставаний к сестре. Теперь все, на что его хватало, – не уснуть в автобусе до вокзала и обратно. Но я и в этом уже сомневался.
– Я сам.
– Упертый ты баран, иди выспись! – раздраженно высказался я.
Он вздрогнул, но я знал, что не зря, ведь знаю этого человека как свои пять пальцев. Разумные доводы и решения никогда не были его козырем. Только наглость и сила. Я вспомнил наши частые драки, и у меня невольно свело скулы. Никто не мог вывести меня из себя быстрее, чем этот тип.
– Я соскучился по ней, Дюк, – ответил он почти шепотом. – А она уедет. Надолго. Потом еще и обидится очень.
Мне стало неудобно и слегка стыдно. Он был прав. Марго ведь и впрямь обидится. Все, благодаря чему они еще не вылетели из этого колеса тяжелой жизни, была вера в их непоколебимую семейную любовь.
– Марк, посмотри на себя. Ты даже вовремя не уйдешь. Поезд уезжает после комендантского часа.
Он промолчал, о чем‐то задумавшись.
– Ты передашь ей мои извинения?
– Конечно.
Еще с минуту он всматривался в ее острые черты лица, и только после того, как нежно убрал светлый локон за ухо и поцеловал сестру в щеку, поднялся с пола. Было заметно, что это стоило ему немалых усилий. На пороге он остановился и, не глядя мне в глаза, прошептал:
– Вам скоро выходить.
Я кивнул, глотая досаду и сожаление из-за этого придурка. Неужели он так легко сдался? И даже не поспорит со мной?
Тяжело вздохнув, я постарался думать о другом и попросил Айзека, все это время неподвижно стоявшего у стены, задержаться еще ненадолго. Он согласился, и мы неторопливо продолжили пить чай.
– Слушай, а ты уже нашел новую работу? – Айзек не был уверен в уместности этого вопроса, а моя приподнятая бровь и вовсе смутила его, заставив спрятать лицо за надтреснутой кружкой Рише. У нас было не принято затрагивать тему трудоустройства, если собеседник не начинал ее сам. Похвастаться успехами могли единицы.
– Да, в магазине продуктов буду работать. Вчера на собеседовании был. В понедельник начну.
– А Рише?
– Она пока не будет работать официально, ищет подработку. Пока в няньки подалась. Но я хотел попросить тебя научить ее программированию.
– Так это ты для нее книгу просил?
– Да. – Я улыбнулся, выпрямив спину и потянувшись вверх. Суставы жалобно затрещали.
– Ей… будет сложно, – замялся он.
– Она не сможет вернуться работать официанткой. И мне тоже запретили. Корочки можно выкинуть, – невесело усмехнулся я и, взглянув на поникшего собеседника, спросил: – Или ты сейчас говоришь о том, что хотел бы предложить ей свою помощь? – Моя улыбка стала еще шире. Каким же это мне показалось забавным!
– Ну… Ты знаешь, я навряд ли смогу объяснить ей что‐то наедине. Только если ты будешь с нами…
– Но ты не против? Я оплачу часы, которые ты на нас потратишь.
– Я рад компании… – вновь замялся он. – А… что произошло, если не секрет? Я слышал, что она выплеснула горячий чай на… парня, который к ней приставать начал. А ты еще и проводил его на выход, – он сделал паузу, словно не зная, стоит ли ему договаривать, – да так, что его при смерти увезли в больницу.
