Kitabı oku: «Раб Петров», sayfa 5
Андрюс как мог, постарался успокоить Ядвигу – а ещё он решил посоветоваться с ней, не пора ли продать ещё один из драгоценных камней, подобранных у дома Агне-ведьмы. Они с сестрой давно, ещё когда только поняли, что отец серьёзно захворал, договорились держаться, сколько смогут, а изумруды оставить на чёрный день. Кто знает, как повернётся их судьба? Но теперь Андрюсу представилось, что этот «чёрный» день уже настал: отец и мать больны и беспомощны, дядя смотрит волком, они с Иевой пока не зарабатывают ни гроша, а Ядвига сама, того и гляди, сляжет…
– Нет, братец, – как всегда, решительно ответила Ядвига. – Из дому нас, слава Деве Марии, пока не гонят, дед на отца бранится только, а обижать не обижает. Дядя вот тебя невзлюбил – ты просто будь поласковее с ним, не гляди волчонком. Ничего – даст Бог, зиму спокойно проживём, и там и вы с Иевой понемногу на ноги встанете… Изумруды побережём для тебя да Иевы: тебе на книги в учение пригодится, ей – на приданое.
Андрюс не хотел огорчать сестру и лишь молча вложил добытые деньги в её руку. Ядвига не забыла свои мечты про его будущее; для него же все эти слова были пустым звуком. Какие там книги, какие академии учёные, когда он… вор! И даже то, что он, Андрюс пошёл на это ради несправедливо обиженного друга, не даёт ему оправданий!
* * *
Пробираясь сквозь толпу на рыночной площади, Андрюс всё вспоминал красные пятна на щеках Ядвиги, её кашель… Сестре нельзя ходить на работу, когда ей так худо – значит, деньги придётся доставать, никуда тут не денешься. Занятый своими мыслями, Андрюс едва не налетел на Никиту, который, оказывается, разговаривал на ходу с каким-то человеком в неприметном сером суконном армяке. И лицо у него было серое, неприметное: низкий лоб, бесцветные волосы, узко посаженные глаза так и бегали из стороны в сторону. Глаза эти остановились на Андрюсе и точно ощупали его целиком. Серый человек бросил какое-то слово Никите и исчез, растворился в рыночной толпе.
На этот раз товарищ всё крутился у ювелирной лавки, однако к покупателям подходить не спешил: всё ходил туда-сюда да оглядывался. Из кабачка напротив появились трое – весёлые, довольные, богато одетые; вышли они точно из «чистой», купеческой половины. Никита двинулся за ними. Купцы прошли немного и начали прощаться: двое уселись в сани, запряжённые парой, и укатили, третий же неторопливо побрёл вдоль рыночной площади. Андрюс подумал, что он наверняка нетрезв…
Никита стремительно бросился наперерез купцу, приговаривая своё: «Поглядите, пан, красота-то какая, глаз не оторвать – вот не сойти мне с места, коли пани ваша не обрадуется подарку…» Андрюс принялся показывать вещички: шкатулки для бус и ожерелий, кружки, прочую посуду – купец, будучи в хорошем настроении, ткнул толстым пальцем в затейливо разукрашенную коробочку, затем достал кошель…
В это мгновение Никита поскользнулся на укатанном снегу и слегка толкнул покупателя под локоть: тяжёлый кожаный кошель выпал у того из рук. Купец сдвинул было рыжеватые брови, скривил губы, однако Никита низко закланялся и жалобно попросил прощения; юрким мышонком он скользнул за кошельком и почтительно подал его владельцу. Покупатель брезгливо выхватил кошель из услужливых рук – однако лаковую шкатулку спрятал-таки за пазуху, отдал Андрюсу монету; отдуваясь, зашагал прочь. Андрюс сунул руку в карман и насторожился: ведьмин камень был горячим.
– Ну, идём, будет на сегодня! – быстро проговорил Никита, оглядываясь по сторонам.
Руки у него отчего-то слегка дрожали, а взгляд был бешеным, и одновременно чуть растерянным – будто у человека, сделавшего нечто такое, чего сам от себя не ожидал.
– Как же, мало ведь наторговали…
– Будет! Завтра ещё заработаем. Устал я.
