– А вдруг нет, и я наврежу ей своими расспросами?
– Тоже верно, – соглашается она, кивнув.
– Я разберусь. Как-нибудь… и когда-нибудь. До завтра!
Попрощавшись с подругой, я поднимаюсь в квартиру, надеясь, что мама не заметит перемен в моем настроении. Обычно она встречает меня у входной двери, но на этот раз ее нигде не видно.
– Мам?
– Я здесь, – отзывается она из спальни.
– Тебе плохо? – обеспокоенно спрашиваю я и, зайдя в комнату, нахожу ее лежащей под одеялом. Прикоснувшись к ее лбу, убеждаюсь, что жара нет.
– Это случилось, да? – бормочет она, смотря на потолок. – Я не уберегла тебя. Прости меня, дочка. Прости!
– Ничего не случилось, мам. Обычный день, как и всегда.
– Мне снился сон. Кто-то забрал тебя. Схватил и унес, завернув в черную ткань!
В ее расширенных глазах словно застыл ужас.
– Я в порядке. Я здесь. Никто меня не забирал.
– Заберет! – кричит она, схватившись за растрепанные русые волосы. – Он заберет тебя у меня. Я вижу… вижу, Эми!
– Ладно, давай разберемся. Кого именно ты видишь? Как он выглядит?
– Дьявол поцарапал его лицо, когда он пытался сбежать. Но он все равно его найдет, вот увидишь!
– О ком ты говоришь? Этот человек навредил тебе?
Может, Ви права и через свои предсказания мама пытается сказать о том, что не дает ей покоя все эти годы?
– Он пришел за тобой, Эми. Я ему больше не нужна, – уверенно заявляет мама, криво улыбнувшись.
– Он меня не тронет, поняла? И тебя тоже.
– Поздно… слишком поздно. Ты уже в его власти, – прошептав последние слова, она вдруг успокаивается и закрывает глаза, видимо, окончательно выбившись из сил.
Переодевшись в домашнюю одежду и разобрав пакеты с продуктами, которые мы с Леттой купили по дороге домой, я забираю телефон из ванной и проверяю пропущенные звонки и сообщения.
Папа: Заеду на выходных. Вам что-то нужно?
Эми: Нет, но с мамой что-то не так. Хуже обычного. Не беспокойся, я уже нашла нового врача, но хочу, чтобы ты был в курсе.
Уже собираясь отложить телефон, чтобы начать готовить ужин, мне на глаза попадается чат нашей университетской группы, который я практически не читаю. Пролистав довольно долгую переписку до конца, замечаю сообщение от Тамаза.
Тамаз: Преподаватель по дизайн-разработке встретил меня в коридоре и сказал, что завтра задержится, но очень просил нас прийти вовремя и посидеть тихо.
Как только я кликаю на его имя, мобильное приложение перебрасывает меня на его страницу, но она оказывается закрыта для посторонних, а добавлять его в друзья я не собираюсь. Но даже не приближая фотографию на его аватарке, мне хорошо заметен шрам над его верхней губой. Я увидела его еще днем, но только сейчас, после маминых слов о поцарапанном дьяволом лице, задумываюсь о том, где он его получил.
Мне нравится фигурное катание. Правда, нравится. Но по-настоящему мое сердце трепещет только при виде скетчбука, в котором хранятся все созданные мной эскизы платьев. Каждый раз, когда мне кажется, что я готова воплотить один из них в жизнь, меня останавливает невидимый барьер, состоящий то ли из неуверенности в себе, то ли из страха изменить свою жизнь. Я привыкла быть фигуристкой, а не дизайнером, и понятия не имею, как на эту новость отреагируют другие. Хочется не просто громко заявить о своем увлечении, но и доказать, что это не пустые слова.
Я без ума от произвольной программы «Черный лебедь», которую мне поставил наш хореограф-постановщик Лука. Как только он рассказал о своей задумке, я сразу же приступила к работе над новым эскизом. С тех пор в моем скетчбуке появилось, как минимум, двадцать восемь набросков возможного платья, но ни один из них не устроил меня в полной мере. Похоже, я склонна к поиску незначительных изъянов даже в самых идеальных на первый взгляд вещах.
