Kitabı oku: «В этих гнилых стенах», sayfa 4

– Ты чего? Голоден? Не спеши, поешь нормально.

Прокашлявшись, я взглянул на карточки внимательнее, и аппетит пропал окончательно.

– Это я? – рассматривая старые, затертые фото, я понимал, что это было очевидно, но решил уточнить. Получив в ответ утвердительный кивок, стал перебирать их.

С минуту жадно вглядывался в лицо матери, которое столько лет не мог вспомнить. И теперь – вот оно, прямо передо мной. Светлые, слегка волнистые волосы, собранные в высокий хвост, пухлые губы, которые никогда не упускали возможности лишний раз поцеловать меня, забавные круглые ушки и большие, даже огромные, выразительные голубые глаза. Маленькая родинка, словно случайно оказавшаяся на фарфоровом лице, добавляла ей какой‐то изысканный шарм, тонкие руки свободно покоились на плечах отца, стоящего рядом.

Он был на голову выше нее, курчавый, лохматый, все лицо усыпано веснушками, большой курносый нос, широкое лицо – и военная выправка, хотя было видно, что он специально выпрямился. Я усмехнулся, когда вспомнил, что ходил он всегда сутулясь, часто с какими‐то бумагами, постоянно что‐то читая или записывая в них. На руках у него был я. Мелкий такой, волосы рыжие, но прямые. Улыбался – во рту не видно переднего зуба – и показывал пальцем на камеру. На снимке капля. Это моя слеза. Я поспешил вытереть рукавом лицо.

– Николь, я скучаю по ним… – с тоской прошептал я. Она бросила на меня взгляд, полный понимания и глубокой печали.

– Я тоже. – Она поджала губы и, я готов был поспорить, старалась тоже не разреветься.

Николь коснулась моей руки, протянула салфетку:

– Все должно было быть по-другому…

Она дождалась, пока я успокоюсь, и внимательно наблюдала, как я переворачиваю фото.

– Это Аня?

На фото был я, совсем еще ребенок, с небольшим свертком на коленях, который старательно поддерживал одной рукой, а во второй держал бутылочку с молоком. Лицо у меня было настолько важным и серьезным, будто я выполнял сверхсекретную миссию, от которой зависела судьба человечества. Из свертка удивленными голубыми глазами на меня смотрело почти лысое чудо с несколькими едва показавшимися светлыми волосиками.

– А? Да, не самое ее лучшее фото. – Николь улыбнулась, отбросив фото и открывая глазам следующее. На нем я сидел под елкой в костюме лиса, в смешной такой шапке, жилетке и шортах, а маленькая Аня сидела рядом в костюме зайца.

– Где она сейчас? Она жива? – без всякой надежды прошептал я.

– Буду с тобой откровенна. Наше с тобой общение крайне опасно. Для нас обоих. Поэтому я не могла показаться раньше… Поэтому же я не могу забрать тебя или остаться.

– Звучит так, словно ты боишься меня…

– Я работаю в пятом секторе. Мне пришлось отказаться от мечты, чтобы помочь тебе выбраться. Мне это семьи стоило…

Ее слова били в самое сердце. Я чувствовал огромную вину за все, что произошло из-за меня. За отца, мать, тетю, Аню…

– И мне ничего не жалко для тебя, поверь, – продолжала Николь. – Но, забрав тебя к себе, я рискую именно тобой. Я пришла к тебе, чтобы мы закончили начатое. Тебе надо забрать Аню и покинуть купол, чтобы жить нормально. Здесь тебе не суждено обрести покой. Вам обоим.

Меня наполнила бессильная злоба. Это несправедливо, мы никому не желаем зла! Почему мы не могли бы остаться и жить здесь, как нормальные люди?

Спустя несколько секунд красная пелена, застилающая глаза, порозовела, а затем исчезла полностью, открывая взору полный сочувствия взгляд Николь. Конечно, я прекрасно понимал, что она права, и даже знал почему, но все же…

– Почему сейчас?

– Потому что именно теперь вам нужно найти ее отца. Если он, конечно, жив… Причем одним. Но, думаю, вы уже достаточно взрослые и справитесь с этим.

– Но за куполом ведь нет жизни! Что мы будем там делать?