Андрюс со вздохом пожал плечами. Ну, всё же это было лучше, чем ничего, и не с пустыми руками он придёт сегодня к Ядвиге…
Навстречу им стремительно двигался давешний незнакомец в сером армяке. Когда он поравнялся с отроками, Андрюс толком и не увидел, но почувствовал – шедший рядом Никита вынул руку из-за пазухи и то ли что-то отдал незнакомцу, то ли принял что-то от него… Серый человек моментом пропал с глаз, будто и не было.
– Послушай, чего ему от нас надо? – не утерпел Андрюс. – Он ведь знает тебя? А если отцу твоему что-нибудь расскажет?
Никита остановился, глянул на Андрюса круглыми, сумасшедшими, тёмными глазами – и расхохотался, громко, чуть ли не с истерикой.
– Отцу-то… Отцу… Отцу он ничего не скажет, не-ет! Не боись, Андрейка! Спаси тебя Христос, помог ты мне сегодня, а то…
Никита снова нервно засмеялся, аж завсхлипывал, и стиснул руки – они всё продолжали дрожать.
– Ты иди, Андрейка, домой, отдыхай. Завтра в мастерскую приходи пораньше.
Хлопнул по плечу и направился в самую гущу толпы… Андрюс очумело смотрел товарищу вслед: тот и не вспомнил про оставшийся товар, не сказал, надо ли его обратно вернуть… Что это такое с ним?
– Никитка! – крикнул Андрюс. – А ну, погоди!
Никита, не оборачиваясь, слабо махнул рукой.
– Ну и леший с тобой, – досадливо буркнул Андрюс и вздрогнул: уже всему телу сделалось горячо от обжигающего тепла изумруда.
Забыв про игрушки, он бегом кинулся в глухой проулок, где не было ни души. Сел у бревенчатого забора и осторожно, прикрывая рукой, вынул перстень: тот ослепительно мигал, вспыхивал тревожным светом через равные промежутки времени.
Андрса окатила волна страха: отчего-то он подумал про Ядвигу и родителей – припомнилась страшная ночь в родном городке, увиденное утром пепелище… Тогда пани Гинтаре не позволила ему помочь родным, а теперь?.. Он помчался со всех ног и не останавливался, пока, задыхаясь, не влетел на крыльцо дедовского дома.
Но там было всё спокойно; первым, кто его встретил, был верный Тихон. Кот не стал дожидаться, пока Андрюс соизволит забрать его из мастерской и отправился домой сам. Андрюс подхватил его, почесал за ухом.
– Ну, прости – знаю, что скучал. Что вы тут, как? А то меня будто камень предостеречь хотел?
Тихон вывернулся из рук хозяина и побежал в комнату, которую хозяин отвёл Андрюсу, Иеве и Ядвиге. Андрюс спал там на сундуке, а за холщовой занавеской находилась кровать Иевы и Ядвиги.
Едва приблизившись к своей постели, Андрюс понял: что-то не так! Чужие руки прикасались к его пожиткам, всё было перевёрнуто… Холодея, он принялся шарить рукой в подушке, в поисках драгоценных камешков – тщетно! Ведьмины подарки исчезли.
Глава 8. Дядюшка
Андрюс неподвижно стоял около разорённой постели; Тихон же кружил вокруг хозяина, тревожно и заботливо заглядывая ему в глаза. Андрюс десятки раз обшарил и подушку, и старенькое потёртое покрывало, заглянул под сундук, под лавки… Голова у него шла кругом, руки и ноги буквально тряслись от гнева: получается, это кто-то из домашних вероломно рылся в его вещах, искал… но что? Ни один живой человек, кроме Ядвиги, не знал о существовании этих изумрудов. Иеве с матерью Андрюс сказал, что подобрал у дома ведьмы лишь один небольшой камешек, и деньги с его продажи ушли на дорогу, пропитание в пути, необходимые вещи. Ядвига же никогда – он был в этом уверен – не дотронулась бы до камней без его ведома.