Хочется уйти от классического представления об образе черного лебедя с характерными линиями, серебристыми вставками и имитацией перьев. Это должно быть яркое пятно среди множества клякс. Потому что выход на лед в платье, сшитом по моему эскизу, слишком знаменательное событие, чтобы оплошать.
Но сегодня, вернувшись домой после утренней получасовой пробежки, я не решаюсь взяться за карандаш. Потому что боюсь, что руки сами начнут рисовать образ парня с поцарапанным лицом. Слова мамы не просто застряли в сознании, но и отравляли мой рассудок целую ночь. Я несколько раз просыпалась, охваченная нервной горячкой, мне казалось, что кто-то стоит над кроватью и дышит прямо мне в лицо. Финальной точкой в этом кошмаре стало ощущение чьих-то прикосновений, от которых я подскочила с застывшим в горле криком.
Психотерапевт, с которым общалась мама пару месяцев назад, рассказывал мне о случае, когда у здоровых людей под влиянием общения с психически больным человеком развивалось индуцированное бредовое расстройство. Я тогда удивилась, но не заострила на этом должного внимания, а теперь судорожно читаю научные статьи об этом заболевании. Из всего, что удалось найти, ясно одно – у меня будут большие проблемы, если я продолжу перенимать мамины мысли.
От изучения своей возможной участи меня отвлекает сообщение от Виолетты, уже подъехавшей к подъезду. Я специально попросила ее не звонить в дверь, чтобы не разбудить маму, все еще отходящую от вчерашнего стресса. Перед уходом я заглядываю в ее темную, из-за штор блэкаут, комнату. С синяками под глазами и впалыми щеками она выглядит болезненной и изнеможденной и походит на бездушную тряпичную куклу. Всего одно утро в тишине, а я уже скучаю по ее утренним гаданиям и тревожным предсказаниям. Вряд ли меня обрадует их возвращение, но видеть ее такой, как сейчас, просто невыносимо.
Так и не дав волю слезам, я тихо выхожу из квартиры, оставив на столе в коридоре записку: «Ушла на учебу. В холодильнике вчерашний ужин. Поешь, пожалуйста. До вечера!».
– Доброе утро, – говорю я Летте как только сажусь в машину.
– И тебе. Держи. – Она протягивает мне высокий стакан с красным напитком. – Арбузный смузи.
– Ого! – восклицаю я и, забрав стакан, делаю небольшой глоток. – Вкусно.
– Скажи, да? Я тоже под впечатлением.
Покрутив стакан в руках, обнаруживаю на нем логотип заведения, где он был куплен, – три неоновые ягоды черники, плавающие в бокале.
– Ты что, ездила в бар, куда нас позвала Инга?
– Ну да. На разведку, – буднично отвечает она.
– И как?
– Миленько. Миша, правда, остался не в восторге, потому что ко мне клеился татуированный бармен, который там работает.
– Вот как? – улыбаюсь я, зная, какой кокеткой порой бывает подруга.
– Да, было немного… неловко. Зато теперь Миша точно пойдет с нами, потому что не хочет отпускать нас одних. Говорит, там может быть небезопасно. Особенно, ночью.
– Он просто боится, что тебя охмурит тот бармен с татуировками.
– И не зря, парень весьма хорош собой. Мы с ним немного поболтали, он хоть и не кажется надежным, но с ним точно не будет скучно, даже Миша оценил его шутки. А тебе в жизни как раз не хватает легкости. Может, познакомим тебя с ним в пятницу?
– Серьезно? Ты заехала в бар, чтобы купить смузи, а заодно устроить мою личную жизнь? – Я стараюсь говорить непринужденно, хотя все нутро противится этой теме и бьет тревогу.
– Одно другому не мешает, – смеется Летта. – Он правда классный. Знаю, тебя сейчас не интересуют отношения, но вдруг ты передумаешь.
– Вряд ли, Ви. Мне вообще не до этого.
– Да, точно, – кивает она. – Прости, что не спросила сразу. Как там мама?
– Вчера она… – Замешкавшись, я вдруг понимаю, что не могу рассказать ей об услышанных вчера словах и о том, как провела сегодняшнюю ночь. Нельзя втягивать Летту в наш с мамой коллективный психоз. – Она была подозрительно спокойной.
– Не допрашивала о том, как прошли занятия?
– Совсем нет. Мы поужинали, а потом она уснула, – лгу я.
– И до сих пор спит?