Она опять тяжело вздохнула и мягко придвинула ко мне тарелку с пончиком, напоминая, что я собирался поесть.

– В теории… ее отец живет в поселении за куполом. Ты и Аня, вы способны жить за этими чертовыми стенами. Есть информация, что, вероятно, ее отец все еще ищет вас.

– Ха-х. Это невозможно! – Я было улыбнулся этой наивности, но сразу осекся, наткнувшись на суровый взгляд тети. – Что, правда?

Она лишь слегка кивнула.

– Ладно, допустим. Я бы с удовольствием выслушал, откуда получена такая информация. Но как мне найти Аню? И что я ей скажу? Она‐то меня вряд ли помнит… В каком детском доме она была?

– Она не была в приюте. Ее забрала семья военных. Еще до распределения.

Я сглотнул ком в горле, пытаясь унять зависть к ее наверняка счастливой жизни.

– Тогда на кой черт мне ей мешать?

– Почему мешать? Дюк, ты…

– Я не буду этого делать. Если это все, то я пошел. – Я встал со стула и был готов уже направиться к выходу, когда на стол опустился торт-мороженое, украшенный горячей глазурью, застывшей на холодных сливках.

– Извините за ожи…

– Упакуйте, – требовательно отрезала женщина, обращаясь к дочке хозяина. Вздрогнув, та поспешила выполнить просьбу, мало чем отличающуюся от боевого приказа. Что вновь не ускользнуло от моего внимания.

– Дюк, выслушай меня!

– Нет. Я не стану портить жизнь девочке в надежде на мифическое стечение обстоятельств, потому что вы когда‐то что‐то там задумали.

Я направился к стойке, где девчонка торопливо обвязывала коробку с тортом цветной лентой. Размышляя над услышанным, я с интересом стал наблюдать, как она, ловко подхватив картонку под основанием торта, перетянула дно фирменной коробки, украшенной пончиками, и накинула крышку. Вручив ее мне, улыбнулась в ответ на мой кивок, означавший «спасибо», и быстро убежала на кухню. Я повернулся к выходу, но едва сделал шаг, как рука тети остановила меня.

– В твоем телефоне сохранен мой номер. Телефон безопасен, можешь звонить в любое время.

* * *

Вернувшись домой, я не удивился, застав там Рише. Еще бы она не сгорала от любопытства! Едва за мной захлопнулась дверь, как она уже сидела на стуле, сложив ладони на колени, как прилежная ученица, и с нетерпением смотрела на меня блестящими глазами. Конечно, я почти не сомневался, что она, несмотря на обещание, все же проследила за мной, и лишь убедившись, что это не засада, вернулась назад.

Я улыбнулся ей и эффектным движением достал из-за спины коробку с тортом.

– Ого-о-о-о! Какой огромный! – восхищенно воскликнула Рише, приятно удивившись угощению, и, соскочив со стула, поторопилась заварить чай. Я же, устало опустившись на стул, ничего не скрывая, в подробностях рассказал ей о встрече.

– Рише, как ты смотришь на то, чтобы сбежать из-под купола?

Она промолчала. Но по ее сияющим черным глазам, по хитрой улыбке на лице было понятно, что, несмотря на все безумие идеи, ответ – положительный.

Веснушки на вытянутом лице, длинный прямой нос, слегка вздернутый на конце, вечно нахмуренные брови и тонкие губы. Я стоял и разглядывал себя в зеркало. Такой ли я неуязвимый, как думаю? Я прикоснулся к шраму, пересекающему бровь, и подумал, что слабые места у меня все же есть. Незаживающие шрамы твердили мне об этом.

Но почему они не заживают? Все мои увечья, независимо от степени их тяжести, молниеносно исчезали. А эти…

Из комнаты послышалась раздражающая мелодия будильника – пора выходить на работу. «Первый день, не стоит опаздывать», – подумал я и поспешил натянуть на себя майку и теплую толстовку. Местный климат заметно изменился с момента моего нахождения в детском доме. Я не понимал, почему погода, которая регулировалась людьми, в итоге портилась все чаще. Неужели ресурсы куполов исчерпались?

Открыв дверь, я вздрогнул. Рише стояла прямо передо мной, и я чуть было не снес ее.