И ещё одна страшная мысль пришла ему на ум: похититель понятия не имеет, на какой риск пошёл, забрав эти камни! Семья мясника прожила лишь сутки после того, как изумруды очутились в их руках! Даже если злоумышленник не носит камни на себе, а спрятал подальше – всё равно этому человеку не жить, если не вернёт украденное… Или всё-таки нет? Может быть, ведьмины подарки не способны убивать издалека? Андрюс этого не знал, однако от всей души понадеялся, что такое возможно: желать смерти вору, который точно приходился ему кровным родичем, он всё-таки не мог.
Он тяжело вздохнул и присел на постель. Что теперь скажет Ядвига? Сестра безумно огорчится, узнав, что камней у них больше нет. Прощайте, нежно взлелеянные ею планы на хорошее приданое Иеве да Андрюсову учёбу! Да и сам он, оказывается, подспудно рассчитывал на денежное подспорье: ведь если продать хотя бы один из камешков, у них будет на что перебиться в случае голода, хворей, ссоры с хозяевами дома… Дома, где семья Андрюса – он знал это хорошо – была полностью бесправна и зависела от доброй воли деда или дяди Кристиана.
Дверь негромко скрипнула, но не успела отвориться, как Тихон выгнул спину и угрожающе зашипел… Андрюс весь напрягся, перстень в его ладони мгновенно стал горячим: на пороге появился дядя, собственной персоной.
* * *
Пока цирюльник Кристиан ломал голову, как бы избавиться от опостылевшего племянника, который грозил его благополучию, тот, оказывается уже надёжно укрепился в своей столярной мастерской. Андрюс возвращался домой оживлённым и бодрым, с сёстрами был ласков, с дедом и родителями – почтителен. Ему, Кристиану, мальчишка сухо кланялся, на вопросы, что там да как в обучении, отвечал холодно и скупо. Вишь, осмелел поганец! Кристиан ещё не до конца осознал пришедшую в голову мысль, но в продолжение нескольких дней думал всё об одном и том же.
Андрюса надо убирать из дому – и не когда-нибудь, а сейчас. Вот вчера, к примеру, старик-отец, как с ним часто бывало, обозлился на полоумного зятя Йонаса, завопил, ногами затопал, так что бабы и девки со страху обмерли. И Андрюс, щенок сопливый, взял Йонаса под руку, и с ласковыми словами: «Пойдёмте, батюшка» вывел того из столовой. А через мгновение вернулся, и учтиво, но решительно попросил деда быть к отцу снисходительным в его болезни, не обижать хворого попусту, да мать с сёстрами зря не пугать, а то, мол, им и так многое пережить пришлось.
Кристиан-цирюльник таращил глаза на старика и с удовольствием ожидал грома-молний; до приезда сестриного семейства ему с женой тут и меньшее не спускали. Однако дед не только не застучал кулаком и палкой на внука не замахнулся, но даже и вздохнул, будто виновато, ответил: «Ну, ну, это я так – уж не обижайтесь на старика». А вскоре, как ни в чём не бывало, позвал Андрюса с Йонасом и Кристиана выпить по стаканчику крепкого вина у камина… Андрюс вежливо отказался, а Кристиан кипел от возмущения: его-то, родного сына, ехидный старикан в последнюю очередь догадался позвать!
В голове цирюльника складывался стройный план: племянника надо из дома гнать не как-нибудь, а с позором: чтобы ни мать, ни сёстры слова сказать не посмели в его защиту. А вот в глазах старика нужно остаться чистым, безгрешным да лишь о чести семьи радеющим – тот если что худое заподозрит, то как раз его, Кристиана-то, и выставит.
Дождавшись, когда Андрюс, Иева и Ядвига уйдут со двора, Кристиан неслышно проскользнул в комнатушку племянников. Он, не колеблясь, решил использовать один из старинных серебряных наручей собственной супруги, заранее наказав ей, чтобы не вздумала поднимать крик раньше времени. Куда лучше спрятать украшение? Серебряный обод был массивным и довольно заметным. Вечером жена сделает вид, что хватилась, начнут они искать – и дело сделано!
Чтобы дело смотрелось правдоподобно, Кристиан не стал класть наруч под лавку или сундук: не поверят, что кто-то так глупо краденое прятать решил. Он аккуратно надрезал набитую сеном подушку, просунул туда руку и… к собственному удивлению, нащупал некий крохотный свёрточек. Достал, развернул чистую холстинку – и ахнул от изумления… На ладони лежали три небольших, удивительной красоты изумруда, глубокого тёмно-зелёного цвета! Откуда сие богатство взялось у нищего племянника? Так он, выходит, всамделишный вор?