– Ну да.
– Как-то странно, нет? – с тревогой в голосе спрашивает подруга.
– Думаю, она вчера сильно перенервничала и осталась без сил.
Ничего не ответив, Летта включает радио и уже через десять секунд подпевает исполнительнице, поющей о разбитом сердце. Отвернувшись к окну, я думаю о рассыпающихся на мелкие крошки остатках стабильной жизни. До вчерашнего дня мне с легкостью удавалось противостоять витающему в воздухе безумию. Но теперь я боюсь себя даже больше, чем маму.
– Смотри кто идет, – говорит подруга, паркуя машину недалеко от университета.
Еще не проследив за ее взглядом, я уже знаю, кого именно сейчас увижу.
– Я ошиблась, он ходит пешком. Без мотоцикла его образ плохого парня неполный, – разочарованно заявляет Ви. – Может, в ремонте?
– Мы же планировали держаться от него подальше, – напоминаю я ей.
– Знаю, но, блин, так хочется узнать его получше. Кто он, откуда приехал, почему перевелся в наш универ, чем увлекается и все в таком духе.
– Зачем тебе это?
– У меня детективная тяга к загадочным личностям.
– Как правило, таинственный ореол окутывают самых заурядных и непримечательных с точки зрения внутреннего мира людей. Уверена, в нем нет ничего, что способно тебя заинтересовать.
– Жестко ты, – ахает она. – Но я слишком люблю знакомиться с новыми людьми, чтобы пройти мимо.
– Как знаешь, только меня в эти знакомства не впутывай, – чересчур резко говорю. – Идем?
– Дома точно все нормально? – уточняет Летта перед тем, как открыть дверь. – Ты напряжена.
– Все отлично, пошли уже.
Следуя за подругой, я стараюсь ни о чем не думать и сосредоточиться исключительно на ярко-зеленых кончиках ее волос, выбившихся из-под шарфа.
Несмотря на опоздание преподавателя, о котором нас предупредил Тамаз, вся группа уже в сборе. Поздоровавшись со всеми молчаливым кивком, я направляюсь к скамье в предпоследнем ряду, пока подруга останавливается, чтобы поболтать с несколькими ребятами, которые приходили поддержать ее на контрольных прокатах. Обычно ее звонкий голос и беззаботный смех отвлекают меня от гнетущих мыслей, но сейчас я настолько взвинчена, что нахожусь на грани панической атаки, хотя едва ли понимаю, что это вообще значит.
Когда перед моим взором появляется бумажная фигурка черного лебедя, я чуть не вскрикиваю от неожиданности. Тамаз кладет оригами на мой скетчбук и, ничего не сказав, возвращается на свое место в первом ряду.
– Что это у тебя? – интересуется Летта спустя несколько минут.
– Подарок, – с трудом отвечаю я, не смея даже шелохнуться, не говоря уже о том, чтобы взять лебедя в руки.
– От Тамаза? – спрашивает она шепотом, наклонившись к моему уху. Я отвечаю уверенным кивком. – Красивая птичка.
Это правда. В детстве я пыталась научиться делать оригами и знаю, что это не так просто, как может показаться на первый взгляд. Сделав глубокий вдох, все же осмеливаюсь взять птицу в руки, чтобы как следует ее рассмотреть.
– Должно быть, кропотливая работа, – подмечает Летта, не переставая довольно улыбаться.
– Чему ты радуешься? – недоумеваю я.
– Кажется, ты ему нравишься.
– Что с тобой сегодня происходит? То хочешь познакомить меня с каким-то барменом, теперь это… – Сморщившись, я кладу бумажного лебедя на край стола и заставляю себя отвести взгляд от широкой спины Тамаза, виднеющейся в первом ряду. На нем, как и вчера, обтягивающая черная водолазка, подчеркивающая его крепкие плечи.
– Я не виновата, что мне на глаза попадаются подходящие кандидаты на роль твоего парня, – оправдывается подруга, просматривая новостную ленту в телефоне. – Видела страницу Тамаза?
– Да, он же писал в беседе, – отвечаю я слишком быстро, словно обороняясь от словесной атаки.
– В черно-белых фотографиях есть своя магия, – рассуждает она, то приближая, то снова отдаляя лицо Тамаза на снимке. – Интересно, откуда у него этот шрам над губой.