Глава 5

– П… привет, – пробормотал я, не понимая ее недовольного выражения лица.

Она легким движением руки стала толкать меня обратно в квартиру. Мне ничего не оставалось, как послушно отступить назад.

– Я встретила Риту, и знаешь, что она сказала? – подруга не скрывала своей злости, спрашивая тоном следователя, явно жаждущего упечь меня за решетку. Я только отрицательно помотал головой, широко открыв глаза.

– Говорит, Белый Демон объявился снова и наведался к начальнику Марка. Тот выплатил все деньги с учетом переработок и даже оплатил ему больничный за вывихнутую ногу.

Я отвел взгляд в сторону, понимая, к чему она клонит.

– Ну, так у них все налаживается…

– Дюк, ты не понимаешь, что это опасно?!

– Рише, милая, меня никто не узнает.

Стоило мне подумать о плохом, мои способности вышли из-под контроля. На глазах подруги волосы мои стали белоснежными, а белки глаз превратились в два фиалковых омута, в которых сияли изумрудные зрачки. Рише стукнула меня кулачком в грудь и опустила голову.

– Ну, ты дурак или как?.. – сказала она так тихо, что я едва разобрал слова.

Я улыбнулся, поцеловав ее в лоб.

– Я буду аккуратен, ладно?

Она стукнула еще раз.

– Дюк, это тебя погубит…

И никто из нас двоих не представлял тогда, как же она окажется права.

* * *

Первый день в продуктовом магазине «Лилия» начался на удивление спокойно. Мне вручили затертую форму, определенно послужившую своему предыдущему хозяину немалый срок, но я гордо рассматривал ее. Ведь найти работу так быстро, да еще и с продуктами! Можно было рассчитывать на скидку, или того лучше – на бесплатную продукцию!

– Выставь товар на полки, – недовольно пробурчал Тимур, мой начальник, усатый мужчина в возрасте, с кое-где уже седеющими волосами. Он почесал круглый живот, вываливающийся из спортивных штанов, и протянул мне корзину с продуктами.

Я с легкостью начал разбрасывать зелень и овощи по полкам, справился быстро и, довольный собой, вернулся к начальству. Не успел протянуть пустой ящик, испачканный внутри мокрой землей, как тут же получил следующий – уже с колбасой. Воодушевившись, я приступил к заданию, вспомнил, что какую‐то из них покупает Айзек, и начал читать названия и составы. Но тут взгляд мой упал на срок годности, и я замер. Он начинался три месяца назад и заканчивался завтра.

– Тимур Эдуардович, – окликнул я начальника, проходившего мимо. – Тут колбаса испорченная.

– А? – прохрипел он недовольно. – Молодец, что заметил.

Я на минуту возгордился собой, но тут же осел.

– Там… – он тяжело дышал, и, видимо, это было нормально для него задыхаться через фразу или две. – У меня на столе стоит аппарат. Убери этот срок и поставь еще месяц годности.

Я сглотнул. Противоречить ему сейчас – все равно что молить об увольнении, а другую работу я еще не скоро найду. Поникший и огорченный до глубины души, я поплелся в его кабинет. Там, в обтягивающей юбке и кружевной блузке, на высоких каблуках, что‐то внимательно читая, стояла его дочь – Мадина. Черные густые волосы струились до пояса, и она, взглянув на меня, аккуратно убрала их с лица.

– И… извини, а что за препарат… ой, аппарат, которым срок годности перебивают? – Я замешкался, потрясенный ее красотой. Что‐то было в этой девушке завораживающее… Глаза? Карие, с густыми ресницами…

Она окинула меня надменным взглядом и нехотя, словно я отвлекаю ее от дел мирового масштаба, указала пальцем на черный маленький аппарат, лежащий у края стола. Фыркнув, вернулась к бумагам.

– Слушай, а ты в курсе, что тут продается просроченная еда?

Девушка резко подняла голову и, нахмурив брови, приняла вид грозной фурии. Осмотрев меня с головы до ног и остановившись взглядом на моем бейдже, помолчала, затем ее неожиданно грубый голос нарушил тишину:

– Будешь много болтать – не задержишься тут надолго.