Кровь прихлынула к голове; Кристиан поймал себя на том, что принялся лихорадочно обыскивать жалкие пожитки Андрюса, ползать по полу вокруг сундука, лавки… Тусклый, благородный блеск камней совершенно околдовал его – чудилось, что где-то здесь, рядом спрятаны ещё драгоценности не хуже этих, вот совсем немного, и он наткнётся на них… Одна-единственная мысль настойчиво билась в голове: искать, искать, забрать все камни себе! Он просто не может от них отказаться… Казалось, изумруды подмигивает ему, весело и дружески! Нужно завладеть ими всеми, во чтобы то ни стало!
Где-то неподалёку глухо стукнула дверь… Кристиан вздрогнул и побледнел; сжимая в ладони драгоценный свёрточек, он кинулся вон из комнаты племянников. Надо было прийти в себя, спрятать чудесные камушки и всё обдумать.
* * *
Он слышал голос Андрюса, разговаривающего со своим гадким котом, и понимал, что мальчишка сейчас направится к себе. Кристиан не раздумывал долго, скорее послушался некоего голоса внутри себя: нельзя оставлять изумруды дома: не мальчишка, так кот его пронырливый отыщет. Цирюльник не доверял черной, что уголь, твари, которая шмыгала по всему дому, везде могла проскользнуть, а глазюками своими огромными зыркала, прости Боже, как сатана! «Ништо, камешки дома прятать не стану, унесу – ни один чёрт не найдёт!» – решил он. Пока племянник рыскал по комнатушке, Кристиан благополучно выскочил из дому и направился к цирюльне, что располагалась на соседней улице.
Всю дорогу, что не заняла много времени, он размышлял. Коли привелось этакие драгоценности в руки заполучить, грех не воспользоваться, да двух зайцев разом не убить! Вот пригрозит он мальчишке, тот живо ему остальные камни принесёт – а что они существуют, Кристиан не сомневался. Не иначе, Андрюс воровством промышляет, оттого и весёлость, и уверенность в взгляде появилась! А там Кристиан, может, и другие камушки у него раздобудет: жемчуг, лал, а то и яхонт лазоревый… Вот это богатство! Ну, а сделает своё дело племянничек – так и выставить его из дому прежним образом никогда не поздно будет! Тут вдруг в воспалённом мозгу цирюльника возникла мысль: а ну, как Андрюс вздумает его, Кристиана, выдать старику да всей семье?
На такой случай напрашивался один-единственный выход…
Кристиан стиснул застучавшие от испуга и возбуждения зубы и почувствовал, что, несмотря на мороз, по вискам его стекал пот… Нет, смертоубийство совершить духу у него не хватит – тем более, то его кровь родная! Господь не простит… Он содрогнулся, представив, что пришлось бы на это пойти – и отогнал богопротивную мысль. В конце концов, племянник и не подозревает, что камни взял он, Кристиан. Надо будет начать издалека, подольститься к Андрюсу, другом прикинуться, успокоить, умаслить – благо, тот хоть и не любит Кристиана, да в делах житейских не искушён: слишком уж доверчив, прямодушен.
* * *
Однако, разговор пошёл совсем не так, как думалось Кристиану. Не успел он прикрыть за собою дверь, как был буквально пригвождён к полу презрительным взглядом Андрюса. Кристиан открыл было рот, чтобы начать свою речь, поперхнулся и не смог выдавить ни слова.
– Сударь, лучше бы вам этого не делать, – нарушил тишину Андоюс. – Клянусь, вы не ведаете, какой опасности подвергаете себя и близких… Эти камни не то, что вы думаете – обратить их к своей выгоде для вас никак невозможно – и вы даже представить не можете, какие могут быть последствия…
– Уж не угрожать ли ты мне, щенок? – лицо Кристиана залила краска гнева. – За кого меня принимаешь?
– За человека, который присвоил то, что ему не принадлежит, – спокойно ответил Андрюс. – Но, так как вы мне родичем приходитесь, не могу я допустить, чтобы вы пострадали из-за моих изумрудов. Они могут свести вас с ума, искалечить, убить – я не обманываю, дядюшка.