Сделав вид, что не расслышала последнего предложения, я открываю скетчбук и, достав из сумки карандаш, начинаю рисовать лежащего передо мной лебедя. Понятия не имею, что этим подарком хотел сказать Тамаз, или что я сама чувствую по этому поводу. Все происходящее напоминает странный сон, из которого мне никак не удается сбежать, чтобы вернуться к привычной жизни.
Преподаватель объявляется ближе к середине занятия и, поблагодарив нас за терпение и понимание, начинает занятие. Немного расслабившись, я даже умудряюсь записать добрую половину его лекции, но потом меня отвлекает всплывшее на экране телефона сообщение от отца.
Папа: Что у вас там происходит? Мне только что звонила Анфиса и сказала, что тебя похитили.
Эми: Я на учебе, потом тренировка. Сможешь заехать и проверить ее?
Папа: Да, я уже отпросился с работы и еду к ней.
Эми: Спасибо. Напиши, как она.
Папа: Нам нужно серьезно поговорить, Эми, потому что дальше так продолжаться просто не может.
Эми: Еще позавчера с ней все было нормально, пап.
Папа: С ней уже давно ничего не нормально, и ты это знаешь.
Эми: До вчерашнего дня она была в НОРМЕ, с которой мы научились жить.
Папа: Я почти подъехал. Увидимся вечером.
Эми: Напиши, в порядке ли она.
Непроизвольно сложив ладони в молитвенном жесте, я пытаюсь справиться с нарастающей в груди паникой, участившимся дыханием и выступившими слезами. Больно прикусив дрожащую нижнюю губу, едва не вскрикиваю от злости на саму себя. Нельзя было оставлять маму в таком состоянии, и чем только я думала, уходя на учебу? Вдруг это та самая роковая ошибка, которая все уничтожит?
– Я в столовую, тебе что-то нужно? – спрашивает поднявшаяся с места Летта.
Осознав, что первая из двух пар по дизайн-разработке подошла к концу, я растерянно озираюсь по сторонам и обнаруживаю, что почти все уже вышли на перерыв.
– Если только воды, – отвечаю я.
– Ты какая-то бледная. Точно не голодна?
Отрицательно покачав головой, я снова беру в руки телефон, ожидая, что на экране вот-вот появится сообщение от папы.
– Ну ладно, скоро вернусь, – неуверенно говорит подруга.
Я слышу ее удаляющиеся шаги и как она зовет кого-то с собой в столовую, но мой взгляд прикован к бездушному прямоугольному куску металла и пластика, который должен оповестить меня о состоянии самого родного человека.
– Похоже на оригинал, – заявляет знакомый низкий голос.
– Что? – Непонимающе уставившись на Тамаза, я моргаю, совершенно позабыв о застывших на ресницах слезинках.
– Твой рисунок лебедя, – поясняет он, пристально смотря мне в глаза.
Осознав, что сижу перед раскрытым скетчбуком, я закрываю его и тут же прячу в сумку.
– Ты что-то хотел?
– Ничего. – Его сухие ответы противоречат тому, с каким интересом он рассматривает мое лицо, но, само собой, я делаю вид, что не напряжена из-за его присутствия.
– Спасибо за лебедя. Не знаю, зачем ты его сделал, но спасибо. – Я стараюсь держаться отстраненно, но вежливо, чтобы не выглядеть еще более странной, чем накануне.
– Ты когда-нибудь слышала о теории черного лебедя? – спрашивает Тамаз.
– Нет, что это?
– Так говорят о событии, которого никто не ожидал. Но когда оно случается, то его появление кажется вполне логичным и закономерным.
– Ясно, а почему именно черный лебедь?
– Потому что до семнадцатого века ученые были уверены, что существуют только белые лебеди, – рассказывает он. – А когда в Западной Австралии обнаружили черных, то сразу нашли этому объяснение.
– Я об этом не знала, – признаюсь я, дослушав.
Несмотря на абсурдность этого разговора, он помогает мне отвлечься и ненадолго выдохнуть. У Тамаза бесстрастный и тихий, но в то же время чарующий голос, за которым хочется следовать. Уверена, именно такими интонациями обладают профессиональные гипнотизеры, способные ввести человека в настоящий транс.