От неожиданности я захлопал глазами, но собрался и, пожав плечами, направился на выход. По пути я разбирался, как работает этот аппарат. Электронный экран и рукоять. Все, что требовалось, – ввести дату и нажать на кнопку на рукояти. Наклейка выползала с нужными датами, и мне оставалось просто налепить ее на упаковку.

Сев на пол, я занялся наклейками.

– Понял, как это работает?

Я поднял голову и увидел девушку с аккуратно собранными в хвост каштановыми волосами и в платье-униформе салатового цвета, которое ей было велико. Она протянула мне свою тонкую руку. Я пожал ее в знак приветствия.

– Да у меня, собственно, и выбора‐то не было. – Я попытался улыбнуться.

– Я Карина. Если нужна будет помощь, обращайся. Сейчас к обеду придет еще Макс. К нему тоже можешь подходить.

Я осмотрелся по сторонам и поманил ее к себе пальцем. Девушка присела, и я заметил, что ее смуглое лицо покрыто едва заметными веснушками, из-за которых и без того широкий нос сливался со щеками и казался еще шире.

– Ты знаешь, что товар уже испорчен?

Она молча отвела свои темно-зеленые глаза.

– Но их же наверняка дети едят… – прошептал я.

Она поднесла указательный палец к губам в знак молчания и промямлила:

– Не стоит…

Я только тяжело вздохнул. Неприятный осадок остался на душе. Я всем сердцем ощущал, как сам, своими руками, травлю детей, родителям которых «посчастливится» приобрести здесь товар.

* * *

Около полудня, когда все новые поступления из третьего сектора были разложены по полкам, а солнце должно было припекать сильнее всего, дверь распахнулась с невероятным шумом. Открыв ее с ноги, парень в сопровождении девушки проследовал к прилавку с алкоголем. Парень был накачан, в майке и новеньких зеленоватых штанах и, о господи… в золотых кроссовках? Девушка в топе, коротеньких шортах до талии, на плечи накинута толстовка. Видимо, ее дружка.

«Пятый сектор», – понял я. Только в этом секторе бывало тепло и позволительно было так расхаживать. Здесь бы этого пацана загнобили еще до обеда за его блестящие кроссы. Пара пришла за алкоголем, не иначе.

В пятом секторе на употребление алкоголя нужно было получать купон у работодателя. На магнитной карточке отображались повод и количество разрешенного спиртного. А у нас сбывался свой, местный. За ним никто не следил, поэтому золотая молодежь покупала его здесь. Мне это рассказывал продавец у моего дома, когда я в первый раз увидел группу ребят, значительно отличающихся от местных.

– Давай, только быстро, терпеть не могу это место. Помойка, а не сектор, – пробубнил он, и девушка, не желая злить дружка, развернулась на сто восемьдесят градусов, резко двинулась вперед и… врезалась в только что вошедшего парня. Это был Макс – узнал я его по форме в руках и фото «лучшего работника» на стене магазина. Телефон со стуком вылетел из тонкой ухоженной руки, несколько раз ударившись о кафель, и хозяйка девайса замерла. Ее спутник присел на корточки и внимательно разглядывал паутину, расползающуюся по экрану от сколов по углам.

– Э! – закричал он, вскакивая. – Ты ей телефон разбил! Ты хоть знаешь, сколько он стоит? Да больше, чем твоя жизнь!

Я вскипел от злости. Ничего не стоит дороже человеческой жизни. И если уж тебе в этой жизни повезло, никогда… Никогда не думай, что чужая жизнь дешевле твоего телефона.

Взял две стеклянные бутылки пива с пирамиды в центре зала и, полный решимости, направился к остолопу, который уже душил испуганного парня, подняв в воздух и сжимая его горло руками. Разница в росте давала ему такую возможность. Макс – худой, щуплый, сильно отстающий от своих сверстников. «Недоносок» – так называла его пьяница-мать, уже заходившая сегодня утром сюда за пивом.

Лицо девушки вмиг из восхищенного стало испуганным, когда она увидела, как одной бутылкой я замахнулся и ударил по голове ее дружка. Бутылка разбилась, и парень схватился за лысую голову.

– Что, бл… – Он повернулся, и удар второй бутылкой по виску отправил его на пол. Он оставался в сознании, но, судя по хаотичным движениям, голова его сильно болела. Его подруга в истерике схватила меня за волосы. Девушек я никогда не бил, но, схватив ее за тонкие предплечья, предупредил:

– Не отпустишь, сожму так, что сломаю.