Кристиан уже немного пришёл в себя – он громко расхохотался. Этот молокосос грозится ему! Уж не дружков ли своих думает натравить? Или сам попробует на него с ножом пойти? Видно, и не вспомнил, что того и гляди, на улице с семейством своим окажется, а то – и в Разбойном приказе за воровство и укрывание краденого.
– Я тебя, племянничек дорогой, слушал, теперь и ты меня выслушай. Ловок ты, камни драгоценные добыть сумел, да ума покамест не нажил. Что – видно, и не ведаешь, как у нас с ворами да разбойниками поступают? Хочешь на своей шкуре испытать, да и семью с собой потянешь?! Так ты меня не стращай глупыми сказочками, а лучше сделай, как велю.
Кристиан нарочно немного помолчал и прошёлся по комнате – чтобы до Андрюса получше дошло сказанное.
А тот тоскливо воздохнул и поднял глаза:
– Чего же вы теперь от меня хотите, коли изумруды уже у вас?
– Хочу, – пояснил Кристиан, – чтобы ты, щенок, не даром в доме моём проживал, да хлеб наш со своей семейкой проедал. Делиться с роднёй надобно! Богатство нажил – не прячь, принеси. Вот как промыслишь добычу, так показывай мне, а там – не чужие, сочтёмся. Я чаю, ты не один камешки работаешь, целая шайка вас таких-то? Ну, это дело не моё, со своими дружками сам разговаривай, только помни: я твою тайну храню, пока ты со мной по-хорошему; а вздумаешь утаивать – тотчас расскажу и старику, и родителям, и сёстрам твоим, что ты – вор! А после кликну ярыг да сведу тебя в Приказ – то-то запоёшь, как попадёшься в руки целовальнику да дьякам, а там уж тебя…
Пока дядя распространялся, что именно ожидает вора в Разбойном приказе, Андрюс напряженно размышлял. Выходило, что никак это дело добром не решится. Андрюс видел дикий, жадный блеск в дядиных глазах, когда он говорил о мифическом богатстве, которое собирался заполучить. Не разубедить, не напугать его – как их соседа-мясника с супругой…
– Нет у меня нынче никаких камней, – ровным, безжизненным голосом заявил Андрюс, когда дядя остановился передохнуть. – И делиться с вами нечем.
– Ах так?! – вскипел Кристиан, но что-то заставило его остановиться. – Ты вот что… Ты подумай, не тороплю. Вот я за товаром поеду денька на три. Вернусь, а там как решишь: либо со мной по рукам ударишь, либо – в Приказ. И о сестрицах своих подумай: они-то тебе способствуют небось, тоже краденое прячут? Им каково будет, коли воровками выставят?
* * *
В какой-то миг Андрюс испугался, что больше не выдержит – и тогда слетит с ведьмина перстня изумрудный всполох, дядя завопит, завоет, покатится по полу… И останется недвижим, совсем как та волчица, которую Андрюс убил нечаянно. Только вот она заслуживала такой участи куда меньше, чем человек, стоящий перед ним.
Только мысль, что Кристиан – матушки родной брат, что когда-то его мать играла с ним, любила, а не только боялась, как сейчас – эта мысль помогла удержать себя в руках. Андрюс старался дышать спокойно; Тихон, чувствуя настроение хозяина, весь подобрался… Вот-вот вцепится в красную, самоуверенную физиономию Андрюсова родича.
Он с трудом разомкнул одеревеневшие губы и сильнее прижал к себе Тихона:
– Хорошо, дядя, коли приказываете – подумаю.
– То-то же, – бросил Кристиан и покинул комнату.
* * *
Тем же вечером Ядвига от ужина отказалась, с трудом добралась до постели. После того, как с помощью Иевы старшая сестра улеглась, Андрюс подошёл к ней. Он не собирался обрушивать на Ядвигу нынешние события, но вот убедить её не выходить на работу завтра надо было непременно.