– Я тебя напугал, когда процитировал то стихотворение, – неожиданно замечает он, хотя мы еще вчера покончили с этой ситуацией. – Эта фигурка лебедя в качестве извинения.
Я не успеваю ничего ответить, потому что загорается экран телефона, который все это время лежал у меня в руке.
Папа: Пришлось вызвать скорую. Они сделали укол, чтобы ее успокоить.
Эми: Ты же не отвезешь ее назад в тот центр?
Папа: Мы поговорим об этом вечером.
Эми: Ладно.
Когда я поднимаю голову, Тамаз уже собирается уходить, так и не дождавшись моего ответа. Ощутив укол вины за свое предвзятое отношение, решаю окликнуть его и дать что-то взамен. Чтобы и у него сохранился на память символ нашего примирения.
– Вот возьми, – прошу я, отдавая ему наскоро вырванный из скетчбука рисунок черного лебедя.
– Спасибо. – Уголки его губ приподнимаются, но это все еще трудно назвать улыбкой.
Я заглядываю в его темно-зеленые глаза, несмотря на страх пораниться о его металлический режущий взгляд.
– Почему ты рассказал мне об этой теории?
– О какой? – интересуется вернувшаяся из столовой Виолетта. Она протягивает мне бутылку с водой и вопросительно смотрит на Тамаза. – Я что-то пропустила?
Так и не ответив на мой вопрос, Тамаз разворачивается и уходит на свое место.
– У-у-у, – протягивает Летта. – Какой неприступный. Наверное, поэтому все по нему сохнут.
– Сохнут? – переспрашиваю я. – Кто?
– Да все. Оглянись, – она кивает на компанию наших одногруппниц. – Думаешь, кого они обсуждают целыми днями?
– Они же его совсем не знают.
– В этом и смысл. Он, как конфетка, которую хочется откусить, чтобы узнать, что внутри.
Может, и хорошо, что мама запрещала мне общаться с парнями. Потому что это точно не для меня.
– Не понимаю я этого, – признаюсь я, сделав глоток воды. – Заинтересоваться человеком только потому, что он недоступен? Бред.
– Согласна. Именно поэтому я с Мишей. Он без всех этих прибабахов. Говорит, что думает, ничего не таит. Но в таких, как Тамаз, есть определенный шарм, и с этим ничего не поделаешь.
– Не вижу в нем никакого шарма. Только мрачную сдержанность.
– И все же ты говорила с ним, пока меня не было, – ухмыляется подруга. – А еще подарила ему свой рисунок. Я все видела, Эми, даже не пытайся отмазаться.
– Он сделал мне подарок, чтобы извиниться за вчерашнее, я захотела ответить тем же. Так было правильно.
Несмотря на твердость в голосе, я все еще сбита с толку из-за Тамаза и напугана предстоящим разговором с отцом.
– Хофчепшь? – Летта протягивает мне злаковый батончик, пока пытается прожевать тот, что у нее во рту. – Офчхень вкусшфно.
– Давай, спасибо.
Откусив немного батончика, я задумываюсь о том, как донести бумажного лебедя до дома и не повредить. Хотя меня вообще не должно это волновать. Точно не в ситуации, в которой сейчас находится моя семья. Но я волнуюсь. Искренне и всем сердцем переживаю за сохранность этой хрупкой черной птички.
Если бы меня попросили одним словом описать отца, я бы назвала его собранным. Всегда готовым к принятию важных, хоть и непростых решений. Хотя, судя по рассказам мамы и сохранившимся фотографиям, в студенческие годы он был совсем другим. Стеснительным и неуверенным в себе, предпочитающим провести вечер за учебниками, нежели встретиться с друзьями. Возможно, он изменился из-за знакомства с мамой, точно шторм ворвавшейся в его спокойную жизнь.
Папа ожидает меня в гостиной, устроившись в большом кожаном кресле, которое до сих пор закреплено за ним, несмотря на его окончательный переезд несколько месяцев назад. На спинке стоящего неподалеку компьютерного стула висит его серый пиджак, с которым он не расстается уже пару лет.
– Эми, – кивает он, как только я оказываюсь перед ним. – Как прошел твой день?
– Пап, давай не будем тратить время. Что ты намерен делать с мамой?
– Мне правда интересно, как поживает моя дочь. И мы не начнем говорить об Анфисе, пока ты не расскажешь, что нового и как прошел твой день.