И стал сжимать, пока, взвизгнув, она не отпустила меня.

Макс, уже успевший посинеть, пытался отдышаться.

– Что… что тут… – Из складских помещений вылетел хозяин и потерял дар речи.

– Не утруждайте себя, Тимур Эдуардович. Я сам уволюсь.

Я снял форму, бросил ее на пол, и, вспомнив, что в шкафу только моя толстовка, побрел прочь, не дожидаясь приезда полиции. Это был мой пробный день, поэтому адреса моего здесь не знали, как и данные документов. Они не должны меня найти.

* * *

Шагая по треснувшему асфальту, я разглядывал свои руки. Они тряслись то ли от холода, то ли от осознания, что не стоит все решать дракой… не стоит. Или… ай, ладно, уже сделано.

Подходя к дому, я увидел Рише, которая мило беседовала с какой‐то светленькой худенькой девушкой с растрепанными волосами. Наверное, это она помогла Рише определиться с новой работой. Пока я рассматривал незнакомку, подруга уже заметила меня и в ужасе оцепенела. Молча сокращая расстояние, между нами, я улыбался, пытаясь придумать себе оправдание.

– Дюк! Да ты в край охренел!

Боже, как я не хотел рассказывать ей о случившемся. Ведь только утром обещал, что буду аккуратнее. Я просто обнял ее. Так крепко и с таким тяжелым вздохом.

– Ты… ты что… Во что ты опять ввязался?

Незнакомке, видимо, стало неловко, и она, едва попрощавшись, скрылась во дворах.

– Ну, ты идиот, что ли, Дюк? У тебя губы синие!

– П… прости, – простучал зубами я.

Войдя в квартиру, я накинул вторую – и уже единственную – толстовку. Пощупав по привычке по карманам, вспомнил, что там остался телефон… О-оу… Вернусь за ним вечером.

Рише поспешила заварить чай и уже была готова ринуться к Айзеку за профилактическими лекарствами, о наличии которых она молилась, не переставая, с первого этажа муравейника, но я схватил ее за руку.

– Милая, не стоит. Я хорошо себя чувствую.

– Дюк! – Она нахмурила брови.

– Лучше расскажи мне, что за девушка с тобой была? – Я по-лисьи улыбнулся, проведя рукой по ее щеке.

– Понравилась? – недовольно цокнула она язычком.

– Ты ведь знаешь, мне нравишься только ты. – Я прикоснулся пальцем к ее губам.

Она убрала мою руку, заметно покраснев.

– Да, ты прав, с тобой все в порядке.

Боже, как же мне стало больно. Мне не хватало простого тепла. Я раздавал все, что было во мне, – заботу, переживания, ласку. И никогда не получал ничего взамен.

– У тебя руки пивом пахнут… Что случилось?

Я поник, не было сил врать или придумывать что‐то. Я просто молча смотрел на чай.

– Ничего.

– Ничего? Ты просто так пришел голый домой?

– Ну… На мне были штаны, – пожал я плечами, – ну, и остальное, кроме толстовки.

Мы помолчали.

– Значит, не расскажешь?

Я все так же молча помотал головой, и девушка, угрюмо посмотрев на меня, покинула квартиру, напоследок все же крикнув:

– Смотри не помри!

Я не мог требовать от нее взаимности… Но и правду сказать не мог. Я уже был на учете за драки, поэтому научился не палиться, но зря заставлять ее волноваться не хотелось.

Дверь открылась, и я понадеялся, что Рише вернулась, но это была не она. Гостья проскользнула в комнату, аккуратно прикрыв дверь, и присела напротив меня.

– Дю-ю-юк, – заулыбалась она, по-наивному собрав бровки домиком.

– Да, Марго-о-о? – протянул я с улыбкой.

– А ты не одолжишь мне еще денег?