– Ах, да я бы рада, братец, да нельзя, – вздохнула сестра. – Я и хозяйке-то моей должна… Помнишь, приносила я батюшке настойку от лекаря, что кровь чистит да память возвращает? Батюшка тогда почти до праздников Катарину-покойницу не звал, да и не спрашивал про неё…
– На лекарство отцу в долг брала? Ладно…
Андрюс тяжело вздохнул. Мало им забот! Он укутал сестру получше, чтобы не дрожала в ознобе, принёс ей и своё тонкое, вытертое одеяльце.
– А всё-таки работать тебе завтра нельзя идти! Я добуду денег – отдадим долг, не печалься!
– Опять со своим Никитой пойдёте игрушки тайком продавать? Ох, Андрюс, не нравится мне это…
Он мрачно усмехнулся. Уж как ему самому всё это не нравилось, знала бы сестра!
– Ничего, не тревожься…
Вошла тётка – жена Кристиана, женщина хотя и глуповатая, но добрая и жалостливая. Она принесла Ядвиге оставшуюся с ужина похлёбку и горячего молока с маслом от кашля. И Андрюс был рад, что дальнейший разговор с сестрой можно пока отложить.
* * *
После нескольких удачных дней, когда им с Никитой удавалось продать по нескольку игрушек зараз то зажиточным крестьянам, то ремесленникам, а то и богатым купцам – приятель совсем осмелел, точно с цепи сорвался.
– Слушай-ка, Андрюха, бросим уже эту канитель! – сверкая глазами, предложил Никита. – Сегодня возьму у тятьки из закромов, что покрасивей да получше, оприходуем – и деру!
– Я думал, ты до весны подождешь, а то и до осени, – встревожился Андрюс. – Когда там твой отец жениться думает?
– А, бес с ним, с отцом! – Никита махнул рукой. – Всё равно, я теперь сам по себе!
– Да погоди ты, чудак! Может, ещё и не будет ничего: а ну как отец твой с невестой повздорит, или вовсе жениться расхочет? Что же ты, даром в Москву-то побежишь? А мастерская?
Но Никита будто не слышал: он твердил, что пора это дело кончать, что он, несмотря на февральские морозы, готов ехать хоть завтра… Андрюса томило неясное предчувствие, однако не идти с Никитой было нельзя: Ядвига всё ещё хворала, отцу требовалось лекарство, а уже сегодня должен был воротиться домой дядя Кристиан и потребовать окончательного ответа… Сколько бы Андрюс ни пытался придумать выход, ничего не получалось. Не получив вожделенных сокровищ, обозлённый Кристиан донесёт на него в приказ, ещё и сестёр не пощадит. Оставалось одно: покинуть дедов дом, снова брать семью и ехать… но куда? Нигде в целом свете у них не было больше ни родных, ни близких.
Андрюс подумал вдруг поговорить с Никитой о дяде, спросить его совета; он начал уже рассказывать, да вовремя вспомнил про изумруды. И – замолчал. Не стоит втягивать Никиту в это дело, не к добру.
– Ну, и наплюй ты на дядьку-то своего; ну, выживает из дома, да и пусть его! – легкомысленно заявил Никита. – Вот айда со мной лучше!
– Я не могу в Москву, говорил же, – поморщился Андрюс.
– А если я тебя покуда не в Москву зову? – Никита хитро прищурился.
– Передумал? А куда же ты?
Но ответа Андрюс не дождался: мальчики как раз заметили возможных покупателей. В этот раз им попалась молодая супружеская пара, с виду хорошего достатка. Никита, как всегда, подскочил к покупателям и принялся заговаривать зубы, Андрюс уже привычно раскинул перед ними товар; молодуха с восторгом начала разглядывать всяческие украшения, изящные ложки, солонки… Но особенно ей полюбились бусы, выкрашенные в красный цвет, до того чистый – от рябиновых ягод не отличить! Её муж, одетый в немецкое платье – как видно, небедный торговец или ремесленник, – с улыбкой вынул кошель и начал его развязывать…
– А-а! Вот они! Попались, проклятые! Держи-и-и воров! – громкий вопль резанул по ушам, так что Андрюс даже присел.
Обернувшись, он увидел разъярённого, точно раненый медведь, огромного толстого человека – размахивая руками, он нёсся к ним. Это был тот самый купец, которому Андрюс продал давеча лаковую шкатулку, а Никита помог поднять упавший кошель.