Уверена, что именно таким тоном он общается со своими подчиненными. Но я уже привыкла и не обижаюсь на присущие ему строгость и официальность.
– Да ничего особенного. Все как обычно. Послушала лекции о дизайне в универе, потренировалась на катке и поехала домой.
– Перед тем как уснуть, Анфиса сказала мне о парне с поцарапанным лицом. Твой новый друг?
Я пытаюсь сохранить бесстрастное выражение лица, но это практически невозможно, потому что речь явно идет о Тамазе.
– Эми? – зовет отец, нахмурив темно-каштановые брови.
– С чего ты взял, что речь идет о реальном человеке? – спрашиваю я, опускаясь на компьютерный стул. – Она сказала, что это был сон.
– Ну, пару часов назад она так не считала. Ты же помнишь наш уговор? Никаких парней в доме.
– По-твоему, я нарушила запрет и привела сюда парня из маминых снов? – усмехаюсь я. – Похоже, не у меня одной начался индуцированный бред.
– Что это?
– Неважно, – отмахиваюсь я, разочарованная тем, как развивается наш разговор. – Моей вины в происходящем нет. Надеюсь, тебе достаточно моего слова. Или хочешь расспросить соседей, не приходил ли сюда некто с поцарапанным лицом?
– То, что ты сейчас грубишь, уже о многом мне говорит, – спокойно парирует он.
– Ты ведешь себя так, будто это форсмажор на работе, который нужно срочно решить.
– Это гораздо серьезнее любого форсмажора, Эми. Речь идет о вашем с Анфисой благополучии. Я уже позвонил в центр, но у них сейчас нет свободных мест. Мне искренне не хочется искать что-то еще, потому что только там она получала должный уход и бережное отношение.
– Так и не ищи. Мы справимся, – уверенно заявляю я, хотя насквозь пропитана сомнениями.
– Это невозможно, Эми. Знаю, что ты не хочешь отправлять ее в обычную лечебницу, поэтому предлагаю вот что… – Сделав паузу, он откашливается и достает из кармана брюк телефон. – Я созвонюсь с несколькими организациями, которые предоставляют соответствующие услуги и найду для нее сиделку. Как только в том медицинском центре освободится место, мы сразу же перевезем ее туда. Я уже обо всем договорился, мне позвонят и сообщат.
– И что я должна на это сказать? – негодую я. – Ты уже все решил и просто ставишь меня перед фактом. Как обычно.
– Скажи честно, Эми, ты все еще веришь, что ей можно помочь?
– Да.
– Я дал тебе шанс найти специалиста, который что-то изменит, но ты только потратила время и деньги. Как долго ты собираешься тянуться к звездам?
– Пока не достану одну из них.
Кивнув, отец протягивает мне телефон, чтобы я взглянула на резюме представленных на сайте сиделок.
– Мы не можем оставлять ее одну в таком состоянии, – напоминает он. – Это не выход, но временное решение. Соглашайся.
– А ее ты спросил? – Взрываюсь я. – Мама вообще в курсе твоих планов? Думаешь она обрадуется, когда проснется и увидит рядом с собой постороннего человека? Ты только пытаешься быть заботливым, но совсем о ней не думаешь!
– О, Эмилия! Я только и делаю, что думаю о ней. С тех самых пор, как она заявила, что беременна тобой и…
– А при чем тут это? – не понимаю я.
По его испуганному взгляду становится ясно – на эмоциях он ляпнул лишнего, и теперь обдумывает, как повернуть время вспять.
– Ни при чем. – Забрав у меня телефон, он спешно прибирает его в карман и встает с места. – Будем считать, что договорились. Я сам выберу сиделку, попрошу ее приехать завтра утром. Введешь ее в курс дела, а потом поедешь на учебу, ладно?
– Ничего не ладно! – Фыркнув, я преграждаю ему путь к выходу. – Почему я должна общаться с сиделкой, которую ты решил нанять?
– Потому что это в интересах твоей матери. – Он старается говорить тем же ровным и спокойным голосом, что и в начале беседы, но у него ничего не выходит.
– А вот и нет, – спорю я. – На следующей неделе у нее встреча с новым врачом. И по-настоящему в ее интересах рассказать ему, что с ней произошло.
– Она так и делает.
– И ты тоже?
– Ты хочешь меня о чем-то спросить, Эмилия?