– Зачем? – Я выдохнул, пытаясь и дальше улыбаться. Изрядно выпившая Марго как‐то призналась мне в любви и сказала, что так любит просить у меня деньги, потому что это единственная причина увидеть меня вновь. Говорила, мол, наверняка я думаю, что она пустышка в красивой обертке. Я поцеловал ее в лоб и проводил домой. Я любил ее, но только как сестру. Понятно, что она не помнит того разговора, поэтому эгоистично было бы требовать ее приходить не за деньгами, а просто составить мне теплую компанию. Хотя, зная ее сумасшедший образ жизни, я понимал, что мне вообще ничего не светит. Так она и осталась для меня просто сводной сестрой в большой семье.

– Я все деньги на лекарства слила, еще была диспансеризация у Таи… пришлось доплачивать за пульмонолога… – Она умоляюще смотрела на меня, и я понимал, о чем идет речь. – Я Айзеку торт пеку, у него скоро день рождения. И еще нужно на маленький подарок. Я скажу, что это от нас.

Я улыбнулся. Хотя бы у кого‐то все было хорошо.

– Не стоит, я давно припас ему подарок, – соврал я. Хотел, чтобы Айзек понял, что он и правда очень важен для Риты. – Сколько?

– Три… – Она сжалась, виновато опустив голову и состроив такую рожицу, словно надкусила лимон.

Я не мог ей отказать и, не вставая со стула, открыл кухонный ящик слева от меня и отсчитал три купюры. Три тысячи повойнов. Последние три купюры. Подпрыгнув, девушка поцеловала меня в щеку и выбежала из квартиры.

Я выдвинул полку. Действительно, пальцы меня не обманули. Деньги были последние. Ладно, проживу как‐нибудь. К тому же сейчас кушать не хотелось… а, нет. Хотелось. Я выпил горячий чай и, закрыв дверь от нежданных гостей, попробовал уснуть. Сон долго не приходил ко мне. Я ворочался в кровати, ощущая пустоту в желудке, а когда попытался встать, невероятная усталость накатила на меня, и, спустя некоторое время, я смог провалиться в сон.

Когда я открыл глаза, за окном уже стемнело. Вот отличное время пробраться в магазин и, если там еще остался кто‐то из ребят, просто попросить, чтобы отдали вещи. А Макс наверняка остался. У нас не было понятия «больничный» для молодежи. Живой? Руки-ноги на месте? Иди работай. Даже если ты только что чуть не умер. Я разозлился, подумав о том, что эта шпана из пятого наверняка никогда и не работала. Сомневаюсь, что этот парень вообще знал такое слово. Но, судя по одежде, в их секторе намного теплее, чем я себе представлял.

Проделав большой путь вдоль стены купола на голодный желудок, я знатно подустал. Утром, после разговора с Рише, дорога казалось не такой длинной. И сюда я ходил бы каждый день?

Я скользнул к черному входу и, никого не обнаружив, нырнул в раздевалку. Нашел свой шкафчик и с волнением открыл его. В дневной суматохе никто не вспомнил про мои вещи, и они были на месте. Нащупав в кармане телефон, я обрадовался, но тут же замер, услышав голос Тимура:

– Макс, это ты? Макс!

Я так и думал. Макс должен был быть на работе.

– Я тут, – послышался голос парня из кладовки между черным входом и раздевалкой. Как я мог его не заметить?

Запаниковав, я скользнул в туалет. Тут я оказался впервые. Старая деревянная дверь, не раз окрашенная и уже снова облезшая, разбитый кафель кирпичного цвета и тусклый желтый цвет… Бр-р-р, нельзя тут надолго оставаться.

– Я выйду покурить, – предупредил Тимур хриплым голосом. – Ты как себя чувствуешь? Пойдешь со мной?

Тот обрадовался. Я понял это по его возгласу.

– Не знаю, кто этот парень, но, с одной стороны, он создал мне много проблем, а с другой… я рад, что он тебя спас, – вздохнул мужчина. – Можешь прихватить с собой чего‐нибудь домой.

«Мысль хорошая», – подумал я, решив, что и мне можно взять что‐нибудь с собой. Тихо прошмыгнув за их спинами, я направился в зал, где прихватил пару сосисок. Но стоило мне шагнуть за порог – и я застыл. До чего я докатился? Ворую сосиски. Голова моя закружилась, и я побрел вперед, чтобы не упасть прямо здесь. Вот позор‐то будет: валяться у входа в магазин с двумя сосисками.

Перейдя через дорогу, сполз по стене, глядя на вывеску «Лилии», и был полон решимости вернуть украденное… Вплоть до того момента, как услышал тихое поскуливание. Оборачиваться не было сил, поэтому я просто ждал, пока существо не окажется в поле моего зрения, и оно не заставило себя долго ждать. Серая грязная дворняга, худая и измученная жизнью, села рядом со мной, жалостливо скуля, выпрашивая поесть. Я долго не сопротивлялся и, сняв обертку, поделился с новым другом. Ворованную еду я проглотил вмиг, и дворняга тоже.

– Голодаешь, дружок?

Собака только тихо гавкнула, потом снова заскулила. Я улыбнулся, возомнив, что начал понимать язык животных, и, рассматривая дворнягу, заметил, что дружок‐то на самом деле подруга. Рваное ухо, обрубленный хвост. «Да она, как и я, любит бывать в передрягах», – улыбнулся я.

Внезапно собака оскалила зубы и тихо зарычала, приняв угрожающую позу.

– Я же говорил, вернется, – послышалось со стороны группы приближающихся ребят, среди которых я узнал громилу из магазина.

Шансы были явно неравны. Даже если бы я использовал все свои силы – роста мы одного, а телосложением он спортивней. А тут еще два аналогичных дружка. Я невольно вздрогнул от обиды, представляя их беззаботную жизнь. Мало мне одного такого мудака… тут их трое.

– Ты думал, я прощу тебя?

Парень вышел на свет, закинув на плечо ржавую арматурину. Я увидел синяк у его виска, уходящий под нос, и возгордился своим дневным ударом.

– Послушай…

Но слушать он не стал. Словно перышко, поднял меня за кофту и прижал к стене.

– Послушай, – повторил я, чувствуя, как силы покидают меня. – Убери эту штуку. А то я ею могу череп тебе проломить.

Тот усмехнулся.

– Этой? – Он отпустил меня и, быстро занеся свое орудие, ударил в бок. На громком выдохе я скорчился от боли. – Этой, да? – повторил он удар, и я понял, что точно останется синяк, если вообще не сломает ребра. Рише просто убьет меня. Я пытался собрать последние силы, но был слишком слаб, ведь я нормально не ел уже несколько дней.

Надежда оставалась только на Белого Демона. Расчет был на то, что слух о нем распространялся быстро и обрастал все новыми преувеличениями. Слава шла впереди меня, и одно мое появление – с белоснежными волосами и битой – уже заставляло объекты моей мести трястись от страха. Эти парни явно были с ним не знакомы. Стоило закончить это быстро. Я долго не протяну.

Детское хихиканье заставило меня поднять голову. Глазами я стал искать источник этих звуков. И только сейчас заметил, что девушка, подружка балбеса, снимает все происходящее на камеру своего телефона. Хорошо, что заметил. На руке ее виднелся синяк, и я улыбнулся, думая о том, что она это заслужила. Жаль, телефон не разбился окончательно.

– Чего ты ухмыляешься?!

Получая следующий удар, уже в лицо, я уловил раздраженный рык. Я было принял его за продолжение вопроса, но нет… это был не парень. Собака стояла рядом все это время и рычала, то и дело пытаясь напасть, но дергалась, пугаясь арматурины. И наконец она напала. Вцепившись в руку моего обидчика, дала мне драгоценные секунды. Я поднырнул под его локтем, выхватил из рук девушки телефон, с легкостью разломал его на части и прошептал: «Беги».

Она взвизгнула, глядя на то, как мои глаза меняют цвет, а волосы белеют. Мой дорогой друг оказал мне неоценимую помощь, но стоило мне отвернуться, как собака уже лежала на холодной земле, еле слышно поскуливая. Хватило всего двух ударов: по голове и по животу, – и собака оказалась при смерти. Я чувствовал, как по венам пошел адреналин, как злость подожгла фитиль – и я знал, что это все читается в омуте моих фиолетовых глаз.

Это чудовище замахнулось для третьего удара, я готов был остановить его, но двое дружков схватили меня за руки и прошипели:

– Смотри. Смотри внимательно, сейчас твоя шавка сдохнет! – Главарь гнусно захохотал, словно гиена, и наклонился ко мне. Только теперь он заметил изменения в моей внешности и замер.