– А сам как думаешь? – Я не могу унять своего возмущения, потому он явно что-то скрывает. – Если окажется, что ты знаешь, о чем она молчит, и специально не говоришь об этом врачам, я с тобой больше никогда не заговорю.
– С каких пор ты мне угрожаешь? – спрашивает он, явно пораженный моей решимостью добиться своего. – Начинаю думать, что твоя мама права, и ты спуталась с нехорошим человеком.
– Можешь не переживать. Вы с мамой сделали все возможное, чтобы я ни с кем и никогда не спуталась.
– К чему ты ведешь?
– Сам знаешь.
– Нет, не знаю. Я поддержал Анфису, потому что в то время ты была слишком юна для отношений с мальчиками.
– И все же ты разозлился из-за моего якобы парня.
– Я злился не на наличие парня, а на его присутствие в этом доме. Ему здесь не место.
– Почему?
– Потому что Анфиса не любит, когда в квартире ходят посторонние.
– Например, сиделка? – ехидничаю я.
– Прекрати, Эми. Мы и так в непростом положении, не усугубляй все еще больше.
– Как скажешь, пап.
Сделав шаг в сторону, я киваю в сторону выхода, предлагая ему уйти прямо сейчас.
– Если ты кого-то встретила, то я с радостью с ним познакомлюсь. – Теперь он говорит мягким и заметно потеплевшим голосом. Морщины на его лбу разглаживаются, а уголки тонких губ приподнимаются в осторожной улыбке. – Мне не все равно на твою жизнь, и я хочу быть ее частью.
– Знаю, пап, – киваю я, виновато потупив взгляд. – Прости, что нагрубила. Я так сильно переживаю за маму, что…
– Договаривай, – тихо просит он, приобняв меня за плечи.
– Кажется, ее предсказание про человека с поцарапанным лицом сбылось.
– То есть?
– В тот день, когда мама предупредила меня о надвигающейся опасности, я познакомилась с парнем. Он новенький в нашей группе, недавно перевелся из другого универа. И у него глубокий шрам над верхней губой. Она никак не могла об этом знать, понимаешь? Эти мысли буквально сводят меня с ума, пап.
– Вспомни, сколько всего она говорила за эти годы. Рано или поздно что-то должно было сбыться.
– Но ей стало хуже именно из-за этих видений, – не унимаюсь я. – Знаю, что это галлюцинации, но вдруг…
– Никаких вдруг, Эми, – строго обрывает меня отец. – Шрам над губой и поцарапанное лицо – далеко не одно и то же. У меня тоже есть шрам над бровью, видишь?
– Да, – киваю я.
– Тогда, может, речь идет обо мне?
– Может, и идет, учитывая, что ты задумал, – усмехаюсь я.
– Ее слова ничего не значат, не смей зацикливаться на том, что говорит Анфиса. Обещай, что не станешь об этом думать.
– Я не могу это контролировать. Тем более, когда вижу перед собой этого парня.
– Он тебе нравится? – неожиданно спрашивает папа.
– В смысле… как парень?
– Да.
– Мы с ним два дня знакомы.
– Порой этого достаточно, чтобы все понять, – рассуждает он. – Я лишь хочу сказать, что он просто человек, а не злодей из видений Анфисы. Помни об этом, когда в следующий раз с ним заговоришь.
– Хорошо. Не хочешь подождать, пока она проснется? – интересуюсь я, имея в виду маму.
– Думаю, это будет не скоро. Ей вкололи большую дозу седативного.
– Тогда ладно, идем, я тебя провожу.
Мы прощаемся на позитивной ноте, хотя я все еще с трудом представляю, как пройдет завтрашнее знакомство с сиделкой и как на эту новость отреагирует мама. Ее пробуждения я жду так же сильно, как и боюсь этого.
Отправив спортивную одежду для тренировок в стирку, я отправляюсь на кухню, чтобы приготовить поесть, но обнаруживаю в холодильнике нетронутые остатки вчерашнего ужина.
– Так и не поела, – сокрушаюсь я, едва не расплакавшись от мысли, что все это время мама лежит в кровати голодная.