Я с замахом ударил головой и услышал, как хрустнул его нос. До сих пор не могу привыкнуть к этому звуку. Другого парня я вырубил, нанеся удары сначала в живот, а затем, наклонив, ударил коленом в лицо. Он был еще в сознании, поэтому пришлось повторно приложить его о высокий мусорный бак. Выхватив арматурину, я занес руку для удара, но меня чем‐то огрели по голове, и я упал на колени. Снова удар арматурой по спине – и вот я щекой ощущаю мокрый асфальт. Во рту появился неприятный привкус железа, голова закружилась, и я почувствовал чью‐то ногу на своей спине.

– Ты что за фрик? – возмутился один из нападавших, заметив, что я опять вернулся в привычное состояние, и с размаху ударил меня по ребрам с еще здоровой стороны. Я сжался, оперся о стену, оттолкнулся и, повернувшись, со всей силы ударил ногами одного из нападающих. И вновь четко услышал, как ломается человеческая кость.

– Ах ты, гнида! – приподнял меня уже знакомый мне парень. Так, значит, нос и ногу я сломал одному и тому же «счастливчику».

Моя реакция «бей или беги» подходила к концу, и адреналин со своим приятелем норадреналином уже заканчивали свои прогулки по сосудам. Это я понял по постепенно нарастающей жуткой боли. Момент «беги» был давно упущен, оставалось только бить. И желательно прямо сейчас.

Я схватился за арматурину, остановив предназначенный мне удар, собрал последние силы для перевоплощения и, воспользовавшись замешательством противника, что было сил ударил по лысой голове его же арматуриной. Тело послушно упало на мокрый асфальт, а последний «герой», схватившись за нос, в панике стал кричать, уползая в темноту:

– Т… ты… убил его!

Я взглянул на распластанное тело:

– Да нет… были бы там мозги, я бы сказал – сотрясение.

На всякий случай присмотрелся – грудь лысого поднималась и опускалась в неровном дыхании. Живой. Собака тоже едва дышала, и ее состояние волновало меня намного больше.

– Рише? – прошептал я в телефон, но трубка молчала. – Пожалуйста… Мне нужна твоя помощь. Встретимся в ветеринарке.

– Той, что возле дома? – послышался ее тревожный голос.

– Нет, во второй, – ответил я, вспоминая, не открылась ли где‐нибудь в районе третья.

* * *

Я сидел на полу и ждал, когда дверь передо мной откроется. Надеялся, что все обойдется. Вдруг услышал чьи‐то торопливые шаги, и тонкая фигура девушки просто повалила меня на пол, ведь сопротивляться я не мог.

– Ради Одина…

Я замер. Скандинавские сказки. Запрещенный прием.

– …скажи мне, что с тобой случилось?! – вопрошала она, нахмурив брови, но я видел – глаза у нее на мокром месте. Красные, воспаленные… плакала?

– Малая, ты ревела? – прошептал я.

– Конечно, ревела, ну ты не дурак ли! Чего я уж только не думала!

Она сейчас опять заплачет. Нельзя… Я поцеловал ее в лоб, крепко прижав к себе. Как же глупо мы выглядели, когда дверь открылась и парень в халате озадаченно замер. Рише тут же отстранилась и села рядом, на треснувший кафель безобразной ветеринарки.

– Прости, парень. Травмы тяжелые. Сломаны ребра, сотрясение мозга… Судя по твоему виду, это был не ты.

Взглянув на мою угрюмую рожу, парень понял, что лучше не продолжать. Я поднес указательный палец к губам удивленной Рише, призывая ее к молчанию.

– Ее лечение очень дорого обойдется. Дешевле усыпить. Она очень страдает, поэтому не переживай, совесть не должна тебя мучить, – вздохнув, закончил врач.

– Вы можете лечить ее в долг? – спросил я.

– Я понимаю, она, видимо, услуж…

– Есть ли у вас лечение в долг? – перебил я, уже теряя контроль.

– Нет… но усыплять животных приходится намного чаще, чем лечить. Я уважаю твой выбор и для тебя сделаю исключение.

Я выдохнул и попытался подняться. Тело предательски дрогнуло, превозмогая жуткую боль, и я повалился на пол. Рише помогла мне встать.