Я разогреваю в микроволновке небольшой кусок овощной запеканки и уже собираюсь сесть за стол, когда раздается характерный звук телефона, оповещающий о новом сообщении. У меня из рук выпадает вилка, когда я читаю имя отправителя. Открыв наш, до этого момента пустой, диалог, вижу фотографию моего рисунка лебедя, прикрепленного к стене двумя черными канцелярскими кнопками. И больше ничего. Ни единого слова.
– Что я должна на это ответить? – спрашиваю я у Летты, позвонив ей по видеосвязи.
– Отправь ему какой-нибудь милый стикер.
– Стикер?
– Я же дарю тебе их на каждый праздник, – напоминает подруга.
– Думаешь, я ими пользуюсь?
– Больше не подарю. Ладно, тогда напиши «круто».
– По-твоему, это нормальный ответ?
– Зачем ты вообще мне звонишь? Ты можешь справиться с этим сама.
– Не могу. Я не знаю, что делать в таких случаях, – признаюсь я. – Мне не пишут парни. Никогда. Понимаешь?
– Не говори ерунды, – смеется она, не воспринимая мои слова всерьез. – Тебе же постоянно пишут поклонники.
– Поклонники моего катания по льду, а не… вот это.
– Это просто Тамаз. Да, странный. Да, мрачный. Да, он тебе совсем не подходит. Но не стоит так реагировать. Напиши первое, что приходит на ум, да и все.
– Ты совсем мне не помогла, Ви. Ладно, до завтра! – С трудом улыбнувшись, я дожидаюсь ее прощального кивка и заканчиваю звонок.
Поужинав, я снова беру в руки телефон. Пальцы зависают над виртуальной клавиатурой, пока в голове жужжит целый рой мыслей. Но ни одна из них мне не подходит. Я не умею общаться с такими, как Тамаз. И это не та проблема, которую можно решить за один вечер. Но и оставить его без ответа я не могу. Сделав глубокий вдох, начинаю печатать.
Эми: Ты повесил его в комнате?
Отправив сообщение, я откладываю телефон и прячу лицо в ладонях. Он отвечает почти сразу.
Тамаз: Да, рядом с кроватью.
Эми: Рада, что он тебе понравился.
Тамаз: Ты красиво рисуешь.
Эми: Спасибо. А ты давно увлекаешься оригами?
Тамаз: Со вчерашнего дня.
Эми: Это шутка?
Тамаз: Возможно.
Вспомнив о бумажном лебеде, оставленном в коридоре на тумбе, я иду, чтобы забрать его и отнести в свою комнату. Положив оригами на прикроватном столике, рядом с ночником в форме фигуристки, делаю фото и отправляю его Тамазу.
Тамаз: Тоже рядом с кроватью поставила?
Эми: Да.
Тамаз: Хорошо, так он будет охранять твои сны.
Эми: Спасибо еще раз.
Тамаз: Спокойной ночи, Лебедь.
Эми: Ты правда собираешься меня так называть?
Тамаз: Дождись завтра и узнаешь.
Эми: Ладно. Доброй ночи!
– Почему ты улыбаешься? – спрашивает неожиданно вошедшая в комнату мама. – Кто тебе пишет?
– Ты проснулась, – улыбаюсь я, надеясь ее отвлечь. – Папа сказал, тебе было нехорошо. Как сейчас себя чувствуешь?
– Не заговаривай мне зубы, Эмилия. С кем ты переписываешься за моей спиной?
Даже на расстоянии я вижу, как напряжено ее тело и как подозрителен ее взгляд.
– С Виолеттой. Мы идем на вечеринку в эту пятницу.
– Какую еще вечеринку? – Она продолжает стоять в дверном проеме, сжимая в руках края ночной рубашки.
– В коктейль-баре, куда нас позвала Инга. Она участвовала в разработке их меню.
– Вы снова дружите?
– Немного, – пожав плечами, я блокирую телефон и медленно прибираю его в карман домашних шорт. – Тебе лучше?
– Твой отец хочет сдать меня в психушку. В следующий раз, когда он приедет, я его убью.
Вздрогнув, я непроизвольно вжимаюсь в стену позади себя.
– Не говори так, – тихо прошу я. – Он наймет сиделку, которая сможет за тобой приглядывать. Знаю, это непросто, мам, но так будет лучше для всех нас.
– Ты… – Ее глаза снова расширяются от ужаса. – Ты не моя дочь. Господи, почему ты позволил ему забрать мою девочку?